2014. Когда бездна смотрит на тебя
– Война безусловно будет, – ранним утром Тихомиров с Ермаковым сидели на берегу одного из бесчисленных карпатских ручьев. «Китеж» заблудился в низкой густой поросли елок, настолько частой, что сквозь них было не продраться. Время было позднее, так что ночевать решили прямо здесь. Солнце, осветившее склон горы, сплошняком заросший елочным молодняком, встало в четыре утра, перебудив всех. Теперь китежане завтракали, вяло потягиваясь и зябко поеживаясь. А Тихомиров рассуждал, потому что Ермаков хотя и открыл глаза, но еще не проснулся. Павла видимо беспокоила эта тема и требовалось высказаться, потому что сомнамбулическое состояние Ермакова не мешало ему вещать.
– Насколько я могу судить, война будет в Крыму – это наиболее вероятный район. Могут доверить проливание первой крови крымским татарам, которые сейчас основной оплот украинства в Крыму. Среди татар сильно влияние как чеченской диаспоры – бежавших после войны боевиков, так и турецкое – окормляющее создание единого мирового исламского халифата. Могут поступить по сценарию бархатных революций. Кто-нибудь из свидомых патриотов переоденется в шапку-ушанку и косоворотку и убьет балалайкой беременную татарку. На месте преступления «потеряет» деревянную ложку, расписанную под хохлому. Не в этом суть, способ развязать войну найдется. Не так уж давно безумная старуха украинского политикума Фарион требовала распределять студентов с западной Украины в Крым, чтобы окультурить русифицированное население. А вот поди ж ты, уже года три как в Крым активно едут, не по распределению, а по собственной воле, такие как Мария, украинские активисты. Никого они там «окультурить», конечно, не могут. Просто закатывают пару-тройку скандалов на националистической почве, заводят контакты в среде крымско-татарских националистов и уезжают, увозя свои оскорбленные чувства из-за крымско-русской нелюбви к неньке.
Неизбежность гражданской войны вытекает из того, что она необходима Украине. Ей необходимо вписать в государственное мифотворчество победоносную войну. Такая война станет базисом, полноценным фундаментом для дальнейшего формирования Украины для украинцев. Война за независимость, революция, война за выживание – необходимое условие для рождения и роста любого полноценного государства, не говоря уже о нации. Как ни крути, а вхождение в историю, как роды, должно быть полито кровью. Иначе это не работает. Сейчас украинская пропаганда строит на песке, поэтому у них все и расползается по швам.
Независимость Украины не была завоевана, она была подарена. Сколь бы ни был велик вклад «шестидесятников» в развал Советского Союза, не их деятельность стала ключом к независимости, а сговор трех вороватых политиков, ни один из которых и не планировал строить независимую страну. В данном случае ими, как и всеми нами, руководил банальный товарный голод. Всем так хотелось джинсов и видеомагнитофонов, что это вожделение затмило всякое стратегическое мышление. Белые кроссовки и двухкассетник «Шарп» были нужны прямо сейчас, а не в перспективе. Именно так нищий, выигравший в лотерею, проматывает деньги, которыми мог бы обеспечить себя на всю жизнь. У бедных нет осознания крупных сумм. Потерять десятку – страшно, а миллион – легко. Его словно и не было никогда, настолько эта сумма нереальна. Если бы в 1991 году каждому предложили поделить дом на три части, никакого развала бы не было. А страну делить было легко, потому что непредставимо.
Окончательно проснувшийся Ермаков принес два каремата, на которых устроились все. Андрей умел в любых условиях устраиваться с комфортом. Андрей и Алексей сидели, упираясь спинами, Настя прилегла, положив голову Тихомирову на колени. Остальные тоже уместились частично вповалку, частично сидя. Вооружившись термокружками, они пили кофе.
