Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга первая
Пожар действительно случился, и убогая деревушка, на окраине которой приютились францисканцы, едва не выгорела дотла. Сама же община уцелела только потому, что её глава – человек милосердный и впечатлительный – велел на всякий случай заполнить водой пустые бочки на заднем дворе.
Утром, отыскав слепого пророка среди перепачканной сажей братии, глава общины, заикаясь от праведного негодования, потребовал ответить, почему, зная наверняка о пожаре, старик не пошёл прямо в деревню и не предупредил её жителей? Но в ответ получил кроткую улыбку и простое объяснение: «Кому Господь велит говорить, тому и говорю. Мне ли мешать деяниям Его?»
Так и появился в окрестностях Сарагосы провидец Телло.
Братья-францисканцы оставили его в общине, и старик не стал сопротивляться, как, впрочем, и не удивился. Будто знал, что никуда больше отсюда не уйдёт.
Хотя, может, и знал….
Он пророчествовал много, охотно и всегда верно. Вплоть до того, что если утром советовал кому-то не делать привычных дел в течении дня, а предупреждённый не слушался, то к вечеру ослушника обязательно настигало какое-нибудь несчастье, или поражал лёгкий недуг, или просто не получалось то, что он так упорно делал.
Естественно, слава о провидце разнеслась по округе с невероятной быстротой. И не прошло и года, как потянулись к общине первые, жиденькие ручейки уверовавших. А дальше – больше: чем шире разносилась слава, тем многолюднее становилась дорога, что вела к домику отца Тело. И ещё через год в этой пешей реке замелькали, как лодки, всадники, которые со временем обрели паруса-гербы, а затем потянулись корабли-кареты…
Провидец не отказывал никому, и, что особенно к нему располагало, большой таинственности на себя не напускал. На все расспросы о своем даре неизменно улыбался и беспечно говорил, намекая на свою слепоту: «Просто меня ничто не отвлекает». Но, когда спрашивали, КАК именно он этот дар осознал, затихал надолго, будто к чему-то прислушивался или вспоминал, а потом устало закрывал глаза: «Научился»…
Именно от отца Телло Виоланта услышала о том, что править в Арагоне она никогда не будет, что будущее её связано с иной страной, более великой. Но в той туманной перспективе невозможно было разобрать, с какой именно. Велика была Англия, велика Франция. Однако слишком тесно сплелись между собой эти, бесконечно воюющие державы. Настолько тесно, что, по словам слепого пророка, в его видении они «перетекают друг в друга, подобно оттенкам одного звука».
– Ты получишь всё, чего будешь желать без сомнений, – говорил отец Телло Виоланте. – Запомни: БЕЗ СОМНЕНИЙ – это очень важно. Я бы сказал это всем, кто ко мне приходит, но далеко не каждый способен, выбрав на перепутье одну дорогу, не сожалеть потом о другой. А ты это можешь. Во всяком случае, всё это заложено в тебе, как в человеке, призванном совершить великое… Ты видишься мне статуей из крепкого камня, и в руках твоих сосуд, а у ног две реки. Из какой реки черпать – решишь ты сама, но другая должна будет для тебя пересохнуть.
Виоланта слушала всё это с тем же вниманием, с которым прежде читала о великих правителях, и не слишком огорчилась потерей арагонской короны. Она давно понимала, что просто так дядя трон не отдаст, а, учитывая жизненные убеждения самой принцессы, в остальном выбор ей оставался небольшой: или замуж, или в монастырь.
Посчитав, что две реки в видении отца Телло – это и есть два пути, предложенные ей Судьбой, юная принцесса, без колебаний выбрала «замуж», ибо священная королевская кровь требовала реализовать уготованную ей миссию.
Оставалось лишь определиться, какой стране отдать предпочтение. Причем – именно стране, поскольку будущий муж не представал в воображении Виоланты какой-то конкретной личностью. Да и саму себя она не видела как одну только добродетельную супругу и заботливую мать.
Брак должен был подарить ей владения мужа, хозяйкой, властительницей и матерью которых она станет! Чьё процветание поставит главной своей целью! За чьи права и свободы будет бороться с любым посягателем, будь то сосед или король другой державы! Чьё будущее когда-нибудь прославит её за мудрость и рачительность!
