Кукольная королева

Таша запирает шкатулку на ключ. Водрузив кукольное обиталище на прикроватную полку, скатывает карту.

– Можно мне завтра на озеро? – не поднимая глаз, спрашивает она.

– На озеро?..

– Ребята собрались к Кристальному. Гаст, Лайя и остальные.

Меж тёмных бровей Мариэль ложится морщинка.

– Малыш, ты знаешь моё мнение о твоих прогулках с деревенскими.

– Я… мам, я не буду говорить просторечных слов, и манеры дурные у них перенимать не буду, просто…

– Не в этом дело. Не только в этом. – Мариэль прикрывает дверь. Наклоняется поднять с пола сложенную карту, но прежде ласково касается Ташиных волос. – Ты пока не владеешь собой до такой степени, чтобы менять облик исключительно по собственному желанию. Что будет, если ты обернёшься кошкой у них на глазах?

Пока она кладёт тканевый свёрток на подоконник, насупленная Таша поднимается с колен.

– Несправедливо это, – бормочет она, вытягивая из ящика с бельём ночную рубашку. – Почему я не могу быть просто девочкой, как все? Или чтобы они все были оборотнями?

– Что поделаешь, малыш. Что поделаешь.

Переодевшись, Таша смотрит на мать: будто подозревает, что та произнесла далеко не всё, что хотела бы. Ничего не спросив, вскарабкивается на кровать, чтобы нашарить в изголовье плюшевого зайца.

Кровать слишком велика, а комната слишком проста для маленькой девочки. Вместо резной мебели, которой Мариэль потрудилась заставить детскую – старое дерево без особых изысков, вместо нежно-кремовых стен – безыскусная побелка. Наверное, поэтому Таша никак не может полюбить новую спальню, хотя живёт здесь уже месяц. Когда ты оборотень, а твоя сестра нет (и не должна узнать о твоей не-очень-маленькой тайне), вам лучше жить в разных комнатах. Мама думала переселить сюда Лив, но Таша настояла, что переберётся сама: знала, что сестрёнке здесь будет неуютно. Да и двухлетней малышке уместнее остаться в детской.

Пришлось соврать маме, что бывшая комната дедушки с бабушкой Таше очень даже нравится. И совсем она не боится, что однажды ночью откроет глаза и увидит призрачное лицо деда – такое, каким Таша видела его в этой постели в последний раз, полгода назад, в канун его смерти. Иначе мама переставила бы сюда колыбель без всяких колебаний. Между двумя дочерями она всегда выбирала старшую.

Впрочем, у папы на этот счёт могло быть другое мнение. Обычно так и бывало.

Странно, что мама не стала дожидаться его возвращения.

– А когда папа вернётся? – говорит Таша, как только Мариэль касается её макушки поцелуем на сон грядущий.

Мама выпрямляется. В том, как она смотрит на дочь, сквозит что-то очень странное, и Таша крепче прижимает к себе зайца, будто игрушка может влить в неё смелость через рыжий плюш.

– Он же говорил, что пару шестидневок у дяди Зоя погостит, а его почти уже два месяца нет. Может, послать за ним кого-нибудь?

Мариэль опускается на край постели – изящно, как и всё, что она делает. Даже нервные движения пальцев, которыми теперь она теребит рукава своего платья, сплетают изящную паутину рвущейся лжи.

– Я должна была сразу тебе сказать, – спустя очень, очень долгое молчание произносит она. – Альмон, он… не приедет.

– Не приедет? Почему? – Мариэль снова молчит, и Ташины руки стискивают зайца так, будто хотят задушить. – Это из-за меня? Папа злился на меня, он… он перед отъездом кричал, что видеть меня не хочет, что я отродье нагулянное, что…

– Нет, малыш. Это не из-за тебя. Только не из-за тебя. – Мариэль рвано, коротко выдыхает. – Альмон просто задержался в пути, прибыл в Нордвуд ночью, и… и в одном из переулков встретился с плохими людьми, и… – глядя в непонимающие глаза дочери, она опускает нервные пальцы на Ташино плечо: точно готовится держать её, когда та наконец поймёт. – Папы больше нет, малыш. Его нет.

Таша открыла глаза за миг до того, как над её ухом затрезвонил колокольчик. К сожалению, сразу вспомнив, где она – и почему.

– Встаю, встаю…

Когда знакомая служанка, блаженно позёвывая, удалилась, Таша села в кровати. Посидела какое-то время, обняв руками колени, уставившись в полумрак невидящим взглядом.

