– Ну, что скажешь? – обратился Джек к Алану.
– Или я чего-то не понимаю, или ты оказался прав. Похоже, киллер использовал именно это место. Если, конечно, тут не кроется дезинформация, чтобы пустить нас по ложному следу. Ты заметил, что характерные следы оставлены практически на всех этажах? Это что – восемь киллеров? Один основной и семеро запасных? Но это же полный идиотизм!
– Идиотизм, это когда убийца оставляет всего один след, но по которому его можно без труда вычислить, – бросил ответную реплику Джек. – А тут работал профессионал высшего класса. И работал совершенно один. Даже не один, а одна.
– Женщина?! – не поверил своим ушам Алан. – Но, откуда ты взял?
– Мой дорогой друг, – изрек Джек, – позволь тебе заметить, что женские следы, в некотором роде, отличаются от мужских, как размером шага, так и размером ноги. Здесь мы видим отпечаток военного ботинка не больше тридцать девятого размера. Ботинок десантный, нового образца, с дополнительным уплотнением, а стало быть, ножка у нашей дамы не превышает тридцать седьмой размер. Теперь смотри: каблук виден довольно таки отчетливо, не размазан, а значит вполне можно предположить, что поступь была легкой и, я бы даже сказал: воздушной; вот, например, как этот след, где каблук вообще отсутствует, а виден только отпечаток носка. Убедился?
– Угу, – буркнул Алан, явно раздосадованный тем, что патрон учит его, как какого-нибудь школьника. Но больше всего он злился на себя. Почему у него не получается так же легко находить ответы на, казалось бы, такие трудные вопросы, как это делает Джек Коуфман?
– Теперь в таком же ключе проанализируем остальные этажи.
Они вновь оказались на верхнем этаже.
– Какими можешь поделиться выводами? – спросил капитан.
– Да что тут говорить, патрон! Ты как всегда оказался прав. Следы абсолютно идентичные. Все их оставил один человек. Но откуда, все-таки, был произведен выстрел? Неужели ты и это знаешь?
– Начнем с того, что я далеко не всегда оказываюсь прав. Поэтому не надо лепить из меня культ личности. А насчет того, откуда стреляли, так это проще пареной репы. Давай-ка спустимся на четвертый этаж.
После того как они оказались на вышеозначенном этаже, Джек еще раз внимательно осмотрел место возможной дислокации киллера.
– Да, именно отсюда она и стреляла в Лесли Донахью, – утвердительно бросил он.
– И из чего же сие видно? – недоверчиво прищурил один глаз Алан.
– Из фактов, уважаемый лейтенант. Смотри сюда. Здесь, как и везде, один и тот же подчерк. Кто-то лежал, потом поднялся и спокойно себе удалился. Всё как и на остальных этажах, тютелька в тютельку. Но есть малюсенькое отличие. Здесь, как это не прискорбно, наша красавица допустила оплошность. А прискорбно потому, что эта крошка буквально обворожила меня своими киллерскими способностями, и вот разочаровывает такой нелепой ошибкой.
– Интересно, какой самой? – вошел в азарт Алан. Ему сейчас было крайне любопытно, что же такое опять от него ускользнуло. Настолько любопытно, что он попросил Джека дать ему десять минут, чтобы попытаться самому решить этот ребус. – Нет, сдаюсь, – поднялся он с колен, на которых вместо десяти минут проползал целых пятнадцать. – Давай, объясняй неучу.
– Что ж, все очень просто, – ответил Джек. – Настолько просто, что немудрено и запутаться. Начнем с того, что первые два этажа отпали сразу. Через их окна цель просто невозможно было увидеть. Слишком низко. Мешают заборы, деревья, и все такое прочее. Девчонка явно перестаралась. И это еще одно разочарование с моей стороны. А теперь по существу. Как видишь, слой пыли здесь довольно конкретный. Практически везде. И оставить какой-либо след, проще простого. Итак, она лежит, выжидает. Появляется цель. Прицеливается, нажимает на курок, бац, и Лесли Донахью отправляется на небеса. Впрочем, это я, конечно, расфантазировался. Какие, простите, небеса! К Дьяволу. В его ласковые объятия. Но это уже проблема Коки.
– Кого? – не понял Алан.
– В своем кругу Лесли был известен под кличкой Кока, за торговлю наркотиками еще в юные годы. Так вот, дело сделано, и наша подопечная удаляется. Однако удаляется, оставив дополнительный след. След, который может оставить снайперская винтовка только после выстрела.
