Линейцы

Заурбек слушал, счастливо приоткрыв рот: такого им в институте не преподавали. Это была живая, чистая, незамутнённая история, в которую можно было не просто окунуться с головой, но жить, дышать, созидая её же каждый миг…

Меж тем с дозора вернулась Татьяна. На немой вопрос деда она неопределённо пожала плечами, обстоятельно доложив:

– Никого нет, я до Линии ходила, по той стороне шесть абреков насчитала. В кустах сидят, а через реку не пойдут. В горах гремело, видать, дождь был, вода поднялась. С нашей стороны хищников не слыхать. Кони тихие, вороной не бузит, а уж он-от чужаков за версту чует. В ауле песни поют, стреляют чутка – видать, похороны.

– Ну, так на то он и аул, – привычно покивал старый казак. – Ты б поспала-от, болезная… Ночью хлопцы смену держать станут.

– Эти двое? Тогда я точно не усну.

– Болезная?! – на серьёзных щах, мгновенно вскинулся Барлога. – Здесь болеть нельзя! Как подпоручик и старший по званию приказываю вам немедленно прилечь, выпив чего-нибудь горячего с малиной. Заур, у тебя противовирусное есть? Хотя кого я спрашиваю, на тебе самом вирусов, как на собаке Зулейке! Значит так, Татьяна Бескровная, утром вы возвращаетесь в лагерь и без справки от врача, или лекаря, или коновала из больницы или госпиталя, или ветеринарки сюда ни ногой!

– Болезная – так энто значит «любимая, родная». Болею за тебя, волнуюсь, стало быть, – не оборачиваясь, через плечо бросила казачка. – Совсем ты-от человеческого языка не знаешь, не русский, что ль?

Все трое покосились на покрасневшего студента и вернулись к своим делам. Чувствуя себя полным идиотом, Вася ещё побушевал минуты две-три, изображая чрезмерно заботливого отца-командира, но быстро притух. В конце концов, он прекрасно отдавал себе отчёт, кто тут на самом деле главный и чего стоит каждый из них на передовой.

– Просто хотел немножечко понравиться, – вслух бормотал он себе под нос, в позе лермонтовского Печорина встав у входа в пещеру и любуясь звёздами над головой.

На Кавказе они невероятно яркие, разноцветные, пульсирующие, как на картинах Ван Гога, и благодаря высоте гор кажутся удивительно близкими. Так что если, к примеру, падает звезда, то спешишь не загадать желание, а сразу подставить ладонь…

– Ты чего всколготился-то, офицерик? – бесшумно подошёл дед Ерошка, и в голосе его не было ни укора, ни насмешки. – Из-за Таньки моей? Так-от плюнь, да и забудь! Твоё дело службу справить, ты думай, как бы нам ту Линию подвинуть!

– Дедуль, вот оно мне… как бы поделикатнее выразиться… матом нельзя?

– Нельзя, в секрете стоим, а на речь-то матерную всяка нечиста сила, знаешь, как падка?

– Ши-кар-дос… – У Василия реально пухла голова от всех этих местных закидонов.

– Энто чё значит-то? Поди, богохульствие какое? – заинтересовался старик, мысленно перекатывая новое словно на языке, как горошину. Потом коротко рассмеялся: – Тока долго не стой. Тут, бывалоча, по ночи демоны горные низко летают. Коли взглядом с человеком встретятся, так того-от прям на месте и разорвёт!

И хотя студент двадцать первого века был готов до хрипоты дискутировать с пожилым пластуном века девятнадцатого на тему мифов и заблуждений, но что-то в глубине души подсказывало ему: этот теологический спор не выиграть. Речь о каких-то неполных трёх столетиях, а задумайтесь, насколько катастрофично и безоглядно изменился окружающий мир!

Люди ещё разговаривали на одном языке, относительно понимая друг друга, но между ними уже не могло быть безоглядного доверия. Одни ни за что бы не приняли всерьёз суеверия и колдовство, а другие отвергли бы технический прогресс, как, по сути, ту же самую необъяснимую магию. Объединяла их одна лишь родина, но так ли это мало?

– Однако на боковую пора. Ты бы сабельку-то оставил, гремит почём зря. И вона, ружьишко возьми. Стрелять-то, умеешь?

Барлога уже открыл было рот для достойной отповеди, поскольку отлично стрелял из пневматической винтовки в тире, но вовремя опомнился. Дульнозарядное черкесское ружьё в меховом чехле, с витиеватым кремнёвым замком, стальным шариком вместо спускового крючка и тонким декорированным прикладом было для него в новинку, и, пожалуй, стоило бы спросить у профессионала, каким образом эта допотопная штуковина работает.