Вскочив рывком, чуть отодвинула ситцевую занавеску на окне.

За дощатыми крышами, за частоколом Приграничного, за рядком берёз, поникших вдоль Тракта тонкими веточками, ждала Равнина. Казалось бы, просто большое поле, поросшее одуванчиками.

Казалось.

Никто не помнил, как и когда появилась Равнина. Даже альвы. Она была всегда – как Криволесье и Зачарованный Лес, как те леса, где обитали Звёздные Люди, и горы, под которыми жили цверги. Древние, странные, необъяснимые земли, сам воздух которых пропитан магией. Их прозвали Ложными, ибо ничему, что ты видел там, нельзя было доверять. В Ложных Землях всё казалось возможным, но ничто не являлось тем, чем казалось; людская магия либо вовсе не действовала, либо искажалась, столкнувшись с магией куда более могущественной. Точно о Землях было известно лишь одно – ни одна нечисть и нежить не осмеливалась на них задерживаться. Ложные Земли не держали зла, но говорили, что пришедший на них со злом с ним же там и останется.

Что ж, если это единственный путь, придётся рискнуть. В конце концов, пусть Таша и оборотень, но особого зла за собой не помнит…

Только тут она поняла, что одуванчики заливают Равнину тусклой желтизной – не закрываясь даже в ночи.

Наспех умывшись, Таша смазала лекарством поджившие руки. Перевязав ладони чистыми тряпицами, натянула перчатки поверх; закидывая сумку на плечо, почти тоскливо оглядела комнату, подарившую ей пару часов блаженного забытья.

Первое, что она увидела, когда спустилась вниз, – русоволосую макушку дэя, который любезно беседовал с трактирщиком. Потом дэй обернулся, и Таша замерла в замешательстве: воображение вчера дорисовало ей пожилого брюзгу с брюшком и чётками в пухлых пальцах, но незнакомцу на вид было чуть за тридцать. Ни чёток, ни тяжёлых одежд – серебряный крест, чёрная фортэнья[9] и широкий шёлковый пояс, концы которого почти касались земли.

– Доброе утро.

Голос был учтивым, спокойным, тихим. Лишённым всякого пафоса, окрашивавшим слова дивным певучим выговором. Таша почти видела, как эхо этих слов сияет золотистыми искрами.

Вместо ответа она попыталась опуститься на колени, чтобы поцеловать святейшую руку – привычка, которую прадмунтский пастырь накрепко вбил в головы своей паствы, – но дэй легко удержал её за плечи.

– Не надо. Я же не святой. – Подняв взгляд, Таша увидела, что дэй улыбается. – Меня зовут Арон Кармайкл.

У него было удивительно привлекательное лицо. Ямочка на подбородке, родинка на щеке, манящее благородство в простоте правильных черт. Зеленоватые лучистые глаза. Таше не раз приходилось слышать про «лучистые глаза», однако в жизни таковых видеть не доводилось: глазам не свойственно лучиться, не отражая лучи извне. Но его глаза действительно сияли, в них искрился тёплый внутренний свет, и за этим светом таилось что-то очень… располагающее.

Такому человеку любой без вопросов, с радостью отдал бы свой кошелёк, если б только потребовалось.

– Таша… Тариша Фаргори.

– Фаргори-лэн. – Дэй отпустил её, и Таша потупилась: нечего смущать человека пытливым взглядом. – Позвольте мне сразу перейти к делу.

– Делу?

– Видите ли, я направлялся в Заречную по одному поручению, но по дороге…

– Волки. Я слышала.

– Вот как. Полагаю, вы также держите путь в Заречную?

Таша кивнула, не видя причин скрывать.

– К сожалению, средств на коня у меня нет, а дело моё не терпит отлагательств. Я должен быть в тамошнем Пограничном сегодня, и буду вам очень признателен, если вы согласитесь меня подвезти.

От изумления Таша всё-таки подняла глаза.

– Заплачу, сколько потребуется, – смиренно добавил дэй. – В пределах разумного, конечно. А юной девушке опасно путешествовать одной, тем более ночью.

Таша растерянно поправила ремень сумки, норовившей сползти с плеча.

Подвезти, значит… только вот с чего он ждал её в непробудную рань? Почему решил ехать именно с ней? Услышал, как она договаривается с трактирщиком? Узнал, откуда она едет? Но трактирщик не будет рассказывать то, о чём запрещает говорить конюху.