Обложившись книгами, Виоланта погрузилась в мир рассуждений, нравоучительных советов, пророчеств и их толкований Иоанна Капистриана, Эрминия Реймского, блаженного Дунса и Беды Достопочтенного, и читала без удержу, сравнивая, взвешивая и перекладывая с одной чаши весов на другую достоинства и недостатки то одной стороны, то другой. Она выбирала будущий дом через схоластику, теологию и ясновидение, уверенная, что только такими тропами приходит к людям Предназначение. И ничуть не сомневалась при этом, что женихи из числа высшей знати отыщутся и там, и там.
И ведь нашла! Высмотрела себе СВОЁ! И знак – один из тех, которые удостоверяют: «да, ты выбрала правильно!», был явлен принцессе незамедлительно.
В тот момент, когда Виоланта, в который уже раз перечитывала «Историю церкви англов» Беды Достопочтенного и морщила лоб, пытаясь постичь смысл пророчества о Лотарингской Деве, пришло письмо от французского родственника с предложением как раз такого брака, который мог её полностью удовлетворить. И король Мартин, очень довольный возможностью сплавить подальше опасную наследницу, не медля ни минуты, велел составить для монсеньора епископа официальное приглашение, где даже без пышных уверений в расположенности и дружбе ясно читалось, что своё королевское согласие он даст.
Теперь оставалось согласиться самой Виоланте.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Епископ переступил порог выбеленной на мавританский манер комнаты, даже не пытаясь снять с лица озабоченное выражение. Пусть племянница спросит, в чём дело?, и он торжественно преподнесет ей английскую новость.
Событие хоть и из ряда вон, но вряд ли при арагонском дворе обо всём этом узнают раньше завтра. В лучшем случае сегодня, ближе к вечеру. Но это уже неважно! Главное – сразу дать понять этой девице, что французская родня крепко держит руку на… как это он слышал недавно… удачное такое выражение? Ах, да! На «политическом биении вен Европы». И если принцесса по каким-то причинам решит заартачиться, начнёт набивать себе цену, то её должно отрезвить то обстоятельство, что собственный брак, хоть и важный – всего лишь эпизод, с которым стыдно нянчиться на фоне таких событий!
Перекрестив страдальчески-суровым взором чёрных, как вороны, придворных дам, епископ поискал глазами и увидел в глубокой оконной нише фигуру принцессы, одетой в жёлто-оранжевое полосатое платье, которое ярким солнечным пятном выделялось в этой непривычной чёрно-белой комнате.
Она листала великолепный часослов, но, увидев вошедшего, без улыбки, пошла навстречу епископу, обняла его по-родственному и, участливо заглядывая в глаза, выговорила на одном дыхании:
– Дорогой дядя, я всё прекрасно понимаю: эти события в Лондоне заставляют вас скорее вернуться ко двору своего короля, поэтому, не медля ни минуты, cпешу сообщить о своем согласии стать женой герцога Анжуйского и выразить всего одно пожелание: пусть этот брак принесёт мне не только мужа, но и поддержку во всех начинаниях от тех, кого моя мать считала своей семьей.
Ошарашенный епископ еле успел удержать на лице остатки суровой озабоченности.
Всё как-то сразу пошло не так, и в этом «не так» он ещё не готов был разобраться. Однако следовало что-то отвечать, и епископ, согласно кивая и постоянно потирая лоб, чтобы прикрыть растерянность, печально забормотал:
– Дитя моё, вы поступаете очень разумно… Конечно, жаль, что всё вот так – нескладно и волнительно. Такие дела, что… Не знаешь, чего ждать… Но герцог будет счастлив! Очень счастлив… Поверьте мне, Анжу – прекрасное герцогство, вы полюбите его… Виноградники в Сомюре так хороши, что голова кругом идёт…
На большее фантазии не хватало, и несчастный умолк, размышляя, что бы ещё добавить.
Он готовился совершенно к другому разговору, желал поразить осведомлённостью, политической значимостью, и теперь особенно остро ощущал всю глупость своего положения. Выходило, что перезрелая девица, жеманства которой он так опасался, высказала всё коротко, ясно, по-мужски деловито, и только он один стоит тут теперь и бормочет о каких-то виноградниках!
Но чёрт возьми! Откуда этой принцессе стало известно про английские события так скоро?! За своего гонца епископ готов был поручиться – человек всё-таки на жаловании у его святейшества, а не на казенном. Во Франции все эти королевские посланцы так величественно медлительны, что от них всегда всё узнаёшь последним, однако здесь, кажется, дела обстоят иначе…
Спросить?