Ну, прицелиться через ствол и пальнуть дело нехитрое, а перезаряжать-то как? Сколько пороха сыпать? Где его брать? А пыж надо? Хм, и пулю туда сразу потом? А поверх пули ещё один пыж надо? Но его утрамбовывать полагается, и чем же? А-а, тут под стволом шомпол есть! Не так? То есть тогда как, солдатам и офицерам приходилось «скусывать» пулю, а у казаков и горцев под это дело газыри есть? А газырь по-кавказски – это «готовый», в смысле готовый патрон. Тогда ещё один вопросик, если вдруг…

В общем, короткая инструкция затянулась на час обстоятельной тренировки, после чего уже обученный и уверенный в себе студент-историк честно встал на пост часового. Ну как встал? Казачьи секреты и так сами по себе места достаточно скрытные, поэтому стоять рядом навытяжку или маршировать три шага вперёд – три назад с ружьём на плече тут явно не требовалось.

Барлогу посадили в кусты, на прохладный камушек, накрытый куском овчины, чтоб не застудить невзначай одно мужское место – а то потом бегай в туалет каждый час. А ближе к трём ночи его должен был сменить господин Кочесоков, которому стоять на страже аж до рассвета. В общем, схема несложная. Как парни умудрились и её завалить, ума не приложу, честное слово…

Сначала Василий бдительнейшим образом стерёг вход в пещеру, переложив ружьё себе на колени, побратски поглаживая приклад. Это успокаивало и вселяло уверенность в том, что он храбро даст отпор любому коварному врагу, что уже «ползёт на берег, точит свой кинжал!». Стихи Михаила Юрьевича он любил и знал наизусть. Не все, разумеется – весь двухтомник, думаю, и сам Лермонтов не смог бы воспроизвести по памяти, – но тем не менее…

Уже к середине второго часа своей смены Вася начал скучать. Ничего не происходило. Всё так же шумел лес, скрипели ветви, посвистывал ветер, время от времени раздавался отдалённый треск сучьев, то ли сломанных кем-то, то ли просто упавших наземь от старости.

Шуршанием проявляли себя лесные зверюшки, мыши или белки, падали шишки с высоких изогнутых сосен; где-то ходили и более серьёзные звери – на Кавказе водятся кабаны, олени, медведи, волки. Конечно, одним выстрелом всю стаю не отпугнёшь, но если завалить вожака, то возможно, остальные не рискнут нападать. Как чисто городской житель, Барлога ровным счётом ничего не знал ни об охоте, ни о повадках зверей, но зато парню с живой фантазией скучно не бывает. Тем более что на тропинке появилась человеческая фигура…

«Стой, кто идёт!» – едва не сорвалось с губ новоиспечённого подпоручика, но каким-то наитием он сумел удержать язык за зубами.

Во-первых, фигура была явно женская, даже девичья, стройная, с чётко выраженной талией. Во-вторых, очень странно одетая. Правильнее сказать, неодетая, потому что на ней был лишь один халатик из тончайшего полотна, практически прозрачный и не скрывающий ни одной линии тела, словно на конкурсе мокрых маек. И еще незнакомка очень плавно двигалась, будто бы не касаясь босыми ножками земли. Всё это не то чтобы пугало, но несколько настораживало.

– Гражданочка-а!

Девушка остановилась у входа в пещеру, словно бы не веря собственным ушам.

– Гражданочка, – как можно тише и вежливее повторил Барлога, – вам туда нельзя, там всё занято. Там наши спят. А этот… дедушка… он в плане морали очень строг. Не надо туда ходить.

– Я всего лишь хотела согреться…

– Вы откуда взялись-то?

– Убежала из аула, мне там плохо. Там все злые и жадные, куском чурека не поделятся.

Василий даже осознавал, что уже разговаривает с незнакомкой едва ли не нос к носу. Она была очень бледна, губы алые, глаза большие и глубокие, волосы чёрные, распущенные по плечам, черты лица приятные и правильные, на вид лет восемнадцать-девятнадцать.

– Увы, мне тоже поделиться нечем.