– Конечно же! – воскликнул Алан. – Гильза! Ты нашел ее!
– Нет, гильзу, естественно, я не нашел. Девчонка об этом позаботилась. Но я нашел след, который эта гильза оставила. Вон там, в углу. Траектория выброса гильзы как раз соответствует нашим выводам.
– Хорошо, – покачал головой Алан, – но как же быть с расстоянием? Дистанция-то для поражения цели слишком велика. Или у нее было какое-то особенное оружие?
– Ты попал в самую точку, – не замедлил с ответом Джек. – «Премьер».
– Прости, не понял.
– Снайперская винтовка, сделанная по индивидуальному заказу. Учитывается всё, даже идентификация указательного пальца на спусковом курке.
– А это еще зачем?
– Мало ли, – пожал плечами Джек. – Например, если мы найдем эту винтовку и захотим, естественно, сделать баллистическую экспертизу. И вот ты, допустим, берешь эту игрушку, прицеливаешься, нажимаешь на курок, и…
– Что?
– Она взрывается у тебя прямо в руках. Разлетается на мелкие кусочки, уничтожает, практически, всю лабораторию, а главное, ликвидирует себя как единственную улику, а вместе с этим и всю доказательную базу. Удовлетворяет тебя такой ответ?
– Нет уж, спасибо, – отмахнулся Алан. – Вместе с кусками от винтовки и самому по кусочкам парить над взрывной волной – такая перспектива меня не устраивает. Когда найдем эту эксклюзивную стрелялку, будешь сам над ней колдовать, а я, в это время, подожду результат где-нибудь в кафе, за кружкой пива, в нескольких кварталах от лаборатории.
– Ладно, старик, – усмехнулся Джек, – договорились. Я провожу экспертизу, а ты пьешь пиво в баре «Квазимодо». И тогда посмотрим, кому из нас больше повезет.
– Э нет, дружище, – улыбнулся в ответ Алан. – Пить пиво в «Квазимодо», это все равно, что принимать цианистый калий. Разница лишь в том, что от цианида умираешь сразу, а от этого пива еще какое-то время мучаешься.
Оба рассмеялись, но тут Джек поднял руку.
– Всё, пошутили, и хватит. Продолжим.
– Ну, хорошо, – посерьезнел Алан. – А какие у тебя, все-таки, соображения насчет дальности полета пули?
– Один мой знакомый как-то рассказывал мне о возможности практического применения в снайперском оружии некоего устройства. Не могу точно озвучить название, но что-то турбодуховое. Сжатый воздух в тандеме с минитурбинным устройством. Он конкретно коснулся технических характеристик, но к тому моменту мы уже основательно заправились, ведь мы, как-никак, находились в ресторане, и потому я почти ничего не запомнил. Помню, только, что он не исключал и другие эффективные возможности увеличения дальнострельности. То бишь, есть варианты.
– Да, интересно посмотреть на эту винтовочку! Очень аккуратно, конечно, – вспомнил Алан об идентификации пальца и возможных, в результате, последствиях.
– Еще бы не интересно! – подтвердил Джек. – Особенно, если, как мне кажется, эта девчонка и ее игрушка попадаются на моем пути не впервые. Помнишь, полгода назад, убийство сенатора Маквэла?
– Отлично помню! – моментально отреагировал Алан. – Но ведь этим делом занимались не мы. Откуда ты взял, что это наша подопечная?
– Я тогда попробовал провести нелегальное расследование; так сказать, частным порядком. Меня очень заинтересовало не само убийство, а его способ. Согласись, застрелить клиента, спускающегося на парашюте, далеко не каждому киллеру под силу. К тому же, не ранить, а убить единственным выстрелом. Плюс то, что никто даже понятия не имел, откуда мог произвестись выстрел. Я просил комиссара дать это дело мне, но он посчитал, что расследование исчезновения банкира, которым мы тогда занимались, и который, как оказалось впоследствии, просто укатал со своей любовницей, намного важнее.
– И ты раскопал что-нибудь?
– Почти ничего. У меня ведь не было никакого доступа к материалам дела. Единственное, что я вычислил, так это откуда был произведен выстрел.
– И откуда же? – весь обратился в слух Алан.
– Ты не поверишь. Из дупла тысячелетнего дуба, который влачит еще свое жалкое существование в парке аттракционов.
