Звезды, которые были видны в открытую дверь, вдруг заслонила чья-то тень.
– Ш-ш-ш! Спит! – И вошла тетушка Мох. – Ну что ж, ушел он, – сказала она тоном торжествующего заговорщика. – Пошел по старой лесной дороге. Говорит, так он срежет большой угол и к завтрашнему утру пройдет мимо Дубовых Ручьев.
– Хорошо, – сказала Тенар.
Ведя себя несколько более вольно, чем обычно, тетушка Мох уселась с ней рядом без приглашения.
– Я дала ему в дорогу каравай хлеба да немного сыра.
– Спасибо тебе, тетушка Мох. Ты очень добра.
– Госпожа Гоха, – голос тетушки Мох в темноте звучал так, словно она произносила свои заклятия, – я все хотела сказать тебе одну вещь, милая, да боялась совать свой нос в такие дела, что мне знать не положено; я-то ведь знаю, что ты жила среди великих людей, да и сама была одной из великих, это-то и заставило меня прикусить язык, когда мне всякие мысли в голову приходить стали. А все ж таки есть кое-какие вещи, что мне ведомы, а у тебя и возможности узнать их не было, хоть ты и выучилась руны писать, познала Язык Древних и многое другое здесь и там, в далеких странах.
– Да, это верно, тетушка Мох.
– Ну что ж, вот и хорошо. Помнишь, мы с тобой как-то говорили, как одна ведьма может узнать другую, и о том, как один могущественный волшебник узнает другого, и я еще сказала о нем – о том, кто отсюда ушел теперь, – что теперь он больше никакой не маг, кем бы он ни был раньше, а ты все-таки отрицала это… Помнишь? Но я ведь была тогда права, разве не так?
– Да. Так.
– Ну да. Права я была.
– Он и сам то же самое говорил.
– Ну конечно, говорил. Он-то врать не станет, да и выдумывать, что это, дескать, не так, а то не этак, пока совсем не запутаешься, вот что я тебе о нем скажу. К тому же он не из тех, что пробуют ехать в телеге без быка. А и правда, я рада, что он ушел! Так бы оно долго не продержалось – коли уж такое с ним случилось, переменилось все в нем и все такое прочее…
Тенар совершенно ее не понимала, понятным было разве что сравнение с попыткой ехать на незапряженной телеге.
– Я не понимаю, почему он так боится, – сказала она. – Нет, отчасти, конечно, понимаю, но до конца понять не могу, откуда у него этот стыд. Я знаю: он считает, что лучше бы ему было умереть. Но знаю и то – так я понимаю жизнь вообще, – что жизнь заключается в том, чтобы делать свое дело, и делать его как следует. Тогда получишь и удовольствие, и славу, и все остальное. А если ты этого не можешь или если у тебя твое дело отняли, тогда все теряет смысл. Непременно нужно, чтобы что-то было…
Тетушка Мох слушала и кивала, словно Тенар изрекала чрезвычайно мудрые слова, а потом, немного помолчав, сказала:
– Очень неприятно старому человеку чувствовать себя пятнадцатилетним мальчишкой, это уж точно!
У Тенар чуть не вырвалось: «О чем это ты говоришь, тетушка Мох?» – но что-то помешало ей. Она поняла вдруг, что все время ждала, когда Гед наконец вернется из своих скитаний по горам и войдет в их дом, что все это время она хотела услышать его голос, что все ее тело не желало мириться с его отсутствием. Она вдруг глянула на ведьму через плечо: та бесформенной черной грудой тряпья примостилась на стульчике Огиона у незажженного очага.
– Ах! – сказала она в ответ тем бесчисленным мыслям, что вдруг сразу пришли ей на ум. – Так вот почему, вот почему я никогда… – Она надолго умолкла, потом наконец спросила: – А разве они… разве волшебники… это что же, заклятие?
– Конечно, конечно, милая, – сказала тетушка Мох. – Они зачаровывают сами себя. Некоторые называют это обменом – вроде как брачный договор наоборот, скрепленный клятвами и все такое прочее. Говорят, что благодаря такому обмену получили свое могущество. Но мне что-то не больно верится: все равно как мне, простой ведьме, рассказывать, что мне Древние Силы помогают… Да и старый маг – он тоже говорил мне, что ничем таким волшебники не занимаются. Хоть я и знавала кой-кого из ведьм, что и не такое делали, и особого вреда это им не принесло.
– Те, кто воспитал меня, делали это, пообещав вечно оставаться девственницами.
– О да-да, никаких мужчин, ты мне говорила, да и те, что есть, какие-то юрнихи. Ужасно!
– Но почему, почему… почему я никогда даже не думала…
Ведьма громко рассмеялась:
– Потому что именно в этом-то и заключено их могущество, милая. Ты не думаешь! Не можешь! И они не могут ничего, кроме как воспользоваться своим заклятием. А как же иначе? Силу-то свою они отдали! Вот и не получается, нет, не получается. Так-то оно, точно! Ты просто ничего не получишь, если не отдашь столько же. В этом-то все и дело. Так что они это понимают, ведьмы, и колдуны, и могущественные волшебники, понимают лучше, чем кто-нибудь другой. И все-таки, знаешь ли, мужчине трудно перестать быть мужчиной, даже если по его зову солнце сходит с небес. Так что они стараются задурить себе головы на этот счет с помощью своих заклятий. И правда, даже в недавние плохие времена, что тянулись так долго, когда все заклятия на свете свою силу утратили, я ни разу не слышала, чтоб какой-нибудь волшебник нарушил заклятие и использовал свое могущество ради собственных плотских радостей. Даже самые никудышные опасаются. Ну конечно, всегда найдутся такие, что к иллюзиям привыкли, да только они ведь сами себя обманывают. А еще всякие жалкие колдунишки, ведьмы и знахари – шушера, в общем, – пытаются иногда особыми заклинаниями пользоваться, чтобы обманом деревенских женщин завлекать, но уж кто-кто, а я-то знаю: такие заклинания недорого стоят. Тут ведь в чем дело? В том, что одна сила не слабее другой и у каждой свои цели. Вот как я это понимаю.
