И ты не посмеешь соврать себе, что она промахнулась.
***
В следующий месяц Йоахиму стало не до сдобы. Обрушился один из мостов, связывающих островные части торгового района. Очевидцы говорили разное: не то два водителя грузовиков не захотели уступать друг другу дорогу, не то лихой капитан парового бота решил на спор проплыть под мостом и зацепил его трубой. Йоахиму было всё равно: он не любил пустых пересудов о том, что уже свершилось и изменению не подлежало. Будущее – вот над чем стоило работать. К тому же на этот раз город был в настроении навести красоту хотя бы в мелочах.
Так началась замена всех пяти мостов. Так на месте безымянных калек, наспех собранных из железнодорожных рельсов и разнокалиберных деревянных перекрытий, появились Белый мост и Кружевной; широкий, словно сцена, мост Артистов и изящный вантовый мост Свиданий – для последнего Йоахим заложил двойной запас прочности, предвидя обрастание его перил брачными звеньями, которые каждая пара молодожёнов стремилась замкнуть над водами Альбы. Но более всего архитектор гордился проектом моста Удачной сделки – первого разводного моста в истории Хафенбурга. Увидев чертежи, на которых выступы одной его половины были призваны точно входить в углубления второй, рабочие со своим незатейливым юмором прозвали его мостом Удачного свидания, затмив этой фривольной трактовкой официальную метафору делового рукопожатия.
Словом, когда Йоахим вновь объявился в «Циннамоне», пекарня уже успела обзавестись парой столиков на тротуаре и парой незатейливых пасторалей на стенах.
– Мне не нравятся эти картинки, – проследив за взглядом архитектора, призналась Катарина. – Ни сюжет, ни исполнение. Но это лавочка Греты, ей и решать. Впрочем, перемена формы не испортила содержания. Вы давно не заходили, Йоахим. Надеюсь, новая обстановка не оттолкнет вас окончательно.
В глазах Катарины плясали юные бесенята. Йоахим почувствовал, как его губы против воли трескаются, словно древесная кора, вспоминая, как это – улыбаться.
«Мосты не отпускали меня», – собрался ответить архитектор, но на кухне что-то грохнуло, лязгнуло и покатилось по полу. Спешно извинившись, Катарина кинулась Грете на помощь.
Йоахим остался один: час был поздний, добропорядочные граждане уже сидели по домам, а недобропорядочные – по барам. В глубине кухни две уставших женщины пытались вернуть на место вылетевший металлический противень.
Архитектор решил, что так быть не должно и что ему ещё достанет сил заменить обеих. Тем более, что злосчастный противень умудрился погнуть направляющие и залезать обратно категорически не хотел.
– Мы не успеем испечь к утру всё, что делаем обычно, – запричитала Грета.
– Если позволите, я схожу за инструментами, – Йоахим, возникший за спиной почтенной фрау, напугал ту аж до икоты. – И попробую вам помочь.
Грета в замешательстве пожевала губами: она до смерти не любила чувствовать себя обязанной кому бы то ни было.
– Не беспокойтесь, фрау, – сломил Йоахим остатки её сопротивления. – Во-первых, я заинтересован в ассортименте вашей чудесной лавочки, а во-вторых, давно хочу поработать с чем-нибудь потяжелее карандаша.
«В Катарине ты заинтересован, а не в ассортименте», – подумала про себя Грета, но играть гордую и независимую особу у неё уже не было сил.
Следующий час Йоахим провел в борьбе с погнувшейся конструкцией и победил. Над восточной окраиной Хафенбурга поднималась рыжая луна. Катарина вышла проводить архитектора.
– Спасибо вам, Йоахим.
– Будем на «ты»? – предложил тот внезапно для самого себя. Призраки жены и сына были, вопреки ожиданиям, совсем не против.
***
Луна успела истаять и возродиться вновь, когда Хафенбург вспомнил о грядущем своём дне рождения и начал спешно к нему готовиться. По этому случаю состоялось официальное открытие мостов, которыми горожане уже три дня как пользовались, но делали это осторожно и словно бы тайком, как ребёнок, нашедший спрятанные подарки, но желающий подыграть родителям во время торжества.
Тем вечером Йоахим Андерс, будто впервые замеченный высшим обществом, был благосклонно им принят. Тем вечером многие знатные дамы пытались подстроить танец своих незамужних дочерей с архитектором, но не преуспели. В самый разгар гуляний, аккурат после фейерверка, герр Андерс исчез. Силуэт его, шатаясь, словно пьяный, пересек пустынную площадь Королей, не был замечен никем и достиг, наконец, разбитых ступеней колокольни, притянутый к ним словно магнитом.
– Помоги, – перекрывая нарастающий звон в ушах, умолял усталый голос, слышный одному архитектору. Потеряв координацию, Йоахим стукнулся лбом о доски, которыми был задраен входной портал, после чего в бессилии упал на колени. Однажды ему уже доводилось принимать одинокий ночной позывной на аварийной частоте, но тогда была война, и потрёпанные боем лётчики запрашивали по радиосвязи координаты аэродрома. То, что происходило сейчас, представлялось архитектору форменным бредом.
– Почему я… здесь? Чего ты хочешь от меня, город?
Ответа пришлось ждать так долго, что Йоахим готов был списать всё на две контузии и уйти прочь, пока никто не заметил его жалкое состояние.
– Я не город, – признался голос. – Я Морской собор. В новом городе мне больше не место. Помоги покинуть его.
