Все ловушки Земли

Похоже, я малость нетрезв. Ну так и неудивительно. Пока общался на вершине холма с тупыми дикарями, вылакал столько местного пойла, что впору бы вырубиться. Но слишком уж много было на моем веку грязных кабаков на космических стоянках, слишком много алкогольных – и не только алкогольных – интоксикаций, чтобы сейчас свалиться от какой-то сомнительной бурды. Когда возвращаешься из долгого и многотрудного поиска с пустыми руками и застарелой головной болью, будешь хлестать все без разбору, лишь бы забыться. А мне того, что нужно забыть, всегда хватало с лихвой.

Но все мои беды миновали. Очень скоро я буду купаться в деньгах. Главный приз – эти туземцы. И ведь с них нисколько не убудет, они даже не заметят перемен. Они для того и появились на свет, чтобы вкалывать на дядю Чарли. Глядишь, им даже понравятся новые порядки.

Сколько понадобилось терпения, сколько ушло времени на изучение этих тупиц – я в жизни так не корпел, – но теперь их натура разгадана, и я убежден, что смогу держать их в повиновении. У них имеется культура, если это можно так назвать. Наличествует и какой-никакой умишко – прикажешь пойти туда-то и сделать то-то, туземец пойдет и сделает. Пока я разбирался с этими олухами, они поверили, что лучшего друга у них еще не бывало и для такого славного парня надобно расстараться. Они сами зазвали меня в гости. Принесли на холм еду, которая не лезла мне в глотку, и питье, которое шло чуток полегче. И у нас была застольная беседа – дружеская, солидная и обстоятельная.

Теперь эти дурачки у меня в кулаке.

Ох и дикий же видок у них! Впрочем, где найти инопланетянина, который бы выглядел не дико?

У здешних средний рост примерно четыре фута, и есть в них что-то от омаров. Должно быть, тут эволюционировали ракообразные, как на Земле – приматы. Конечно, туземцы далеко ушли в развитии от панцероносного предка, но все же сходство бросается в глаза. Живут они в норах, и куда ни пойди, обязательно встретишь деревню – большое скопление этих нор. Ну, мне это только на руку – чтобы выжать из планеты все соки, нужно иметь вдоволь рабочей силы. Ввозить трудяг или машины – дело заведомо убыточное.

И вот я спускаюсь с холма: ноги заплетаются, зато душа поет. Аккурат через долину ясно виден в лунном свете мой корабль. Утром взлечу – нужно оформить права на планету и встретиться кое с кем из знакомых дельцов, чтобы начать добычу ресурсов. Больше не придется мотаться по неизученному космосу, выпрашивать ссуду на очередную экспедицию, ютиться в ночлежках на крошечных планетарных аванпостах, глушить мозги дрянным пойлом и тешиться с неряшливыми шлюхами. Отныне для меня – только самое лучшее! Я сорвал куш, о котором мечтают все искатели планет! Я взлетел из грязи в князи! Ах, какой же это восторг – заполучить абсолютно девственную планету, битком набитую сокровищами и населенную наивными туземцами, готовыми вкалывать на меня!

Впереди каменная осыпь. Нужно было ее просто обогнуть, и будь я в ясном уме, наверняка бы так и поступил. Но я сильно захмелел от местного горячительного – и от счастья. Да и как не захмелеть, ведь мне несказанно повезло: то, за чем я охотился всю жизнь, наконец-то в моих руках!

Пожалуй, выиграю маленько времени, если двинусь по осыпи напрямик. Выглядит она неопасно. Это просто слой щебня – века назад от крутой скалы у вершины холма отвалился изрядный кусок и сполз, раздробившись на большие и малые камни. Они лежат себе и не выказывают намерения двигаться дальше; из крупных многие успели врасти в землю.

Помнится, сделав первые шаги, я подумал: все же нужна осторожность, а то, чего доброго, случится камнепад. Но повторюсь: осыпь выглядела вполне безобидно, да и соображалось мне неважнецки.

Переход давался потруднее, чем я ожидал. Но мало-помалу я продвигался, стараясь не сорваться и не сломать шею. Нужно было тщательно выбирать, куда поставить ногу, и это занятие не позволяло глазеть по сторонам.

