Проект особого значения
– Джесика, стейки с кровью, четыре, жареный картофель, идентичный земному, с луком и чесноком, побольше, рулька с шукрутом. И под коктейль мясную тарелку, двойная порция. Ну и рыбу местную тоже, на твой выбор, Джесика.
Поймав удивленный взгляд Петрова, развела руками:
– У меня очень быстрый обмен веществ.
К хайболу с чем-то затейливо полосатым от бирюзового до ярко-розового, не притронулась, сказала: «Не пью». Петров, делая вид, что ужасно сосредоточен на жареной рыбе, в полглаза следил за быстро мелькавшими над тарелками руками Ксении. И даже то, как она отправляла в ненасытный рот кусок за куском истекавшего мясным соком стейка, казалось ему изящным. Красивым. Все в ней было красивым: тело, едва прикрытое выделенной Джесикой белой туникой, кудрявая копна волос, качавшаяся тускло-медным облаком над лицом, линия тонкого носа и глаза цвета океанской воды, удивительные живые изумруды.
Недолгие дионские сумерки сменились ночью, бархатно-черной, усыпанной чужими звездами, веющей морским бризом. Окна станции открыты, и по комнате гуляет сквознячок, смешивает запахи: низкий густой – жареного мяса, легкий пузырьковый – нетронутых коктейлей, соленый влажный – близкого океана. И опять чудилась Петрову в этой смеси едва заметная цитрусовая нота.
– Останешься?
Ксения оторвалась от куска рыбы. Посмотрела на Петрова. Взгляд ее был чуть более долгим, чем ему хотелось бы. «Оценивает меня, будто покупает какую-то запрещенную игрушку, – он поежился, – может и не стоило предлагать». Но так хотелось, чтобы она осталась. Смотрела бы на него своими невозможными изумрудами. Девушка молча кивнула и вернулась к поеданию рыбы.
– Сказать Джесике, чтоб приготовила тебе комнату?
Ксения, не поднимая глаз, помотала головой:
– Нет. Я останусь в твоей.
История из дремучей древности: подобрал ты на берегу девушку, привез в свой дом, накормил-напоил, и она в благодарность легла в твою постель. Только не ты спас ее от дракона, а она тебя. Смешно? Пусть, не важно. Важно, что она с тобой, правда, Петров?
Губы искали друг друга, пальцы скользили по телу, играли вечный любовный мотив, звуки его смешивались с тихим плеском волн, дионская луна равнодушно заглядывала в окно. Где-то далеко, за гранью мира, что-то незримое лопнуло с хрустальным звоном – Инга ушла навсегда, осталась только Ксения.
* * *Личик света ткнул в глаз, Гена проснулся. В голове пронеслось: «Ксения! Она была тут!» – счастье. И сразу же: «Ксения? Где она?» – одиночество.
– Джесика, где моя гостья?
– Доброе утро, Гена. Сегодня прекрасный день, чтобы…
Он не стал слушать приветственный монолог, перебил:
– Я спросил, где Ксения. Ты можешь ответить?
Вирт-хозяйка буркнула, имитирую обиду:
– Купаться ушла. Куда еще?! Завтрак?
– Потом.
Выбежал на пляж. Берег пуст, океанская гладь тоже. Прошелся по кромке воды, крикнул пару раз: «Ксения! Где ты?» Сел на песок. Смотрел на изумрудную пустоту. Шло ли время? Не замечал. Ждал.
Вдалеке вывернулся из глубины треугольный плавник. Черный акулий плавник. Или кто там: кимодока, феруса – не все ли равно, как называется смерть. Высокий плавник зигзагами шел к берегу. Откуда здесь? А защитный периметр? Грош цена хваленой дионской безопасности. Ксения там, в воде. Что делать?
Он заметался по берегу, заорал, срывая голос: «Акула! К берегу!» Вбежал в воду. Нырнул. В холодной зеленой зыби ничего не видно. Вынырнул. Крутил головой во все стороны, звал: «Ксения!». Бессильно бил кулаками по воде, смахивал с глаз горькую воду вместе со слезами. Боялся увидеть всплывающий к поверхности кровавый дым.
