Петербургский рубеж. Внутренний фронт
Александр Борисович Михайловский
Александр Петрович Харников
Ангелы в погонахРандеву с «Варягом» #2
В скоротечной войне, к которой так привычны пришельцы из двадцать первого века, японские армия и флот потерпели сокрушительное поражение, Страна восходящего солнца стиснута морской блокадой и находится на грани капитуляции. Но все происходящее активно не нравится тем, кто выходил и вскормил азиатского тигра, поскольку Россия в результате их комбинации не ослабла, а невероятно усилилась. Маленькая победоносная война сделала царя Николая дерзким и самоуверенным. И ответ на это со стороны британского правительства, охраняющего интересы банкиров Сити, конечно же, непременно воспоследует. Строить коварные планы и добиваться их исполнения в Лондоне умеют хорошо. Но обитатели здания на Даунинг-стрит еще не знают, что против них играют профессионалы из двадцать первого века. Назревает грандиозная схватка бульдогов под ковром… Война на внутреннем фронте России уже идет, но теперь ставки в ней выросли многократно. Узнайте, на что готовы пойти наймиты иностранного капитала ради достижения своих целей и каков будет результат невидимого сражения на Петербуржском рубеже.
Александр Михайловский, Александр Харников
Петербургский рубеж. Внутренний фронт
Часть 5. Тихоокеанский дебют
19 (6) февраля 1904 года, Полдень, Цусимский пролив. Борт ракетного крейсера «Москва».
Контр-адмирал Виктор Сергеевич Ларионов.
Итак, кажется, начинается высокая политика. Два дня назад командир авианосного крейсера «Адмирал Кузнецов» сообщил мне, что к Чемульпо прибыл германский крейсер «Ганза» с пожеланием установить контакт с командованием нашей эскадры. Германская разведка, как всегда, на высоте, а мы по ходу дела, похоже, сильно наследили. Во время отлива лежащий на боку крейсер «Асама» почти до половины выступает из воды, напоминая дохлого, обглоданного песцами кита (приходилось видеть такое на Севере). И любому специалисту ясно, что повреждения, которые он получил, не могли быть нанесены ни одним из известных в этом времени видов оружия. Опять же, БМП нашей морской пехоты – штука, применение которой совершенно невозможно скрыть от посторонних глаз. Сейчас, когда автомобили делают только первые робкие шаги, БМП – это из области фантастики.
Но я никогда не пошлю своих бойцов против врага, многократно превосходящего числом, не обеспечив для них соответствующего технического превосходства. Даже в нарушение секретности. И вот, по результатам всего этого, первыми всполошились немцы. Англичане, конечно, тоже не прочь сунуть нос к нам – но они не дураки и понимают, что при нынешних англо-русских отношениях предложенный нами пеший эротический маршрут будет весьма продолжительным.
С немцами же у нас отношения вроде неплохие, почти дружеские. Мешает только наш союз с Францией, и их – с Австрией. Но это так, политика будущего.
Итак, сегодня мне предстоит встретиться с Оскаром фон Труппелем, губернатором немецкой – точнее, как принято здесь говорить, германской – колонии Циндао. Наш самолет-разведчик во время планового облета акватории еще на рассвете засек германский крейсер на расстоянии примерно семидесяти миль от пролива. Визит этот хотя и полуофициальный, но от него будет зависеть многое. Командир «Кузнецова» капитан 1-го ранга Андреев сообщил, что герр фон Труппель везет с собой личное послание адмирала Альфреда фон Тирпица.
Конечно, за столь короткое время никакая почта не успеет дойти из Берлина в Циндао – ведь это минимум двадцать дней в один конец. Письмо, скорее всего, было передано по телеграфу и переписано потом красивым почерком штабного писаря. В эти времена школьников и в России, и в Германии еще мучили таким предметом, как каллиграфия. Крейсер «Ганза» – флагман Восточно-Азиатской эскадры, а сие означает, что этот визит если и не официальный, то вполне солидный.