– Нет, тебе есть чем…

Красавица улыбнулась, открывая длинные белоснежные клыки, и так резко шагнула вперёд, что Вася даже отступить не успел. Когда тонкие пальцы с чисто мужской силой сжали его за шею, он вообще со страху выпустил ружье, которое упало между ними гранёным стволом в серебряной насечке прямо на босые ножки этой…

– Да что с тобой не так? – просипел студент-второкурсник, глядя, как девушка с визгом прыгает на месте, пытаясь дуть на жуткие ожоги от пальцев обеих ступней до колен.

Она ещё успела прокричать что-то явно злое на прощанье и исчезла в ночи быстрее тающего тумана…

– Кто там был? – из пещеры высунулись дула двух пистолетов, а потом показалась и голова деда Ерошки. – Почто шумишь-то, офицерик? Взбулгачил всех…

Василий быстро опомнился, поднял ружьё и доложил ситуацию. К его удивлению, старый казак лишь рукой махнул, вновь отправляясь спать. Типа, всяческие объяснения, что да как, вполне себе потерпят и до утра. Всё остальное понимай как хочешь.

Студент-историк-подпоручик вернулся на своё место, то есть на камушек в кусты. Сердце его бешено колотилось о рёбра: раньше ему не доводилось сталкиваться с такими вот девушками-вампирами-оборотнями ни по учёбе, ни в личной жизни. Есть люди, вроде бы не предвзятые, добродушные и доверчивые, лёгкие на подъём, приятные в общении, но тем не менее совершенно не сочетающиеся с какой-нибудь простенькой мистикой. Это их не то чтобы пугает, а скорее ставит в тупик. Помните поговорку «уставился, как сельский лузер на очередное обновление сайта РЖД»? Вот примерно это же произошло сегодня с нашим Васей.

– Такая вся из себя красотка, а зубья как у матёрого алабая, – вслух бормотал он, не в силах не улыбаться самому себе. – Но я не испугался, поближе подпустил и как дам прикладом в солнечное сплетение! Неудивительно, что эта подозрительная морковка слиняла отсюда и до Приэльбрусья, как Шумахер на всех четырёх! Я герой?!. А-у-ааа…

Честное слово, зевнул он всего один раз. И вырубился тут же, в смысле уснул, где сидел, не меня позы бдительного часового. В каковом положении и застал его вышедший из пещеры полусонный Заурбек. Господина-первокурсника столь же безжалостно подняли, но, как водится, разбудить забыли. Поэтому, идя на смену другу чисто на автомате, он просто уселся рядом с ним спина к спине, пригрелся и мгновенно заснул ещё крепче. Два так называемых кунака, калужанин и владикавказец, счастливо продрыхли вплоть до самого рассвета, поскольку охрану оставшуюся часть ночи нёс всё тот же дед Ерошка. С одной стороны, ему не привыкать, однако с другой…

Сны молодых линейцев были сладкими, а вот утро началось с матюгов и подзатыльников. Это была первоначальная, так называемая «лайт-версия», зато потом, как признались ребята, их гоняли настоящей нагайкой, по-взрослому и без сантиментов:

– Ах вы, дурноеды конопляные! Я вам баштовку[24] баш на баш, одну на двоих выдам! Я-от вас, неслухов пустозвоннных, научу, как на посту кемарить! Вы у меня щас широкопытом[25] со службы полетитя-я! Отселя и к птичке потатуйке[26] сопливым носом в зад!

Студенты Балога и Кочесоков в свою очередь тоже громко, хоть и однообразно, орали, потому что нагайка в умелых руках – вещь нестерпимая, а лупил ею старый казак от всей широты души, наотмашь и без малейшего оттенка сострадания. Экзекуция была недолгой, но запоминающейся.

– Дедуль, снедать бы пора, – высунувшись из пещеры, негромко позвала Татьяна.

– Ща-а, внученька, кой-кого уму-разуму поучу…

– Да будет с них, идите ж перекусить, покуда горячее!

Вообще-то ребята горячих звездюлей уже получили, но против перекусить всё равно возражений не имели. И пусть болело теперь всё, на чём сидят, однако кусок сухого хлеба с ломтиком поджаренной солонины казался лучшим завтраком на свете.

– А есть, кстати, и стоя можно, – набив полный рот, пробурчал Василий.

– Вах, какой мудрый слова сказал, э-э?! – поддержал Заурбек, также старательно работая челюстями.

– Опосля ещё по рюмочке примем, коли пошлёт Господь во здравие, а не пьянки ради, да и на службишку, – заключил дед Ерошка, и все согласно кивнули.