– Вот здорово! Какие же там следы оставила наша девочка? А кстати, почему девочка? – задался вопросом лейтенант. – Может мы имеем дело с какой-нибудь старой каргой, способной не только полдня, рассыпая по дороге старческий песок, взбираться по этажам, оставляя липовые следы, но и вскарабкаться в дупло, кряхтя и охая. И единственные неоспоримые способности старушки, с которыми не поспоришь, так это твердая рука и зоркий глаз.
– Интересная версия, – изрек Джек. – Но только не в этом случае.
– Ах, да! – вспомнил Алан. – Легкость поступи!
– И еще спортивный мотоцикл, – добавил Джек. – Следы от его протекторов я обнаружил возле дуба. Аналогичные следы присутствуют сейчас внизу, у входа. Ну и что б поставить точку в этом вопросе, и там и здесь ботинки того же образца и того же размера.
Определив, таким образом, главные моменты, сыщики продолжили осмотр места дислокации киллера.
Оставим их на время и возвратимся обратно к особняку Лесли Донахью, где, как и следовало ожидать, происходили события, вполне достойные внимания. Остин Фишборт, получив полномочия от капитана Коуфмана на опрос свидетелей, взялся за дело с особым вдохновением. Еще бы! Это было первое самостоятельное задание для юного детектива. Да еще в таком резонансном убийстве!
Оценив ситуацию, сержант выбрал первую жертву. Ею оказалась Катрин, одна из служанок. Налетев на нее, словно ястреб, Остин тут же взял быка за рога. Впрочем, здесь вынужден извиниться, потому как сравнение не совсем корректное. Да и Фишборт, как только напоролся на огромные карие глаза, вмиг забыл и вопрос, который хотел задать, и, собственно, где он вообще находится. Однако отдадим ему должное, в ступоре он пребывал недолго, каких-то пару секунд. Оправившись от смущения, Остин галантно предложил девушке прогуляться вдоль ручья, протекающего как раз рядом. Катрин любезно согласилась, и они провели наедине целых две минуты, пока молодой человек не узнал, что некий Норберт Хайденрайх, в действительности управляющий особняком, не дает бедной девушке покоя, постоянно навязывая ей свое общество и приставая с непристойными предложениями. В груди у Остина вспыхнул вулкан негодования; а заодно он вспомнил, какое задание ему дал Джек Коуфман. Пообещав Катрин, что мерзкий старикашка оставит ее в покое, юноша бросился искать этого, так называемого управляющего. Цель была конкретной: устроить допрос с пристрастием, и по ходу дела так припугнуть извращенца, чтобы после этого тот боялся лишний раз взглянуть не только на саму девушку, но и в ее сторону.
Казус не заставил себя долго ждать. Извращенец-старикашка оказался крепким тридцатилетним атлетом, с наглой физиономией и тупым отсутствующим взглядом. Он криво ухмыльнулся, когда Остин, задав ему несколько несущественных вопросов, набрался смелости и шепнул ему на ухо, что, дескать, если он еще хоть раз либо словом, либо взглядом обидит Катрин, то будет иметь дело непосредственно с ним. А это значит, что он рискует быть, как минимум, кастрированным.
Норберт Хайденрайх очевидно впервые в жизни столкнулся с человеком, посмевшим в такой открытой форме угрожать ему столь незавидными перспективами. Достойный потомок неандертальцев генетически был запрограммирован на то, что есть хозяева, которым необходимо беспрекословно подчиняться, и все остальные, жалкие ничтожные личности, которые лишь путаются под ногами и мешают жить, а потому их следует просто убирать с дороги, любым способом.
Остин Фишборт, в свою очередь, впервые в жизни попал в подобную ситуацию.
Впервые в жизни, он, защищая честь дамы, выразил открытый протест. Да и честь дамы, как таковую, он защищал тоже впервые. По существу Остин вызвал неандертальца на поединок. И тот принял вызов не раздумывая. Норберт схватил юношу за пояс, поднял над собой, и швырнул на землю. А для убедительности пнул противника ногой по ребрам. Решив, что с мальчишки достаточно, Хайденрайх символически сплюнул и побрел к особняку, где собралась уже значительная толпа зрителей. Однако управляющий не учел один нюанс. Остин действительно не попадал еще в такую передрягу, а потому и счет поражений пока еще был не открыт. А раз так, то и страх быть побитым отсутствовал совсем. Ну, или почти совсем. Этот страх просто не знал, в какой момент нужно проявлять себя, и счел за лучшее пока что спрятаться и не показываться, до поры до времени. Но все это ерунда, по сравнению с характером юноши, доставшийся ему от деда. А характер у сэра Рональда Фишборта был еще тот.