Ермаков проморгался, глядя на холодное восходящее солнце и поглаживая Настю по голове, сказал: «В психике человека есть довольно много факторов, которые работают не так, как нам бы хотелось. Один из самых существенных – ложь. Ложь – противоестественна, поэтому ни один человек не может солгать, не выдав себя психофизиологическими реакциями. К нам приезжал с семинаром сотрудник одного из спецучреждений, учившийся в Харькове по профилю психиатрия. Это оператор детектора лжи, он приезжал по линии МВД, но нам дали возможность пообщаться. Одним из вводных упражнений был тест заведомой лжи. Курсант садился напротив тренера и должен был на все вопросы отвечать отрицательно. Тренер задавал два-три простых вопроса, правдивый ответ на которые, был «нет». А потом спрашивал: «Вас зовут…» и называл настоящее имя курсанта. Никто не сумел толком солгать. Одни кивали, отвечая «нет». Другие делали паузу, собираясь с мыслями, перед тем, как солгать. Третьи, силой воли удерживая голову от кивка, все же совершали некий полупоклон, сгибая весь корпус. Тело испытуемого всегда стремилось говорить правду, выдавая с головой своего лгущего хозяина.
Сколько бы украинская пропаганда не твердила, что ОУН-УПА воевали против нацистов также, как и против большевиков, все, чего им удалось добиться – это раздвоение украинского сознания. Они твердят, что воевали против нацизма, но тут же поднимают флаг со свастикой. Причем верят и в то, и в другое. Вот эта их особенность действительно беспокоит, потому что это уже не вопрос понимания истории, а вопрос к психиатру. Как земля выталкивает инородные предметы, так и ложь, в конечном итоге, отторгается, как хвост пришитый вместо головы».
На Говерлу китежане поднимались из Львовской области. Еще можно было подняться из Закарпатья, другим маршрутом, но с этой стороны подъем был короче, а подъезды удобнее. Разгрузки надели уже внизу, только выйдя из автобуса. Оружие несли в рюкзаках, пока не углубились в лес. Мерно шагая в гору и обливаясь потом, Ермаков развивал теорию войны в Крыму.
– Крым – единственная территория, где действительно сильны позиции русских. Там и будет весь замес. Причем замес будет страшным. Все усугубляется наличием подходящей для партизанской и диверсионной войны местности – горно-лесистой, а также татарского населения, которое вступит сначала на стороне Украины, чтобы беспрепятственно вырезать русские семьи в селах и курортных городах, а потом начнет тянуть одеяло на себя, требуя создания независимого исламского государства под протекторатом Турции. Во всяком случае, это самый простой и понятный сценарий, лежащий на поверхности.
В первые же недели единственные крупные города Крыма – Симферополь и Севастополь, окажутся отрезанными друг от друга, а Симферополь еще и полностью блокированным. Прокатившаяся волна погромов и резни русских останется незамеченной мировой общественностью, потому что это ж русские, их можно. А дальше начнется затяжная фаза рейдов и засад в горной гряде южного побережья Крыма, где схлестнутся обозленные русские партизаны, местечковые татарские отряды и регулярная армия Украины. Чем все это закончится, я предсказывать не берусь, поскольку для реалистичного политического прогноза нужно оперировать реальными данными, а не предположительными. Безусловно многое будет зависеть от вмешательства и степени вмешательства России и Турции. Зависеть от того, на какую степень обострения позволят Украине пойти ее контролеры из США и Евросоюза. Они же будут придерживать или науськивать турков. Но все это уже будет зависеть от конкретной ситуации в мире. А нам пока стоит готовиться к войне в горах, вернее, в горно-лесистой местности. Крым, по альпинистской классификации, это все-таки не горы, а плоскогорье.
– А никак нельзя этого избежать? Мне и так нравится, все со всеми спорят, но никто не дерется. Может ну ее эту войну, а? – предложила Настя.
– Мы могли бы найти общий язык, если бы хоть кто-нибудь был заинтересован интересами государства, а не ласканием личных обид и натиранием ран солью, – вздохнул Тихомиров, – Но, поскольку ничего этого невозможно, то будет война. К ней мы и будем готовиться.
Карпатские и крымские рейды должны были подготовить китежан к действиям на наиболее вероятных театрах военных действий. В случае, если бы Крым объявил о присоединении к России, «Китеж» выступил бы на стороне Крыма. Если бы территории западной Украины объявили о вхождении в состав Венгрии, Румынии или Польши, «Китеж» так и не определился, за кого стал бы воевать в таком случае, но такой вариант развития событий всерьез и не рассматривался.
