«Здравствуй, мой юный племянник!
Я никогда не видел тебя. Но это не значит, что я тебя не любил. Это лишь следствие обстоятельств, о которых я невероятно сожалею. Но теперь, кажется, пришла пора нам встретиться. Если приедешь 1 июня и пробудешь у меня дней сорок, для меня это будет великим благом.
Б.Т. Залевский»
Внизу стоял адрес.
Но не дядин, а мой!
Вместо квартиры 96 каллиграфическим почерком был указан номер 92.
Я подняла на Степу озадаченный взгляд.
…Значит, и то, что Степа попал ко мне в квартиру – не случайно.
Он не ошибся этажом.
Он пришел туда, куда его направил Борис Тимофеевич Залевский.
Глава четырнадцатая
Заботливый юнец расстелил мне постель и укрыл одеялом.
Но, как и в первую ночь, сон лишь приблизился к изголовью, однако окончательно вплыть в его тихую гавань мне никак не удавалось. Обрывки ушедшего дня картинками носились в голове, и стоило мне вроде бы отмахнуться от них, как они тотчас же наплывали вновь, не давая ни сна, ни покоя.
Лишь под утро я, наконец, почувствовала, что усталость берет свое, и сон утягивает меня в царство Морфея.
Перед тем, как врата царства, впустив меня, бесшумно закрылись, я успела поймать ускользающую мысль: может быть, сегодня опять прилетит бабочка?..
И мне показалось, что я слышу ее тихий, летящий шепот, будто сотканный из шелка:
– Даша, Даша…
Я потянулась было за ее мелькнувшим в окне крылом, как вдруг бабочка рявкнула Степиным голосом:
– Даша, Даша!
Я распахнула глаза и увидела перед лицом сеть веснушек и удивленные глаза подростка.
– Это ты ночью на гитаре играла?!
Вопрос заставил меня недоуменно приподняться в постели, и я увидела, что за окном разгорается яркий солнечный день.
– Что?..
– Я сквозь сон слышал звуки гитары. Ты что, не наигралась еще своих прелюдий?
– Каких прелюдий? Ты что, с потолка упал?
И мы оба, не сговариваясь, посмотрели на гитарный футляр, стоящий у подножия кровати.
И у меня екнуло сердце.
Потому что он стоял как-то не так, как я обычно его ставлю.
– Я его не трогала… – шепнула я.
– Но я же слышал… – произнес Степа, почему-то тоже шепотом.
Я вытащила из-под рубахи ноги и спустила их на пол, косясь на потертый от таскания по корпусам училища футляр.
Один замок его был раскрыт и смотрел на меня своим разинутым ртом.
– Ты передвигал его? – медленно спросила я у Степы.
– Не-ет… Я вообще к нему не прикасался. Я думал, ты ночью играла. Между прочим, весьма романтично… Тихая ночь, луна и звуки гитары – такие тоскливые, что аж душу свело… Только спать очень мешали.
Я внимательно посмотрела на парня. Потом на приоткрытый футляр.
И вчерашняя щемящая тоска вновь пролилась в душу, разрывая радостное летнее утро.
…И звуки тоскливые-тоскливые…
– А где ноты? – вдруг спросила я.
– Какие ноты?..
Вот остолоп!
– Ну те, что дядя написал!
– Ноты?.. Так я их выбросил!
– Как выбросил?! – И я вдруг почувствовала, что потеряна очень важная нить к разгадке того, что мне следует исполнить.
– Ну как-как! – внезапно рассердился Степа. – Ты же сказала, что не будешь их играть! А мне-то они зачем?.. Наоборот, после этого некоторое время было спокойно…
– Когда выбросил? – уныло спросила я.
– Вчера еще к бачку отнес. После вашего свадебного шествия, – последние слова Степа произнес довольно едко.
Неожиданно я разозлилась.
– Дурак!
– Сама дура! – не остался в долгу Степа.
Не сказав больше ни слова, я схватила с кровати одеяло и накинула его Степе на голову, а сама стала быстро натягивать джинсы и майку.