Метрах в трехстах от него плавник ушел под воду.
Он вернулся на берег. Сел, закрыв лицо руками. Плечи тряслись, он плакал. Повторял бессмысленно: «Ксения, Ксения…» Такое чувство потери накрывало его лишь однажды, когда погибла Инга. Он не был готов к повтору.
Прикосновение к плечу, голос над ухом:
– Эй, ты что?
Ее голос.
Он вскочил. Обнаженная Ксения удивленно смотрела на него:
– Что с тобой?
Сжал ее в объятья захлебываясь рыданиями, уткнулся лицом в мокрые волосы.
– Не покидай меня, Ксения. Не покидай.
Она обняла его, гладила ладонями по вздрагивавшей спине, молчала. Наконец, он выплакал все свои страхи. Отпрянул от нее, вытер красное зареванное лицо тыльной стороной ладони. Все еще срывающимся голосом, опустив глаза, попытался втолковать ей: акула, он видел плавник, а она там, под водой, испугался, вдруг эта тварь нападет, убьет, а он не мог потерять ее. Просто не мог, и все.
Она рассмеялась:
– Акула? Здесь? Все закрыто энергетическим барьером. Это невозможно.
Но он не поддержал ее смех:
– На меня-то напала та скотина.
И добавил:
– Я не могу без тебя. Не покидай меня.
Джесика предложила трехдневный квест по поплавкам. Снова лезть в изумрудную глубину и ждать, а теперь он точно будет все время ждать, когда появится монстр, чтобы сожрать его и Ксению. Нет уж, сто́ит поискать иных развлечений.
– Ксения, давай метнемся в столицу. Конечно, Дрима не Москва, не Питер, так себе городок, но там люди, суета. Человеку нужны человеки. А эта природа… Ну ее. Может, ты покажешь мне изнанку города?
Только посмотреть. Так ли это, как написано в любимых книгах. На инопланетную публику рассчитывать, конечно, не приходится, нет никаких звездных перекрестков. Да, и к лучшему. Не нужны человечеству никакие гости из космоса и никакие неизведанные миры, ему бы границы Большой Земли растянуть пошире. Землянам нужно земное.
А если попробовать? Притон: мутный от наркотического дыма воздух – вдохнул, и ты уже пьян. Теснятся фигуры, лишь отдаленно напоминающие людей, как в прочитанной еще в детстве книжке «Рагнарек через неделю», где детишки хлебали некое сваренное инопланетниками пойло и превращались в бесполые боевые машины или подобие муравьиной матки. За стойкой – толстый, похожий на жабу мутант. Петров, небрежно швыряет на затертое до блеска дерево пару платежных жетонов:
– Два стакана дури!
Представлялось не очень. Но друг-начальник велел встряхнуться, вот Геныч и встряхнется на полную катушку – индукционную катушку зажигания. Как поддаст напряжения – перетрясет мозги! И за работу со свежими вводными. Глядишь, седьмой этап не какими-то жалкими зацепочками закончится, а решающим прорывом. Заслоночка будет носить инженера Петрова на руках, и Санек скажет: «Ну кто был прав, мати-йети? А не упек бы я тебя куда подальше? А?» И Ксения поедет с ним на Землю.
* * *– «Берлога Бесноватого Копреуса»? Так и называется? И что он такое, этот Копреус?
Запретный дух фронтира! Они идут в притон, полный нелегальных чудес.
– Торговец антиквариатом.
На притон «Берлога» вовсе не походила. Стандартный кубик в три этажа, застекленный и сверкающий при дневном свете. Такими домами была застроена вся Дрима, местная столица и единственный город курортной Дионы. Стеклянная дверь беззвучно разъехалась, они вошли в холл. Сейчас прозвучит сладкоголосое: «Добро пожаловать, я виртпомощник Эврипида… или Овидия…» Но вместо этого в дальнем углу образовалась женская фигура в брючном костюмчике, что-то плоское зажато под мышкой – вышла из незамеченной двери и, улыбаясь, направилась навстречу. «Надо же, живой ассистент, дома нечасто такое встретишь», – удивился Гена.
