Малахольный экстрасенс
Ради Бога! Я кивнул и отправился на кухню, где обнаружил на столе тарелку с бутербродами, чашки, заварочный чайник и сахарницу. А неплохо здесь живут! Бутерброды с красной икрой и сыровяленой колбасой. Страшный дефицит в СССР, если кто не в курсе. И кухонный гарнитур явно не советский. Я взял красочную жестяную банку, стоявшую на шкафчике, снял крышку. Чай! Крупный лист, черный. Ох, и оторвусь!
Чайник на плите успел остыть, я включил газ и подогрел его, сняв с огня перед закипанием. Ополоснул горячей водой заварник, бросил в него пару ложек чая, залил и закрыл крышкой – пусть настаивается. Сам тем временем приступил к бутербродам. Вкусно, блин! Или это я проголодался? Расправившись с третьим бутербродом, напустил в чашку кирпично-красного настоя, добавил воды из чайника. Сахар сыпать не стал – испортит вкус. Отхлебнул – божественно! Люблю хороший чай – черный и зеленый. ТАМ я покупал его в специализированной лавочке торгового комплекса. Стоил дорого, но денег я не жалел – не так много радостей у пенсионера.
Я доедал последний бутерброд, когда в кухню вошла Янина.
– Спит! – сказала в ответ на мой вопросительный взгляд. – Устал – слишком много впечатлений. Ходить рвался – еле удержала. Так он пальчиками нос доставал. Уже почти без ошибок… – голос ее дрогнул. – Михаил Иванович, не могу поверить! Кому только Ваню не показывали! Все в один голос: безнадежно. А вы просто сели рядом, положили руку на голову…
Она всхлипнула.
– Было нелегко, – уточнил я. – Тяжелый случай.
А то! Если «просто», незачем платить. Нет уж! У меня последняя пятерка в кошельке…
– Понимаю, – закивала Янина. – Вот! – Она извлекла из кармана и выложила на стол стопку банкнот серо-фиолетового цвета. Двадцатипятирублевки… – Здесь пятьсот. Дала бы больше, но сейчас нет – потратились на мебель. Не обессудьте.
Сомневаюсь, что нет – деньгами в квартире просто пахло. Ладно, не будем привередничать. Я сгреб купюры и сунул их в карман брюк.
– Могу я попросить? – спросил Янину.
– Что? – насторожилась она.
– Чаю, – я указал на жестянку. – Просто замечательный. Никогда подобного не пил.
Янина подошла к шкафчикам и, открыв дверцу верхнего, достала жестяную банку.
– Вот! – поставила передо мной. – Муж из-за границы привозит.
Понятно, откуда тут деньги…
– Благодарю! – кивнул я, сходил в прихожую и принес портфель. Достал из него тетрадь с ручкой. – Фамилия мальчика? Ваш телефон?
