– Закат – никого!
– Полдень – ничего не происходит!
Опять тишина. Вожатый изредка, коротко стонет, лекарь ему лицо бинтует.
– Что с парнем?
– Порядок, живой. Пуля рикошетом от металлической кабины карта пошла, его по скуле зацепила, трещина, скорее всего, проникающих нет. Я ему обезболивающее дам, сейчас рану перебинтую, и будет снова молодцом.
Игер кивнул, хорошо – парень завтра нужен, рано ему еще помирать. Голова у него, похоже, самое слабое место. Нужно остальных осмотреть, масштабы ущерба от налета ночного оценить. Еще больше часа никто не осмеливался пошевелиться, все лежали на местах, как залегли до того. Спустя полтора часа воины, в бронежилетах и касках, начали обходить лагерь, опрашивая людей и осматривая, на предмет ранений и повреждений. Тела погибших стаскивали в одно место. Еще через два часа, объявили по лагерю, что все могут отправляться отдыхать.
Утром, как и было условлено, всех подняли за два часа до восхода. Еще темно было вокруг. Небо освещалось осветительными ракетами. Вставать не хотелось. Каждый чувствовал себя уставшим и до крайности разбитым, отдохнуть мало кому удалось. Особенно угнетало людей ночное происшествие, со стрельбой. Воины ходили мрачные и угрюмые – врага еще не видели, не знали о нем ничего, а он уже лишил жизни девять товарищей – троих, которые из разведки не вернулись и шестерых вчера ночью. Карты начали готовиться к выходу. Людей инструктировали, распределяли в группы, команды, закрепляли за картами. Костровые готовили завтрак, в очагах полевой кухни потрескивал огонь, но сегодня он уже не наполнял сердца людей своим теплом, не согревал и не радовал душу. Каша была готова. Каждый угрюмо и молча подходил за своей пайкой, молча принимал, и также молча уходил в сторону. Лексу было плохо, болела голова и треснутая скула. Лекарь поменял ему повязку, снова дал обезболивающий порошок, от завтрака вожатый отказался.
Вдалеке небосвод начал светлеть, окрашиваться красным. Завтрак был окончен, костровые собрали посуду, все принялись сворачивать лагерь. Скоро над горизонтом покажется дневное светило, скоро проснется ветер, скоро пора будет ставить паруса и идти навстречу неминуемому.
Горизонт все сильнее и сильнее окрашивался алым цветом – сегодня кровавый рассвет, даже само солнце предвкушало представление дня сегодняшнего. Давно дневное светило не видело такого действа в Пустоше! Последнее такое грандиозное представление людишки внизу, устраивали для него двенадцать лет назад, а до этого годом ранее. С тех самых пор, человечишки прекратили забавлять своего дневного покровителя грандиозными представлениями – заскучало светило, обиделось на людей. Но сегодня они исправятся, сегодня они преподнесут ему дар, задобрят его. Просыпайся, брат мой дневной, брат мой неукротимый – люди ставят паруса, людям нужна твоя мощь и сила, помоги им устроить представление в мою честь, давай насладимся этим с тобою сполна! Ты готов?
Вещи были уложены, люди ходили угрюмые, в сторону косились, не хочется туда смотреть, но взгляд как прикованный, в одну точку фокусируется. Туда, где лежит шесть тел, покрытых плотной тканью сверху – результат ночного рейда тех, кто позвал их сюда. Им не нужно было бить по-настоящему, ночная вылазка всего лишь акт устрашения, чтобы поселить страх и сомнения в сердцах, идущих к ним людей. Вот что ждет их впереди, там, за горизонтом. Это напоминание им, зачем их сюда пригласили, чем все для них закончиться.
– Всем по местам стоять! Рулевому – за штурвал, лево руля. Парусной бригаде – раскрепить концы, осмотреть фалы, проверить и смазать лебедки, осмотреть таль-блоки, расчехлить паруса. Мотылевой команде – по местам стоять, на рычаги налегли – выводим карты. Выполнять!
Путь, звездами указанный.