«Перевезти грузовым поездом? – архитектор отчаянно пытался шутить, не желая сдаваться на милость безумию. – Или взорвать тебя совсем, чтоб не мучился? Это только в детских сказочках дома ходят на своих двоих…»
В следующий миг Йоахиму показалось, что чудом уцелевший шпиль колокольни проломил ему ребра и разорвал сердце, но прежде чем потерять сознание от боли, архитектор мысленным взором увидел его чертёж и план.
Рассвет застал Йоахима всё на тех же ступеньках – потерянного, уставшего, продрогшего до костей вопреки тёплой летней ночи. Окольными переулками он добрался до дома и, не раздеваясь, рухнул в постель. Последней внятной мыслью архитектора стало долгожданное осознание завершенности. Мосты построены, городу Йоахим Андерс не должен более ничего, а значит, город отпустит его. До следующей весны – или, быть может, навсегда. А колокольню наверняка снесут в его отсутствие, и со временем покажется, что и не было её вовсе…
Во сне мимо Йоахима шагали не то в марше, не то в танце бесконечные соборы, кирхи и ратуши, но вместо ожидаемого грохота и лязга в воздухе царила удушливая тишина. Едва не сбитый с ног острым выступом одного из зданий, архитектор спрятался за ближайший обломок мертвой арматуры, и лишь тогда смог внимательнее разглядеть беглецов.
Парад трёх столетий молча проходил перед ним на гигантских танковых гусеницах и многоногих шагающих платформах. Лишь где-то вдали, на обочине, плакала одинокая колокольня Морского собора, отчаянно желая присоединиться к великому побегу, но некому было дать ход её механизмам.
– Я прошу тебя, Йоахим, – изломав остатки гордости, вновь обратился собор к человеку. – Помоги мне уйти. Теперь, когда ты увидел наш способ и нашу тайну – пожалуйста, помоги.
Йоахим вгляделся в сложные сочленения гидравлических приводов, коленных валов и шестерёнок, каждая из которых диаметром была с его рост, а то и больше. Покосился на приборную панель, которая имела очень и очень отдалённое сходство с чем-то корабельным. И окончательно потерял дар речи при взгляде на монитор, до которого нынешним лупоглазым телевизорам было как до Луны пешком.
– Мало увидеть, – архитектору вдруг стало стыдно за предел своих знаний, – надо понимать. Я даже не инженер, а тебе явно нужен кто-то покруче. Прости.
– Ты единственный, кто слышит меня!!
Йоахим, собравшийся было прочь из сновидения, вздрогнул от окрика Морского собора.
– Ты можешь больше, чем город позволяет тебе! – гудел в высоте надтреснутый колокол. – Твои домики – жалкий миг перед глазами вечности! Твоим мостам выстроят замену прежде, чем они успеют обрести хотя бы подобие души!
– О чём ты?..
– Сделай шаг вверх, Йоахим! Сделай сейчас, ибо второго шанса ни у кого из нас не будет…
Йоахим рванулся вперёд в безумной готовности запустить по наитию сложное творение неведомых мастеров – или сгинуть меж его проржавевших шестерёнок, но рука архитектора внезапно оказалась поймана в тёплую ловушку девичьих ладоней.
– Наконец-то ты очнулся…
– Где я, Ката… рина? – голос у Йоахима сорвался на шёпот, имя всплыло словно из прошлой жизни.
– У себя дома, где ж ещё. Ты не заходил к нам ни вчера, ни позавчера, – попеняла ему Катарина. – Я узнала, где ты живёшь и уговорила консьержа отпереть дверь своим ключом. Эти чинуши здорово тебя напоили, да?
«Я не пил, радость моя», – хотел было ответить Йоахим, но при воспоминании о своём бредовом сне изрядно засомневался. Спустя короткое время живая, настоящая и пахнущая корицей девушка вытеснила собою бледный образ готической колокольни, и архитектор смог подняться на ноги. Невыносимое чувство обнажённости – тем более абсурдное, что Йоахим уснул, не раздеваясь вовсе – действовало на него сейчас так же, как могла бы подействовать кружка холодной воды за шиворот. «Да не всё ли равно, каким она меня видит?» – мысленно спросил Йоахим, разозлившись на себя за то, что ему вдруг оказалось не всё равно.
– Мне неловко, Катарина, право же, – вытолкать незваную гостью взашей было бы верхом грубости, поэтому Йоахим пытался обойтись словесными намёками. – Ты из-за меня опоздаешь на работу.
Девушка улыбнулась и хитро подмигнула архитектору.
– Грета так замучила меня своими нравоучениями, что я избавила себя от её общества и взяла отгул. А отгул – от слова «гулять»…
Бесенята в глазах Катарины скакали чуть ли не с транспарантом: «Неважно, от кого побег. Важно, к кому». Но Йоахим не смел взглянуть на зеленоглазую девушку. Не смел взглянуть на портрет жены и сына. Молчание затягивалось, становясь невыносимым.
«Мне грустно, когда ты запрещаешь себе быть счастливым», – признался с портрета Кай. Архитектор вздрогнул, словно получив хорошего тычка в спину, и по инерции сделал шаг из прошлого в настоящее.
В тот день Йоахим и Катарина выбрались далеко за пределы города. Кормили с руки беззастенчивых парковых белок, катались на больших парных качелях, взлетая попеременно почти до неба. Собирали цветы для гербария. Успели на речной трамвайчик, вернувший их, счастливых, на пристань Хафенбурга. В тот вечер Йоахим проводил Катарину до дома. В тот вечер Катарина впервые узнала, каким бывает поцелуй влюблённого мужчины.
В тот вечер Катарине было сказано, что Йоахиму она не пара.