Со вчерашнего вечера, как они прилетели в Дриму, он постоянно удивлялся. Девушка-администратор за стойкой в гостинице. Парнишка с острыми ушами и абсолютно белыми, схваченными резинкой на затылке, волосами, сваривший им кофе в каких-то допотопных медных штуках, воткнутых в горячий песок. Но что самое удивительное, сюда к «Берлоге» они подъехали на такси с водителем. Улыбаясь безгубым ртом с треугольными зубами, тот распахнул дверцы зеленоватой рукой, смахивающей на лапу ящера, и они уселись на широком диване, рисунок которого весьма напоминал кожу хозяина экипажа. Водитель крутил штуку, похожую на штурвал, и машина ехала, не скользила на магнитной подушке, а именно ехала колесами по дороге. Весь недолгий путь рептилоид, не умолкая, трещал, что только на Дионе люди живут нормально, и пусть заезжие туристы, имелись ввиду, естественно, Гена и Ксения, посмотрят, как надо жить, а то на Земле давно забыли, как это делается, отдавшись на волю искусственного интеллекта. Здесь-то нейросети нет и в помине.
Еще год назад Диона была фронтиром. Люди стекались сюда в поисках необычной жизни. Многим хотелось жить не так, как в освоенных мирах Альянса. И здесь хватало стариков. Руки-корни, вцепившиеся в остатки жизни. Улыбки, собиравшие лица морщинами – крохотные дюны на берегу океана смерти. И опять завертелось: «Почему они так? Отказались от перманентной молодости. Откажутся ли они от бессмертия? Мы работаем, чтобы сломить чертов ген летальности, продлить жизнь до пятисот, ну хотя бы на первых порах до трехсот лет. Сколько десятилетий на это потрачено! А они скажут: «Нам не надо». Хотят остаться мотыльками, прожить короткий век, отпущенный злой бабкой-природой?!». И Петров вдруг подумал: «А не был ли этот мир более человечным? Несмотря на лихие модификации внешнего облика, на преступные схемы, грехи и пороки. Может быть часть человечьей натуры сбежала на фронтир из вычищенных (выхолощенных) миров ближнего космоса?» Ответа не было.
Грустные мысли отвлекли Гену и начало разговора он пропустил. Но и дальше понять ничего не удавалось.
– Карботитановые жиклеры, три штуки, элероны из синткупрумина, шесть пар, – диктовала Ксения.
Ассистентка возразила:
– Синткупруминовых нет. Только плексикупруминовые. Они более современные и…
Ксения перебила:
– Вот именно, современные. У вас же антикварная лавка. Мне нужен антиквариат, а не просто подержанные детали.
Хозяйка лавки потупилась:
– Приношу извинения. Синткупруминовые поступят только через месяц. И цена на них, к сожалению, – она очень убедительно прижала планшетик к груди, – будет выше, чем в прошлый раз. Дефицитный товар. Только поэтому я взяла на себя смелость предложить более поздний аналог.
Наконец, заказ был сформирован. Получено обещание, что все доставят, как обычно на космопричал в седьмой ангар.
Выйдя на улицу, Гена тут же спросил:
– Это что мы сейчас делали?
– Покупали запчасти для Джо.
– А кто это Джо?
– Мой корабль.
Ого, у нее и свой собственный корабль под рукой. «Кто же ты, любимая моя Ксения? Дочь, внучка, жена какого-нибудь сенатора Альянса или воротилы из глубин фронтира, или ты сама королева контрабанды? Я ведь не знаю о тебе ничего. Я много говорил про свою работу. Ну, то, что имею право рассказать. Про возможность удлинить срок человеческой жизни, про летальные аллели, которые в просторечии иначе как геном летальности и не зовут. Про то, как это будет здорово, жить триста лет и дольше, в перспективе почти вечно. Ты слушала, мне казалось, с интересом. А сама? Что ты рассказала мне, русалка? Я даже не знаю, откуда тебя принесло на Диону. Что-то невнятное, про еще не освоенный мир. «Ты рейнджер?» – спросил я. Ответила: «Типа того. Я присматриваю». И мне хватило. Но разве рейнджеры мотаются по космосу на личных кораблях?»