Рядом потрескивал небольшой костерок, сверху, над которым на треноге был водружен черный, закопченный казан. Легкий дымок поднимался вверх, перемешиваясь с ароматным паром, источаемым из недр котла. Как было хорошо сидеть рядом, так по-домашнему уютно и спокойно, даром, что вокруг на многие километры простирались пески Пустоши. Недалеко стоял небольшой карт, паруса были убраны и зачехлены до завтра, они уже отдыхают. Завтра у них много работы, завтра им опять предстоит ловить лихие ветра, цепляться за них, чтобы мощные колеса могли скользить по бескрайним пескам, перемалывать их, в стороны откидывать. Чтобы люди могли добраться до нужной точки вдали. Но так ли нужна им эта точка? А кому она тогда нужна, мне? Они меня туда везут, не меня – нас. А что нас там ждет?
Многие годы я жила одной только мечтой – скопить денег. Деньги решают в этой жизни все, так я глупая и наивная полагала. И вот, деньги у меня появились, но они не смогли решить моей проблемы. Моей целью было вернуть детей – деньги оказались бессильны, я ошиблась! Тяжело и больно было осознавать свое бессилие и свою ничтожность в этом мире – я все еще была песчинкой безвольной, увлекаемой ветром, даже придя к своей цели, я не могла получить желаемого. А человек смог, кажись, он вообще может все, стоит ему этого только захотеть. А хотел ли он мне помочь? Почему помог, потому что ему это выгодно было, или потому что я попросила? Да мне и все равно – пусть он не из-за меня это сделал, пусть он вообще меня не любит – я согласна. Согласна быть просто его безмолвной тенью, безвольно всюду следовать за ним, только бы солнце не пряталось за горизонтом, только бы ночная мгла не поглотила меня!
Вокруг меня десяток мужчин, одни заняты работой – готовят лагерь, другие хлопочут по кухне, у вечернего огня. Благодаря их стараниям я чувствую домашний уют и тепло очага, мне совершенно не страшна Пустошь и те опасности, которые она в себе таит. Он доверяет братьям как себе, как я могу им не доверять? Мальчик восьми лет дремлет, свернувшись калачиком рядом на циновке, его голова покоиться у меня на коленях, моя рука медленно гладит его темные мягкие кудри. Как он вырос за эти четыре года, он даже говорить стал как мужчина, он рассуждает, делиться своими выводами и наблюдениями, он поражает меня глубиной своего мировоззрения. Он скучал, он боится отойти от меня, глядя на него, сердце наполняется нежностью, трепещет в груди, теплом согревает изнутри, тепло готово заполнить собою все вокруг, весь мир. Девочка худая и темноволосая, одиннадцати лет сидит рядом, она тоже скучала, но она не так близка, она отстраняется, все время убирает мои руки, при попытке приласкать и погладить ее. Все эти четыре года она была вместо меня для мальчика, она была и матерью и старшей сестрой одновременно. Она ждала меня, ждала, когда я заберу их, верну себе. Она обещала ему и себе, давала зароки – нужно потерпеть совсем немного, чуть-чуть, и мама придет, она вернется, она нас заберет. Но время шло, девочку сломали, она разочаровалась во мне, в людях, в жизни, она не смогла дождаться. Ничего – главное, что теперь мы вместе! Время лучший лекарь, оно затянет и излечит душевные раны – мы все забудем, все вычеркнем из памяти, мы все начнем заново. Нам всем есть, что оставить прошлому, что забыть и не вспоминать больше никогда, особенно мне. Но я ведь сама сказала тогда Сан сен Гору, что наше прошлое живет не только в нас, но и в других людях, кто нас знает и помнит. Мое прошлое – как стыдно все это вспоминать. Тогда это было необходимо, сейчас – стыдно. Мы ведь едем к людям, они помнят, все помнят – ничего не скроешь! Сколькие из них ходили караванами в Атолл, сколькие приходили в трактир, сколькие, поднимались ко мне в комнату.… Как мне теперь быть?
Ко мне подсел худощавый жилистый мужчина, в серой одежде, четыре тарелки, источающие пар и приятный аромат, в руках. Протянул по очереди одну за другой три тарелки. Приняла. Детям раздала. Мальчик проснулся, за еду жадно принялся, проголодался – растущий организм, ему нужно. Девочка тоже есть принялась, нехотя, без аппетита. Мужчина поднялся, уйти собрался.
– Останься, пожалуйста.