Внезапно где-то выше по склону раздался скрежет. Я резко обернулся; из-под ступни вывернулся камень, я рухнул на колени и увидел, как прямиком на меня покатились глыбы – поначалу медленно, будто неохотно, но с каждым мигом все решительнее и целеустремленнее, сталкиваясь и громоздясь друг на дружку. Я закричал от ужаса. Не помню, что выкрикивал – должно быть, просто вопил благим матом. Отбежать в сторону уже не успел бы, но попытался. Для этого необходимо было встать, и почти получилось, но тут опять из-под ноги выскочил обломок, и опять я упал. А каменюки уже совсем близко, они набирают скорость, налетают на лежащих собратьев и высоко взмывают, и вся осыпь надо мной, потревоженная сорвавшимися глыбами, пришла в движение, как будто эти куски горной породы вдруг обрели жизнь.

За мгновение до того, как до меня добралась первая каменюка, я увидел мельтешащие у вершины холма темные фигурки и подумал: «Чертовы омары!»

Не прекращая орать, я выпростал руки навстречу камнепаду в отчаянной и абсурдной попытке остановить его.

Камни обрушились на меня и убили. Растерзали плоть, размозжили кости. Проломили грудную клетку, раскололи череп. Кровавые брызги разлетелись и запятнали щебень. Лопнул мочевой пузырь, разорвались кишки.

Но похоже, уничтожен я был не целиком. Пребывая во мгле, я понимал, что погиб под камнепадом. И тем не менее что-то осталось от меня; кровавыми ногтями оно цеплялось за само это понимание.

Кажется, поначалу я даже не пытался угадать, что со мной происходит. Достаточно было того, что я существую. Во мраке, в пустоте, в небытии – я есть, я не мертв!

Но можно ли это назвать жизнью? Забыто все, что я знал.

Я начал с того, что осталось. С крохотного червячка сознания. Постарался успокоиться, но покой оказался недостижим. Непонятно, почему я волновался. Волновался бесцельно. Только потому, что хотел существовать, держаться за бытие размозженными пальцами. Неистово корчащийся червячок – слепой, ничего не понимающий…

Спустя некоторое время напряжение отчасти спало и я обрел способность размышлять. Причем это были не простые коротенькие мысли, а длинные и хитро закрученные; следовать им сквозь хаос деформированного сознания было куда труднее, чем держаться одними ногтями за существование. И что страшнее всего, я – или то жалкое, что от меня осталось, – еще даже не понимал, ответа на какой вопрос ищу столь мучительно.

На смену раздумьям пришло изумление – спокойное, жесткое, пугающее, оно расстелилось вдаль и вширь. Изумление спросило меня: а может, это загробная жизнь? Может, и впрямь душа бессмертна? И вот что происходит с ней, когда умирает тело? Человек надеется, что это не так. Страстно желает, чтобы этого не случилось. Отчаянно боится попасть в когти к вечной жизни, такой мрачной, пустой и холодной.

Я не искал ответа, не гадал, не строил версий; то жалкое, что от меня осталось, было заполнено одним лишь изумлением – безнадежным, бесполезным, не крепнувшим и не слабевшим, но простиравшимся незапятнанным полотном в самое вечность.

А потом изумление сошло на нет. Как и тьма. Вернулись свет и ясность рассудка. Я не только осознавал настоящее, но и помнил прошлое. Как будто кто-то, перекинув тумблер или нажав кнопку, включил меня.

Я был человеком (и мне известно, что такое человек), но больше им не являюсь. Не являюсь с того момента, когда невидимый оператор сдвинул рубильник. Понять этот факт несложно: у меня нет головы, мои глаза висят в воздухе, и это очень необычные глаза. Их взор не в одну сторону направлен, он охватывает все вокруг и ничего не упускает. Где-то между глазами и мной – слух, нюх и вкус, и еще множество способностей восприятия, которых прежде не было: теплоулавливание, магнитная индикация, обнаружение живых организмов.

Я обнаружил скопление организмов, довольно крупное и подвижное. Это были омары, и они разбегались по своим норам, точно напуганные кролики: миг – и я совершенно перестал их ощущать, они отгородились толщей земли от моих «органов чувств». Но зато я теперь воспринимал больше тысячи других форм жизни, причем самых разнообразных. И я знал: в глубине моего «мозга» все эти организмы – деревья и травы, насекомые (вернее, их местные эквиваленты), вирусы и бактерии каталогизированы самым дотошным образом, что позволяет без малейших усилий идентифицировать любое встреченное существо.