Она послушно продиктовала. Я записал, черкнув после пометку: «0,5 К». В этом времени не поймут, сам же буду знать. Социализм – это прежде всего учет, как учили нас на лекциях. Янина наблюдала за мной с уважением во взоре. Знай наших! Это вам не какой-то там Чумак из телевизора. У него – лохотрон, у нас – солидно…
К вокзалу я шагал в отличном настроении. Город не казался более мрачным. У меня вновь получилось! Плюс денег заработал. Хм! Янина, не желая того, установила тариф на мои услуги. Прежде понятия не имел, сколько просить. Пятьсот рублей – сумма немаленькая для советского человека, но не запредельная. У многих на счетах в сберкассах тысячи лежат, которые сгорят после гайдаровских реформ. Деньги тратить не на что: товаров мало. Квартиры большей частью бесплатные, за автомобилями и мебельными гарнитурами очереди. Уже и за телевизорами появилась – в перестройку разметают все мало-мальски ценное. Народ нижней чакрой чувствует: на страну надвигает песец – большой и лохматый. Не у всех, конечно, денег много, но на лечение найдут. И не надо считать меня рвачом! Это выгодная инвестиция. Заплатив раз, избавляешься от расходов в дальнейшем. Не нужно никуда ребенка возить – сам сходит, матери детей найдут приличную работу. Сейчас они выбирают ту, что дает возможность ухода за больным, а на такой платят мало. Многие вовсе на пенсии сидят. Заплати – и будешь жить обычной жизнью. Это, между прочим, великая ценность. Понимаешь, когда потеряешь…
Выйдя на Ленинградскую, я прошагал мимо комплекса зданий БГУ. В будущем здесь возведут новый корпус, территорию облагородят. Зайти, что ли, в отдел кадров, написать заявление об увольнении? Оставаться в университете я не собираюсь. Нет, глупо. Заявление не возьмут – отправят к декану за визой, а тот, полагаю, в отпуске. Вернется к вступительной кампании. Да и некуда спешить. На кафедру не дергают, через неделю уйду в отпуск – аж до конца августа. Хотя предупредить стоит, не то выйдет подлянка. Где найти преподавателя накануне учебного года? Позвоню – на факультете ко мне относятся хорошо. Пусть ищут замену…
Из троллейбуса я вышел за две остановки до своей. Следовало заняться приготовлением еды – Галя, похоже, на нее забила. Я зашел в овощной магазин, купил картошки, свеклы, лука и томатной пасты. Свалил покупки в авоську, предусмотрительно захваченную с собой. Ассортимент в магазине удручал: ни тебе свежих огурцов, ни помидоров, ни фруктов. Чеснока – и того нет. Картошка и свекла вялые, томатная паста в литровой банке – меньше не нашлось. Кто-нибудь еще будет рассказывать про замечательные продукты в СССР?
Уходя из дома, я достал из холодильника говядину и оставил в миске на подоконнике. В первой половине дня сюда светит солнце. Как иначе разморозить? Печек СВЧ здесь нет. Пока ездил, мясо оттаяло. Я помыл кусок, срезал мякоть, косточку с остатками говядины бросил в воду и поставил вариться. Сделаю борщ. Из мякоти – гуляш, перец и лавровый лист имеются. Хорошо бы забомбить мясо по-аргентински, но где взять сладкий перец и другие компоненты?
С готовкой провозился долго – отвык. На пенсии этим не заморачивался, благо в двадцать первом веке просто: в магазинах продается масса полуфабрикатов и готовых блюд. Кашу можно приготовить из хлопьев – дело трех минут. На худой конец, есть бомж-пакеты…
Был поздний вечер, когда я завершил поварской дебют в этом мире. Теперь поужинать: бутерброды Янины давно покинули желудок. Под ложечкой подсасывало. Я налил себе тарелку борща, в другую навалил гуляша с картофельным пюре. Поставил мисочку с салатом из капусты. Рецепт последнего прост до безобразия. Капусту нашинковать, помять, чтобы пустила сок, добавить мелко порезанный лучок, соль и подсолнечное масло. Пальчики оближешь! Выставил из холодильника початую бутылки водки, выставил ее на стол, присовокупив рюмку. Последнюю наполнил до краев, с вожделением заметив, как разом запотело стекло. Ну, с Богом! Я опрокинул в рот ледяную жидкость, крякнул и заел ложкой горячего борща. Жить, как говорится, хорошо!
Я заканчивал с борщом, когда от входной двери донесся звук отпираемого замка. Спустя пару мгновений в кухню с сумкой в руках вошла Галя.
– Та-а-ак! – протянула она зловеще, поставила сумку на пол и уперла руки в бока. – Снова пьем? Совсем оборзел! Второй день подряд!
– Здравствуй, дорогая! – улыбнулся я. – Есть хочешь? Имеются борщ, гуляш с картофельным пюре, салат из капусты.