Нет, глупо получится. Уж лучше сделать вид, что ничего другого и не ожидал.
– Да, голова кругом, – повторил епископ, убирая руку ото лба. – Простите, дитя моё, я слегка потерян… Милорд Болингброк хоть и не был мне близким другом, но всё же я неплохо его знал. Дерзости ему всегда было не занимать, но это как-то слишком… А что думает о выходке сэра Генри его величество?
В ответ Виоланта небрежно пожала плечами.
– Его величество, скорей всего, ещё не знает. И если с этим известием вы пойдёте к нему прямо сейчас, он будет очень впечатлён.
Брови епископа удивленно поползли вверх.
– А как же вы?
– А я предпочла дождаться вас, – ответила Виоланта, по-своему истолковав вопрос дяди. – У меня нет ни нужды, ни желания первой сообщать новости, плохи они, или хороши. Достаточно и того, что я их первая узнаю.
Но поскольку лицо монсеньора все ещё выражало изумление, она с пониманием улыбнулась и коротко добавила:
– У меня свои источники информации.
Епископ Лангрский вдруг вспомнил, как в бытность свою в Авиньоне встречался с приехавшим из Италии епископом Новары Филаргосом. И тот вскользь упомянул о патронаже арагонской принцессой какой-то непростой францисканской общины в окрестностях Сарагосы. Дескать, там нашёл приют некий слепой пророк, и теперь туда идут и идут со всех сторон и верующие, и сведущие… Филаргос ставил тогда общину в пример, как возможный в перспективе способ сбора сведений, учитывая растущий раскол между Римом и Авиньоном… Да и король Мартин, кстати, жаловался – племянница ездит и ездит без конца к какому-то старцу: то ли пророку, то ли шарлатану… А ещё кто-то говорил, что духовник сэра Генри как раз из францисканцев… И если сложить одно с другим….
«Ай да племянница!» – подумалось монсеньору,
Он искоса глянул на воронью стаю придворных дам и мысленно усмехнулся.
«Похоже, его величеству информацию, действительно, доставляют не те источники. И они… мм, несколько устарели… Однако девочка-то какова! Дальновидна! „Нет ни нужды, ни желания…“ Очень, очень похоже на францисканское влияние – гордость нищих, но всесильных… Как бы в будущем не пришлось делать ставку на герцогиню, а не на герцога. Вот что значит французская порода!»
И вполне искренне, с большим чувством, он произнёс, склоняя голову:
– Нет слов, дорогая племянница, чтобы высказать, как приятно вы меня сегодня удивили. Осмелюсь предположить, что герцог от брака с вами получит много больше того, что ожидает.
– А я? – по-прежнему без улыбки спросила Виоланта. – Хотелось бы знать, дядя, что ожидать от брака мне? Ограниченных обязанностей хозяйки Анжу или…
– Боюсь, ничто не сможет удержать вас от «или», дорогая, – заметил епископ, с облегчением сознавая, что разговор приобретает столь привычный для него деловой характер. – Но мой долг предупредить: французский двор изрядно запутался в безумии короля Шарля и в том раздоре, который вызревает сейчас между его дядями и братом. Если так пойдет дальше, да ещё и сэр Генри снова развяжет войну… О-о-о, – монсеньор обреченно махнул рукой, – уверяю вас, ваше высочество, завяжется такой гордиев узел, на который нового Александра Македонского уже не найдётся.
Виоланта как-то странно улыбнулась.
Выстрелив взглядом в сторону старухи-дуэньи, которая хоть и стояла в отдалении, но даже не пыталась скрыть своего напряжённого внимания, принцесса сделала приглашающий жест к окну.
– Не желаете посмотреть мой часослов, ваша светлость? Пейзаж августа сделан как раз из того окна…
– С большим интересом взгляну.
Епископ еле удержался от того, чтобы тоже не оглянуться на старую каргу, и поспешил за Виолантой в ту самую оконную нишу, где она дожидалась его прихода.
– Не обязательно быть Александром, чтобы разрубить путаницу одним ударом меча, – перекладывая страницы, заговорила принцесса. – В королевстве всегда можно навести порядок, если ничем не пренебрегать. Вы слышали о пророчестве, которое сделал Беда Достопочтенный о Деве, что придет из Лотарингии?
