Надув губы, шестиклассник ушел в комнату.
Мама, свернув сарафаны в кучу, повернулась ко мне.
– Дашка, что с тобой?..
Внезапно я припала к ее плечу и разрыдалась.
А из ладони выпал листок, на котором стояла жирная двойка.
…– Нет, Игорь, поездку надо отменять, – резюмировала мама, когда вся семья собралась на кухне. – Как же мы поедем без Даши?..
Отец стоял как монумент, грозно подперев спиной дверь кухни. Выслушав длинную мамину речь, завершившуюся этими словами, он долго молчал и, наконец, тяжело произнес:
– Лера, я тебя понял, а теперь послушай меня. Что значит – как мы поедем без Даши? Даша не ребенок, ей скоро девятнадцать лет. Она должна была просто лучше готовиться к экзаменам. У всех нас был тяжелый год…
Мама хотела что-то возразить, но отец жестом остановил ее.
–…и я считаю, что из-за Дашкиной глупости, безалаберности – называй это как хочешь – лишать всю семью возможности настоящего отдыха, о котором мы так мечтали, просто несправедливо.
– Да, несправедливо, – тихонько поддакнул из-за угла предатель Алешка.
И в этот момент все посмотрели на меня, как на подсудимого, которому предоставляется последнее слово.
Я окинула взглядом сурового отца, преданную маму и замершего в ожидании братишку.
И, скрепя сердце, объявила:
– Я считаю, вы просто обязаны полететь. Я настаиваю. – Настояние получилось какое-то неуверенное. – А в следующий раз мы непременно отдохнем все вместе. Ну, раз уж так вышло…
– Три – один, – констатировал отец и посмотрел на маму. Та некоторое время молчала, но, поймав мою вымученную улыбку, наконец, сдавленно произнесла:
– Ну, хорошо. После обеда съезжу, сдам Дашин билет…
Таким образом, заседание семейного совета состоялось, и наутро все, кроме меня, улетели в Италию.
Сдерживая слезы, я проводила их в аэропорт, выслушала мамины последние наставления и с нелегким сердцем вернулась домой.
Квартира встретила меня непривычным безмолвием – ни маминой болтовни по телефону, ни тяжелых шагов отца, ни воплей каких-то мультяшных уродов из Алешкиного компьютера. Впервые в жизни я осталась дома совсем одна.
Телефонный автоответчик мигнул красным огоньком. Я нажала на кнопочку.
– Даша Буранюк? Это Артем Витальевич. Ваша пересдача назначена на 12 часов дня четвертого июня. Жду вас в аудитории номер 17. Готовьтесь. Желаю успеха.
Я представила золотящееся в закатном солнце Средиземное море, потом подошла к полке, где громоздилась куча дисков с классической музыкой и вытащила оттуда концертное исполнение оперы Дмитрия Шостаковича «Катерина Измайлова».
Включив оперу с жутковатым сюжетом, я устроилась в вертящемся кресле за компьютером и начала водить мышкой по коврику, стреляя разноцветных пиратов.
– «Помер Борис Тимофеевич!..» – пророкотал из наушников глубокий бас.
Я приготовилась к вдумчивому прослушиванию, но не успела дослушать первую строку арии, как содрогнулась в кресле – кто-то так неистово колотил в дверь, словно хотел во что бы то ни стало сорвать ее с петель. Скинув наушники, я побежала в прихожую и прильнула к глазку. За дверью стояла соседка снизу, толстая Надя Козяичева.
Я открыла дверь и вопросительно посмотрела на нее.
– Помер Борис Тимофеевич, – сообщила та.
– Что?..
– Сосед твой сверху, говорю, помер, – втолковала Надя, – по пятнадцать рублей с квартиры собираем на венок. Я вам звоню-звоню, стучу-стучу… Ты спала, что ли?
Я мельком посмотрела на Надины огромные кулаки.
Да ты своим стуком и Бориса Тимофеевича из гроба поднимешь!..
– Ага, – испытывая какое-то странное смятение, сказала я, сгребла мелочь с тумбочки и сунула ей в потную ладонь.
– А родители где? – поинтересовалась Надя.
– Уехали, – коротко ответила я, захлопывая дверь.
Черт знает что.
Взгляд упал на лист с контрольной – он, до сих пор никем в суматохе не поднятый, валялся возле полки с обувью. Я подобрала его и медленно поднесла к глазам.
И все-таки, что-то в нем не то. Я не могла написать этого.
Я вдруг отчетливо вспомнила, как звучал этот второй отрывок, заданный для угадывания, и как моя рука уверенно выводила на бумаге: «ариозо Ленского»… Почему же сейчас я вижу совсем другие слова?..
ȅ
И совсем другой листок!
Память, открывшая мне момент написания, явила мне и тот лист, на котором было начертано про ариозо Ленского. Тетрадный лист в клеточку, обычного формата.
Этот листок тоже был в клеточку, но она была чуть мельче. И сам лист был чуть-чуть меньше обычного.
Кто-то подменил листы!
Но кто, кто?
И зачем?
Скорее всего, кто-то сделал это из зависти – незадолго до экзаменов я во всеуслышание объявила о семейной поездке в Италию после окончания училища. И, как водится, не все восприняли это известие с радостью. Светка Липатова, помнится, недовольно протянула:
– Конечно, у тебя же папа – адвокат…
И Лена Курганова тоже скривилась и шепнула Светке: «Деньги некуда девать…»
Припоминая все это, я вновь посмотрела на листок. Потом вынула из сумки тетрадь – ту самую, из которой был вырван лист для контрольной. И вложила в нее тот, что держала в руках. Он был явно мал – он лежал в тетради, словно младший брат всех остальных, скрепленных дугами скобок.