А если он заодно с…

– Извините, святой отец, но вынуждена отказать, – ответила Таша чуть резче, чем собиралась. – У меня нет времени на…

Выражение, которым её резкость отразилась на его лице, заставило её запнуться.

Глаза напротив не то чтобы омрачились, нет: не было в них и намёка на мрак, досаду, злость. Просто свет их стал невыразимо грустен – и эта грусть кошачьими когтями прошлась по сердцу.

– Я должна…

…а с другой стороны, почему нет? Принц выносливый. Похитители не торопятся, да и обгоняют её ненамного. Дэй на злодея не похож, к тому же Ложные Земли – не самое подходящее место для злодейств. Вдвоём ехать, конечно, не очень удобно, но как-нибудь справятся. Наверное, для путешественников это нормально, за плату брать попутчиков. Просто Таша не знает. Первый раз странствует, как-никак.

А раз так…

– Хотя, – беспомощно проговорила Таша, – если вы быстро соберётесь…

– Мне нужно лишь зайти за вещами. – Дэй чуть склонил голову. – Сердечно благодарю, Фаргори-лэн.

Таша мрачно следила, как дэй хромает вверх по лестнице: стараясь не обращать внимания на отчаянные крики голоса разума о том, что его хозяйка сошла с ума.

Она была не единственной, кто следил за её новообретённым попутчиком без особого воодушевления.

– Господин Рикон, что вы с ним не поделили? – поинтересовалась знакомая служанка, вынырнув невесть откуда. – Как его завидите, так злее града становитесь.

– Будь я молоденькой девушкой, никуда бы с первым встречным не поехал, – буркнул трактирщик. – Да тем более ночью.

– Так то ж дэй, господин. Они уж точно люди порядочные.

Таша провела рукой по лбу, будто это могло разогнать сонную паутину, опутавшую сознание, стиравшую грань между грёзой и явью. Казалось, Таша так толком и не проснулась. Может, и в самом деле не проснулась?.. Это бы объяснило, почему она взвалила на себя ещё и дополнительную обузу.

Но нет, она не спит.

Осознание этого факта и злость на треклятую сердобольность заставили Ташу досадливо кинуть ключ на стойку.

– Хотя, – добавила служанка, – я к такому дэю на исповедь ни в жисть не пошла бы.

– Это ещё почему?

– Пока каяться буду, в мыслях раз десять согрешу.

Трактирщик только крякнул.

– А что? И лицом хорош, и поджарый, и плечи вон какие, и ряса эта его так обтягивает… и кажется на редкость приличным человеком. Даже для дэя.

– Кажется ей, – горестно заметил старик. – Грешки, тёмные пятна… у каждого есть. Когда их не замечаешь, то их скрывают. Когда их скрывают – хотят казаться не тем, кем ты есть. А когда кто-то хочет казаться не тем, кто… А, бабы! – возвращая ключ на законное место, трактирщик надел колечко на гвоздь так зло, что до Таши донёсся сердитый звон. – Всё равно не поймёте.

Посмотрел на Ташу – с извинением – и сухо велел служанке:

– Марш в комнату. А то отправлю полы драить, раз тебе делать нечего, кроме как болтать.

В молчаливой обиде поклонившись, девушка скрылась в подсобке.

– Счастливого пути, – трактирщик уткнулся в гостевую книгу, – Фаргори-лэн.

Разговор был окончен.

Когда Таша с дэем вышли из трактира, небо лишь начинало предрассветно сереть. Двор окутывала сизая прохлада.

– Подождите, святой отец, я схожу за конём.

– Мне не трудно вас сопроводить.

Пожав плечами, Таша направилась к конюшне, слушая, как шуршат сзади чёрные одежды. Заглянула в длинное здание, ударившее по ноздрям запахом навоза, соломы, лошадей и овса.

Легонько толкнула Шерона, безмятежно спавшего рядом со входом.

– Я уезжаю, – коротко бросила Таша, когда конюший открыл глаза.

До стойла они с мальчишкой шли вместе. Скормив Принцу яблоко, Таша успокаивающе поглаживала жеребца по морде, пока Шерон его седлал; затем повела коня к выходу, где, прислонившись к стене, ждал дэй.

– Госпожа, а карта?

– Ох, точно! – Таша благодарно обернулась: Шерон, нагнав её, радостно размахивал бумажным обрывком. Она протянула руку, однако мальчишка не спешил выпускать листок из пальцев.