Епископ свел брови к переносице.
– О Деве, которая спасет Францию? – переспросил он и про себя подумал: «К чему это она?» – Да, слышал, но это ошибка – Беда Достопочтенный такого предсказания не делал. Английский монах… Откуда ему знать, что и когда случится в Лотарингии? В лучшем случае он лишь перетолковал старое пророчество Мерлина и, вероятно, имел в виду, Алиенору Аквитанскую как женщину, которая Францию погубит…
– Нет, он подтвердил пророчество именно о Деве, – не поднимая глаз от часослова, со странным упрямством перебила Виоланта.
– Хорошо, – епископ пожал плечами. – Пусть так, если вам хочется. Но, милая моя, я не совсем понимаю, какая может быть связь?!
Принцесса как-то неопределенно качнула головой к плечу.
– Пророчества просто так не произносятся.
– О, Боже… – Лицо епископа почти машинально приняло выражение лёгкой скорби, которое он всегда «надевал», беседуя на темы пустые и бесполезные. – Всё это сказки, ваше высочество. Неужели вы во всё это верите?
– Верю, – строго ответила принцесса. – И оснований верить у меня много больше, чем вы в состоянии представить!
– Но это смешно! – Епископ заволновался, подозревая, что поторопился с выводами о разумности племянницы. – Дева из народа! Господи, откуда же ей там взяться в наше-то время?! Я надеюсь, вы не собираетесь сами вершить чудо Господне и стать чем-то вроде этой Девы?! М-м… как бы это сказать? Выйдя замуж, вы утратите право даже называться таковой…
Он хотел добавить еще что-нибудь вразумляющее, но не успел. Виоланта вдруг расхохоталась, да так заразительно, что лицо епископа поневоле само собой стало расплываться в глуповатой улыбке
– О чём вы, дядя? – сквозь хохот выдавила девушка. – Вот уж не думала, что вы ТАК поймете! Ей-богу, смешно! Теперь мне ясно, почему во Франции все только запутывается.
– Почему же? – старательно скрыл обиженный тон епископ.
Виоланта вдруг оборвала смех и стала совершенно серьезной.
– Потому что никто ни во что не верит.
Она сердито вернула листы часослова на «Январь» с таким видом, словно именно епископ Лангрский был виновен во всем французском неверии и теперь не достоин смотреть на её великолепный август. Но тот лишь покачал головой.
– Надежда на сказки тоже ни к чему хорошему не приведет.
– Не надежда, а вера, – назидательно поправила Виоланта. – И вера без сомнений, иначе сказка так сказкой и останется.
Монсеньор посмотрел на племянницу с откровенной жалостью.
– Вера… Да. В вопросах веры наше общество много потеряло сейчас. Но это всего лишь результат взросления и, увы, горького опыта. А вы принимаете все близко к сердцу, потому что ещё слишком молоды и чисты. Я сам прошёл через подобное и прекрасно понимаю: пророчества, тайные знаки, знамения – это волнует и привлекает лишь до поры. Человек умный, тем более обременённый саном или титулом, быстро понимает, что к чему. А постоянно в них верит только чернь – простолюдины, для которых государственные дела всё равно что балаган на площади: раз так показывают, значит, так и есть. Другого они представить не в состоянии, да и надо ли им это «другое»? Мы – те, кто стоит за ширмой – вот мы знаем, чем и как латаются мантии. Мы видим изнанку во всей её красе и понимаем: кроме, как в себя, тут больше не во что верить… Так что вы, дорогая моя (уж простите, что показываю свою осведомленность) не кидайтесь с упоением простолюдинки на все те сказки, которыми забивают вашу умную головку братья-францисканцы. Вы благорасположены к ним, я знаю, и это само по себе очень похвально и дальновидно, но будьте умны до конца. Продолжайте покровительствовать и забудьте все эти пророчества о Девах, знамениях и прочей ереси… Это всего лишь способы влияния, не более того. Но не на вас же! Вы ведь хотите иметь влияние собственное?
Виоланта опустила глаза, однако приподнятая бровь явно выражала несогласие и досаду.
– Разве возможно влияние без поддержки? И особенно церкви?
Епископ тяжело выдохнул.
