Агатовый зрак пустоши
– Кому надо, пусть тот и чинит, – фыркнул Барджус. – У нормальных людей других забот хватает, кроме как каменюги по жаре тягать. Да и против кого стены-то городить? От этих что ли?
Шестипалый ловко сбил кулаком в воздухе особо наглое перекати-поле, решившее проскочить прямо перед их носом.
– Дракона видно по полёту, – ответил Кэран. – Вам в гильдии Уборщиков вообще что ли не рассказывают, кто нынче в пустыне обитает? Не хотят пугать, наверное. А то ещё откажетесь башкой рисковать и по подвалам разбежитесь.
– Я про пустыню поболе тебя знаю! – на щеках Барджуса вспыхнул румянец. – И повидал всякого. И сфинксов, и колдунов, и гарпий, и петроедов!
– Тогда чего споришь?
– А того, что на стенах стоять кто-то должен! А на весь Огдар сейчас хорошо если полк наберётся. Про теургов вообще молчу: их тут с войны не видали, да и видеть не хотят. Вот и выходит, что от стен этих твоих польза только одна – тенёк. Да и то лишь пока буря не началась. И чтоб ты знал: уборщики отродясь от опасности не прятались! Хотя, куда тебе допереть до такого, золотой листок! Таким как ты лишь бы золото звенело, а на людей плевать.
Кэран погладил бороду. Горазд этот рыжий поучать, ничего не скажешь. Наверняка, в геройскую гильдию просился, а не взяли.
– Небось, когда припрёт, все на стены выходят. Некроволна не будет спрашивать, сколько у тебя бойцов. Она просто заберёт то, что нужно. Мёртвые слушают только ветер.
Барджус зябко повёл плечами и на всякий случай привстал, глядя в сторону моря. Тот, кто видел это один раз, потом уже не забудет. Блекло-лиловое облако, влекомое ветром в мгновение ока накрывает весь город. Становится тяжело дышать, а потом из бледного тумана выходят мертвецы и то, что звенит лёгкими колокольцами за их спинами…
– Не накличь. В этих краях Некроволн давно не видали, – буркнул Шестипалый. – Почитай, с войны. Тпру! Здравствуйте, уважаемый!
Фургон подкатился к воротам. С бочонка у стены, поднялся огромный мордатый мужик с чёрными сросшимися бровями. Кэран по габаритам и серо-зелёному оттенку кожи прикинул, что в родословной у этого человека не обошлось без петроедов или кого-то в том же роде.
Стражник подошёл к повозке куда быстрее, чем можно было бы ожидать от человека таких габаритов. Аккуратно взял двумя пальцами-дубинками подорожную и уставился в неё. Долго, нахмурившись и шевеля губами, разбирал написанное, потом, наконец, махнул рукой.
– Опять чистильщики пожаловали… чую не к добру… – прогудел и окинул насупленным взглядом фургон с колбой, окружённой лавровым венком. – Ладно. Проезжайте.
Копыта Хомяка впервые за долгое время зацокали по камням, эхо запрыгало вокруг, когда они въехали под свод ворот. Огдар встретил путников пустынными улицами, на которых брусчатка готова была расплавиться от жары. Даже слабый бриз с моря не приносил облегчения, а только запах несвежей рыбы и гниющих водорослей.
– Города… – Кэран сплюнул на мостовую. – Ловушка для человека.
– Чего это ловушка-то сразу? – спросил Барджус. – Где ещё ты пивка попьёшь и ночью нормально поспишь?
Мечник покрутил сигнию на цепочке вокруг пальца. Полированное золото весело поблёскивало на лету, блики сливались в яркое кольцо, которое тут же распадалось стоило позволить цепочке намотаться на палец.
– Без разницы, где ночевать, в доме или у костра. Пустошь и там, и там достанет.
– Стреляный грифон, везёт мне на мрачных людей. И чем только заслужил? Был у меня напарник, до войны, Мастером кликали, тоже сыч был тот ещё. Сгинул на третий год войны. Или на четвёртый?.. А остался бы в городе, может выжил.