Война, к которой готовились в горах и городах, среди ущелий и многоэтажной застройки, разразилась в стране степей и терриконов, где самая высокая гора – холм искусственной насыпки, а самый высокий дом – два этажа.
Иван-Тарас
Родителей я помню плохо. Скорее не помню совсем. Они погибли в ДТП, когда я был совсем маленьким. Отец сел за руль пьяным и вылетел с дороги. Год после их гибели, как раз год перед школой, прошел для меня в какой-то густой тьме.
На воспитание меня отдали бабушке. Так я оказался в глухом черниговском селе Вересочь. Кроме красивого названия в селе больше ничего хорошего не было. Может быть, я отношусь к нему предвзято, все-таки у нас была замусоренная степь и заброшенные поля, зимой снег по колено, а летом – узенькая речка, заросшая камышом и дискотека в школе. Но для меня вся деревенская романтика была затуманена щемящим чувством одиночества.
Однажды зимой я катался на санках. Ну как катался… Шел вдоль реки с санками на веревочке пока не дошел до леса километрах в пяти от дома. Лес был не таким уж большим, но увязая в снегу по колено я шел вдаль от дома, смотрел в темнеющее небо с высыпавшими звездами и вдруг отчетливо понял, кем я хочу быть и чем хочу заниматься. Хочу путешествовать. Не столько от того, что хочу увидеть другие страны, сколько потому, что мне доставляет наслаждение процесс движения, состояние странствия. В пути я чувствовал уверенность в себе, чувствовал себя на своем месте. Мне было хорошо, легко и просто – просто идти. И еще, путешествуя, я мог уйти из дома в селе Вересочь.
Двери в бабушкином доме солидно скрипели, а на пружинных кроватях подушки лежали такими высокими пирамидами, что нечего было и думать сесть на кровать. Родительскую квартиру забрали, так как это было служебное жилье. Осиротевшему сыну украинского офицера досталось только дурацкое русское имя – Иван. Меня угнетало все. Бабушкины заботы покушал я или не покушал. Ее слезы при виде пенсии завернутой в платочек. Входя в калитку, я внутренне сжимался в комок несчастий.
В младших классах я открыл для себя существование библиотеки. Сначала школьной, а потом сельской. Сельская библиотека находилась в длинном пакгаузе вместе с сельпо и почтой. На рассохшемся деревянном столе в помещении почты стояла чернильница-непроливайка и перьевая ручка. Фиолетовые чернила впитывались в клетчатые странички тетради. Так я открыл для себя таинство письменного слова. Макать перо в чернила, сушить страничку после написанного. В этом было настоящее искусство создания слов. Этим мое образование, в сущности, и завершилось. Слова «косинус» или «параллелограмм» значили для меня не больше, чем инопланетный язык.
Десять лет в школе прошли для меня каким-то неясным мороком, но родительская смерть неожиданно принесла пользу. На журфак Шевченковского университета меня приняли по сиротской квоте. Экзамены я нипочем бы не сдал.
Бабушка умерла, когда я учился на первом курсе. Смерть ее прошла для меня незаметно. На похоронах я не был и дом видел с тех пор только раз. Крыша начала проваливаться и поросла мхом.
Желание путешествовать тоже сжалось во мне в комок вместе с остальными желаниями. Я не знал, как мне начать что-то делать. Мне просто хотелось. Наверное, еще и поэтому я решил стать журналистом. Я хотел стать журналистом, чтобы рассказать всем… обо всем. Чтобы каждая обида, нанесенная властью, не осталась безымянной, чтобы старушки, у которых отняли последнее, не плакали в одиночестве. Ну и кроме того, журналисты везде ездят и много видят всякого разного, считай путешествуют.
Один из студентов филфака КНУ, по имени Егор, выпускал газету «Универ». Ее четыре странички верстали в пейджмейкере и распечатывали на принтере тиражом не менее 10 экземпляров. К массовому читателю газета попадала, когда Егор вывешивал ее на университетской доске объявлений. В первых номерах газеты была исключительно полезная информация – путеводитель по университету. Где находится буфет и где искать туалет, и где какая кафедра. Но это было сделано здорово и очень понятно. Я даже некоторое время хранил эту газету, стыренную мною с доски объявлений. Но даже из-за этого с Егором провели разъяснительную беседу в деканате о том, что нельзя выпускать газету, если она не зарегистрирована в министерстве юстиции. Наши профессора, на парах воспевавшие независимость, демократичность и свободолюбие украинского народа, были настолько испуганы одной только возможностью вмешательства всемогущей руки прокуратуры, что считали опасным даже выпуск путеводителя по университету в 10 экземплярах.