Если вспоминать русскую литературу, то можно отметить, что в солдатской среде ошибку могли простить один раз (ну, плохо объяснили новобранцу), два раза (если не понял, с кем не бывает), но уж «третья вина завсегда виновата!» – стало быть, получи шомполами по спине или прикладом по загривку. Бьют же не ради самого битья, а для науки!

Казаки обычно с подобными расчётами на раз-два-три не заморачивались – в пограничье одного-единственного случая разгильдяйства могло хватить, чтоб абреки ночным набегом вырезали и спалили всю станицу, – поэтому в рог давали сразу. Но и никаких претензий после наказания уже быть не могло: пожали друг дружке руки, обнялись по-братски, похристосовались и пластунским шагом в секрет, в горы, хищников на узких тропинках выцеливать. Ружьишко есть, пороху хватает, кинжал да шашка на поясе – отчего ж не жить как-нибудь?

– Какие у нас планы на сегодня? – деловито поинтересовался Василий, быстрее всех покончив со своим пайком и тоскливо понимая, что больше не дадут и делиться никто не намерен.

– А как и всегда, дозором вдоль Линии пойдёте, – ответил дед Ерошка, не спеша разливая на четыре одинаковых глиняных стопочки. – Чихирь энто. В речке вода плохая, как в горах дожди или ветер какой, так ажно бурая от грязи. Винцо-то слабенькое, в самый раз.

Выпили все, включая Татьяну. Алкоголя в напитке, действительно, было чисто символическое количество, так, кисленький розовый компотик, хорошо если на градус-два крепче того же кефира.

– Танюха, внученька, ты от кого до себя возьмёшь?

Молодые люди приободрились, втянули животы и расправили плечи, глаза каждого горели желанием отправиться за красавицей-казачкой хоть к чёрту в пекло!

– Дедуль, так они оба малохольные. Я что ж сама-то не справляюсь, чё ли?

Лица ребят вытянулись, словно сдувшиеся воздушные шарики, похоже, так бесцеремонно их давно не обламывали в лучших чувствах.

– Так-то оно так, всё верно, – покачал головой старый пластун. – Однако ж хоть чему-то учить их надобно. Я от татарина мирного с собой возьму, а уж ты давай, сотвори такую милость, офицерика на ум-разум наставь.

– А коли прибьют его?

– Кто?

– Ох, да хоть и я сама! – прорычала Бескровная, кокетливо поправляя папаху. – Вдруг и шибану чем, под горячую руку…

– Ну, а нам-то что за печаль – горцы прибьют, али ты прибьёшь.?! Обыкновенное дело, промежду прочим. Похороним и всё. Поди, война и без них как-никак закончится.

– Шикардос…

Два студента-историка краснели, бледнели, икали, ловили воздух ртом и хватались то за голову, то за сердце поочерёдно или хаотично. Конечно, приключения приключениями, но как-то вопрос жизни и смерти они всерьёз не рассматривали. Да и кто вообще об том задумывался в двадцать с чем-то лет?

Попаданцы обычно этим не страдают. Как наличием головного мозга, образованием, логикой и умением всем этим пользоваться. Это раньше Жюль Верн или Марк Твен с гордостью писали о простых инженерах, попавших в очень непростые обстоятельства и сумевших из ничего создать налаженный быт на таинственном острове, а кое-где даже заводов и фабрик понастроить в мрачном Средневековье. Сейчас двое наших современников были беспомощнее котят, брошенных в жестокие реалии российских войн девятнадцатого века…

– Так пошли, что ль, хлопцы?

– А разве не надо оставить кого-нибудь присмотреть за лошадьми?

– К энтим лошадкам никто окромя нас не подойдёт, а подойдёт, так пожалеет.

– А-а… Ну, тогда мы в принципе готовы.

Вася и Заур попрощались друг с другом тоскливыми взглядами. На каждом висело два ружья, полный набор холодного оружия, в заплечном мешке запас пороха, пуль и пыжей, плюс сухари, вода и соль. То есть даже тяжелее, чем рюкзак у современного пятиклассника.

Но старый казак пояснил, что в горах случиться может всякое, поэтому уходя на час, бери с собой припасу на день. Не скажу, что хоть как-то это обрадовало парней, однако вариантов улизнуть с Линии не было – с дезертирами в армии Ермолова обращались соответственно историческому отрезку времени. Тем более с теми, за кого поручился сам генерал.

Выходили из секрета по одному, без спешки и суеты, направо-налево расходились быстрым шагом. Василий спешил догнать Татьяну, Заурбек покорно плёлся за дедом Ерошкой. Просчитать, кому из них придётся тяжелее, кто пан, а кто пропал, было совершенно невозможно, и это добавляло здорового драйва всем участникам.