– А почему ты покупаешь антикварные запчасти, твой Джо такой старый? Купила бы новый.
Он надеялся услышать что-то вроде: «Да ну, откуда деньги? Этот мне от бабушки достался. Донашиваю». Но Ксения, вдруг встав посреди улицы, резко повернулась к нему, глаза ее изумрудными буравчиками ввинтились ему в лицо.
– Скажи, Гена, у тебя друг есть? Ребенок, брат, жена? Любимый человек?
Он совсем не ожидал этого: при чем тут жена. Инга… Вот про Ингу он не рассказывал. Это его многолетняя боль. Лишь сейчас позволившая себе уйти.
– Друг есть. И любимая…
– Джо для меня, как все вместе. Преданность и любовь.
И он не спросил, чья любовь: корабля к ней, или ее к кораблю, как к живому, как к человеку.
– Джо имеет право на те детали, к которым привык.
«Корабль имеет право… Ты очень странная, моя Ксения. Но я люблю тебя такой».
Агинор
Месяц в ожидании заказа для Джо они провели на острове. Гена бы с удовольствием поболтался по Дриме еще, но он видел, что Ксения здесь, среди людей была слишком напряжена. «Привыкла там у себя, к одиночеству, и толпа давит на нее. Бывает такое», – рассудил он и заказал этот островок, крохотный, не больше носового платка. Жилая капсула на двоих да длинный пирс. Нырять в глубины океана он не хотел, купался по утрам, стараясь не уплывать далеко. Да и почти ледяная вода не располагала к долгим заплывам. А вот Ксении на температуру было плевать, она уплывала далеко, а биогеновой защитой пренебрегала, говорила: «Ну его, нравится кожей чувствовать воду».
Зато ночи были жаркими. Не в погодном смысле. Жаркими были объятья под прозрачной крышей капсулы, и только утыканный чужими звездами космос, привалясь плечом, заглядывал внутрь. Тело Ксении, светло-коричневое днем, в темноте, превращалось в эбеновую статуэтку, но гибкую – живую и горячую. Ее руки, ее губы ласкали, не задумываясь о приличиях, и Петров плыл в этих черных волнах, тонул, выныривал для короткого томительного вдоха, и вновь опускался в океанские глубины наслаждения. Он весь до краев был наполнен звенящим счастьем, и каждая клеточка, каждый ген в каждой клеточке пели: «Я люблю!»
Задумываясь, куда бы еще махнуть, Гена открывал Атлас фронтира, рассматривал миры, выбирал. 3-D картинки вставали перед глазами, и повинуясь движению ладони, исчезали. Наконец, Гена выбрал. Это была экзопланета Агинор, и в Атласе про нее не было практически никакой информации, даже картинка не всплыла. Все, что выдал виртуальный гид, укладывалось в три предложения, сказанные задушевным женским голосом: «Кремль – единственное поселение. Уровень цивилизации –5. Посещения не рекомендованы». Координаты, правда, прилагались.
Вот он, таинственный, неизведанный мир. Особенно зацепил Петрова цивилизационный индекс: «Минус пять! Они что, в эпохе Двигателя Внутреннего Сгорания застряли? Реконструкция прошлого в масштабах планеты. Обалдеть».
Ксению уговорил быстро. Она, вообще, легко соглашалась с ним, и Петров был уверен: это то самое родство душ, что возникает между любящими людьми.
* * *Телепорт забросил их под купол орбитального причала. Хотелось глянуть на корабль Ксении, но никак: рукав ведет прямо к входному шлюзу, так что знакомство с Джо состоится прямо у того в брюхе.