Она задавала вопросы, над которыми и сам он когда-то бился, сокрушаясь об утраченных подвигах. И… да, конечно, поддержка церкви дорогого стоит даже теперь, но… «О, Господи, мне бы её заботы!» В поисках твердой опоры в жизни схватишься, конечно, за что угодно, но разве можно сравнивать его положение и её?! Ей только и надо, что сказать «да», тогда как ему ради этого её «да» столько пришлось потрудиться и сколько ещё придётся ради других «да» от её будущего супруга, а возможно, и от неё же! И, кстати, в чём она желает найти поддержку у Церкви? В признании этой старой сказки про какую-то мифическую Деву? Смешно, ей-богу…
– Церкви самой сейчас требуется поддержка людей влиятельных. Таких, к примеру, как ваш будущий муж, – скосив в сторону глаза, пробормотал епископ. – Полагайтесь на себя, ваше высочество. С годами придет мудрость, и вы многого сможете достичь, если, конечно, не станете надеяться на чудо. Хотя при том положении, которое вас ждет, это совсем несложно, поверьте. А времена чудес… Они и сами давно стали сказкой.
Девушка, все так же не поднимая глаз, задумалась. Холодный декабрьский свет из вытянутого шпилем окна делал тоньше и острее её лицо – по мнению монсеньора не самое красивое в роду де Баров, но приятно одухотворенное – и казалось, что раздумья эти склоняют её принять точку зрения дяди. Во всяком случае, поднятая бровь гладко опустилась.
– Полагайтесь только на себя, – ласково повторил епископ. – Принятое вами решение и наше родство дают мне право быть откровенным, и я скажу, что, положение герцогини Анжуйской избавит вас от необходимости искать поддержку в ком-либо, и даже в церкви. Всё переменится очень быстро – вы получите в руки действительную власть и скорее сами сможете стать поддержкой для всех, кто вас любит и кто… м-м сможет быть полезен в будущем. А там и о всей Франции можно подумать. Только без этих… без Дев из народа.
Серые, совсем не испанские глаза Виоланты сверкнули в лицо епископа быстрой улыбкой.
– Вот видите теперь, как я нуждаюсь в мудром наставлении и в пастыре вроде вас, дорогой дядя! – слишком пылко воскликнула она. – Вы ведь поможете мне на первых порах, правда?
Озадаченный такими подозрительно-быстрыми переменами, епископ, не подумав, неуверенно кивнул:
– Ну-у, конечно…
И осёкся.
Что-то в поведении племянницы его без конца смущало, и неопределенность этого «что-то» заставляла чувствовать себя не так уверенно, как хотелось бы. «Бог знает что она там задумала?» Епископ никогда не давал опрометчивых обещаний и сейчас не собирался, однако, словно под гипнозом, уже было сказано это «конечно», и на всякий случай монсеньор решил добавить:
– Только в разумных пределах, моя дорогая, без чудес, иначе я не гарантирую…
– О-о, я буду очень разумна, вот увидите! – перебила Виоланта. – Очень, очень!!!
И любой, кто слышал её в эту минуту, нисколько не усомнился бы в искренности этих слов. Однако монсеньор Лангрский почему-то почувствовал себя еще глупее, чем в начале разговора.
(Конец августа 1399 года)
Копьё расщепилось на втором ударе и герцог в сердцах откинул его в сторону. «Чёртов оружейник! Вот вернусь, насажу его на это копьё – пусть осознает, каково мне биться его оружием!»
Луи Анжуйский развернул лошадь, всё еще нервную после удара, и потрусил к шатру переживать поражение.
Плохо, что бои на мечах тоже поставили на сегодня. Утром Гектор де Санлиз уже ударил по щиту герцога, но настроение для боя с ним не очень-то подходящее! С этим господином и в лучшие времена не сразу сладишь, тем более теперь, когда дает себя знать старая рана…
Прошлой весной во время боев под Неаполем у герцога надломилась шпора, и, соскакивая с коня, он пробил ступню до самой кости. Рану тогда же и подлатали, но сейчас, с приближением осени, она что-то снова заныла. Утром шёл к лошади – хромал… Потом, правда, расходился, но если вдруг в самый разгар боя неудачно наступит, подвернёт ногу, то всё – пиши пропало! Санлиз не из тех, кто отпустит. Обязательно шарахнет по шлему. Испортит дорогую вещь… Да еще отлёживайся потом целый месяц, вместо того, чтобы возвращаться назад в Италию, в самое удобное для похода время!