Рыночная площадь сразу за воротами пустовала, только стела Героям-Праведникам тенью отмеряла время, оставшееся до заката. В дверях немногочисленных кабаков скучали зазывалы: до вечера никто на улицу и носа не покажет. “Гусь и лестница”, “Русалий хвост”, “Приятное”… Барджус сглатывал слюну каждый раз, когда они проезжали мимо очередной пивной. Кэран только усмехался в бороду.
– Эх, вот довезу тебя сейчас до гильдии, а сам в город пойду. Приму кружку холодненького, а там и кости катнуть можно. Или вот под розовый фонарь зайти.
– Ага… – Кэран неопределённо пожал плечами. Он не хотел мешать полёту фантазии Барджуса.
С площади они двинулись по проспекту Лучников в сторону моря. Уклон здесь был довольно велик. Город скатывался вниз по склону, за красными черепичными крышами можно было разглядеть неподвижную блестящую гладь Огдарского залива и Сторожевой остров на выходе в море.
– Листок, ты глянь, глянь! – Барджус ткнул пальцем в блестящую свинцовую гладь. – Замерла, вода-то. Ежели и шелохнётся когда, то только по большим ордынским праздникам. Как война утихла, так и встала. Ни тебе штормов, ни, упаси Пастырь, Некроволны. Как думаешь, почему?
– Откуда мне знать, – Кэран пожал плечами. – Я не теург, не алхимик и не матрос даже. Я солдат.
– А как здесь оказался?
– Ищу кое-кого.
Барджус вздохнул и покачал головой.
– А ты немногословный.
С проспекта они повернули налево, на Молочную улицу. Здесь большие пятиэтажки сменились трёхэтажными строениями, а кабаки и магазинчики стали заметно попроще, чем в центре. Молочная не отличалась шириной, и поэтому часть её была в тени. На весь фургон тени не хватало, но если спешиться, вполне можно было укрыться от злыдни в небе.
– Шестипалый, скажи, – нарушил молчание Кэран, – а как в вашей гильдии относятся к бывшим героям?
– Нууу, это смотря что за человек, – осторожно протянул Барджус. – Да ты не переживай, меч твой тебе компенсируют.
– Я и не переживаю. Думаю, гильдмейстер у вас человек добрый, раз болтунов нанимает.
– Не только добрый, но и честный, потому что не велит проходимцев всяких в пустыне бросать, стреляный грифон! – надулся Барджус. – Хорошо, что наше с тобой знакомство скоро закончится. До гильдии всего ничего осталось.
Чуть-чуть не доехав до конца Молочной, фургон повернул направо в Храбрый переулок. Дома тут совсем измельчали, до обычных, почти деревенских хат, камень сменился посеревшими от жары брёвнами, а мостовые стали обычной дорожной пылью. Переулок упирался в высоченный забор с двустворчатыми воротами, окованными медью. Поверх забора зорко посматривали часовые с мушкетами. Всё вместе выглядело как настоящая крепость. Собственно, огдарская гильдия Уборки за Героями ею и была.
***
Петли заскрипели, створки нехотя поползли в стороны, герб гильдии, вытравленный по центру, разломился надвое, фургон миновал ворота и въехал на просторный двор, вымощенный каменными плитами. Напротив ворот высился трёхэтажный терем из массивных брёвен, витражные окна переливались в вечерних отсветах. Приехали. Барджус вдохнул поглубже и прикрыл глаза. Дома. Наконец-то. Здесь нет засад, не нужно высматривать колодцы, а потому можно позволить себе медленно врастать в родную обстановку, по частям, наслаждаясь, растягивая чувство возвращения, смакуя его как вкус довоенного вина. Нос улавливает густой мясистый запах похлёбки – скоро ужин, Толстый Ип вот-вот будет стучать в свою рынду. Рот наполняется слюной, стоит только представить, пряный вкус варева… Вот усталый стук копыт и мягкий стук колёс по камню; даже Хомяк – даром, что железный – похоже, притомился, соскучился по родной конюшне, заботливым рукам механиков и хорошей смазке. Барджус выдохнул, выпуская напряжение похода и нервотрёпку последних дней. Открыл глаза, окинул взглядом двор. Всё на своих местах.