В оперативном отделе со всех любителей «старины глубокой» уже собрали информацию обо всем, что нынче по морям ходит, и даже о том, что ходить только будет. В первую очередь внимание уделялось русскому, японскому и британскому флотам. Германский флот, как нейтральный, шел по остаточному принципу. Но информация о германском крейсере «Ганза» там все же нашлась. Это кораблик, по нынешним временам не очень крупный: шесть тысяч тонн водоизмещение, скорость – 19 узлов, броня – 100 мм, два орудия – 208 мм, шесть – 150 мм. В боях не был – боевая эффективность пока не известна. Наша «Москва» в два раза больше по водоизмещению, а по вооружению так и вообще не стоит сравнивать. «Москве» эта «Ганза» – на один зубок.
Смотрю вокруг и наслаждаюсь: погода как на заказ. Море спокойное, даже солнышко выглянуло, не то что позавчера. А этот германский крейсер красивый. Белый корпус, желтые надстройки и трубы, белые орудийные башни, изогнутый форштевень с выступающим вперед тараном. Есть в старых боевых кораблях какая-то патриархальная красота…
Подношу к глазам бинокль. Полчаса назад с борта германского крейсера спустили на воду паровой катер – из его единственной трубы уже валит густой черный дым. Кажется, все: пары подняты. По парадному трапу спускаются несколько важных господ. Отдав швартовы, катер направляется к «Москве». Скорость, правда, как у портовой галоши – узлов восемь-десять. Вахтенный офицер на «Москве» свое дело знает: по правому борту уже готов трап для почетных гостей. Все же к нам направляется личный посланник самого Тирпица. По совместному заключению подполковника СВР Ильина и полковника ГРУ Бережного, за спинами фон Труппеля и Тирпица незримо маячит фигура самого кайзера Вильгельма II. И я с этим заключением согласен: художественная самодеятельность в таком вопросе у немцев никогда не приветствовалась.
Я прикинул, стоит ли звать переводчика. Ведь герр губернатор едва ли владеет русским языком, я же немецкий уже подзабыл. Хотя когда-то говорил на нем свободно, и, как отмечали мои знакомые из ГДР, даже с выраженным «берлинским» акцентом…
А все началось с того, что в конце 70-х, когда я был еще курсантом «фрунзенки», в Ленинград пришел с визитом учебный двухмачтовый парусный корабль Фольксмарине «Вильгельм Пик». Тогда-то я и познакомился с курсантом Иоганном Штраусом. Двойной тезка знаменитого венского композитора, по всей видимости, уже изрядно устал от подначек, связанных с его именем и фамилией. Во всяком случае, представляясь мне, он сразу сказал на хорошем русском: «Нет-нет, коллега, я не родственник. И даже, кажется, не однофамилец». Тогда-то мы с ним и подружились.
Иоганн был родом из Котбуса. Как он сам говорил, среди его родни были славяне-лужичане, которых, правда, сейчас в Бранденбурге осталось немного, да и большинство из них уже подзабыли свой язык. Когда он отбыл, мы стали с ним переписываться. Заодно я подналег на немецкий. К счастью, моим соседом по лестничной площадке был военный пенсионер, служивший в ГСВГ во Франкфурте-на-Одере. Он-то и помог мне освоить немецкую грамматику и произношение.
Потом мы с Иоганном встречались еще несколько раз: в Варнемюнде, куда заходил наш эсминец, и в Ленинграде, куда приходил сторожевик «Берлин», на котором тот и служил. Ну, а после октября 1990 года, когда «меченый» по-предательски сдал ГДР, все пошло прахом… Иоганна уволили со службы, он у себя в Котбусе занялся каким-то бизнесом, но так и не мог расстаться с тоской по морю, плеску волн и крику чаек… так он писал мне в своих письмах.
Я немного расслабился, вспоминая прошлое, но тут к борту «Москвы» подвалил германский катер, и наступило время встречать гостей. По трапу легко взбежал моложавый и подтянутый немецкий морской офицер в мундире капитана цур зее (капитана 1-го ранга). У него были густые, «кайзеровские» усы и небольшая бородка.
Командир «Москвы», капитан 1-го ранга Остапенко, первым поприветствовал гостя. Выстроенные в качестве почетного караула морские пехотинцы в «полном боевом» взяли «на караул» свои АКСы с примкнутыми штык-ножами. Было видно, что эти парни, прозванные противником «ночными демонами», произвели определенное впечатление на наших гостей. Потом Остапенко жестом пригласил немцев следовать за собой.
