– Всё будет хорошо, – сказал я. – У нас всё будет хорошо.
Вечером появился Ненастоящий дядя. И хорошо уже не было никогда.
* * *
– С вашим сыном случится что-то плохое, если вы не уйдёте, – сказал он.
Меня словно ударили в лицо.
Я сидел на лавке у бокового входа в больницу и смотрел на высокого человека, сквозь него. Сигарета застыла у моих губ, я чувствовал, как их касается фильтр. А ещё я чувствовал – ночь, её приближение. У этой ночи не было краёв.
– Что?
Ненастоящий дядя облизал тонкие губы: маленький острый язык сделал это по-змеиному проворно.
– Вы не должны видеть его, слышать его. Не знаю, как действует старуха (судьба, понял я без слов, или нечто похожее на представление человека о судьбе), но если ваши нити снова коснутся…
Он не договорил. Достал руки из карманов болоньевой куртки, посмотрел на них и снова спрятал.
Я пытался переварить услышанное. Хотел найти в нём другой смысл, не тот, что сейчас выжигал мои внутренности. Я хотел снова оказаться в палате, чтобы этой встречи не было, чтобы…
– Это неправда…
Он пожал плечами: как знаешь.
– Сколько… сколько времени мне нельзя его видеть?
– У этого нет предела. Если хочешь, чтобы с ним было всё в порядке, то никогда.
Я молчал, долго, может, несколько минут. Я думал о предсказаниях, которые Ненастоящий дядя сделал год назад. Все они сбылись, хотя я и не мог проверить последнее. «Все вопросы вы сможете задать в следующий раз». Если бы я не купил тогда карту, разговаривали бы мы сейчас? Увидел бы я его, спустившись покурить?
– Что именно произойдёт? Как? Когда?
– У этого нет даты и формы. Это вероятность, исключить которую можно лишь одним способом. Уйти и не касаться.
– Сколько времени у меня есть? Когда это начнётся?
– Это продолжается. Если бы мы встретились полгода назад, я бы посоветовал вам то же самое.
– Полгода… уже полгода я подвергаю Макса опасности?
Он кивнул.
– А интернет? Я могу следить за сыном… как он растёт, как становится мужчиной?
Ненастоящий дядя покачал головой.
Я впервые посмотрел на него не как на человека. А как на призрака… или уставшего дьявола, присевшего отдохнуть на скамейку. Я был готов обвинить его во всём – в удалённом желчном пузыре, который вытащили из меня через пятисантиметровый разрез, в дурных снах Макса… я видел в нём источник радиации, который отравляет всё вокруг…
– Кто ты? – спросил я.
Он закрыл глаза.
– Простой чудак, у которого есть для тебя ещё два предсказания.
Я встал. Я не хотел слушать, но знал, что не смогу уйти. Не от него.
– Мост, в будущем твою жену очень расстроит мост.
– Что это значит?
– Это значит смерть, которую не избежать.
– Это…
– Нет, – перебил он, не открывая глаз. – Это не касается твоего сына. И последнее: если хочешь увидеть нечто необычное, постарайся не уснуть сегодня до полуночи.
* * *
Я не сомкнул бы глаз даже без его последнего предсказания. Когда выключили свет и соседи – прооперированный и ожидающий операции – захрапели в унисон, я лежал на узкой койке и пялился во что-то чёрное и густое внутри себя. Шрамы болели и чесались, но недостаточно сильно, чтобы отвлечь от мрачных мыслей.
Уснул я только под утро.
Ничего необычного так и не произошло. Или нет? Быть может, бесформенная тьма, липнувшая к моим глазам, проникающая в меня едкими струйками, и была…
* * *
Через неделю меня выписали.
Я сидел у кроватки Макса и чувствовал себя бомбой, готовой взорваться в любую секунду. Было около пяти утра. Пять минут назад я перенёс сына в детскую, умудрившись не разбудить ни его, ни Марину. Если бы Макс проснулся, если бы посмотрел на меня – я бы не смог. Не в тот день.
Но Макс спал.
Я поцеловал его волосы, вышел из детской, прикрыл за собой дверь, достал из кошелька заранее подготовленную записку («я не вернусь»), оставил её на полке в коридоре, оделся, обулся и открыл входную дверь.
Я медленно спустился по лестнице. Я выкинул сотовый в мусорку у подъездной лавочки. Я поднял взгляд на окна девятого этажа, и всё расплылось.
Всю дорогу до вокзала я плакал.
Будь ты проклят, говорил я, растирая по щекам слёзы, будь ты проклят, Ненастоящий дядя.
А потом: спасибо тебе.
* * *
После этого ничего уже не было, ничего, что имело бы хоть какое-то подобие смысла.
Молния его предсказания расщепила меня, распёрла изнутри. И я остался стоять на месте – мёртвый, пустой. А люди с бензопилами не спешили.
