– Извините, товарищ генерал, отопление еще не включили…
– Ладно, – оборвал Мавр. – Какие ваши дальнейшие действия?
– На наш поезд вы уже не успеваете, – заторопился начальник. – Посадим на Мурманский, через четыре часа. До станции Мудьюга отправим на машине.
– Слава Богу, еще не все развалили, – пробурчал Мавр. – Оказывается, еще зачатки государственности наблюдаются. А так бы сгноили в подвале… Где мой тесть Притыкин?
– Его сейчас доставят сюда.
– А моя жена?
– Извините, товарищ генерал, – начальник замялся. – Придется проститься здесь… Проблемы с конвоированием, нужен автозак… – и вдруг добавил со скрытым недовольством: – После событий девяносто третьего МВД усилилось, наша служба на втором плане…
– Ну что же, простимся здесь…
– В Москве вас встретят! – оживился он. – Все будет в лучшем виде.
– Зачем это? – Мавр насторожился. – Это лишнее, отмените.
– Помогли бы перебраться с вокзала на вокзал: Притыкин – инвалид, на метро с вещами…
– Чья инициатива? Московская?
– Просили сообщить номер вагона, поставить в известность начальника поезда. И наказать проводникам, чтоб присматривали…
4
Скорята знал много больше, чем говорил: сказывались хохляцкие крови, не раз спасавшие его от наказаний во времена, когда еще служили они командирами взводов. У него был редкостный по мощи инстинкт самосохранения и ген жизнелюбия. Хортов об этом давно знал и ничего выпытывать не стал, добросовестно исполнил все просьбы законника и поехал к себе на Чистые Пруды.
По пути он зарулил на оптовый рынок, купил водки и продуктов для магарыча Кужелеву, и когда вернулся к машине, обнаружил возле нее пожилую цыганку в очках с толстыми стеклами и высокой палкой в руках. Опираясь на нее, она смотрелась в лобовое стекло, как в зеркало, и что-то бормотала. Бросился в глаза ее наряд – не пестрый и неряшливый, как обычно бывает у московских цыганок, а вполне приличный, из тончайшего, отглаженного шелка зеленых и бирюзовых тонов, грудь была увешана множеством ниток настоящего жемчуга, мочки ушей оттягивали огромные и причудливые золотые серьги, напоминающие свитые листья, на запястьях позванивали десятки браслетов в виде сплетенных в косички колец.
И только шуршащая под ветерком цветастая шаль с кистями, наброшенная на плечи, показалась банальной и дешевой. Она стояла и рассматривала его с типичной цыганской непосредственностью – выбрала жертву и собиралась пристать с гаданием.
Хортов открыл машину, сложил пакеты на заднее сиденье.
– Здравствуй, странник, – вдруг сказала она. – Как поживаешь?
– Я не странник, – обронил Андрей, усаживаясь за руль.
– Значит, бродяга!
– Найди себе другую жертву. Смотри, сколько людей вокруг!
– Еды купил, вина – гостя ждешь. А гость твой – военный. Но ты его не любишь, и привечать нужда заставляет.
Он запустил двигатель, сказал добродушно:
– Отойди, а то задавлю ненароком.
– Опасность тебе грозит. Смотри, берегись черных людей!
– Вот я и берегусь! Иди с дороги!
– Я не черная, я седая. Меня можно не бояться. И послушай старую цыганку. – Она приблизилась к дверце и склонилась, опираясь на пачку. – Не разгребай муравейника, не отнимай у насекомых яйца, без толку все. Не успеешь оглянуться, снова построят, отложат новых деток и тебя покусают. Не там ты счастье ищешь.
– Все равно не буду гадать у тебя, не старайся.
– Отчего же так?
– Не хочу знать, что будет.
– У тебя денег нет. – Она позвенела браслетами, вставляя палку в колесо. – Откуда у бродяги деньги?.. Впрочем, мне и не надо. Видишь, сколько золота? Я богатая.
– Да и я не бедный! – Хортов включил передачу. – Гляди, какая у меня машина!
Он отпустил педаль сцепления, но «БМВ» вдруг дернулся, и двигатель заглох.
– Хорошая машина, красивая, да только не твоя. Дареная она. И не от души.
Андрей погонял стартером мотор – никакого эффекта.
– Ну это уж слишком!
– Ну не расстраивайся! – засмеялась она, бренча своими цацками. – Уедешь еще, не торопись.
– С чего ты взяла, что подарена не от души? – ощущая беспокойство, спросил Хортов.
– Я вижу! Но это ничего. Если по пеплу на ней проехать, проклятие снимется.
Хортов отчего-то заволновался, и чтобы скрыть свои чувства, высунулся в опущенное стекло и прорычал:
– Ну все, ушла! Быстро!
– Ай, какой грозный! – засмеялась цыганка. – Будто мне это надо! Сам страдаешь, места себе не находишь. Работа не идет, картины не рисуются.
– Тебе какое дело? – Он внезапно увидел посох в колесе и так же внезапно решил, что не может тронуться с места из-за этой палки. Мысль была сумасшедшая, но в то мгновение показалась совершенно реальной.
– Как же, любезный мой? – весело возмутилась цыганка. – Есть до тебя дело. Неужели забыл меня?
– Отойди!
– А ну-ка, вспомни, как ты однажды в лес ходил? Муравьиные яйца добывать, чтобы курочек покормить. Ну, в Итатке-то, вспомни? В черном осиновом лесу? И было там три дороги…
– Убери палку, – шалея от ее слов, попросил Андрей.
– Эх, бродяга! – вздохнула она и вынула посох из колеса. – Ну что же, езжай, раз испугался. Но пора бы тебе избавиться от детских страхов. Вон какой взрослый стал…
Хортов в тот же миг запустил мотор и прислушался к звуку – все в порядке. Включил скорость и едва тронулся с места, как цыганка что-то метнула в кабину сквозь проем дверцы с опущенным стеклом.