Они уже успели расположиться в рубке, когда раздался приятный баритон:
– А, это ты, Шесть-Восемнадцать, извини, не заметил. А кто это с тобой? Питомца завела?
Ксения улыбнулась в потолок:
– Привет, Джо. Это мой друг, Гена. Он полетит с нами.
– Друг – приятель, или друг – э-э-э?.. – бестелесный голос имитировал смущение.
Ксения рассмеялась в кулачок:
– Прекрати, Джо. Вторая каюта не нужна.
– Ну вот, теперь старый тупица Джо уяснил, – игриво проворковал голос корабля, и уже более деловым тоном добавил, – с ремонтом я закончил. Протестирую системы, и можно лететь. Спасибо за элероны, они очень миленькие, порадовала старика, Шесть-Восемнадцать.
– Почему он зовет тебя Шесть-Восемнадцать? – спросил Петров.
Пальцы Ксении бегали по панели управления, не поднимая головы, она ответила:
– Ну, он все-таки машина, цифры ему нравятся больше.
Джо завибрировал – пошел на взлет. Ощутимо вдавило в кресло. Потом невесомость. Не будь привязан ремнями к креслу, Гена взлетел бы. Современные межзвездные круизники давно лишились подобных забавных моментов.
Корабль скользил по орбите Дионы, выбирая место для гиперпрыжка.
Джо оказался антикварным грузовиком-дальнобойщиком. Гена удивленно хмыкнул, когда на глаза попалась надпись на стабилизаторе внутренней гравитации: «Сделано людьми на Земле». Уже веками космическая техника собирается на орбитальных заводах, и это вовсе не земные орбиты. Коконов для гиперсна предусмотрено не было, поэтому две недели полета они провели в блаженном безделье: смотрели старые фильмы, лопали не слишком разнообразую пищу из десублиматора, разговаривали. И Джо частенько вклинивался в их беседы, отключить его было невозможно, а на призывы: «Хорош подслушивать, жестянка!» он не реагировал.
Он был любопытен, или умело делал вид. Расспрашивал. И Гена часами рассказывал, как они гоняются за чертовым геном летальности, то с метилированием, то с ацетилированием, про генные каскады, паттерны, маркеры и экспрессию. Джо сопоставлял, анализировал, и уже через неделю Гена поймал себя на мысли, что их беседа вышла на вполне профессиональный уровень. «Я обсуждаю рабочие проект с доисторическим грузовиком! Расскажу Сашке, он со стула свалится», – усмехался про себя, но к словам Джо прислушивался и его формулы сохранял на флеш-кристалл. Но с одним тезисом спорил до хрипоты и раздражения, до выкриков: «Что ты можешь понимать, жестянка?! Я полжизни лет на это угробил, а ты за неделю проникся?»
– Вам не хватает фактора случайности, – говорил Джо. – Вы отметаете все, что кажется нелепым, не влезающим в жесткие рамки. Сначала ставите эти рамки, а потом пихаете туда – что влезло, то влезло, а что нет – обрезать.
Ну какие случайности? Бегать за каждым случайным фактором? Да они погрязнут в разборе информационного шлака.
Время летело быстро: разговоры, кино и книги, негромкая музыка и Ксения: матовая темная кожа, тусклая медь волос, апельсин, корица, пьянящая винная нота – терпкая страсть.
Они опустились на Агинор вечером, уже стемнело. Здесь не было орбитального причала, корабли опускались прямо на покрытый красноватой спекшейся массой пустырь: местный космодром. Из маленькой будочки вышел человек – невысокая щуплая фигурка, лысая голова с хрящевым гребешком, пол и возраст не определить, – помахал рукой:
– Эй, сюда давайте!