– Я вам объясню! По Равнине прямо-прямо поскачете, видите? Там одна только тропа и есть. Выскочить должны у деревушки Потанми, прям у самой границы. Поедете мимо неё по дороге на запад, вот она, и окажетесь прям на тракте. Оттуда до Приграничного пара часов, не больше. Раза в два быстрее доберётесь, чем… Вам помочь, святой отец?

Шерон наконец соизволил заметить дэя.

– Благодарю, – откликнулся тот, – помощь я уже получил.

– Святой отец ждёт меня, – вмешалась Таша, сунув карту в сумку.

– Вас? Зачем?

– Фаргори-лэн любезно согласилась подвезти меня до границы с Заречной.

Шерон уставился на Ташу – глаза конюшего смахивали на зелёные блюдца. Вместо пояснений Таша, отвернувшись, молча вывела Принца на улицу: она и сама знала, что поступает глупо.

Понять бы ещё, почему ей совершенно не хочется брать свои слова обратно…

Приторочить вещи к седлу много времени не заняло.

– Я не хотел бы отсиживаться за хрупкой девичьей спиной, Фаргори-лэн, – мягко вмешался дэй, когда Таша поставила ногу в стремя.

– Принц не любит чужие руки, святой отец. И слушается только меня.

– В самом деле?

– Хорошо. – Таша устало отступила в сторону: доказать наглядным примером всегда быстрее и проще. – Заберётесь – будете править.

Сразу забираться дэй не стал. Вначале, подволакивая ногу, обошёл коня кругом. Чуть склонив голову набок, заглянул Принцу в глаза.

Дружелюбно похлопав непривычно спокойного жеребца по шее, вспрыгнул в седло – полы фортэньи легли на бока Принца чёрными фалдами, открыв чёрные же штаны.

– Фаргори-лэн, вы наговариваете на своего коня, – заметил дэй, протянув Таше руку.

Она промолчала. Только покашляла удивлённо, прежде чем принять помощь и устроиться за задней лукой седла.

Шерон зачем-то провожал их до самых ворот, не переставая настороженно поглядывать на дэя. За частоколом Приграничного лента тракта круто забирала влево, на запад, обходя одуванчиковую ловушку Ложных Земель. Вдоль дороги грустно шумел берёзовый перелесок. Сама Равнина казалась не такой и большой – прищурившись, Таша могла даже разглядеть берёзы на том конце, тёмными чёрточками таявшие в предутренней мгле.

– Благодарю, сын мой, – кивнув Шерону, дэй крепче сжал поводья. – Вперёд.

Медленно и осторожно Принц двинулся к Равнине.

Шерон смотрел, как белоснежный конь касается копытами листьев одуванчиков – чтобы миг спустя исчезнуть без следа.

Таша не увидела, как Принц ступил на Равнину. Лишь почувствовала, как ударил в лицо холодный ветер, заставив зажмуриться.

Когда она открыла глаза, всё вокруг тонуло в белёсом тумане.

Принц встал, тревожно всхрапнув. Вязкая белая стена, взявшаяся из ниоткуда, доставала коню до груди. Таша оглянулась, но частокол Приграничного пропал: вместо него стелилось то же вкрадчивое туманное море, скрывая горизонт. Колкий ветер скользил поверх него, не разгоняя, не тревожа.

Если на тракте была предрассветная пора, здесь царила тёмная серость. Не ночь, не утро, не рассвет.

– Это… Равнина?

– Да, – голос дэя был спокоен.

– А где же Приграничное?

– Далеко.

Дэй тронул белую гриву, и Принц послушно потрусил вперёд, постепенно ускоряя шаг.

Стало быть, помимо прочих интересных свойств, Ложные Земли могли к тому же мгновенно перемещать тебя в пространстве… что ж, ясно теперь, каким образом Равнина позволяла срезать путь.

Долгое время тишину нарушал лишь приглушённый стук копыт: туман и невидимые одуванчики скрадывали звуки.

– Фаргори-лэн?

– Да?

– У вас очень… цепкие пальцы.

– Это комплимент?

– Простите, если разочарую, но чистая правда. И это вызывает у меня сомнения, останется ли на моих плечах к концу путешествия живое место. Держитесь за пояс, так гораздо удобнее.

Таша кашлянула: ей и за плечи взяться стоило некоторой заминки.

– Откуда путь держите, святой отец? – спросила она, чтобы поддержать беседу.

