Рождественская перепись
Елена Петрушина
Вторая часть истории о том, как уполномоченный по переписи Оксана попала в 1937 год, где также проводилась перепись населения. В первой части Оксана познакомилась с Калевом, который делает ту же работу, что и она и понимает, какой год предшествовал переписи, – год битвы Архангела Михаила со злом. Во второй части Калев сам вступает в битву. В этой части читатель также прочтёт дневник другого важного персонажа, Льва Красавы, где содержатся ключи к его тайне.
Елена Петрушина
Рождественская перепись
05.02.1937, пятница
Лев Красава произнёс пароль и дождался отзыва. Буфетчик кивнул на свободный столик:
– Присядьте, я принесу Ваш заказ.
Лейтенант снял пальто и повесил его на вешалку, где болталась лётная куртка, хозяина которой он отыскал быстрым взглядом. Достал из кармана небольшую расчёску и поправил укладку под «горшок», скрывавшую лоб. Вата, набитая в нос для фактурности образа, немного мешала. «Вылитый купчик», – подумал Красава, усаживаясь за стол. В зале кроме него находились трое: лётчик с барышней и грузный мужчина с лицом коммивояжёра. Лётчик склонился к спутнице и что-то негромко говорил, а барышня глупо хихикала. Лев брезгливо поморщился: от парочки просто несло похотью. Он представил, как сейчас ей придётся «отрабатывать» угощение, как этот верзила грубо удовлетворится, не заботясь о контрацепции, а она будет думать, что так и надо. Гимназистка. Видно, что глупая, романтичная девственница. Жаль её. Этот похабник ничего ей не даст, кроме стойкого отвращения к сексу. Он знал. Гимназистки ему попадались ещё до травмы там, в будущем. Ну как «попадались»? Он влюблялся дважды, и оба раза в тонких, хрупких, большеглазых русалок, у которых не было никакого опыта, одна лишь романтическая блажь. Ему нравилось превращать русалочьи хвосты в ноги. Ему нравилось видеть, как девушка начинает чувствовать и любить своё тело с помощью его рук. Его пьянила власть первооткрывателя. Он избегал опытных любовниц, которые знали, чего хотят и думали, что знают его желания. Это было видно сразу. Такая не станет тебя чувствовать. Она будет шпарить «по регламенту», как её научил какой-нибудь…штурман. Мысли его перекинулись к Аксинье. Она, пожалуй, была исключением. Власть над ним была у неё. Такая власть, что не дай Бог никому крещёному. Та, что может погубить и его, и корабль.
– Милости прошу, гражданин хороший. – Буфетчик поставил на стол тарелку с горячими пирожками, стакан в подстаканнике и чайник, а через положенное время положил счёт, с обратной стороны которого Красава нашёл адрес.
Кособокий деревянный дом ничем не выделялся из таких же убогих жилищ на улице Советской. Долго ему здесь нельзя оставаться. Встретиться с Феоктистом, обсудить с ним дальнейшую судьбу корабля и уезжать. Куда – зависит от исхода встречи.