Я догадался, что мой «мозг» прячется где-то в «животе». Да и где же еще ему быть, если головы нет и в помине? Живот – не самое подходящее место для мозга… хотя это как посмотреть. В животе мозг защищен, а болтаясь в воздухе, он бы подвергался бесчисленным опасностям.

Итак, у меня отсутствует голова, а мозг находится в середке туловища, которое имеет овальную форму, наподобие яйца, и твердый покров. Есть и ноги, причем добрая сотня; правда, они мелкие, как у гусеницы. Очень скоро я выяснил, что глаза не сами по себе висят, а держатся на гибких стебельках, которые, если не ошибаюсь, называются сяжками. И эти сяжки – не просто подставки для глаз, но еще и уши, причем куда чувствительнее моих прежних, человечьих. А также органы обоняния, вкуса, теплоосязания, определения жизненных функций, магнитоулавливания и всего такого прочего, в чем я еще не разобрался. Жуть берет при мысли, сколько средств восприятия упаковано в эти сяжки. Впрочем, чего бояться? Рано или поздно освою их все, и с таким богатым арсеналом попробуй поймай меня! Пожалуй, им даже стоит гордиться.

Я понял, что нахожусь на вершине холма – на той самой вершине, где кутил с омарами. А вот как давно кутил – не узнать. Осталась зола – они торжественно развели костер с помощью лучкового веретена, и я в этот процесс не вмешивался: ни к чему туземцам знать, что я могу поджечь хворост, крутанув пальцем колесико зажигалки. Помнится, мне даже удалось изобразить зависть: ловко же вы, ребята, управляетесь со своей снастью. Сейчас кострище выглядит старым, зола сплошь в ямках от дождевых капель.

А вот и мой корабль – сразу же за долиной. Вскоре после попойки я бы добрался до него и улетел. Оформил бы все необходимые документы, чтобы владеть планетой на платной основе. Как было бы здорово, не угоди я по дороге под камнепад и не утрать свою человечность… Забавно: пока ее не утратишь, тебе даже в голову не придет спросить себя, что есть человек.

Перестав им быть, я, похоже, малость струхнул. А может, и не малость – ко всем этим нечеловеческим способностям, которыми я обзавелся, еще надо было привыкнуть. Не без усилий я внушил себе, что по сути остался человеком – хотя, конечно же, это было стопроцентной ложью. И я с тоской глядел через долину на корабль. Вот доберусь до него, и он меня защитит…

От чего защитит? Я погиб, но я не мертв. Впору плясать от радости, но что-то мне совсем не весело.

Я увидел, как из норы высунул голову омар. Не только увидел, но и услышал, и определил его жизненные функции, и замерил температуру. И предположил, что смогу получить от него ответ на мучивший меня вопрос.

– Что происходит? – обратился к нему я. – Что со мной случилось?

– Ничего уже не исправить, – сказал он. – Прими наши искренние соболезнования. Но не волнуйся, с тобой теперь все в порядке. Мы очень-очень старались, но ты был так неудачно собран…

– Неудачно собран! – вскричал я и кинулся к омару, а он так шустро скрылся в подземном лабиринте, что весь мой чувственный инструментарий оказался бесполезен.

И тут на мое сознание обрушились два факта.

Я говорил с омаром, и он отвечал, и мы друг друга понимали, а ведь ночью у костра едва удалось наладить общение на уровне жестов и морфем. И если я правильно понял, меня «собрали» заново его сородичи – это благодаря стараниям омаров я стал вот таким. Безумие, бред, абсурд! Какие-то убогие раки – и такая архисложная работа?! Они же в норах ютятся, как наши сурки, и огонь добывают трением! Даже приличное пойло делать не наловчились! Чтобы орда таких примитивных существ умела возвращать покойников к жизни, да еще и создавать для них новые тела – в это просто невозможно поверить.

Но именно это и произошло. Никаких иных обладателей разума на планете нет.

А раз омарам удалось сделать меня гусеницей, то они, конечно же, способны вернуть мне прежний облик. Наверняка туземцы поднаторели в биоинженерии, научились выращивать культуры ткани и делать многое другое, о чем я не имею представления. Если догадка верна, я добьюсь, чтобы эти мелкие ползучие твари превратили меня в человека.