– Ну, мечник, вот и гильдия, как я и обещал. Слазь давай. Да не хмурься ты, стреляный грифон! Коня к мастерам загоню и отведу тебя в оружейку, подберёшь себе клинок.
На просторном, вымощенном плитами дворе, стояли ещё три фургона, похожих на тот, на котором приехали Кэран и Барджус. Из распахнутых настежь высоких ворот каменного здания справа веяло жаром и разогретой смазкой. Видимо, остальные уборщики тоже приехали недавно и задали конюхам работы.
– Ишь ты, да у нас тут слёт. Отлично, будет с кем посидеть вечерком! – осклабился Шестипалый. Он дождался, пока Кэран спрыгнет на землю, достал из-под сиденья большой разводной ключ, слез с облучка и направился к Хомяку, чтобы снять с него оглобли. Несмазанные болты сложных креплений поддавались с трудом, и раскрасневшийся Барджус вновь дал себе обещание обязательно следить за ними в следующий раз.
Кэран стоял рядом и с интересом наблюдал, как Шестипалый с натугой снимает крепления, то и дело поминая Небесного Пастыря, пустыню и фургоны недобрым словом.
– Чего встал? – зыркнул на мечника Барджус, когда с левой оглоблей было покончено. Он вытер пот со лба и взялся за правую. – Нравится смотреть, как другие работают?
– Жду, когда ты меня к гильдмейстеру отведёшь, – пожал плечами Кэран.
– Нечего тебе там делать, – Барджус налёг на ключ, но упрямый болт поддаваться не желал. – Стреляный грифон! Думаешь, гильдмейстеру заняться больше нечем, кроме как, – Шестипалый изо всех сил налёг на ключ, закряхтел от натуги, – с каждым бродягой трепаться?
Кэран подошёл к нему и тоже налёг на ключ. Вместе они принялись давить на упрямую железку.
– Думаю, ваш гильдмейстер… вполне может…
Крррак!
Болт лопнул и разлетелся.
– Да чтоб тебя через три копья да в колодец! Бесполый ты хероплюй, Пастырь тебя по голове долби! Вы чё творите, ларпа безмозглого куски!
Барджус оглянулся. К ним приближался щуплый чернявый мужичок с бородой до пупа. Всю одежду его составлял кожаный фартук на голое тело и наруч на левой руке. К наручу крепилось множество отвёрток, пара маслёнок и несколько щупов. Мужичок заметно припадал на правую ногу, да и сам был весь какой-то скособоченный, со следами сильных ожогов на коже.
– Привет, Ганод, – сказал Барджус. – Как конюшня? Кэран, это наш главный конюх, лучший к северу от Снограда…
– Поприветкай мне тут ещё! – снова заорал мужичок. – Остолоп Пастыря Небесного! Чтоб тебя петроед отымел! Сколько раз я тебе говорил, на левом боку влево крути, на правом – вправо! А?! Как теперь сцепку чинить?! Ещё и другаля притащил!.. Что, решил, раз сам сломать не можешь, так вдвоём справитесь?!
Откуда-то из-под бороды Ганод извлёк инженерный монокль с множеством сменных разноцветных стёкол и маховичков регулировки. Нацепив всё сооружение на голову, конюх принялся тщательно изучать бок Хомяка. Время от времени он менял стёкла местами и подкручивал маховички, потом полез под брюхо коня, начал немузыкально напевать мелодию, отдалённо напоминавшую марш огдарской мехкавалерии.
Барджус дёрнул Кэрана за рукав, ткнул в сторону терема и приложил палец к губам.
– Ганод отличный мужик, но контуженный, когда работает лучше не мешать, – сказал он вполголоса, когда они отошли на несколько шагов. – Да и нечего нам на его голую жопу пялиться. Пойдём уж к гильдмейстеру, раз такое дело.
Кэран молча кивнул.