Я встретил фон Труппеля на палубе у лестницы, ведущей на ГКП. Увидев мои золотые адмиральские погоны, тот вытянулся в струнку, вскинув руку к козырьку фуражки с белым верхом и браво доложил по-немецки:
– Экселенц, я прибыл к вам с личным письмом моего начальника, адмирала фон Тирпица. Я хотел бы переговорить с вами лично. Где мы могли бы побеседовать?
Сопровождавший фон Труппеля господин в черном сюртуке и котелке (точь-в-точь буржуй с плакатов времен СССР) стал было переводить сказанное посланцем Тирпица на русский. Но я жестом остановил его и ответил капитану цур зее на его языке:
– Я вас прекрасно понял, герр губернатор. И хоть язык Гете и Шиллера мне не родной, полагаю, что мы еще лучше поймем друг друга, если будем беседовать с глазу на глаз.
Вид у того был удивленный и слегка ошарашенный. Не вступая в спор, он последовал за мной, оставив адъютантов и переводчика на палубе любоваться морскими красотами. Всю дорогу немец старался сохранять невозмутимый вид, стреляя глазами направо и налево, не поворачивая при этом головы. Даже в обычных переходах многое вводило его в ступор: например, лампы дневного света на подволоке[1 - Подволок – так на корабле называется потолок.] и приборы непонятного вида на стенках. Как я понял, ему очень хотелось задать мне несколько вопросов о назначении странных устройств, с которых ему ранее не приходилось встречаться. Но он, хоть и с трудом, сдерживал свое любопытство.
В адмиральском салоне герр фон Труппель с изумлением уставился на матово-черную плазменную панель, висевшую на стенке, а потом долго разглядывал голографическую картинку с изображением московского Кремля.
Я предложил гостю присесть на мягкий диван, и для начала разбулькал по маленьким серебряным стаканчикам граммов по пятьдесят «Шустовского» – подарок Наместника Алексеева. (Попробовав после Порт-Артурского дела представительский «Наполеон» и «Метаксу» из наших погребов, Евгений Иванович в характерных выражениях высказался, что, мол, прогресс прогрессом, а вот благородный напиток французы делать разучились. Мужицкий самогон, дескать, и то приятнее. И тут же послал на берег катер за несколькими ящиками «Шустовского»).
– Прозит! – поднял вверх свой стаканчик герр губернатор. – За боевую дружбу русских и немцев, за времена Кутузова и Йорка, Барклая и Блюхера!
– Прозит! – ответил я, внутренне усмехнувшись. Я понял намек фон Труппеля, ведь во времена упомянутых русских и прусских полководцев общим врагом для нас была Франция.
После того как коньячок проскользнул внутрь, а на душе потеплело, и я предложил своему визави вкратце изложить устное послание главы германского военно-морского ведомства. Немец замялся, видимо, не зная, с чего начать. Потом немного успокоился и собрался с мыслями.
– Господин адмирал, – начал он торжественно, – я хотел бы поздравить вас и всех ваших подчиненных с блестящей победой над противостоящим вам флотом Японии. Это просто бесподобно! Вы уничтожили сильного и храброго врага, практически не понеся потерь. Вызывает удивление боевая мощь ваших кораблей. Как человек, много лет прослуживший на флоте, я признаюсь, что ничего похожего на ваш флагманский корабль я до сей поры не встречал. За последние полчаса у меня появилось множество вопросов, но я понимаю, что не на все из них вы сможете дать мне ответ… – Капитан цур зее бросил на меня лукавый взгляд.
– Господин губернатор, – ответил я, – не скрою, мне приятно слышать от вас комплименты в адрес моей эскадры. Да, действительно, наши общие усилия с Наместником Алексеевым и подчиненной ему Тихоокеанской эскадрой, базирующейся в Порт-Артуре, привели к тому, что нам удалось нанести поражение японскому флоту и сорвать его планы по захвату Кореи. Но враг еще не добит, и наша ближайшая задача – победоносно завершить его разгром. Когда оружие выпадет из рук побежденного противника, нужно будет сесть с ним за стол переговоров и заключить мир, в котором Россия получит полное удовлетворение за вероломное нападение и за все понесенные в ходе боевых действий убытки. Я думаю, это будет справедливо. – Я оценивающе прищурился. – А как вы считаете?