Подбежавший оруженосец подставил колено, чтобы герцогу удобнее было спешиться, но, пребывая в сильном раздражении, тот спрыгнул сам. И зря. От боли, молнией пробившей тело из больной ноги до самого затылка, он покачнулся, неловко махнул рукой в железной рукавице и задел лошадь, которая тут же взвилась на дыбы. Герцог отступил – и снова на больную ногу!
«Лошадника тоже на копьё насажу», – зачем-то подумал он, хромая к венецианскому креслу, которое специально вынесли из шатра, чтобы его светлости удобнее было наблюдать за турниром.
– Сколько ты отдал за это копьё, мессир? – крикнул сидевший неподалеку Бертран де Динан. – Оно же гнётся, как лоза!
– Не помню, – огрызнулся герцог.
Рухнув в кресло, он растопырил локти, чтобы оруженосец мог снять с него часть доспехов, и, кривясь от боли и раздражения, заворчал:
– Каждый турнирный сезон обходится мне в тысячу золотых салю.
– Ого! – присвистнул Динан.
– А ты думал! При таких расходах терпеть ещё и поражения! А скоро опять на войну… И лекари эти чёртовы три шкуры дерут…
Герцог зашипел, потирая ушибленный бок, который, наконец-то, освободился от железа, и хмуро произнёс:
– На два вчерашних синяка они ухитрились наложить по три повязки и уверяли, что именно столько и надо. А на этот бок все десять наложат! Надоело всё!
Он проводил глазами пажа, который проносил мимо поломанное копьё, сплюнул и выругался.
– Кстати, неплохой был удар, – заметил Динан. – Если так же ударишь по Санлизу мечом, тут будет на что посмотреть.
– Не ударю. – Герцог блаженно вытянул ноги и водрузил их на маленькую скамейку, заботливо поднесённую оруженосцем. – Я вообще подумываю отказаться от этого вызова. Нога разболелась. Если выйду на мечах, обязательно проиграю, а зачем мне такие расходы… Было бы ради чего.
Оба, не сговариваясь, посмотрели в сторону помоста для зрителей.
– Тут я тебя могу понять, – пробормотал Динан, глядя на безвольно поникшего в кресле короля. – Жалкое зрелище, да?
Герцог ничего не ответил, но взгляд, которым он смерил королеву, что-то со смехом шептавшую на ухо Луи Орлеанскому, говорил о многом.
В глазах Динана тоже промелькнула ненависть, только смотрел он не на королеву, а туда, где цепко ухватившись за спинку королевского кресла, стоял Филипп Бургундский. Старый герцог всем своим видом давал понять, что слушает одного лишь герольда, но маленькие глазки под тяжёлыми черепашьими веками, то и дело беспокойно перебегали с короля на герцога Орлеанского и королеву.
– Пожалуй, ты прав, – процедил сквозь зубы Динан. – Санлиз – пёс из Бургундской псарни. Не принимай его вызов. Они сейчас злые.
Между тем на исходные позиции выехали рыцари, вызванные герольдом, и собеседники подались вперёд, не замечая, что к шатру подъехал сильно запылённый всадник, явно прибывший издалека. Всадник спешился, бросил поводья оруженосцу герцога и подошел как раз в тот момент, когда прозвучал сигнал к началу боя.
– В чём дело? – с неудовольствием спросил герцог.
Рыцари на ристалище уже пришпорили лошадей, опуская копья, и он не хотел пропустить момент удара.
– Письмо вашей светлости от его преподобия епископа Лангрского, – отрапортовал всадник.
Он подал запечатанную лиловым сургучом бумагу и потихоньку тоже скосил глаза на ристалище.
– Давай.
Герцог, не оборачиваясь, выдернул письмо, дождался, когда граф Арманьякский без особых затей выбьет из седла своего противника, переглянулся с Динаном, отметив, как скисло лицо герцога Бургундского, и только потом сломал печать.
«Дорогой друг, – писал епископ, – спешу сообщить, что Ваши дела в Арагоне счастливым образом уладились.
Всё именно так, как мы и предполагали – Ваша будущая жена оставляет за собой титулярное право именоваться королевой Иерусалима, Неаполя и Сицилии, но с отказом от притязаний на Арагонский трон. Вы же утверждаетесь в законных правах именоваться королем Сицилийским и Неаполитанским, но также обязуетесь не посягать на формальный трон супруги.
Хотелось бы написать несколько слов и о самой принцессе Виоланте.