По широким ступеням они вошли в терем и оказались в просторном зале. Внутри было прохладно, сверху, сквозь витражный потолок лился свет усмирённого зрака Пастыря. В стенах было несколько резных дверей. Шаги гулко отдавались от пола, выложенного белой и чёрной плиткой. Прямо перед вошедшими стояла статуя Тамиарии Прекрасной и Милосердной. Богиня, облачённая в строгое платье, правой рукой поднимала стеклянную пробирку с фиолетовой жидкостью, а в левой держала цветущую ветвь. За её спиной трепетали белоснежные крылья. Справа и слева от статуи наверх уходили лестницы.
– Не тушуйся, Кэран, – всё также, вполголоса, сказал Барджус. – Здесь у нас торжественные приёмы проходят, и вообще…
Шестипалый привычно поклонился статуе и слегка покачал головой, когда Кэран прошёл мимо Тамиарии, не удостоив её и взглядом.
Они поднялись по правой лестнице и оказались в длинном коридоре, идущем через всё здание. В коридор выходили двери, не такие вычурные как внизу, но сделанные добротно, так, что сквозь них не проходило ни единого звука. Барджус подошёл к одной из них, постучал, сунул голову внутрь и сделал Кэрану знак войти.
По стенам здесь висели старые гобелены, изображавшие сцены охоты и сбора урожая, на полу лежал потёртый ковёр, а вдоль стен стояли приземистые дубовые лавки; в воздухе висел тонкий аромат травяного чая и расплавленного воска. За конторкой у окна стоял худой смуглый человек в простой чёрной рясе и небольшой фиолетовой шапочке. Он с увлечением записывал что-то в массивной книге, время от времени останавливаясь, чтобы потеребить губами кончик цветастого пера. На вошедших “инок” поднял глаза только тогда, когда поставил последнюю точку.
– Здравия, Барджус, – сказал он глубоким басом. – И тебе здравия, Осенний клинок.
Человек за конторкой поставил перо в специальную подставку в виде многоголовой гидры. Серо-стальные глаза его спокойно и пристально смотрели на посетителей. Кэран стоял молча, также пристально изучая собеседника. Барджус почувствовал подспудное раздражение гильдмейстера – тот не привык, чтобы на его приветствия отвечали молчанием. Шестипалый откашлялся, привлекая внимание начальства.
– Господин гильдмейстер Иннадорий, позвольте представить вам мечника Кэрана. Пару дней назад я наткнулся на жуков Великого У, их, сталбыть, хотел возродить некий Парго, последыш шамана, ну вот, значит, мне пришлось вмешаться, потому как они бы обязательно сюда попёрли, а оно нам рогом не упёрлось, ну и Кэран помог. Ежели бы не он, загинул бы я вместе с тварями этими в собственном синем пламени.
Иннадорий вновь перевёл взгляд на Кэрана.
– Достойное деяние, Кэран. От имени гильдии благодарю тебя, скажи казначею, что я велел выплатить тебе два золотых. Можешь поужинать с нами и переночевать на кухне. Свободных опочивален сейчас нет. А ты, Барджус, иди писать отчёт. Как можно подробнее, понял? А не как в прошлый раз, и чтобы никаких стреляных грифонов в тексте. Ох не нравится мне, что твари опять полезли, будто кто Утихшую войну пробудить хочет…
Последнюю фразу гильдмейстер пробормотал уже снова взявшись за перо.
Кэран вдруг снял шляпу, проделал ей в воздухе несколько сложных пируэтов – Барджус подумал, что этим жестом неплохо получилось бы мух над несвежими овощами разгонять – выставил вперёд правую ногу и наклонился вперёд, держа головной убор на отлёте, а другой рукой придерживая ножны. Гильдмейстер снова оторвался от книги. В его глазах мелькнуло удивление и узнавание.
– Господин гильдмейстер Иннадорий, – начал Кэран. Его баритон звучал несколько зажато, как у человека давно ни с кем не говорившего больше двух-трёх слов. – Я рад, что вы столь высоко оценили мою скромную помощь вашей достославной гильдии. Видит Пастырь, Барджус отлично справился бы и без меня. Однако, я лишился меча, помогая ему. Я прошу гильдию возместить мне убыток.