Но что, если это розыгрыш? Богом клянусь: коли выяснится, что так и есть, негодяи дорого заплатят! Вернусь в прежний облик – хвосты им всем оторву! Я ведь тоже шутки шутить умею.

Итак, меня откопали и воссоздали в другой форме. Наверняка очень мало осталось от моего тела после того, как по нему прокатилась каменная лавина. Должно быть, омары располагали только куском мозга и прирастить к нему все остальное было совсем не просто. Я им, конечно, премного обязан, но вот какая штука: что-то не ощущаю я особой благодарности. Они же мне создали кучу проблем! Пусть я по-прежнему чувствую себя человеком, пусть могу совершать свойственные человеку поступки, но выгляжу-то совершенно не по-человечески. Нигде в Галактике человеком меня не призна́ют. Разве что какой-нибудь интеллектуал умозрительно допустит мою принадлежность к роду людскому, но большинство сочтет всего лишь забавным капризом природы.

Конечно, я не пропаду. Такая богатая планета никому бы не дала пропасть. С деньжищами, которые я из нее выкачаю, где угодно смогу устроиться, как в раю.

Я зря опасался, что путь до корабля будет нелегок. По камням мелкие лапки несли меня быстрее, чем раньше человеческие ноги. Даже просто по неровной земле я не хаживал так резво. Вопреки ожиданиям, не пришлось сосредоточиваться на том, чтобы ряды лапок работали слаженно – я словно с рождения не передвигался иначе как по-гусеничьи.

Глаза – это тоже нечто. Я видел все кругом, да еще и сверху. Оказывается, в бытность мою приматом я всегда будто в туннель смотрел, то есть был слеп больше чем наполовину. Имей я тогда такое вот объемное зрение, наверное, постоянно пребывал бы в дезориентации и растерянности.

Изменилось не только мое тело, но и сенсорная система. Множество сенсорных центров находилось в глазных стебельках; с некоторыми я уже разобрался, но о предназначении уймы прочих мог пока лишь догадываться, и некоторые из них сбивали меня с толку, поскольку воспринимали информацию, к которой человеческие чувства всегда были глухи. Многое из воспринимаемого было для меня в диковинку, иным вещам я даже названия не смог бы подобрать. При этом, что любопытно, ни одно из новообретенных чувств не перегружалось, – похоже, они работали самым естественным образом, давая целостную картину всего, что меня окружало. Я постоянно сознавал с потрясающей четкостью все происходящее в моей среде обитания.

И вот я добрался до корабля. Лестница не понадобилась, достаточно было принять вертикальное положение и вскарабкаться по гладкому металлическому борту; я это сделал, даже не успев задаться вопросом, справлюсь ли. Только теперь обнаружилось, что на гусеничьих подошвах имеются круглые присоски. Интересно, сколько еще благоприобретенных качеств я открою, только когда в них возникнет надобность?

На мое счастье, я не запер люк, покидая корабль, – решил, что не найдется на планете существа, способного проникнуть внутрь. Если бы запер, ключ лежал бы сейчас на склоне холма, погребенный под камнями. Достаточно нажать, и дверь люка откинется. Протягиваю руку…

…и ничего не происходит. Нет у меня рук!

И я в полнейшей оторопи замираю, повиснув на борту. Мне холодно. И мутит. Я лишился не только рук с ладонями и пальцами – лишился человеческого тела. Осознание случившегося – как жестокий удар в лицо… Так ведь и лица у меня нет.

От этой мысли съежились внутренности, костный мозг будто в воду превратился. По телу растеклась горечь, как при разливе желчи.

Я прильнул к металлической тверди, прижался к тому последнему, что еще имело какой-то смысл в моей жизни. Из ниоткуда налетал студеный ветер, овевал меня, продувал насквозь, стонал… Доигрался, подумал я. Что может быть хуже существования без органов-инструментов? А ведь я даже пожалеть себя не могу – нет у моей новой психики такого избыточного свойства, как жалость.

Мысли о жалости разозлили меня. Вернее, мысли о том, что кто-то способен меня пожалеть. Чужого сочувствия я сроду не переносил.

«Мерзкие раки! – подумал я. – Глупые портачи! Дикари смрадные! Дать мне такие тонкие чувства, такие ловкие ноги, такое совершенное туловище – и забыть про руки! Как я, по-вашему, смогу без них обойтись?»