К его удивлению, дом не был выстужен – за ним явно присматривали. Видимо, гости не были редкостью. Комнаток в доме было две: кухня-столовая и спальня-гостиная. В кухне он обнаружил керогаз и ручной водяной насос, – можно накачать воды и быстро приготовить что-то при необходимости. Возле печи в дровнице лежали сухие поленья, стол был застелен чистой скатертью, а в буфете кроме посуды имелся приличный запас круп, соли и сахара. Другая комната была разделена на две части бордовой бархатной портьерой. На кровати за этим барским балдахином, не вязавшимся с потрёпанным фасадом дома, лежали свежие полотенца. Само ложе, сколоченное из толстых досок и окрашенное чёрной краской, выглядело основательным и надёжным. Изголовье было украшено прорезными ромбиками, а четыре столбика по углам венчали явно рубленные топором пирамидки. Стены, оклеенные бумажными обоями, украшали только ходики над небольшой конторкой. Спинкой к печному щиту стоял узкий деревянный диван, снабжённый тюфячком, а напротив него – два кресла той же породы. Подушки на креслах и тюфяк были обтянуты тиком в бордовую полоску. Из спальни открывалась дверь в туалетную комнату, и вид её также удивил Красаву: там стояла настоящая чугунная ванна, унитаз и водогрейная колонка. Кто бы мог подумать! Просто гостиница-люкс! Он проверил наличие воды в колонке и кое-как сообразил, каким образом подаётся вода в резервуар. Оказалось, надо переключить заслонку в кухонном насосе и качать, пока не звякнет звонок. Разжигалась колонка просто, нужно было только не забыть открыть шибер. Вода нагрелась довольно быстро, и он с наслаждением погрузился в горячую ванну. Наконец можно было расслабиться. Феоктист будет только вечером, не раньше восьми, а до этого времени нужно всё хорошенько обдумать. Но это «всё» кружило кругами вокруг Аксиньи, будто голодная кошка по кухне. Это с её появлением начались неприятности, потому что все его отработанные здесь за четыре года стратегии влияния давали сбой. Было от чего: она ему просто нравилась, он искренне радовался каждой встрече. Изуродованное тело рядом с ней чувствовало себя живее всех живых, и его вполне могли заподозрить в интересах, далёких от обязанностей кормчего. Его не покидало чувство, что он раньше видел Аксинью, что они пересекались где-то, ходили одними улицами. И чем больше он узнавал о ней, тем мучительней становилось подозрение: она живёт под чужим именем не по тем причинам, которые известны любому оперативнику. Наездница, стрелок, пловчиха, фехтовальщица. В деревне говорили, будто она хвасталась чемпионским титулом и бегала по утрам. Разведчица? Что ей тут делать и зачем так неосторожно проявлять свои таланты? Чёрт, Вадик, ты идиот! Он хлестнул по воде рукой, подняв брызги до потолка. Ну конечно! Чемпионка! В пятиборье она чемпионка, а не графский отпрыск, как ты думал. А чемпионаты начались не после войны? Надо уточнить, когда. И было ли это пятиборье вообще, как вид спорта. Если мне не изменяет память, в тридцатые об этом и речи не было. Если Аксинья пятиборец, то она, выходит… моя современница, что ли? Интересное кино…
Красава выбрался из начинающей остывать воды, вытерся насухо, оделся и долго сушил волосы полотенцем. Всё же не хватает фена. Налысо, что ли, побриться, чтобы мозги не морозить? Вытер ёжик и всё, ходи довольный. Как Аксинья. Ёжик, ёжик…Вечером я узнаю, что с тобой…
В половине восьмого раздался условный стук. Феоктист выглядел уставшим. Красава принял у него тяжёлое драповое пальто на ватине, помог снять калоши и проводил в гостиную.
– Чаю, Феоктист Ильич?
– Да, горячего бы неплохо. Устал, замёрз. – Старик уселся на диванчик, ближе к печи.
Красава не предлагал ничего покрепче, потому что Феоктист спиртного не одобрял. В свои семьдесят пять он выглядел неплохо. Для тридцатых годов. Собрав на поднос угощение, Лев поставил его на массивный табурет перед главным кормчим. Чайного столика почему-то в доме не было. Разлив чай, лейтенант сел напротив. Феоктист откусил разогретый пирожок, прихваченный Красавой из чайной, и прихлебнул сладкого чаю.
– Хорошо! Настоящий-то чай хорошо! Чего не скажешь про наши дела, Лёвушка. Ты зачем послал Тугого бабу убить?
– Убить? – Вскрикнул Красава. – Её убили?
– Нет, мой друг, это она уложила нашего дурачка. И с шестого числа никто её не видел. А вот ты как так просчитался?
– Не понимаю. Я послал Варфоломея проследить за ней, как и планировалось. Детей изъяли днём Сёма и Ганя. Варфоломей должен был проследить…
– Он и проследил. Только Тугой вперёд него успел. Как только Ыхве расседлал коня и в доме погас свет, он и кинулся следом.
– Ыхве? – Красава испытал тошнотворный приступ ревности.
– Э, кормчий…тебя никак на плотские радости потянуло? Было б что оторвать – оторвал бы! Не за бабу, дурак. За то, что ты людей распустил, много они себе стали позволять. Или перед ними показал свой интерес к женщине, а они испугались.
– Возможно. Моя ошибка.
– Эта ошибка нам дорого обошлась.