– Убыток? – тонкие брови гильдмейстера поднялись вверх. – Благородный аль, я уже сказал вам, что казна выплатит вам два золотых. Уверен, этого хватит на покрытие любых расходов.
Барджус удивлённо посмотрел на Кэрана. “Аль”? Не ослышался? А этот мужик тот ещё фрукт. Гильдмейстер в людях разбирается, не стал бы непонятно кого новодинтским дворянским титулом величать.
– Господин Иннадорий, этот клинок был очень ценен для меня. Я получил его далеко отсюда, в Новом Динте, и выкован он был там же, лучшими имперскими кузнецами. Безусловно, два золотых это очень щедрая награда, но мою грудь терзают сомнения в том, что я смогу найти в Огдаре мастера, способного создать нечто хотя бы близкое к моему пропавшему клинку.
– Тогда почему вы обращаетесь ко мне, благородный аль? Берите деньги и отправляйтесь обратно в столицу, ищите кузнецов там, да делайте, что хотите. У гильдии нет перед вами долгов.
– Боюсь, это не так, достопочтенный господин Иннадорий. Барджус, ровно перед тем как связаться с жуками, предложил мне место охранника. Да, изначально я отказался, но ввязавшись в бой на его стороне, это предложение я акцептировал, ибо не минуло ещё трёх дней с момента отказа, а значит предложение было в силе. Следовательно, согласно, императорскому эдикту от тридцать второго дня месяца Сов семьдесят восьмого года, на тот момент я состоял на гильдейской службе, а потому все понесённые мной потери, как материальные, так и духовные, гильдия обязана возместить.
Гильдмейстер перевёл взгляд потемневших глаз на Барджуса.
– Благородный аль говорит правду?
Перед глазами Шестипалого пронеслись полыхающие шары, ноздри защекотал запах горящей плоти Парго, а плечи снова обжёг горящий плащ.
– Да, ваше гильдейшество, – твёрдо сказал Барджус и успел заметить, как дёрнулась левая щека Иннадория, но тот уже снова повернулся к Кэрану.
– Что ж. Я не буду аппелировать к тому, что имперское законодательство в наших краях можно считать ничтожным как в силу войны, так и в силу удалённости и автономности Огдарского княжества. Если мы отринем закон, то станем ничем не лучше тех, кто использует тварей из пустыни в своих целях. Итак, я признаю, что гильдия должна вам меч, благородный аль. Но, видите ли, в наших оружейных нет ничего, достойного Осеннего клинка. Кроме того…
Гильдмейстер поднял указательный палец, прерывая Кэрана, уже собравшегося возражать.
– Кроме того, раз вы по вашим собственным словам, акцептировали предложение члена гильдии, значит вы всё ещё у нас на службе. В ранге вольнонаёмного младшего уборщика. Стандартный контракт с гильдией подразумевает три года и три дня службы и не может быть расторгнут нанимающейся стороной без согласования со стороной нанимающей.
Кэран нахмурился, его левая рука сомкнулась над ножнами там, где должна была быть рукоятка меча. Но почти сразу разжалась.
– А потому, благородный аль Кэран, не желаете, кстати, назвать полное имя? Нет? Ну как хотите… А потому, я зачисляю вас в помощники к Барджусу, известному под кличкой Шестипалый и ставлю на гильдейское довольствие…
– Ваше гильдейшество! Постойте, ваше гильдейшество! – воскликнул Барджус. Он чувствовал, как горят щёки: да он же еле выдержал этого мрачного зануду, пока сюда ехали! А теперь что, выходит, придётся с ним постоянно ездить? Делить опасности и костёр? – Ваше гильдейшество, я с ним на одном облучке не сяду! Не сяду и всё! Как хотите!
– Почему, позволь полюбопытствовать? – холода в голосе гильдмейстера хватило бы на ледник небольшой таверны.
– А потому! Зануда он! И мрачный! А я привык один!
