Дива

– В Архангельской нашли, значит и у нас есть. – не сдавалась тетка. – Ломоносов не зря говорил! Только все Драконям досталось, потому как вся их порода связана с нечистой силой. От Героя труда звезды да бьюст остались. Алфей Никитич был местный олигарх!

Попутчик слушал жену, ерзал, стыдился, не зная, как ее остановить, и тут не сдержался, выругался и приказал молчать.

– Болтовня все! – Заключил он. – Алфей Никитич отшельником жил вот и насочиняли! Был я у него в погребах. Там все плиткой сделано, как в лаборатории. Бабы в марлевых повязках ходят. И хохол всего один, который сыр варит. Цепь у него есть, только на шее, золотая и толщиной в палец…

– А что ты у него в погребах делал? – ревниво спросила жена, не найдя других аргументов.

– В понятые меня брали! – мгновенно оправдался тот. – Когда Недоеденный на председателя написал и комиссию прислали, из санэпидстанции. Помнишь, масло привозил?

– Масло не плохое. – справедливо оценила жена. – Купил тебя Драконя куском. Они любую комиссию купят! Вон даже губернатор не устоял перед нечистой силой. Кто его надоумил устроить родину деда Мороза?

– Причем здесь дед Мороз?

– При том, что тоже нечисть! А надоумил Драконя. Мол, как-то выживать надо, коль сельское хозяйство угробили, дураков заманивать, то есть, туристов из городов. Дескать, есть такой сказ в наших местах, как в самые трескучие морозы на тройке белый старик проезжал. Его и нынче видят многие. А это ведь он губернатору сказ про своего деда рассказал!

И тут тетка окончательно распалилась, затмив талантом мужа-баешника. Оказывается Драконин дед родом не местный, а приехал невесть откуда на тройке белых коней в лютые январские морозы. Крытый тулуп на нем был красный, шапка с куньим мехом, но тоже с красным верхом, ехал, как барин, в белой кошеве, а кучером у него был молодой парень. Заехал он в Пижменский Городок, тогда еще нищий довоенный колхоз, поглядел, как люди бедно живут и стал подарки раздавать: ребятишкам конфетки, бабам красные косынки, а мужикам по стопке водки. А Новый год тогда еще не праздновали, елок не ставили и про деда Мороза только из сказок и знали. Народ бежит на площадь, радуется, и будто кто-то сказал, мол, старик этот – сила лесная, нечистая, а кто-то признал его за деда Драконю, вятского картежника, который каждую осень уходил пешим в города, с колодой карт в кармане и серебряным рублем. Говорят, до Москвы и Питера доходил, а назад всякий раз возвращался на тройке и с подарками.

Кем бы это старик ни был, пользу принес не сказочную – взял да своего внука, что кучерил, в Пижменском Городке оставил. И с такими словами:

– Люди добрые здесь проживают. Сделай их счастливыми.

На другой же день колхозники собрались и выбрали его председателем, сроком на один год, но оказалось пожизненно, поскольку нечистая сила ему помогала скотину ростить, хлеба выращивать, молока надаивать. При Никите Драконе начали в пижменском краю лесовозные дороги строить, так председатель запретил тянуть прямые через пахотные земли, отвел неудобья, увалы, болота. Все, кто ездил в этих краях, кляли и костерили председателя, наматывая лишние километры и совершая невообразимые круги, а народу тут раньше было много, и не только колхозного, две мелиоративные колонны работали, рейсовые автобусы ходили в райцентр, самолеты даже летали из Тотьмы в Красную Пижму, леспромхозный поселок. Поэтому дороги все время спрямляли, отчего и появилось много разбитых проселков. На самом же деле у жителей было убеждение, будто Драконя-старший не о землях заботился, и уж никак не о людях; для нечистой силы дороги прокладывал, поскольку она любит жить в чащобах, веретьях и болотах, а председатель с нею был всегда повязан. В народе молва ходила, будто он договорился с мелиораторами и тайно спустил Доринское озеро, будто бы сапропель добывать и поля удобрять, но на самом деле, чтоб превратить водоем в непроходимое болото – все для нечестии старался, чтоб ей спокойно жилось на моренных островах среди топей.

Но и кроме слухов многие сами наблюдали колдовство Дракони. Например, нигде грибов-ягод нет, у него полно, или как сено косить-убирать: кругом дожди льют – у него солнышко, и даже росы не выпадают. Точно так же и хлеб жать, лен дергать, озимые сеять. За счет этого Драконя-младший стал потом дважды Героем соцтруда и даже собственный бюст у себя на родине ему поставили. Сначала в вологодском парке, для народа, как пример добросовестного труда, а когда перестройка началась, перенесли и установили прямо напротив окон собственного дома, чтоб сам на себя любовался и идей социалистического труда не рассеивал в капиталистическом производстве. Правда, цветы к памятнику по праздникам теперь кладут только дочери, зятья, губернатор с его пристебаями, да нечистая сила, но все равно почет. Журналист из Вологды Тоха Хохолов уже лет сорок про двух Драконей статьи пишет, по телевизору показывает, за что гонорары, премии получает все эти годы! Из международной организации «зеленых» такую отвалили, что машину себе купил – сам хвастался. Правда, на ней и в аварию попал, полгода на костылях шкандыбал потом.

А с женой, то бишь теперь со вдовой Алфея Никитича, тоже нечистая история была. Едет однажды Никита Драконя с полей, вдоль этого самого Доринского болота, а вечер был ясный – бабье лето в тот год аж на три недели растянулось! Едет, радуется, глядь – полная корзина на обочине стоит, осокой повязана. Думал, грибники забыли, какая-нибудь слабосильная бабуля набрать-то набрала, донести не смогла. Развязывает корзину, там ребенок совершенно голенький, на моховой подстилке спит, да так сладко – не разбудить. Привез домой, отдал жене, а наутро собирает колхозное собрание – кто младенца у Доринской мари оставил? Прошу сознаться и забрать пока не поздно. Иначе, мол, доктора привезу, и на поголовном обследовании тот сразу определит, кто родил. Тогда еще молодежи много было, одних незамужних доярок-свинарок человек пятнадцать. Даже замужние бабы сидят, глазами хлопают, переглядываются, одну повитуху послали, чтоб определила, чьих кровей будет новорожденная. Будто в первые дни жизни на лице ребенка еще заметен некий родовой знак, и кто умеет смотреть, тот его увидит. Повитуха глянула на младенца, пошушукалась со старухами, и говорит: