В тот день мы направились в крепость.
Когда родился Макс, мы перебрались в новую квартиру, от которой до форта было рукой подать. Макс любил играть под «звездой» («пап, а когда дядя будет говорить?»; дядей был Юрий «Голос Войны» Левитан), у танков и пушек, в руинах казарм.
В кафе «Цитадель» мы перекусили сосисками в тесте, запили яблочным соком и покатили к Холмским воротам. Перебравшись по мосту на Волынское укрепление, мы остановились.
– Я пугался ночью, – сказал Макс, глядя на идущую вдоль реки тропку, – не хотел туда ходить…
– Куда? – спросил я. Дорожка петляла в зелени и почти сразу исчезала в тени деревьев и кустарников. – Туда, где темно?
– Да.
– Ты был в крепости ночью? Во сне?
– Да.
И не понять: Макс просто соглашается (использует чужие подсказки, чтобы не отвечать) или вправду побывал здесь в сновидении?
– Что тебя испугало?
– Там монстр. Не хочу туда идти.
Мне стало немного не по себе. В отличие от взрослых, дети не говорят о монстрах только потому, что им нравится это слово. Как бы наивно и нелепо ни звучали страхи ребёнка, не стоит всецело валить их на впечатлительность и фантазию.
Я взял Макса за руку. Тёплая маленькая ладонь, мой маленький человечек. Мой сын.
– И не надо. Но давай проучим монстра. Кинем ему в логово гранату?
– Ага! Давай!
Я достал из кармана невидимую гранату, сорвал чеку и протянул сыну.
– Кидай.
Макс отпустил руль самоката, взял гранату и швырнул.
– Ба-а-абах! – Я победно вскинул руки. – Ура! Монстр повержен!
– Да, – кивнул сын, снова делаясь серьёзным. – Придут другие монстры, хорошие, и будут есть плохого по кусочкам вилками. И в воду кусочки кинут.
Я улыбнулся. Если бы всё было так просто.
– Там страшный дом, – сказал Макс, по-прежнему глядя на идущую от моста тропку.
– Страшный дом? – удивился я.
– Да.
– Ты его тоже видел во сне?
– Нет.
– А с кем?
– С мамой.
– И где этот страшный дом?
– Там…
– Ну так пошли, поищем. С монстром мы разобрались, давай и Страшный дом гранатами обкидаем.
– Давай, – кивнул Макс, обстоятельно и задумчиво, как взрослый, настраивающийся на ответственное задание.
Страшный дом. Ещё один отменный образ. В течение года, до того как всё изменилось, я собирался сочинить рассказ с названием «Страшный дом», а потом… я забросил писательство, вплоть до вчерашнего дня, когда взял эту тетрадь, чтобы поведать межстраничной пустоте историю своей жизни.
Мы двинули на восток. Справа высилась роща, слева, за высокой крапивой и лесной малиной, скатывался вниз берег Мухавца. В болотных лужицах пересохшей реки лежали сломанные сухие стволы. Отсюда был виден штык-обелиск и монумент цитадели. В лезвиях солнечного света, под углом вбитых в тропу, резвилась мошкара.
Мимо медленно, с ворчанием проползла серая легковушка, пришлось уступить дорогу. Я ступал за Максом, неся самокаты в руках – так было проще, по бугристой земле и траве двухколёсные катили тяжело. В зарослях показались чахлые огородики, мы прошли мимо старого канализационного колодца и не менее старого дерева, искалеченного, возможно, ещё во время войны.
Поворот вывел на двухэтажное здание: бывший госпитальный корпус. Дом полностью уцелел, теперь в нём, согласно вывескам и табличкам, размещались кафе и общество охотников и рыболовов, члены которого, видимо, питались в этом самом кафе.
– Это Страшный дом? – спросил я.
– Нет, – ответил Макс.
– Где же он прячется…
За казармой стояло несколько гаражей-автомастерских и одноэтажных домиков послевоенной постройки. Польскую часовню-каплицу с чьей-то лёгкой руки переделали в котельную.
Тропинка расщепилась: один её рукав уводил в сторону трассы, другой, похоже, мог вернуть нас в район «звезды» центрального входа. Я выбрал дорогу к «звезде».
Мы миновали вышку сотовой связи и метров через пятьдесят увидели строение из кирпича и бетона. Пороховой погреб двухвековой закваски, обустроенный в поросшем травой валу укрепления и укреплённый бетонным сквозняком. Из насыпи выглядывали два арочных входа.
– Это он? Страшный дом?
– Хм… да, – неуверенно сказал Макс.
– Давай посмотрим.
Я ступил в маленький зал, в который вели оба бетонных входа. Пол был усеян кирпичным боем, пустыми бутылками, пакетами от чипсов и гниющими объедками. Пахло здесь отвратно.
– Воняет говном, – улыбнулся Макс.
– Это плохое слово. На людях его не говори. Но тут ты прав – воняет ужасно.
– Это дяди бомжи накакали?
– И бомжи, и алкаши.