А некие внеземные силы до недавнего времени даже не подозревали о существовании двух линейцев из будущего. Ануннаки в принципе не считали туземцев достойными существования, и уж тем более не собирались предоставлять им право самим распоряжаться своей планетой. Только было совершенно непонятно, почему это не устраивало людей…

Верховный отставил термокубок, позволяющий напитку поддерживать одну и ту же температуру от первого глотка до последнего. Золото было жизненно необходимо Нибиру для производства определённых деталей в межпланетных кораблях. Драгоценные камни тоже представляли основную ценность именно своими минеральными свойствами, а не примитивной огранкой для вульгарного украшения корон или колец. Для любого образованного ануннака подобное казалось чуждым, даже противоестественным. Их одежда была максимально функциональна, быт лаконичен, понимание искусства и красоты сведено к нулю, а практицизм возведён в культ.

Примерно то же самое касалось и их веры. Мардук Бесконечный был главным богом, чьё имя следовало периодически упоминать хотя бы из рамок приличия. Бог Энтиль Могучий во всём равен ему, но не столь почитаем. Имя бога Нергала с гордостью носил межзвёздный корабль, а в честь бессмертного Ану родители нарекли Чёрного Эну. И бвана искренне считал себя достойным продолжателем дела богов…

– Кто виноват?

– Никто, о великий!

– Наш черный абрек выведен из строя самкой аборигенов с примитивным дульнозарядным огнестрелом! На его ремонт уйдёт время – то есть самое дорогое, что есть в этом мире! Туземцы ушли безнаказанными, техники не знают, что делать – но виноватых нет?!

– О владыка…

– Вы испытываете моё терпение…

С последним глотком Эну отставил кубок. Несмотря на все передовые технологии, человеческая кровь всё равно остывала слишком быстро. Придётся пополнить запасы, но это несложно…

…Куда сложнее вести речь о разделившихся парах наших главных героев. Отдельный поход каждого из них был по-своему интересен: Василий, как помнится, пошёл с Татьяной, свернувшей вглубь леса, а Заурбек шёл дозором вдоль Линии под присмотром старого казака.

– Куда мы направляем стопы наши, о немногословная эльфийская принцесса, выросшая под сенью вековых сосен Средиземья? – едва дыша, но всё ещё на что-то надеясь, романтично хрипел господин Барлога, с трудом передвигая ноющие от вчерашней верховой езды ноги по узкой тропинке в гору. – От рун Элронда синие лучи при лунном свете тают безвозвратно, но ваших глаз неугасимый свет, способный посрамить блеск Аркенстона, гораздо выше всяческих поэм, придуманных людьми на склоне века…

– Ты с кем балакаешь-то, офицерик? – тихо переспросила молодая казачка, двигающаяся так легко и быстро, словно всё её тело было сплетено из ивовых и виноградных лоз.

– Вообще-то, как правило, девушки любят стиль Толкиена.

– А-а, так он, поди, сам собой из благородных?

– Ну да, профессор из Лондона, уважаемый человек, писатель, – поправляя два ружья на спине, пояснил подпоручик. – Так куда мы идём-то?

– В аул.

– В какой аул?

– Та в Мёртвый.

– Ку-хм… да?! – Вася не очень поверил собственным ушам. – В смысле там никто не живёт, что ли?

– Как сказать… Днём нет…

– Э-э?..

На более подробный и обстоятельный ответ рассчитывать не приходилось, да и не принципиально всё это. Через какие-то полчасика блужданий извилистыми горными тропками, по которым ходили разве что кабаны да волки, Бескровная вдруг замерла так резко, что Барлога, не удержавшись, врезался в её спину. И, разумеется, чисто случайно ткнулся губами в загорелую шейку под тяжёлой косой. Упс…

Потом был резкий всплеск боли в виске, мир перевернулся, и в себя студент второго курса пришёл уже ногами вверх, под густым ореховым кустом. Спросить, за что, он не рискнул – и правильно, можно было запросто словить добавки.

– Ладно, признаем ради компромисса, что я сам виноват, – неизвестно кому пожаловался Василий, пытаясь встать на четвереньки.

Татьяна по-прежнему стояла к нему спиной, но у плеча её уже замерло черкесское ружьё. У студента-историка хватило ума прикусить язык, молча подобрать упавшее оружие и, так же взведя курок, встать рядом в героической позе Соколиного Глаза.