Я по-прежнему висел неподвижно, но холод и дурнота, а теперь еще и злость не помешали понять, что не было никакой ошибки. Туземцы не портачи и не дикари. Они умны; они просчитывают свои ходы. Меня специально оставили без рук, чтобы я не смог ничего предпринять.

Беспомощный калека, я навсегда прикован к этой планете.

Рухнули грандиозные планы. Мне не выбраться отсюда, не сообщить никому об открытии нового мира, и ничто не помешает омарам до скончания века прозябать в своих грязных норах.

И это означает, что мои планы были раскрыты или по крайней мере разгаданы. Пока я изучал туземцев, они изучили меня – до миллиметра, как под микроскопом. Досконально поняли, что я собой представляю и как намерен поступить, – и приняли эффективные меры противодействия. Камнепад – не случайность. Я же помню, что заметил темные силуэты на холме, когда зашевелились обломки. Меня прикончили, и как бы ни был досаден сей факт, я понимаю логику такого деяния. Убив опасного чужака, туземцы решили свою проблему. Непонятно другое: почему они не удовлетворились этим? Зачем понадобилось выкапывать из-под завала кусок мозга и воскрешать меня?

Я прикидывал возможные последствия, и во мне клокотал гнев. Мало им было расправиться, они решили поразвлечься – сделали из меня игрушку. И забавляться будут издалека, с безопасного расстояния. Хотя чем я могу быть для них опасен, без рук-то? Даже не вообразить. Но все равно я им не спущу этого издевательства, Богом клянусь!

Надо как-то проникнуть на корабль и улететь туда, где я найду человека или другое существо, обладающее руками или подобиями рук, и договориться с ним, и тогда вонючие омары поплатятся! Будут вкалывать на меня, пока не сдохнут.

Я согнул глазной стебелек и надавил им на крышку, но он оказался слишком мягок. Тогда я сложил его вдвое и повторил попытку, и крышка поддалась – но лишь самую малость. Снова и снова я давил, и крышка медленно уходила вглубь, и вот наконец она открыта! «Что, съели?! – возликовал я. – Эй, вы, рачки-дурачки, я еще вернусь! Хоть в середку планеты заройтесь, все равно выковырну! Я никому не спускал обид и вам не спущу!»

Я переместился к люку и совершил неприятное открытие. Великовато мое новое тело – ненамного, но все же не пролезть. Я давил и толкал, корчился и изворачивался – абсолютно без толку.

И это учли, подумал я. Все до мелочей продумали, ничего не упустили. Измерили люк и сделали меня хоть и самую чуточку, но пошире. Небось у себя в норах со смеху покатываются. Еще посмотрим, кто будет смеяться последним…

Но не об этом надо думать сейчас, когда мне совсем не до смеха. Я не могу преодолеть люк и улететь. У меня ни рук, ни головы, а раз нет головы, то нет и рта. Как можно есть, не имея ротового отверстия? Неужели меня обрекли не только на пожизненный плен, но и на голодную смерть?

Я решил спуститься на землю. Меня так трясло от страха и злости, что я двигался с излишней осторожностью – совсем не хотелось сорваться и разбиться.

Справившись с этой задачей, я скорчился возле корабля и постарался разложить события по полочкам, чтобы как можно точнее оценить ситуацию.

Итак, я теперь не человек. То есть человек по умственному складу, но уж точно не по телесному. Я пленник этой планеты, мне не вернуться в родную цивилизацию. Даже если каким-то чудом вернусь, многие прежние удовольствия будут мне недоступны. Девчонка в постели, стейк, выпивка… Чего ждать от моих соплеменников, от людей, кроме смеха или страха? Еще неизвестно, что хуже…

А омары? Я их «цивилизацию» ставил ничуть не выше колонии луговых собачек или пивной тарелки. И вдруг оказывается, что они способны на чудеса – вырастили живое существо из кусочка моего мозга. Туземцы ничем не выдали, что обладают такими потрясающими знаниями и навыками, они до последнего прикидывались скромняшками, обладающими какой-никакой разумностью, но недалеко ушедшими в культурном развитии. Тот самый случай, когда внешность обманчива. Несомненно, это цивилизация с передовой технологией, которая осталась непроницаемой тайной для моих психотестов. Все правильно, подобным расам следует помалкивать о своих возможностях. Какой же я наивный: строил выводы не на фактах, а на сведениях, полученных от туземцев.