– Я понял, когда пятого вернулся, а в мансарде условный знак. Конечно, сразу переоделся и в поезд. Труп скрыли?
– Да, голуби постарались. Но Ракитин крепко взялся за дело. Нужно сниматься с якоря, Леон. Если в райцентре твой реглан и удостоверение никого не смутили, то это до поры. Все связи Аксиньи будут проверять. А она и сама, как тебе известно, жила по подложным документам, а теперь исчезла. Где она? В настоящем подвале с настоящим сотрудником НКВД? Там фехтовальные турниры не устраивают. Поэтому нужно скрыться очень далеко, глубоко и надолго.
– Куда?
– Да хоть в монастырь, – главный кормчий искренне рассмеялся. – А что? Где ещё прятаться сектанту?
– Продадут. Там полно сексотов.
– Ну вот, удостоверение и пригодится. Устроишься смотрящим. – Старик опять засмеялся, но Лев сохранял невозмутимость.
Успокоившись, Феоктист уже серьёзно сказал:
– Война будет, Лёвушка. Ужасная война. Долгая.
– Я знаю, – вырвалось у него. Феоктист приподнял бровь. – Я беседовал с прозорливым старцем, – поспешил объясниться Красава, – он такого наговорил, что волосы дыбом. Но стоит прислушаться.
– К чему, например?
– Например, к тому, что война между СССР и Германией будет длиться (тут Лев прикусил язык, чтобы не называть точных исторических дат) не менее четырёх лет. Что из монастырей, возможно, сохранится только Псково-Печерский. Несложно догадаться, какие области будут под оккупацией. Да и вообще, от войны не укроешься, всех призовут, кроме, разве что, служителей культа. Тут Вы правы. Но, мне кажется, сейчас в стране нельзя будет спрятаться никому и нигде.
– Озадачил ты меня, прямо скажем. Но спрятаться можно всегда. Особенно на виду. – Старик вынул из внутреннего кармана пиджака две корочки и сложенный вчетверо лист бумаги. – Держи. Наконец восстановили твои «украденные» документы. А это направление на работу. Билет не потеряй, там, внутри. Поезжай, обустраивайся, я предупредил директора школы. Комната тебе будет. Не в доме специалистов, конечно, но уж не обессудь. Никого не ищи, я сам дам знать, когда будет нужно. Всё, мне пора. Проводи.
– Спасибо, учитель. А как же остальные?
– Остальные теперь не твоё дело. Ну, прощай, голубь мой.
Закрыв за Феоктистом дверь, Лев взял в руки документы и понял, что недооценивал Феоктиста. Паспорт и белый билет были выправлены на имя Льва Красуцкого 1914 года рождения. Выпускник исторического факультета направлялся по распределению…Старый чёрт! Билет на послезавтра был в «СВ», и это немного развеяло мысли о недельной тряске в поезде.
19.02.1937, пятница
Весть о гибели Орджоникидзе не стала для Калева большой неожиданностью. В январе расстреляли Пятакова, заместителя Серго, и можно было не сомневаться в том, что и самого наркома тяжёлой промышленности отправил на тот свет вовсе не сердечный приступ. Ходили слухи о его жёсткой ссоре со Сталиным, обвинявшем соратника в недосмотре и преступном попустительстве врагам народа. Говорили, Серго вспылил и послал усатого к чертям, устав доказывать преданность партии и народу. Рассказывали, будто Орджоникидзе не просто поругался, но и порвал с Кобой, после чего застрелился. Пресса была полна обвинений в адрес троцкистов, Бухарина и Рыкова. Калев Янович с болью осознавал, куда катится волна бездоказательных обвинений: Бухарин обречён.
Февраль дрожал на ветру и давил на жалость. Со всех сторон вороньими стаями налетали трагические новости, выхватывая из души остатки надежды. Он не верил, при всём желании не мог верить в такое количество врагов народа среди основоположников партии.
В понедельник Ыхве подал заявление на увольнение в связи с переездом в более подходящий для здоровья супруги климат. Все документы на усыновление готовы. Вещи собраны.