Остин вскочил и ринулся на врага. Подбежал, и со всей силы, на какую только был способен в данный момент, зарядил Норберту прямо в пах; разумеется, с помощью ноги. Последний взвыл от боли и повалился на траву, катаясь и завывая, словно футболист, выпрашивающий у судьи пенальти. Не прошло и нескольких мгновений, как неандерталец уже стоял во весь свой двухметровый рост, с налитыми кровью глазами и раздувающимися ноздрями. Ну, вылитый бык перед матадором! Единственное, чего не доставало, так это рогов. Но это, как известно, дело наживное.
Норберт бросился на юношу. Откуда ни возьмись, в руке у него появился нож. Поединок начал принимать серьезный оборот. По толпе зрителей пробежал возбужденный гул. Что же касается судмедэксперта Сары Докич, то она, как обычно, вставив наушники и слушая свой любимый тяжелый рок, занималась телом покойного Лесли Донахью, заранее огородив место работы и строго настрого запретив кому бы то ни было ей мешать. И естественно она, полностью поглощенная исследованием трупа, под грохот барабанов и визг соло гитары, не видела и не слышала того, что происходило буквально в двух шагах. Впрочем, в двух шагах, это несколько раньше, теперь же место поединка переместилось во внутрь особняка. Остин убегал, а Норберт догонял. Классическая схема.
На каком-то повороте сержант Фишборт вспомнил, что имеет оружие. Он выхватил пистолет и повернулся к преследователю. Намереваясь всего лишь напугать противника, Остин громко выкрикнул:
– Стоять! Буду стрелять!
Неандерталец вылетел из-за угла и, толи не расслышал, толи просто игнорировал слова какого-то сопляка, продолжал нестись на юношу. Остин, как раз, находился возле окна, и мгновенно среагировал, воспользовавшись этим моментом. Он сделал шаг навстречу противнику, и когда тот, на полном ходу, уже намеревался всадить нож по самую рукоятку в грудь дерзкого юнца, нагнулся, и резко выпрямился. Ноги Норберта оторвались от пола, спина Остина послужила трамплином, и двухметровая горилла, в лице управляющего особняком Лесли Донахью, выпорхнула в окно. Звон разбитого стекла, хруст разлетевшейся в щепки рамы, и глухой звук упавшего на землю тела. Высунувшись из оконного проема второго этажа, молодой человек взглянул на поверженного противника, и удовлетворенно выдохнул. Появившись на выходе, сержант Фишборт получил свою заслуженную порцию аплодисментов от благодарных зрителей. Но самой лучшей наградой оказалась улыбка Катрин. Она стояла в стороне и, скрестив руки на груди, казалась невероятно счастливой. Еще бы! Из-за нее, и такая драка! К тому же победил как раз тот, кто и должен был победить. Так думала девушка целую минуту. Этой же минутой славы наслаждался и Остин, пока удар в челюсть не отбросил его к стене.
Норберту Хайденрайху надоело валятся без сознания и служить поводом для насмешек. Он очнулся, вспомнил последние события, скрипнул зубами, молниеносно приблизился к герою торжества, и выразил уже свои поздравления.
Остин почувствовал на своем горле чьи-то крепкие пальцы. Взгляд затуманился, в голове зашумело. Он погрузился в темную бездонную пустоту.
Неандерталец был вне себя от ярости. Он сдавливал горло своего обидчика, совершенно не думая о том, что за убийство представителя закона, да еще при исполнении, грозило, ни больше, ни меньше, пожизненное заключение. Но разве такая мелочь могла остановить разъяренную груду мышц под управлением крохотного, с голубиное яйцо, мозга.
Еще мгновение, другое, и сержант Фишборт уже махал бы крылышками, взмывая ввысь, в царствие небесное.
Норберт Хайденрайх почувствовал острую боль в области почек, и через секунду, получив контрольный удар в солнечное сплетение, распластался рядышком с Остином.
Джек Коуфман хрустнул пальцами, как делал почти всегда после короткого кулачного поединка, и нагнулся над юношей.
– Малыш, ты в порядке? – Его голос выдал явное волнение.
– Кажется, да, – прозвучал тихий неуверенный ответ.