Тенар сидела в глубокой задумчивости.
– Они сами себя от остальных отгораживают, – наконец сказала она.
– Да. Волшебник так и должен поступать.
– Но ты-то этого не делаешь.
– Я? Я всего лишь старая ведьма, милая.
– Старая?
Возникла пауза, потом тетушка Мох в темноте проговорила с едва различимой усмешкой:
– Старая достаточно, чтобы больше ни о чем не беспокоиться.
– Но ты сказала… Ты ведь не давала обета безбрачия?
– А что это такое, милая?
– Как все волшебники?
– О нет. Нет и нет! Сама никогда красоткой не была, и смотреть-то особенно было не на что, зато на мужчин я смотреть умела так… и знаешь ли, вовсе не колдовством пользовалась, ты ведь, милая, понимаешь, о чем я… нужно только посмотреть на него по-особому, и он тут как тут; рот разинет, как ворона, и через день, два или три – а ко мне точно придет!.. «Мне бы для собаки лекарство, чесотка у нее», «А мне – лекарственный чай для бабушки» – но я-то знала, чего им надо, так что если кто был по нраву, то частенько и получал свое. И только ради любви, ради любви – я ведь не из таких, знаешь ли, хотя, может, некоторые ведьмы этим и занимаются, да только, по-моему, колдовство позорят. За колдовство мне платят, а за удовольствие – любовь дарят, вот что я тебе скажу. Не то чтобы в этой любви одно лишь удовольствие было, правда. Я как-то долго по одному сохла, уж больно хорош собой был, да только сердце холодное, жестокое… Теперь-то он давно уж умер. Отец того Таунсенда, что недавно вернулся в наши края, ну да ты его знаешь. Ах, как я сходила с ума по тому человеку – даже колдовством раз воспользовалась. Уж сколько заклятий на него ни накладывала – все напрасно! Все ни к чему. В свекле крови не сыщешь… Да и сюда, в Ре Альби, я перебралась из-за неприятностей с одним парнем из порта Гонт. Я тогда еще совсем молодой была. Семья у них богатая, знатная, так что я ни о чем и заикаться не смела. Будто они волшебной силой обладали, а не я! Да и не желали они, чтобы сынок их путался с простой девчонкой, с какой-то замарашкой – они меня так и называли. Они все равно меня со своей дороги убрали бы, это им все одно что кошку убить, так что если б я тогда не убежала сюда, в горы… Но господи, как же я того парня любила! У него были такие сильные гладкие руки и ноги, глаза большие, темные – я все эти годы его перед собой так и вижу…
Они долгое время сидели в темноте молча.
– А когда у тебя появлялся мужчина, тетушка Мох, тебе с колдовством приходилось проститься?
– Ничуточки, – заносчиво ответила ведьма.
– Но ты же сказала, что ничего нельзя получить, сперва не отдав столько же. Значит, это для женщин и для мужчин неодинаково?
– Что неодинаково, милая?
– Не знаю, – сказала Тенар. – Мне кажется, что мы сами же все эти различия создаем, а потом жалуемся. Я не понимаю, почему Высшее Искусство, почему сама волшебная сила не даются равно мужчинам и женщинам? Это понятно только тогда, когда люди по-разному одарены от рождения или по-разному – один хуже, другой лучше – изучали искусство магии.
– Мужчина больше отдает, милая. Женщина больше принимает в себя.
Тенар молчала, не удовлетворенная таким объяснением.
– Наша, женская сила с виду вроде как слабее, меньше, чем у них, – сказала тетушка Мох. – Зато она куда глубже. Она как бы вся из одних корней. Как старый кустик черники. А сила волшебника похожа на высокую ель, самую высокую в округе, мощную, – да только во время бури самые высокие деревья как раз и ломаются. А вот кустик черники сломать не так-то просто. – Она насмешливо закудахтала, довольная таким сравнением. – Ну что ж! Теперь уж он, должно быть, далеко ушел, им его не найти. Вот только люди болтать начнут…
– О чем?
– Ты женщина уважаемая, милая, а репутация уважаемой женщины – это ее благополучие.
– Ее благополучие, – тупо повторила Тенар и, помолчав, сказала еще раз: – Ее благополучие. Ее сокровище. Ее наследство. Ее цена… – И внезапно вскочила, словно не в силах была сидеть спокойно, и потянулась всем телом. – Это как у драконов, которые подыскивают пещеры, строят крепости и хранят там свои сокровища, заботятся о своем наследстве, спят на своем имуществе, сливаясь с ним, превращаясь в него… Все брать и брать, но никогда ничего не отдавать!
– Ты еще узнаешь цену хорошей репутации, – сухо сказала тетушка Мох, – когда утратишь ее. Это, конечно, в жизни не самое главное. Но заполнить такую брешь трудно.