– Привык, вот оно что… Ну раз привык, то конечно… – гильдмейстер сделал вид, что поник, даже голос принизил. Но тут же воспрял, вроде даже стал чуть выше, навис над Барджусом. – А ну слушай приказ, старший алхимик! – теперь тоном Иннадория можно было рубить вражеские кирасы. – С этого дня младший уборщик Кэран поступает в твоё распоряжение. А завтра с утра ваш экипаж выдвигается на новую миссию. Ставлю задачу: из Снограда от некоего Грегора поступил запрос на помощь нашей гильдии. Он сильный теург и наш давний клиент, постарайтесь помочь ему. В детали вас посвятит сам Грегор. Он человек щедрый, и закрома у него значительно богаче наших скромных запасов. Разрешаю взять с него в качестве оплаты любое оружие, которое приглянётся благородному алю. За сим всё.
– Поздравляю со вступлением в наши дружные ряды, младший уборщик, – Иннадорий изобразил нечто похожее на поклон, которым приветствовал его Кэран. У того заходили желваки на скулах. – Надеюсь, вы с честью будете нести возложенные на вас высокие обязанности. Кстати, Барджус, не забудь об отчёте, чтобы к рассвету он был у меня на столе.
Гильдмейстер коротко кивнул посетителям и вновь склонился над книгой. Кэран и Барджус вышли за дверь.
– Вот и попил пивка, стреляный грифон, – сплюнул Барджус.
Глава 3. Шестой год Утихшей войны
– Папа! Папа!
Мягкая нежная весенняя травка щекочет пятки, роса на ней словно слёзы от смеха. Ты бежишь вперёд, тебе весело, и ты готов обнять весь этот мир крепко-крепко. Обнять и расцеловать.
Тебя подхватывают отцовские руки и подбрасывают высоко-высоко, к самому небу, туда, где ласковое солнце и белые облачка. И их тоже можно обнять. Нужно!
– Папа, смотри, что я нашёл!
Ты сжимаешь в кулачке красивую бабочку. Красную с жёлтым. Ты так хотел, чтобы она не упорхнула, так долго её ловил… И вот ты разжимаешь ладонь…
– Ничего страшного, сынок. Не плачь, бабочка просто улетела, а это бяка, брось.
Отцовская борода отлично подходит для того, чтобы зарыться в неё, спрятаться и плакать от обиды.
– Но я же поймал! Поймал! Она такая красивая!
– Конечно. Только в следующий раз лови сачком. Так бабочка точно не улетит. Понял? Ну а теперь, кто первый до дома!
И вот ты снова бежишь по весенней траве, и уже не помнишь про бабочку. Запахи из окна кухни льются чудесные. Мама наверняка приготовила клубничный пирог! Нужно успеть его попробовать, пока тёплый! Ты бежишь, и бежишь, и бежишь, но порог дома отодвигается всё дальше и дальше, ты стараешься бежать быстрее, но падаешь, что-то бьёт в плечо и ты…
…просыпаешься. Сержант-стрелок Шодб пихает тебя сапогом в плечо.
– Вставай, твою мать! Вставай, говорю!
Ты встаёшь и мотаешь головой. В глазах плывёт, в ушах звенит, левая скула опухла. Ты поднимаешь кулаки: учебный бой не окончен.
Ускоренный курс молодого бойца обязателен для всех, даже для теургов. Ты уворачиваешься от пыхтящего сокурсника. Он тяжелее тебя, выше и сильнее. Каждый кулак с половину твоей головы. Как же его зовут? Надо выгадать момент. Силой тут не решить. Надо его злить. Пусть ошибается. С трудом сдерживаешься, чтобы не жахнуть молнией, но – сдерживаешься. Ложный выпад. Отскок влево. Сволочь. Сержант. Гнида. Отскок вправо. Из. Ринга. Выйдет. Дыхалки уже почти нет. Только. Один! Дождался! Ты подныриваешь под слишком длинный выпад левой. Изо всей силы бьёшь в подбородок. Что-то хрустит. То ли в руке, то ли во вражьей челюсти. Рука падает плетью и, кажется, болит. Или это всё тело… Ты не успеваешь сообразить, потому что колено противника вышибает из тебя остатки воздуха и сгибает пополам, а потом слева прилетает кулак и свет меркнет.
