За пределом реальности

И так все длилось, казалось, вечно. Крики не прекращались, и Валентину уже не доставало сил держать себя на ногах, хоть он и упирался о стену, и терпеть мучительную боль в голове. Но вдруг в мгновение ока все это прекратилось: Лиза все еще кричала и размахивала руками, но ее голос не был слышен, даже самых тонких его ноток, все пропало так внезапно и полно, будто кто-то нажал на пульте кнопку и убрал звук из реальности. В глазах все снова поплыло, а в ушах начинал постепенно нарастать протяжный непрерывный гул, сжимавший его виски словно тисками. И через миг послышался какой-то новый звук, донесшийся до слуха Валентина также внезапно, как и утрата голоса настигла его жену, еще не слыханный сегодня – за спиной Лизы кто-то тихонько плакал.

Этот плач ударил по Валентину новой, многократно усиленной волной боли. Эта боль поразила его голову, чуть ли не расколов на тысячу маленьких кусочков, эти режущие звуки впились в его уши и давление, казалось, вот-вот сведет его с ума. Обхватив голову двумя руками, Валентин, ведомый резким притоком адреналина, смог сделать несколько шагов вперед и заглянуть за плечо Лизы. Там, за ее спиной, стоял маленький мальчуган, его семилетний сын, и, опустив голову, рыдал, прикрыв глаза кулачками. Увидев его Валентин замер, словно громом пораженный, а внутри него воцарилась пустота. Он не мог пошевелить ни руками, ни ногами, не мог даже оторвать взгляда от ребенка – сын своим появлением застал его врасплох. Ужасающе болезненный плач его, тем не менее, расколол оковы Валентина и он, сжав кулаки, готов был уже сорваться, так как терпеть ему эти муки было уже невыносимо. Ярость раскалилась в нем до предела. Еще бы одно мимолетное мгновение, еще одна жалкая доля секунды и Валентин бы потерял контроль, начал кричать на сына, чтобы тот заткнулся и перестал сверлить ему голову, сказал бы заткнуться Лизе, которую не то что слушать, а и смотреть на нее уже было тошно. Но издевательский плач его сына вдруг прекратился так же неожиданно и резко, как начался. Теперь не было абсолютно ничего, ни единого звука, воцарилась загробная тишина, и пустота поразила в этот раз не только тело Валентина, но и его душу, стерев всю черноту готового к взрыву негатива. Он стоял в коридоре как столб, застывший, и не мог оторвать взгляда от сынишки, который уже не вздрагивал, не плакал и не вытирал слезы кулачками. Время будто остановилось, и Валентин в мгновение ока протрезвел. Лиза безжизненно стояла перед ним, подобно манекену, будто полностью не способная ни к каким чувствам, она пугающим, неестественно мертвым взглядом впилась в глаза Валентина. Мальчик, тем не менее, оставался при чувствах – он опустил руки и поднял голову.

Валентин с криком проснулся, чуть было не свалившись с дивана, и, тяжело дыша, оглянулся, рассматривая темноту обезумевшими глазами. Ему потребовалось некоторое время, чтобы переварить то, что с ним случилось, чтобы осознать, что только что ему приснился кошмар, а сам он находится на диване в своей квартире, и в ней, кроме него, больше никого нет. Когда осознание этих фактов дошло до его шокированного, все еще находящегося под влиянием спиртного разума, он тяжело уронил голову на диван и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, пытаясь себя успокоить. Ему приснился кошмар, такого не случалось уже очень давно, и уж тем более давно он не просыпался от них с криками. В последний раз такое было, наверное, еще в те времена, когда он жил в родном городе.

Образы, которые он увидел во сне, а особенно тот, что предстал перед ним в момент пробуждения, все еще мелькали в сознании Валентина. Убрав руки от лица и подняв голову, мальчишка обличил Валентину свой ужасающий лик. В его пустых глазницах клубилась неестественно черная тьма, она была словно живой, напоминала неисчислимый рой черных как ночь насекомых, разъяренно метавшихся в темной дымке. По мертвенно-бледным щекам мальчика вместо слез текла кровь.

В голове Валентина вновь зашумели водовороты мысли, обрушиваясь на него в такт с громогласным биением сердца, пульсации которого уже типично сопровождались легкой болью. Обрывки сна все еще мелькали у него перед глазами, и прогнать их ему сейчас было не по силам. Они все бегали во тьме его закрытых глаз: кричащая Лиза с исчерченным гневом лицом, квартира, вращающаяся в его затравленном алкоголем разуме, словно он находился в каюте корабля во время дикого шторма, и тот мальчик, дитя тьмы, ему не было места не только в реальном мире, но и в мире грез. Таким ужасам не было места нигде на свете. Тот момент, когда Лиза застыла подобно безжизненному манекену, когда его сын показал свое ужасное лицо, вызвал дрожь у Валентина даже сейчас, когда он уже понимал, что это был лишь кошмарный сон. Он часто представлял себе, каким бы мог быть его сын, в своих мечтах он грезил о чем-то идеальном, совершенном, а такая концепция его отпрыска, привидевшаяся ему только что, вызвала у него самый настоящий шок.

Через некоторое время, когда его мозг окончательно свыкся с мыслью, что это был всего лишь – стоило бы подчеркнуть – сон, Валентин начал успокаиваться. Биение его сердца возвращалось к норме, холодный пот начал сходить, пульс и дыхание утихомиривались, шум в голове затихал. Эмоции, что переполняли его, теряли силу, сонливость вновь охватывала человека, находившегося под легким алкогольным опьянением. В течение следующих десяти минут ему вновь удалось уснуть и отправиться обратно в фантастический мир сновидений, из которых его совсем недавно и неожиданно выдернул страх. Негативный осадок, оставленный кошмаром, последовал за ним, очернив его сон и нарушив блаженный покой, который он должен был ему преподнести.