– В кого стреляем, кто плохой?

– Не шуми зазря.

Девушка тихо повела взглядом в сторону, где на кромке скалы сидела птица. Сокол, коршун или кречет какой-нибудь – в орнитологии Барлога разбирался плохо, совсем никак, если уж честно. Сову от цапли отличил бы, но…

– От сколько сидит, а человека не боится.

– И что?

– Птица себя так не ведёт.

– А-а, понятно. Может, в неё камнем кинуть?

– Себе в башку кинь. Не промахнёшься?

Меж тем сокол, или кречет, или коршун, или как его там, вдруг вертикально взмыл вверх и только на высоте, где-то в зените, распахнул широкие крылья. Подпоручик проводил его взглядом, задрав голову, но палить не стал: кто их знает, может именно у этой породы так принято летать? Мало ли…

– Ружьишко-то опусти, не дострелишь.

– Да я и не собирался, хотя, между прочим, в тире всегда выбивал десять из десят… – Только сейчас Василий вдруг осознал, что перед ним открывается шикарный вид на небольшую долину меж гор, а там действительно тускло сверкали под солнцем плоские крыши кавказского аула. Аула Мёртвых.

Слабая, едва различимая тропа вела вторую группу по урезу Линии. И хоть последняя была, как помнится, ломаной, то есть состояла из прямых отрезков, соединяемых под тупым углом, подходы к ней были не везде. Обломки скал, густой непробиваемый кустарник, связанный шипастым плющом, проход по самому краю на цыпочках, плывущие под ногой камни, солнце, бьющее в глаза, – всё это неслабо развлекало по дороге.

Заурбек исчерпал свой интеллигентский запас ругательств минут за двадцать, а повторяться было не комильфо. Его снаряжение вряд ли было тяжелее, чем у товарища по институту, но длинные полы черкески, цепляясь за каждую колючку, путались под ногами при подъёме и спуске.

Дважды он чуть не навернулся, один раз хряпнулся прямо-таки очень хорошо, и если бы не папаха из бараньей шкуры, наверняка разбил бы голову о камень. А тут густая свалявшаяся шерсть спружинила, максимум, что будет – это шишка. Не сотрясение мозга, как говорится, и уже спасибо! Но всё равно больно-о…

– Без папахи-то в горах никак, – даже на минуточку не обернувшись, разглагольствовал старый казак. – В солнце не жарко, в стужу греет, бывалоча и шашкой секанут сверху, а папаха-то убережёт. Носи её не снимая! Потерять папаху – плохая примета, когда казак об землю папахой бьёт, значит, и умрёт на энтом месте, но не отступит, а коли кто тебе её с головы сшибанёт – так за таковое-то оскорбление-от смертным боем бьют! Уразумел, татарин?

– Дедушка, я черкес. Мне эти ваши казачьи прибамбасы с кружевными рюшечками абсолютно не интересны, понятно?

– Разумение имеем. А чё ж тебе интересно-то?

Молодой человек открыл было рот, собираясь пуститься в долгоиграющее перечисление, но задумался. Интересов по жизни у него было много. Заур любил книги, путешествия, разбирался в шашлыках и овечьем сыре, как все мальчишки Владикавказа немножечко знал бокс и борьбу, предполагал, что, возможно, умеет танцевать лезгинку, всерьёз интересовался историей и в будущем видел себя как минимум кандидатом наук. «Профессор Кочесоков З. И.» – так должно было быть написано золотыми буквами на дверях его личного кабинета.

Но всё это сейчас казалось неизмеримо далёким, а начинать карьеру в царской России с роли безродного, нищего кунака при расхлябанном русском офицере Васе – уж точно не самый быстрый путь к столичной кафедре.

– Вот и я тебе про то же толкую, – совершенно невероятным образом отвечая на невысказанные мысли бывшего студента, продолжил дед Ерошка. – Сперва-от в себе разобраться надо, понять нутром, кто ж ты есть. В горах одним умом велик не будешь, тут-от без храбрости никуды! А храбрость, она чаще рука об руку с глупостью ходит…

Заур хотел переспросить, что под этим подразумевается, но пластун неожиданно замер, приложив палец к губам. Студент послушно последовал его примеру, прислушался и уловил слабое механическое гудение. Это не было похоже на шмеля, стрекозу или какого-нибудь майского жука. А потом над соседней скалой, буквально в десяти шагах, в небе показалось странное существо. Господин Кочесоков едва не взвизгнул от шока, но удержал себя в руках.