Гладкий шёлк пояса выскальзывал из-под пальцев. Пришлось обвить талию дэя и сомкнуть ладони в замок, прижавшись к его спине. Понять бы ещё, что в этом смущает больше: столь фамильярная близость с незнакомым мужчиной – или со священнослужителем. Таша привыкла держать дистанцию и с теми, и с другими.

Жаль, что ножны с мечом дэй приторочил к седлу. Он их вроде через плечо носит, вот и вцепилась бы…

– Из Озёрной. Я пастырь в деревеньке у озера Лариэт.

– Лариэт… это у самых гор, кажется?

– Верно.

Некоторое время Таша терпеливо ждала ответных вопросов.

– Фаргори-лэн, я придерживаюсь мнения, что собеседник сам расскажет то, что хочет и может, – наконец заметил дэй. – Если же он молчит, значит, на то есть причины.

Тонко подмечено.

– Я… из Прадмунта.

– А. Так вы из той самой семьи Фаргори…

– Которые делают тот самый сидр, да.

– Вашей семье и вашей деревне есть чем гордиться.

– Вы бы это нашему пастырю сказали. – Таша зевнула. – Он так не думает.

Серость, со всех сторон – непроглядная серость. Ни света, ни темноты: только серый цвет, только туман и странные скользящие тени. Сознание тоже туманилось – утопленниками в памяти всплывали ненужные воспоминания, ненужные мысли, ненужное…

…зачем ты спешишь, зачем едешь туда, шептал тонкий голосок на грани сознания; даже если наёмники будут в том трактире, даже если ты их нагонишь, тебе с ними не справиться, не спасти Лив, не уйти живой…

…и святоша наверняка их дружок…

…глупая, глупая, глупая…

– Осторожно!

Таша открыла глаза в миг, когда дэй поймал её соскальзывающие руки – прежде, чем она успела упасть с коня, – и судорожно вцепилась в чёрный шёлк.

– Вы задремали, Фаргори-лэн.

– Кажется…

Сердце металось перепуганной кошкой в тёмной коробке.

– Расскажите о вашей деревне, Фаргори-лэн.

– Не думаю, что вам…

– Ошибаетесь. Мне будет интересно. Я весь внимание.

С другой стороны, разговор – хороший способ прогнать сон. На это он и рассчитывает?..

– Ну… Прадмунт…

– Вы не больно-то жалуете своего пастыря, Фаргори-лэн, – дэй облегчил ей задачу.

– Я не обязана его любить, святой отец.

– А уважать?

Таша помолчала, обдумывая ответ.

Оскорбление церкви и её слуг – богохульство. Оскорбление своего пастыря – тем более. Будь Таша дома, за любые её сомнительные слова последовала бы кара – если бы, конечно, кто-то услужливо донёс о них пастырю; а когда ты бросал эти слова не в кругу семьи, это было почти гарантированно.

Но она далеко от дома, дэй – не их пастырь, и что-то подсказывало Таше, что все её слова останутся между ними двумя.

– Он упивается своей властью. Тем, что может поставить на колени любого, – всё-таки сказала она. – Он просто… фанатик.

– Если он искренне верит в то, что делает, это уже заслуживает уважения.

– Верит? Да это не вера, это…

– Фанатизм – крайность, но крайность прежде всего веры, которая и должна быть в дэе. Если вам встретится один из тех ханжей в рясе, коих, к сожалению, немало… или один из тех, кто пользуется своим положением, дабы вершить отвратительные, страшные дела – с такими же девочками, как вы, или с мальчиками, или с совсем детьми… вы поймёте, что есть вещи похуже фанатизма.

Когда Таша поняла, что она здесь не единственный богохульник, она досадливо осознала, что спутнику вновь удалось лишить её дара речи.

– Зимой пришлый колдун изнасиловал мою сверстницу, – вымолвила она потом. – А на исповеди наш пастырь советовал ей утопиться. Переродиться, чистой смертью смыв грязь с души. Она говорила.

– Но наверняка кое-кто из селян был согласен, что это едва ли не лучший исход. Нравы деревенских жителей всегда оставляли желать… большей широты. На обесчещенной девушке для них лежит вечное клеймо. Сами знаете.

– И что?

– Представьте теперь, что ждало бы эту девочку в будущем.

Представить было нетрудно: начало этого будущего Таша уже видела.

Косые взгляды. Шёпот за спиной. Жалость. Смех. Презрение. Одиночество – ведь все брезгуют взять в жёны «нечистую». Непонимание – ведь ты ни в чём не виновата. Ненависть – ко всем этим чистым людям. Уйти – страх, неизвестность и один шанс из ста, что найдёшь своё место; остаться – пустой дом, потрескивание углей в тишине, сводящей с ума, похороны, на которые никто не придёт…

– Так она утопилась? – спросил дэй, когда молчание затянулось.