Человечек трещал без умолку: «Туристы, да? Откуда? С Земли? Это с Большой, что ли? Мне откуда знать, может и Малая есть, а может и еще какая, в Альянсе чего только нет. Меня Бо звать. Да, так и зовите: Бо. Я тут слуга за все. Счас вам пропуск в Кремль выпишу и пойдете. Без него не впустят. А я вот что, я вас провожу. У меня и смена кончается. Всяко уж никто не прилетит больше. А я вам Кремль покажу, то-се. Продукты опять же и всякое такое…» До поселка они доехали в тарахтящей, воняющей чем-то не до конца сгоревшим, колымаге без крыши. Рыжая пыль щедро летела в лица. Кроме пыли и пустой равнины, прячущейся в стылый сумрак, вокруг ничего не было. Наконец, из пылевых завихрений вынырнул холм, на нем – стена, башни с круглыми антеннами на макушках. Машинка, поднапрягшись, пошла в гору и посигналив, остановилась у высоких, наглухо запертых ворот. Бо, сунув пальцы в рот, свистнула. Открылась крохотная форточка и оттуда крикнули хрипло:
– Не фулюгань, Свистулька! Погодь, сервера скрыпят. Щас откроетси.
Створка ворот, и впрямь, поехала вбок, колымага Бо просквозила внутрь периметра.
Улицы, образованные рядами стандартных домов, одноэтажных, с плоскими крышами, фонари, тусклые от залепившей стекла пыли. Бо тормознула у дома побольше. У входа загордка – высокий штабель серых мешков.
– Во, супермаркет. Продпакетов прихватим, и я вас на ночь устрою. Завтра утром экскурсию по Кремлю вам проведу, потом на шахту сгоняем. Пошли скоренько, пока не закрылось.
Ведомые Бо, они обошли мешочный полустенок. Дверь, скрипнув, открылась. Внутри – стеллажи, заставленные коробками, целый город, выстроенный из коробок, коробочек и коробищ. Как из кубиков. Стол. Какой-то мужик в продавленном кресле, ноги в тяжелых башмаках задраны на пыльную столешницу. В зубах сигара.
– Кого привела, Свистулька? – мужик даже не шелохнулся, лишь прищурил один глаз сквозь сигарный дым.
– Здорово, Суслик. Это туристы. Прикинь?! Давненько к нам никто не жаловал. Выдай им, чего полагается. Да не жлобись, не жлобись, – быстро добавила, видимо, усмотрев в Сусликовом лице нежелание выдать. – Ну и мне тоже. Рацион на неделю.
Мужик завозился, выгребаясь из кресла, как из раковины. Помахал сигарным окурком, разгоняя дым. Выглядел он гораздо старше Петрова: лицо, как кусок вяленой говядины, набрякшие синюшные мешки под глазами, глубокие морщины у рта. Коротковатая верхняя губа, открывала пару длинных передних зубов. Он пошурудил по полкам, вывалил на стол какие-то пакеты, разобрал на две кучки, ткнул пальцем:
– Это тебе, Бо, это этим. Куда ты их?
Бо, засовывая своя порцию в рюкзачок, неопределенно махнула рукой:
– В хибару Нельсона отведу. Там чисто. Он бы не стал возражать. Как думаешь?
Суслик, пожал плечами:
– А есть разница? – и, уже явно адресуясь к Петрову, спросил, – чего стоите-то? Забирайте жорево.
– А платить? – Гена покрутил запястьем, демонстрируя желание приложиться уникомом к какому-либо терминалу.
Суслик отмахнулся:
– Не надо. У нас тут коммунизм, – и мрачно усмехнувшись, добавил, – военный.
Сграбастав все пакеты, опять загрузились в колымагу Бо. И еще через пару минут она высадила своих пассажиров у типового дома с темными окнами:
– Вот, ночуйте. Тут Нельсон жил. Теперь свободно. Там все работает: свет, душ, сортир, разберетесь. А я завтра подъеду с утреца. Ну покеда.
* * *Но утра не случилось. Ночь вдруг взорвалась: содрогнулась, жахнула глухим, будто подземным, взрывом, застрекотала, заорала мятущимися срывающимися в крик голосами.