Ракитин неплохо продвинулся в деле о нападении на дом. Был-таки найден труп с огнестрельной раной, чьё лицо было опознать невозможно, – оно было «стёрто». Но группа крови совпала с образцом из дома, а Калев Янович опознал одежду. На теле были обнаружены следы стерилизации. Ыхве не стал сообщать Ракитину все сведения, полученные от Оксаны. Какая разница, в конце концов, откуда прибыл этот Красава, если он сегодня действует под боком? Если лейтенант виноват, судить его будут по законам нашего времени. Вот и всё. Придумали, понимаешь, шастать туда-сюда! Да она хоть представляет, как ему пришлось выкручиваться перед Ракитиным, пересказывая полученное письмо с возможными маршрутами перемещения Красавы?! Как узнали, откуда? Только плечами пожимал, как дурак. Письмо сжёг. Хорошо, сто лет знаком с товарищем милиционером и репутацию честного человека заслужил. Хотя, что сейчас эта репутация? Посмотрим, как она поможет Бухарину, которого сам Ильич назвал сыном.
–Koosolek on kinnine[1 - Заседание закрыто (эст.)]! – Калев резко задёрнул занавеску и отошёл от окна, в черноту которого смотрел уже битых полчаса. Он подбросил в печь несколько поленьев и принялся осматривать дом, выдвигать ящики и открывать дверцы шкафов. Скрипучий фанерный гардероб имел только две открывающиеся двери, – слева, где полочки и справа, где отделение для платья. Зеркальная середина была вмонтирована намертво. Он пошарил рукой в зазеркалье и нащупал мешочек с лавандой, прицепленный на гвоздик. Там же обнаружился плетёный ремешок от платья Лотты. Вот, никогда не вредно проверить и перепроверить. Kleidi[2 - Kleidi – платье (эст.)] выгоднее смотрится с ремешком. Калев свернул тонкую змейку колечком и сунул в бывалый рыжий чемодан с металлическими углами. Завтра он передаст ключи от дома новым жильцам, погрузит нехитрый багаж и отправится за детьми. Отвезти его в приют, а потом на станцию вызвался Рябов, и Калев не возражал. Лотта с Микхеле присоединятся к ним на Московском вокзале в Ленинграде.
20.09.2020, воскресенье
Я нашла в сети литературу по реинкарнационной терапии. Внимательно изучив тексты, выбрала тот, что отзывается в душе и не спорит с разумом. Не составило труда отыскать и аудио-версии. Предупредив домашних, что мне нужно поработать полтора часа в тишине, я отправила их в магазин, заперлась в комнате и надела наушники. Мягкий женский голос неназойливо вёл за собой. Я расслабилась и сосредоточилась на вопросе, волновавшем меня. Точнее, на чувстве, сопровождавшем этот проклятый вопрос, мучивший меня с момента «командировки в тридцать седьмой». Как только я расслабилась, мысли в их привычном виде исчезли. Физические ощущения притупились, и сами границы тела будто размылись. Осталась лишь интенсивность переживания, пульсирующая в солнечном сплетении. Мне показалось, что я сама стала этой вибрирующей субстанцией и понеслась туда, к первоисточнику, – к ситуации, где всё началось.
В следующий миг я смотрю на свои ноги и замечаю котурны. Я осторожно иду по лужам, приподнимая шёлковый подол. Вокруг темно, слышится итальянская речь и отдалённый рокот моря. Мой старый жирный муж не вернётся ещё пару дней, и я иду на свидание к моему Фиделио. Открыв садовую калитку, я попадаю в руки отнюдь не своего любовника, который уже схвачен. На нас спускают собак, я слышу крики Фиделио и хриплый голос мужа: «Больше тебя не захочет ни одна потаскуха». Я чувствую, как в меня впиваются собачьи клыки. Я падаю, меня бьют камнями, мои кости хрустят. Боль пронзает тело, плод любви исторгается из лона. Я кричу так, что будь дома мама и Кирюшка, они выломали бы дверь.
Голос вёл меня дальше по моему видению, в последний день моей жизни. Собственно, идти особо никуда не надо было: меня почти сразу утопили в канале. Дальше я очутилась в пространстве между мирами и увидела, какое решение приняла и какие дала обещания по поводу следующей жизни. Сопровождающий меня голос сказал, что их можно изменить. Я решила пока оставить всё как есть, и вскоре вернулась в привычную реальность.