– Она сбежала, чтобы не позорить семью. И не терпеть такое отношение. Подалась в большой город, думаю.

– Надо полагать, родители не особо рвались её искать.

– Нет. С тех пор её никто не видел.

– Вы знаете, что с ней сталось?

– Нет.

– Тогда не факт, что умереть для неё не было бы лучшим вариантом.

Таша не нашлась, что возразить.

– Пожалуй, – помолчав, сказала она, – лучше поговорить о другом.

Какое-то время ответом ей служила лишь туманная серость.

– Рассвет скоро, Фаргори-лэн, – бросил дэй. – Там будет легче. Поверьте.

И почему кажется, что он говорит не только о погоде? Даже не столько о погоде…

Что ж, попутчик Таше определённо попался интересный. И их недолгое путешествие обещало выйти… занимательным.

Когда сквозь серость наконец пробилось солнце, выяснилось, что уже за полдень. С первыми же лучами туман рассеялся, будто его и не было, открыв белые одуванчиковые просторы с сиреневыми крапинками чертополоха. Ветер потеплел и повеял сладким, небо засияло безупречной лазурью – лишь где-то на горизонте дрейфовали ватные кручи облаков, наползая на бледную четвертинку Аерин.

Таша не сразу вспомнила, что из трактирного окна одуванчики выглядели вовсе не белыми.

Она не знала, как дэй умудрился не потерять тропу в тумане, но сейчас они скакали по ней. Тропка была прямой, как натянутая нить, почти столь же узкой, но видной отчётливо – и Ташу это только насторожило. Не так часто путники захаживали на Равнину, чтобы её протоптать.

– Пора сделать привал, – произнёс дэй.

– Я думала, когда мы минуем Равнину…

– Боюсь, к этому времени ваш конь успеет порядком выдохнуться.

– И где тогда… привалимся? – Таша оглядела окружающие просторы: картина была не то чтобы безрадостная, но вот её бескрайность не особо веселила.

– За рекой.

– За какой… а.

Река, казалось, возникла впереди только потому, что её упомянули. Вместе с шумом бегущей воды, которого – Таша готова была поклясться – до этого не доносилось. Скорее не река, а речушка, через которую кто-то перекинул резной каменный мост коромыслом: под такими в сказках обычно сидели тролли…

Ах да. Никаких троллей. Ложные Земли не держат зла.

Цокот копыт колокольчиком зазвенел по мосту, и Таша увидела, как вода весело струится по камням жидким хрусталём – речка была совсем мелкой, едва ли по колено.

– Мы же хотели сделать привал, – напомнила Таша, когда Принц благополучно порысил по другому берегу.

– Не у самой реки.

– Почему? Мы бы заодно…

– Не стоит пить из реки, текущей по Ложным Землям. Ни человеку, ни коню. В конце концов, здесь ничто не является тем, чем кажется, верно?

Возможно, Таше лишь почудилось по скользнувшей в словах интонации, но у неё возникло смутное ощущение, что дэй видел как раз не реку, а то, что казалось рекой.

В какой-то момент шум воды за спиной пропал – так же резко, как появился.

– А вот теперь привал.

Дэй осадил Принца там, где у обочины дороги примостились два плоских булыжника: больших и круглых, похожих на низкие каменные табуреты. Единственных на всю округу. Откуда они здесь взялись, оставалось загадкой. Впрочем, на Равнине загадок было так много, что Таша уже почти не удивлялась.

Присев на камни, оба поели. Таша сжевала медовую лепёшку, которую выудила из сумки, дэй же – пару пресных из своей котомки. Вида они были не слишком аппетитного, однако даже их поиск довольно-таки затянулся; в процессе дэй выложил на камень буханку ржаного хлеба, и Таша признала, что лепёшки предпочтительнее. Решилась было предложить попутчику свою снедь, но, уже разомкнув губы, застеснялась невесть чего. Прислушалась к тонкому голоску разума, напомнившему, что еда им с Лив и самим пригодится – и, сердито дожевав лепёшку, которая не слишком охотно лезла в горло, скатилась с камня, чтобы растянуться на ковре из одуванчиков.

В воцарившейся тишине слышно было, как шуршат на ветру зелёные листья и пофыркивает Принц, хрумкая пушистые белые шарики соцветий.