Петров вскочил: «Что? Что происходит?» – за окном, где-то позади домов вспыхивало и гасло. Наскоро одевшись, выскочили на улицу. Мимо бежали люди. В едва подсвеченной фонарями мутной жиже они казались тенями, бесплотными призраками, которых несет инфернальный ветер. Кто-то толкнул Гену в плечо:
– Чего встали?
Обернувшись, он признал давешнего мужика с продпайками, кажется, Бо обозвала его Сусликом. В руках у того был бластер.
– Давайте к арсеналу! – проорал Суслик.
– Что случилось? – крикнул Гена, и тут же подумал: «Почему я кричу? Почему он орет? Ведь и так все слышно. Это страх. Он пропитывает нас, заставляет орать, бежать».
– Муравьи периметр прорвали!
– Муравьи? Насекомые?
– Да кабы! Люди!
Они с Ксенией уже бежали рядом с Сусликом. Пригибались, когда казалось, что жахает совсем рядом. Вдруг Петров споткнулся и, выставив руки, влетел в мягкое и влажное. Поднявшись на коленки, он уткнулся взглядом в лицо: серое, измазанное пылью, мертвое лицо Бо. Ниже лица и тоненькой торчащей из расстегнутого ворота рубахи шеи было черное мокрое месиво. Посмотрел на свои ладони – они тоже были черными и мокрыми. Нет, не черными – просто темно – красными, кровавыми.
Суслик поднял валявшийся рядом с трупом бластер, сунул Петрову прямо в измазанные чужой кровью руки:
– Умеешь?
Гена покачал головой, на слова сил уже не было.
– Я умею, – Ксения отобрала бластер, чем-то пощелкала, – заряжен.
Они опять побежали. Но тут почти рядом просвистело.
– Ложись! – крикнул Суслик, и Петров, уже не думая ни о чем, рухнул в рыжую пыль.
Взорвалось, засыпав комьями земли и щебенкой.
– Сюда давайте, – Суслик метнулся в дверь ближайшего дома, Ксения с Геной влетели следом.
Он устроился у одного окна, распахнул створки, выставил ствол наружу. Ксения, как зеркальное отражение, с точностью повторила маневр, залегла у противоположного окна. «А что делать мне?» – растерялся Гена, но спросить не успел, Ксения, обернувшись, ткнула пальцем в угол комнаты:
– Туда. На линии огня не стой.
Он отполз к стоящему в углу дивану, привалился спиной, закрыл глаза. И сразу всплыло мертвое лицо Бо. «Мы бьемся над задачей продлить человечью жизнь, растянуть ее почти до бесконечности, счастливую, здоровую, созидательную жизнь. А они, мало того, что коверкают свой облик, они берут в руки эти штуки, убивают друг друга, крушат тела, прекрасные храмы наших душ. Во имя чего? Что можно не поделить здесь, на затерянной во фронтире пыльной планетке? Что может стоить дороже жизни Свистульки Бо? Моей? Ксении?»
Стало тише, бой сместился куда-то в сторону. Суслик отполз от окна чуть в сторону, устроился на полу под стеной. Ксения продолжала высматривать что-то на улице.
– Надо идти? – встрепенулся Гена.
– Посидим еще, – теперь Суслик говорил тихо, хрипло, он поминутно кашлял, прикрывая рот грязным кулаком, – отдышусь.
Он завозился, вытащил из кармана пакет, разорвал, показалось что-то белое. Не сразу Петров сообразил, что это медицинская накладка для обработки ран. А Суслик, расстегнув куртку, засунул накладку себе на грудь. Опять закашлялся – в уголках губ скопилось алое.
– Вы ранены? – Гена видел, как тот морщится от боли.
– Фигня, чиркнуло только. Главное, живы.
– А из-за чего это? Ну, война… Муравьи эти… Кто это?
– Да нечего рассказывать. Из-за денег все. Как обычно. Агинор – сплошные таафеитовые копи. Ну про таафеит ты, я чай, знаешь. На Земле его с гулькин хрен, а тут навалом. Раньше его только на бабьи цацки пускали, он же дороже брюликов…