Но если они обладают такими выдающимися возможностями, почему не пользуются ими? Что заставляет их прозябать в норах? Разжигать огонь трением? Что мешает строить города и прокладывать дороги? Или хотя бы вести себя цивилизованно, а не как примитивные дикари?

Ответ лежит на поверхности. Вести себя цивилизованно – все равно что ходить с мишенью на спине. Другое дело – прятать свои истинные цели под дурацким поведением. И тогда недруг недооценит тебя, подпустит на дистанцию удара и получит между глаз.

Возможно, здесь уже побывали охотники за планетами. Возможно, у коварных омаров было вдоволь времени, чтобы найти способы борьбы с нашим братом.

Вот чего я никак не могу понять: что им мешало избавиться от меня самым простым способом? К чему все эти хитромудрые игры? Сумели же прикончить меня, так и оставили бы мертвым.

Я сидел на земле и разглядывал окружающий простор. Что ни говори, а находка отменная, не планета – мечта: вдоль рек с чистейшей водой – леса, где можно брать ценную древесину; за лесами – плодородные равнины; вон под теми холмами – месторождение серебряной руды… О черт! Откуда я знаю, что там лежит серебро?!

Этот вопрос поставил меня в тупик. По логике, не могу я знать наверняка, где и какие минералы прячутся, а могу только догадываться. Но ведь знаю! Не предполагаю, не надеюсь, а именно знаю. Разумеется, это благодаря моему новому телу – а сколько еще в него напихали подобных «приборов»? Когда разберусь с ними, смогу, взглянув на любой клочок земли, моментально определить, что и в каком количестве содержится в глубине. Ценнейшее приобретение – и горчайшее разочарование для того, кто не имеет рук, кто лишен возможности улететь с этой планеты.

Такие вот дела. Такие вот у здешних жителей игры-развлечения. Покажут малышу конфетку, а когда он протянет ручонки, чик! – и отхватят их по самые плечи.

Солнышко пригревало, и не было у меня никакого желания шевелиться. Надо бы встряхнуться и что-нибудь предпринять… но что? Кончились мои предприятия. Может, позднее и начну искать путь к спасению, а сейчас хочется просто нежиться в солнечных лучах.

И тут до меня дошло! Открылось в свой черед, как открывались другие новообретенные способности, дивные знания и умения. Мне не нужен рот, достаточно впитывать кожей солнечную энергию. И не обязательно солнечную, просто она наиболее доступна. При необходимости я смогу брать энергию откуда угодно. Хоть из водяного потока. Могу высосать все до капли из дерева, опустошить травинку. Да хоть из земли добуду себе питание.

Просто и эффективно. Трудно придумать более надежный организм. Та ползучая вонючка, высунувшая из норы башку, высказалась насчет моего прежнего тела – мол, плохо собрано. Что ж, с этим не поспоришь. Человеческий организм не умудренными инженерами создавался, а эволюцией за миллионы лет, учась извлекать максимум пользы из того минимума ресурсов, что был в его распоряжении.

Я ощущал падающий на меня солнечный свет, и впитывал его, и все про него знал: звезды изливают поток энергии, рождающийся в протон-протонном цикле, когда субатомные частицы стремительно переходят из одной формы в другую. Конечно, мне это было известно и раньше, в бытность мою человеком. Но тогда я просто получил однажды эти сведения и больше о них не вспоминал. Сейчас – совсем другое дело. Это не просто информация и даже не пища для интеллекта. Сейчас я осязаю энергию, вижу ее, осознаю. Без малейших усилий могу вообразить ядро атома водорода там, где оно подвергается воздействию мощнейших энергий и чудовищных давлений. Могу слушать шипение гамма-лучей и наблюдать стремительный разлет новорожденных нейтрино.

И не только звездные недра открыты теперь для меня. Моим чувствам под силу проникнуть в тайны растений, изучить любой микроб или иной крошечный организм в глубине почвы, уловить возникновение нового геологического процесса. Я не только ощущаю и осознаю все это – я во всем этом участвую; я с ним одно целое; я понимаю его лучше, чем оно понимало бы самое себя, будь у него такая возможность.

И тут вдруг меня сковал холод, превозмогший солнечное тепло. В заледеневшем мозгу почти прекратились мысли.