Ты приходишь в себя от того, что сержант льёт на тебя воду. Ты проиграл. Сделал всё верно, но недооценил хитрость противника, или переоценил свою силу… Потом разберёмся. Шатаясь поднимаешься.
– Тридцать первый! Седьмой! На ринг! Шестнадцатый, в лазарет!
В учебке всех зовут по номерам, обращаться по именам запрещено, иметь личные вещи запрещено, колдовать без разрешения запрещено. Пошатываясь, ты входишь из ринга и бредёшь к белому домику на краю плаца. Там тебя подлатают. Может быть, даже дадут спокойно посидеть полчасика. Ты идёшь максимально медленно, но недостаточно медленно для того, чтобы кто-то из офицеров счёл тебя бездельником.
Серо-жёлтое небо нависло над длинными приземистыми казармами. Ещё ниже, цепляясь за флагштоки летят разорванные в клочья чёрные облака. Хорошо, что разорванные. Иначе сыпали бы пеплом, а он пачкается так, что устанешь форму стирать.
Сержант на уроке просвещения говорил, что облака почернели, когда теурги Страны Тысячи Ручьёв жахнули Солнцеворотом по Бакеду. Бакед, конечно, стал пустыней, но не сразу, кто-то там выжил и ответил Ручьям чем-то ещё более убойным. Все священные рощи полыхнули как смолой политые. Ручьи вскипели и высохли. Но пепел никуда не делся, так и летает.
Ты не особо веришь сержанту. Война идёт уже пять лет, а Бакед уничтожили в первый год. Что, это всё тот же пепел? В такое только тупица-сержант и поверит. Ты криво улыбаешься – губы как оладьи и слушаются плохо.
– Шестнадцатый! Стоять!
Ты инстинктивно вытягиваешься, руки прижаты к бокам, ноги вместе, спина прямая, подбородок ввысь.
– Ко мне! Шагом марш!
Ноги сами идут так, как положено, руки отмеряют шаги. Не доходя Старшего Инструктора Дагенлейва три шага, ты бьёшь каблуками в плац и замираешь.
– Почему не на занятиях?
Голос Старшего Инструктора звучит как низкий рык, под стать своему хозяину: высокому крепкому мужчине с твёрдым и холодным как стальной панцирь лицом. Он одет в простой чёрный камзол, на поясе волнистый кинжал с рубиновым глазом на гарде.
– Направлен сержантом Шодбом в медсанчать для приведения в порядок, господин Старший Инструктор!
Твой голос звенит. Ты пожираешь его глазами не только потому, что так велит Устав. Твой кумир окидывает тебя взглядом, кивает.
– Ты назначен на мой курс. А теперь – бегом!
Ты ускоряешься ещё до того, как затихают слова. Не потому, что рад, что легко отделался – хотя и поэтому тоже – а потому, что твой герой заговорил с тобой. Ты читал, что раньше боги спускались с небес и беседовали с людьми, и теперь ты понимаешь, что чувствовали те люди.
Сам Дагенлейв! Настоящий великий теург. Ты читал в учебниках, как он в одиночку заставил повернуть назад в море четвёртую Некроволну. И как, имея под рукой всего полк пикинёров, смял вражеские порядки при Трегарте. И как бился с Деревянным Колдуном в Тихом Ущелье. Сирота – такой же, как ты! – а теперь с ним считаются короли.
Сердце вдруг замирает. Справишься ли? Дагенлейв не терпит слабаков, у него на курсе жёсткий отбор, и не все выживают. Ты не блещешь талантом ни в теургии, ни в остальных дисциплинах. Может, он ошибся, принял тебя не за того? Ты чувствуешь себя личинкой авуканского червя, закапывающейся как можно глубже, чтобы не быть съеденной как сотни и тысячи товарок. Шансы на то, чтобы протянуть хотя бы месяц у Дагенлейва, очень малы. Сомнения, неуверенность и страх перед грандиозным неизвестным гложут тебя и в медсанчасти, и весь остаток дня, и всю следующую ночь.