Остин сидел на вытоптанной траве и непонимающе оглядывался вокруг. Память, очевидно, на время покинула его, отойдя куда-то по нужде. Но вот перед его взором возникло прелестное личико Катрин. Розовые щечки были влажны от слез, и от этого ее лицо казалось еще более прелестным. Сказочное явление милого сердцу образа (а то, что для Остина, с первого же взгляда, девушка стала совсем небезразлична, можно даже не уточнять) незамедлительно возвратило память на свое место. Он, как мог, ободряюще ей улыбнулся, и вновь закрыл глаза от возобновившегося головокружения.
– Так, этого срочно в больницу, – коротко распорядился Джек, подгоняя конкретным недвусмысленным жестом бригаду «скорой помощи». – А этого голубчика, – скосил он хмурый взгляд на, продолжающее пребывать в бесчувственном состоянии, тело управляющего, – в медпункт следственного изолятора.
– Что здесь случилось? – вдруг материализовалась Сара Докич. Из ее болтающихся на шее наушников отдаленно хрипело что-то невразумительное. – Что с Остином? Боже, кто это его так?! – Словно разъяренная тигрица, она окинула испепеляющим взором ближайших к ней ротозеев, коими оказались сотрудники дорожной полиции, прибывшие сюда, как это частенько практиковалось, для помощи в оцеплении места преступления.
Сара готова была разорвать любого, посмевшего обидеть Остина, из чего следовало, что к юноше у нее были… Впрочем, оставим это пока. Женское чувство, как правило, не поддается логическому анализу, и то, что для мужчины яснее ясного, для женщины сплошные сомнения. И главное сомнение для каждой женщины, это сам мужчина. Она любит его двадцать четыре часа в сутки, она ревнует его двадцать четыре часа в сутки, она верна ему двадцать четыре часа в сутки, и за все это она ненавидит его двадцать четыре часа в сутки. И что же в таком случае она делает? Отделяет одно от другого, другое от третьего, третье от четвертого. Консервирует и ставит в холодильник. Кто знает, какая из консерв, когда пригодится!
Пробираясь ночью на кухню и заглядывая в холодильник, присмотритесь, не стоит ли там баночка, излучающая сладкий запах женского коварства.
Однако вернемся к нашим героям.
Сара уже взяла себя в руки и повторила вопрос более сдержанно и более по-дружески.
– Так что же, все-таки, произошло?
– Это ты меня спрашиваешь? – холодно, еле сдерживая раздражение, ответил Джек. – Парня чуть не отправили на тот свет! А ты, в своих наушниках, ни черта не видишь и не слышишь!
– Прости, патрон, – потупилась Сара, – я не думала, что… Так это этот Остина так отделал? – заметила она приходящего в себя неандертальца. Тот что-то промычал, и в следующую секунду получил от Сары сильнейший удар ногой в область мужского достоинства. Ему явно в этом плане сегодня не везло. – Получай, урод! – последовал очередной удар. На этот раз, все той же стройной ножкой, но теперь уже в квадратную челюсть.
Неандерталец счел, что самое правильное будет, не искушать судьбу и выпасть в осадок, то есть лежать и не дергаться. Если мужчина еще как-то соображает, куда бьет, то вот женщина, да еще разъяренная, бьет куда попало, и, как правило, попадает по самым неудачным для пострадавшего местам.
Капитан Коуфман аккуратно оттянул Сару от Норберта.
– Все, успокойся, – мягко сказал он, и это тут же подействовало; Сара обмякла и уткнулась в плече Джека. – Как там с трупом? Закончила?
– Да, полностью, – вернулась в рабочее состояние судмедэксперт. – Можно отправлять в морг.
– Отлично! Итоги подведем в моем кабинете через два часа. А сейчас, если у тебя, конечно, есть желание, и нет особо важных дел, сопроводи Остина в больницу. И проследи, что б его устроили по высшему разряду.
– Конечно, патрон, – просияла Сара, – все будет в полном порядке! – крикнула она уже на бегу, снимая по дороге рабочий халат.