На меня посмотрел – глаза темные, как угольки, недельная щетина редкая. Кивнул. Снова рядом на циновку присел, согнутые в коленях ноги скрестил, размеренно жевать принялся, глядя вдаль.
– Что там?
– Где?
– Куда ты сейчас смотришь.
– Там братья наши погибают, а мы здесь.
Без выражения произнес он.
– Ты меня в этом винишь?
Головой качает, сам вдаль по-прежнему смотрит.
– Нет, брат за вас просил, вас мне доверил, я не мог отказать, не могу его подвести. Сказал, довезу – значит довезу.
– Но ты бы там предпочел сейчас быть, с ним?
– С ними со всеми, с братьями.
Вздохнул, паузу выждал.
– Хочешь знать, почему тогда я здесь?
– Да, расскажи.
– Я ему как себе верю, даже больше – в себе сомневаться могу, в нем никогда.
– Почему! Кто он, я имею в виду кто на самом деле?
– Я не знаю. Мы познакомились одиннадцать лет назад, в Диких Землях.
Дети рядом притихли, слушают настороженно. Солнце к горизонту опускается, задержаться разве не желает, рассказ необычный послушать? Люди вокруг поодаль сидят, притихли – за ужином вечерним светилом любуются, в мысли свои каждый погружен.
– Он еще подростком был, но уже седым, тело искалеченное, знания великие в нем были, многое умел, знал о многом. Мы племенем тогда там жили, кто откуда. Кто с полуночи изгнанный, кто с Атолла – кто выжить смог, там и оседали. Места более-менее безопасные находили, да и оседали. Мест таких в Диких Землях немного, там радиация везде, где ее нет – животные дикие, лютые. Чтобы обезопаситься приходилось вместе держаться – племенем. Наше племя самое крупное было, тогда. Главарем, или вождем, был огромный бешеный изгой, по имени Рувек. С полуночи, кажись, его изгнали, или он сам бежал. В племя прибился, быстро вожаком стал – прежнего вождя убив. Претендентов на его место он тоже уничтожил.
– Но ты не похож на больного, или на мутанта. За что тебя изгнали?
– Я уже там родился и вырос, другой жизни не знал, только слышал, от приходящих людей.
– А что потом, с вами было?
– Времена те вспоминать трудно – вожак злой был, своевольный. Зашибить мог любого, просто не в духе пребывая, любую женщину силой взять мог, закона не было никакого тогда – только воля его. Время голодное было, племя слабое, мужчины хоть и были, но не воины и не охотники. Чтобы не помереть и день лишний протянуть друг друга ели, кто слабее – того и в котел. Вымирали, одним словом.
Кажись, к горлу подступило, зачем я про это спросила?
– Ты что тоже?
– Осуждаешь? А мне жить хотелось.
Жутко, страшно, а разве не так каждый устроен, что угодно сделать готов, лишь бы день еще один вырвать у костлявой. Тишина вокруг, дети тоже притихли, головы опустили, мальчик ко мне сбоку прижался.
– Потом он пришел – обессиленный, сам с Пустоши вернулся. Их изгнали из Атолла, человек десять, пришел он один. Его приняли. Пожил он немного, порядки наши узнал – проповедовать начал.
– Как проповедовать?
– Натурально, за жизнь другую и обычаи толковать. Это я потом узнал, что это все знания из книг старых, этим и раньше люди занимались. Но тогда, все это на нас подействовало, понимаешь, цель у нас появилась, в себя поверили, в силы свои.
Люди вокруг ужинать закончили. Тарелки собирают, к нам один подошел, не перебивая нашего разговора, молча принял посуду и так же молча удалился.
– Вот мне все так говорили – цель дал, в себя поверить помог, на Путь направил. И Сан сен Гор говорил и Мика, и ты сейчас. Он для вас как мессия, вы действительно в Повелителя Пустоши этого верите?
– Человека, чтобы он в себя поверил, его воодушевить нужно. Людей разных, чтобы вместе сплотить и к цели вести, им вера нужна, мотивация. Человеку знать нужно, верить, что за ним кто-то сильный и справедливый присматривает, что поможет ему немощному и несчастному, когда тому плохо или трудно будет. Конечно Повелитель этот всего лишь символ, мы это понимаем, мы посвященные, а для других конечно – он все сущее.