Фон Труппель пристально посмотрел мне в глаза, затем вскочил, вытянулся и почти выкрикнул:
– Победителю – лавры, побежденному – горечь поражения! Подняв меч на вашу страну, японцы не должны были забывать о том, что фортуна переменчива и на их силу может найтись другая, бо?льшая сила. Мой император с самого начало этой войны был на вашей стороне.
– Герр губернатор, – сказал я, – я благодарен вашему монарху за то, что Германия выбрала правильную сторону в этом вооруженном конфликте. Не в пример другим европейским государствам…
Про себя же я в это время сам подумал: «Гм, а вот сейчас должно последовать приглашение к танцам. Ведь не для того господин губернатор отправился в путь, чтобы поздравить нас с победой и высказать свое восхищение…»
И я не ошибся.
Посчитав, что официальная часть завершена, Фон Труппель деловито извлек из внутреннего кармана кителя письмо. Склонив голову в полупоклоне, он протянул его мне. Я развернул лист отличной мелованной бумаги, и прочитал адресованное мне послание, написанное по-русски каллиграфическим почерком. Суть его заключалась в следующем.
Адмирал Тирпиц, отдавая должное мужеству и боевой выучке моей эскадры, предлагал всю возможную помощь со стороны колониальных властей Германской империи на Тихом океане. Помощь эта, по мнению Тирпица, могла выразиться в поставках нам продовольствия, воды, угля и прочего имущества, что имеется в распоряжении германской администрации. Отдельно предлагались услуги ремонтных мастерских и заводов в портах Германской империи на Тихом океане. При этом нам давалась возможность рассчитываться с гостеприимными хозяевами по самым льготным ценам, а при недостатке денежных средств все товары и услуги можно будет получить в кредит.
Хитрые немцы тонко намекнули, что в уплату могли быть зачтены «и другие виды взаиморасчета, о которых договаривающиеся стороны договорятся отдельно». То есть Тирпиц предлагал нам вариант своего рода «бартера» – за их материальные ценности получить наши технологии или образцы военной техники. А вот хренушки вам, господа германцы, можем только продать новейшую «ГЗМ» – «губозакатывающую машинку».
Тирпиц, сукин сын, по всей видимости, уже догадывался о нашем происхождении. В письме предлагался взаимный обмен информацией, в том числе и сугубо конфиденциальной. При этом он почти прямым текстом предлагал нам «достойное вознаграждение за наиболее ценные сведения».
Я оторвался от письма и внимательно посмотрел на сидящего «по стойке смирно» фон Труппеля. Похоже, он был знаком с текстом послания своего начальника. Капитан цур зее был напряжен и взволнован – вон, сидит с каменным лицом и облизывает языком пересохшие от волнения губы.
Среди прочих предложений Тирпица было еще несколько любопытных. Во-первых, адмирал просил разрешения прислать на нашу эскадру наблюдателя из Главного Морского штаба Германской империи (читай, разведчика), который «поучился у наших российских коллег новейшим приемам ведения боевых действий». А во-вторых, Тирпиц писал о необходимости «противостоять непомерной экспансии одной из морских держав, которая пренебрегает общепринятым законам и обычаям ведения войны на море и считает себя владычицей всех морей и океанов».
«Так, ясно, – подумал я, – вот в чей огород камушек. Только, камрады, все это пока слова. Скажем так, зондаж наших намерений. Интересно, насколько немцы искренни? Хотя англичане сейчас для них противник № 1. И любой союзник в противостоянии Британии – для них подарок небес».
Я взял со стола красную шариковую ручку и демонстративно подчеркнул несколько строк в послании адмирала Тирпица. Фон Труппель зачарованно следил за моими телодвижениями. Как там говорится в киносериале про Штирлица – «информация к размышлению»?
Закончив читать письмо, я отложил его в сторонку и с улыбкой посмотрел на собеседника.
– Господин губернатор, я внимательно ознакомился с посланием уважаемого мною адмирала фон Тирпица. Считаю его своевременным, особенно в свете ближайших изменений в направлении русской политики…