Егор свою деятельность не прекратил. Напротив, мы с ним вместе написали статью о том, что в столовой продают булочки из непропеченного теста, а в гардеробе не хватает крючков для одежды. Если бы мы забросали ректора тухлыми яйцами, думаю, шума было бы меньше. Седовласый проректор с большой головой и красными глазками пьющего человека, в ультимативной форме потребовал закрытия газеты под угрозой отчисления. Мы не знали, как отстоять свою свободу слова. «Универу» пришлось закрыться. Универ потерял в моих глазах половину своей привлекательности. За каждой фразой о гражданском долге и необходимости идти на выборы сквозила ложь и трусость маленького человека, которого могут лишить кафедры.
Спустя пять дней Егор принес мне газету «А5», которая выпускалась в Одесском университете, в которой было напечатано объявление о проводимой в Одессе школе журналистики «А5». Дождавшись лета, мы поехали в Одессу, учиться отстаивать свои права.
Дачный пригород Одессы Каролино-Бугас встретил нас синим морем и радушными объятиями. Администратор школы девушка Настя так нежно и чувственно обняла меня, что я растерялся, почувствовав ее груди на своей груди. На первой же лекции, которая проходила в летнем кинотеатре под шелест листвы и книжных страниц, политолог Алексей Андреевич Тихомиров, характеризуя оппозицию современной Украины, сказал фразу, которая перевернула мой мир. Он сказал: «Это вирус, который способен только воспроизводить сам себя». Ему тут же возразили из аудитории, что существующая власть – еще хуже, на что он ответил так, как никогда не отважился бы никто из наших преподавателей.
– Власть «бело-голубых» на Украине – власть феодальная, заинтересованная в сборе дани путем правового произвола, а власть «оранжевых» – власть живодеров, стремящихся сорвать шкуру с лошади, несмотря на то, что она после этого погибнет.
После лекции я попытался подойти к Насте, но она так же сиятельно улыбнулась мне и упорхнула к Тихомирову. Мне было неприятно смотреть, как она влюблено смотрит на него снизу-вверх, так что вот-вот сарафан сам свалится с нее. Вскоре я познакомился с главным редактором одесского журнала Андреем Ермаковым. Он показался мне очень непосредственным и не таким заумным, как Тихомиров. С Ермаковым мы сошлись накоротке, я набрался храбрости и спросил, опубликует ли он серию статей, в которой будет сформулировано видение государственного устройства Украины молодежью? Даже не знаю, чего мне больше хотелось, донести это до других или понять самому.
Поздним вечером, прогуливаясь в попытке познакомиться с кем-нибудь, я увидел, как Ермаков в палисаднике отрабатывает борцовские приемы на дереве. Он держался за ствол дерева и перехватывая руками и переступая, подходил и подворачивался то справа, то слева, выполнял подножки и подсечки. Я спросил его, чем он занимается и зачем ему эта борьба, а он доброжелательно улыбнулся и ответил, что это джиу-джитсу и что свобода слова нуждается в защите делом. По-моему, Ермаков ощущал какую-то неудовлетворенность собой, потому что всегда был готов поделиться тем, что знал и умел.
– А может нам поставить физическое насилие не только на защиту свободы слова, но и на защиту украинского народа? – прямо спросил я тогда, опьяненный свободомыслием студенческих газет.
– Сейчас мы говорим уже о государственном перевороте. Мысль неплохая, но для этого нужно быть готовым возглавить отряды шпаны, пройтись по домам чиновников, избивать их детей и размазывать кошек по стенам. Я бы этого не хотел. А ты?