Джек смотрел ей вслед, и горькая улыбка слегка коснулась его губ. Вот так же, три года назад, его жена, его любимая Марго бежала к карете «скорой помощи», где медики неистово боролись за жизнь ее мужа. Три тяжелых пулевых ранения наверняка отправили бы Джека в мир иной, если бы не Марго. Он был уже в тоннеле, он видел приближающийся свет. Какая-то сила тянула его навстречу этому свету, и он практически не сопротивлялся. Как вдруг откуда-то он услышал ее голос. Марго была где-то рядом, только он не видел ее, лишь голос, такой родной и такой желанный. Она была по одну сторону, а свет – по другую. Он хотел крикнуть, позвать ее, но в этом странном месте его горло не могло издать ни единого звука. Свет продолжал тянуть, и тут Джек начал сопротивляться. Он хватался руками за пустоту, он попытался сделать шаг в направлении доносящегося голоса. И он сделал этот шаг! Затем еще один, и еще… Каждый шаг доставался ему с неимоверным трудом. Голос приближался, и сила Света постепенно стала ослабевать.
Он узнал на ощупь ее волосы. Мягкие, шелковистые. Но где же сама Марго?! Джек приоткрыл глаза. Больничная палата ослепила его белизной. Он зажмурился, продолжая перебирать слабо работающими пальцами локоны Марго. Наконец он повторил попытку. На этот раз белизна палаты была мягче. Теперь Джек мог не зажмуриваться.
Голова Марго покоилась на его груди. Она спала. Вот так вот, сидя у больничной койки, неизвестно какие сутки, не отходя от любимого, Марго, в итоге, забылась глубоким тревожным сном. А как же не тревожным, когда врачи так и не смогли дать ей утешительный ответ, лишь качали своими профессорскими умными головами, не в состоянии ни опровергнуть возможность выхода из комы, ни подтвердить.
Джек вдохнул полной грудью, и тут Марго проснулась. Ее красные заплаканные глаза в один миг стали счастливыми. Что она тогда сказала? Какими были ее первые слова? Кажется: «Ты не забыл, что на двадцать второе у нас билеты в театр?» Да, точно. Джек слабо улыбнулся, невзирая на ноющую боль от ранений. Да разве мог он ее покинуть! Разве мог допустить, чтобы какая-та никчемная смерть разлучила их! Да никогда! Так же как не мог он оставить и другого своего любимого человечка, Мари.
А неделю спустя случилось непоправимое. Нелепая автокатастрофа. Водитель фуры не справился с управлением на скользкой дороге, выехал на встречную полосу и врезался в легковушку.
Марго умерла практически мгновенно. Джек, как только узнал страшную новость, впал в депрессию. Его все чаще стали посещать навязчивые мысли о самоубийстве. Но этим мыслям не суждено было воплотиться в реальность в любом случае, ведь была еще Мари, его трехлетняя дочурка. И Джек, когда, в моральном плане, немного оправился, осудил себя за столь непростительную слабость. Он и сейчас стыдился за те позорные мысли.
– Патрон, тебе не кажется, что не мешало бы поинтересоваться, какого черта делали эти супчики из дорожной полиции, когда Остин подвергался смертельной опасности.
– А, что? – вернулся к действительности Джек. – Какие супчики? А, эти! – взглянул он на двух патрульных, которые топтались ближе всех. – А действительно! Ну-ка, давай их сюда… А впрочем, что с них взять! Оставь, – махнул он рукой.
– Вам это так просто не пройдет? – услышал капитан злобный шепот позади себя. Он оглянулся. Неандерталец тяжело поднимался с земли.
– Ты еще здесь? – как бы удивился Джек. – Руки назад и повернулся спиной, живо!
Норберт Хайденрайх попытался что-то сказать, очевидно, что-нибудь оскорбительное, однако ограничился лишь безмолвным шевелением губами, и выполнил, хоть и неохотно, приказ полицейского. Уж слишком решительный и хмурый вид наблюдался у того. А очередной раз побывать в нокауте, было на сегодня уже слишком.
– Теперь порядок, – защелкнул Джек наручники на запястьях арестованного. – А разговор с тобой я продолжу в следственной камере. Ты еще не полностью рассчитался за нашего друга.
– Это произвол! Я буду жаловаться! – почти захныкал неандерталец, чем несказанно удивил всех окружающих. Затем громко рассмеялся, и стало ясно, что он просто ломает комедию. – Ничего, – продолжил он с ухмылкой, – скоро я помочусь на твою могилу.
Джек еле сдержался, чтобы не ответить ублюдку в своей манере.
– Хорошо, мы обсудим эту перспективу чуть позже. А пока что, сэр, не откажите в любезности, сядьте вон в ту машину. Она доставит вас ко мне в гости. Там мы попьем кофейку и обо всем потолкуем. Надеюсь, вы ничего не имеете против чашечки кофе? А то можно и чего-нибудь покрепче.