Вскоре после Одессы мы поехали в Карпаты. Я хотел прикоснуться к настоящему, к украинскому. Егору просто было нечего делать. На хребте над озером Синевир, мы попали в грозу. Палатки разбили так, чтобы они стояли по кругу, входами друг к другу, а над центром натянули тент, так что войти и выйти из палатки можно было относительно сухим. Выходить под ливень никому не хотелось, все сидели по домикам под разрывающимися над головами молниями. В соседних палатках возились и целовались. Но мне были нужны не сухость, сытость и уют. Я хотел видеть грозу. Я одолжил у Андрея его кинжал – длинный, черный с эластроновой рукояткой. Таким не рубят дрова и не открывают консервы, таким только убивают людей. Сказал, что нужно отрубить мешающую ветку и вышел под дождь. Я стоял на хребте над ущельем, под ногами разливались черные тучи, электрическая сетка молний не прекращалась ни на минуту, буквально окутывая воздух вокруг меня. Я поднял руку с кинжалом вверх, я хотел, чтобы в меня ударила молния, мне была нужна гроза.
Вернувшись и отжимая куртку, я сказал Егору: «Они там в городах слишком много болтают. Нам нужно вернуться к истокам украинства, сюда в Карпаты. Собрать повстанческий отряд, уйти в горы, как делали Шухевич и Бандера и отсюда диктовать волю украинского народа этим продажным тварям».
Когда зимой 2013 года Украина вышла на Майдан, я был в числе первых. Мы шли диктовать свою волю этим продажным тварям. Когда на Майдане стали набирать добровольцев для отражения российской агрессии на востоке, я не колебался. Мы уже знали, на каком языке нужно разговаривать с бандитами.
В разгар боев на Майдане я встретил там Ермакова, Тихомирова и еще одного с ними, которого не знал. Самооборона Майдана чуть было не приняла их за ментов, но я-то знал, кто они такие. К слову сказать, они действительно смахивали на зондеркоманду. Все в черном, в бронежилетах, в берцах и перчатках, в масках, в черных омоновских касках, из подсумков разгрузок торчат рукоятки травматических пистолетов. Признаться, у меня всколыхнулось радостное чувство, что они с нами. Но эти трое потоптались какое-то время, повернулись и ушли. Конечно, нас было много и без них, но ощущение предательства не покидало меня еще долго. Такую обиду мне нанес отец, когда сел за руль пьяным.
Так что я не был особенно удивлен, когда, очнувшись после ранения на полу УАЗа, увидел над собой Ермакова, стоявшего за пулеметом. На погоне у него развевалась Георгиевская ленточка. Так я попал в плен.
Глава 3. Война детей
Киев. Начало сентября 2014 г.
– Я предлагаю больше, чем давать репортажи с линии фронта. Я предлагаю давать их из логова сепаратистов, из самого Донецка.
– Такие уже есть. «Плюсы» снимали на фоне аэропорта.
– Да, но они снимали не для тебя и не для «Украины сегодня».
– Не могу обещать, что материалы не будут строго редактироваться. Тем более, учитывая твои взгляды.
– Дружище, когда мы ездили с Ющенко на Говерлу, я что тебя подвел? Или в американском посольстве кидался ботинками? Какими бы ни были мои взгляды, как журналист я остаюсь объективным.
– Сейчас не до объективности, идет война.
– Да ладно, с момента создания газеты было понятно, что «УС» – солдаты информационной войны.
– Все, что ты напишешь, будет строго отредактировано.
– Саш, скажи уже прямо, что в редакции введена жесткая самоцензура военного времени. Давай так – я поеду, а ты уже по факту посмотришь на состоятельность моих материалов. Я же не прошу меня финансировать. Поеду фрилансером.
– Ну, поедешь ты по любому за счет газеты.
Такой диалог состоялся между бывшим главным редактором местечкового малозначительного журнала «Южнорусский вестник» Андреем Ермаковым и действующим выпускающим редактором всеукраинской газеты «Украина сегодня» Александром Топчиенко. Ермакову кровь из носу нужно был обеспечить легальное прикрытие своей поездки на сепаратистский Донбасс. Понимая, что всей его агентурной работе пришел конец, он все же цеплялся за последнюю ниточку надежды, что может быть еще удастся эту работу продолжить и хотел обеспечить себе алиби и возможность вернуться. Кроме того, он обоснованно опасался, что уже провален и на границе или по дороге к границе его примут. Редакционное задание совершенно не спасало в таком случае, но давало шанс, возможность маневра, сбить с толку, запутать, внести секундную растерянность в работу группы задержания, а потом открыть огонь, вывернуться, забросать гранатами и окончательно уйти на нелегальное положение, но уйти живым и, что немаловажно, свободным.
«Украина сегодня» искренне гордилась тем, что была ровесницей Майдана. Газета, как истинная революционерка, появилась из ниоткуда и те, кто был ничем, вдруг стали всем. Владелец небольшой типографии, много лет боровшийся за место под солнцем на полиграфическом рынке независимой Украины, в одночасье стал учредителем толстой полноцветной всеукраинской газеты с миллионным бюджетом. До сих пор он соревновался с другими типографиями за качество печати и доступность цены, давал откаты начальникам отделов, заведовавших вопросами печати в государственных учреждениях, чтобы буклеты и отчеты печатались в его типографии, заносил конверты в правильные кабинеты, чтобы его не беспокоили пожарные и санэпидемстанция, но ему казалось этого мало. Вячеслав хотел управлять страной. Он считал, что достоин этого и сможет справиться лучше других.
Начав с торговли болгарским кетчупом в 90-х, Слава быстро переориентировался на растущий рынок полиграфических услуг. Тогда умопомрачительное впечатление на совершенно диких граждан бывшего СССР произвели копировальные машины «Ксерокс». Оказалось, что скопировать любой документ или даже книгу проще простого и не нужно вечером под настольной лампой второпях переписывать от руки взятую до утра книжечку «Белая магия». Такой умный оказался не он один и копировальные пункты вскоре стояли на каждом углу. Слава кооперировался со своими конкурентами, чтобы выжить на этом рынке. В течение следующих пяти лет все мелкие частные предприниматели, имевшие один-два копира, либо разорились, либо нашли более доходное дело. Кто-то занялся ремонтом, а кто-то торговлей этими самыми копирами. Слава тоже не задержался в этом бизнесе, но ушел из него по своей воле. Он видел бурно развивающиеся средства массовой информации и решил влиться в их ряды, но не газетчиком, а издателем. Сначала приобретенная им типография печатала чуть ли не все оппозиционные издания, но очень скоро каждое из них залезало в долги, переставало платить и разорялось. А правительственные издания не хотели иметь дело с «оппозиционной» типографией. Тогда Слава сделал ставку на качество и полноцвет. Вскоре он печатал все фотоальбомы с выставок художников, рекламные проспекты и несколько успешных цветных журналов. Жизнь налаживалась, но Вячеславу Сергеевичу уже хотелось большего. Он понял, что в средства массовой информации зашел не с той стороны. Он привык оперировать формулой товар – деньги – товар и не сразу понял, что в СМИ торгуют воздухом и деньги появляются не в обмен на материальные продукты, а как плата за электрические импульсы мозга, за мысли, облеченные в слова. Ему очень понравилась возможность получать деньги из ничего. Кроме того, Слава пока еще убеждал себя, что его интересуют только деньги, но в глубине души уже вскипала новая тайная страсть – власть. Ему хотелось править, управлять этой страной, в которой было так много гнусностей, которые он хотел исправить.
Однажды, после совместных посиделок с тружениками пера и фотоаппарата – обмывали успешную печать номера делового журнала, Слава взял и поддался импульсу – подал документы на регистрацию газеты «Украина сегодня». Получив печать, он первым делом напечатал себе редакционное удостоверение, визитки и блокнот с логотипом – перо в обрамлении венка с лентами и надписью: «Украина сегодня». Экипированный таким образом, он подал заявку на семинар для СМИ по предвыборным технологиям, проходивший в Варшаве. Дорогу и проживание участникам оплачивали организаторы Национальное агентство Польши Erasmus, Министерство национального образования Республики Польша, Ресурсный центр SALTO и агентство США по международному развитию.
На семинаре Слава почувствовал себя неловко. Он был существенно старше всех остальных, у него не было ни журналистского образования, ни опыта журналистской работы. Более того, он представлял газету, не напечатавшую ни одной статьи, а существующую исключительно в виде регистрационных документов и удостоверения. Но он был состоятельным человеком, владельцем типографии, представителем среднего класса, который считал себя основным ресурсом Украины, солью ее земли и в Варшаве ему сделали предложение, от которого он не мог отказаться.