– Подлизаться решил? – прищурилась жена. – Не получится! Не знаю, какой у тебя борщ, Мурашка, но все равно не прощу!
– А за деньги?
– Какие? – насторожилась она.
– Вот! – я достал из кармана и выложил на столешницу стопку двадцатипятирублевок. – Гонорар за лечение.
– Тома, что ли, заплатила? – недоверчиво спросила Галя, подходя ближе.
– Другая мамочка – я сегодня ее сына исцелил. Телефон наш ей дала Тома.
Галя схватила деньги и мгновенно пересчитала. Пальцы так и мелькали. Профессионал…
– Триста рублей! – сказала потрясенно. – Наша с тобой месячная зарплата! Ой, Миша! Ты у меня такой молодец!
Какая мгновенная смена настроения! Это ты про пятьсот рублей не знаешь… А что? Уважающий себя мужчина должен иметь заначку.
– Подожди, я сейчас!
Галя чмокнула меня в щеку и умчалась, не забыв прихватить деньги. Из ванной донесся шум воды. Спустя минуту она ворвалась в кухню и плюхнулась на табурет.
– Налей мне борщу! – велела, придвигая ближе миску с салатом. – Водки тоже. Будем праздновать!
Праздновать спокойно нам не дали. Звонок в дверь, и Галя побежала открывать. Вернулась с Томой.
– Вот! – гостья водрузила на стол бутылку шампанского. – От нашего стола – вашему. Видела в окно, как Галя прошла – дай, думаю, навещу.
– Садись, подруга! – улыбнулась жена. – Миша борщ сварил, гуляш приготовил, салат даже. Отведай!
– Он еще и готовит?! – удивилась соседка, опускаясь на табурет.
– Прежде замечен не был, – хмыкнула жена. – Хорошо его молнией пиз**нуло! Миша, что стоишь? Принеси бокалы и открой шампанское! Будем праздновать.
Я сдержал готовое сорваться с губ ругательство. Раскомандовалась торговля! Да еще матерится. В гастрономе сквернословят все: от грузчика до директора, вот и эта набралась. Соседки бы постеснялась.
Сходил за бокалами, разлил шампанское, себе плеснул водки. Выпили, закусили.
– Вкусно! – оценила Тома, покончив с борщом и придвигая к себе тарелку с гуляшом. – Повезло тебе, Галя! Муж – целитель, да еще повар.
– Ну, так я того стою! – хмыкнула жена.
Соседка глянула на нее, но промолчала. Я вновь наполнил бокалы. Окончание ужина прошло в тишине – все сосредоточенно ели.
– Спасибо, Миша! – сказала Тома, отодвинув опустевшую тарелку. – Давно так вкусно не ела. У тебя талант! Я, собственно, зачем зашла? Хотела рассказать, что Маша сегодня учудила – сама из дома вышла.
– Зря, – покачал я головой. – Перед подъездом высокое крыльцо. Могла упасть. Там же ступени.
– Вот и я отругала, – вздохнула соседка. – Только толку! Говорит: за перила держалась, их ЖЭС для бабок установил. Хорошо, что обошлось. Зато довольная такая. Рассказала мне, как было. Вышла, значит, а на лавочке у крыльца бабки сидят. Дочку увидели – онемели. А та тихо подошла, села рядом и говорит: «Здравствуйте, соседки! Погода сегодня хороша. Вот, погулять вышла». У бабушек глаза по блюдцу, – Тома засмеялась.
– И что дальше? – поторопила Галя.
– Ничего, – ответила Тома. – У них мову[11] отняло, так ничего и не сказали. Дочка посидела пару минут, встала и ушла.
Ну, теперь понесут по кочкам… Бабки у подъездов в этом времени заменяют интернет. Инстаграм, Фейсбук и Твиттер в одном флаконе.
– Еще Яня позвонила, – продолжила соседка. – Благодарила, что рассказала о тебе. До сих пор под впечатлением, как ты Ваню исцелил. Она его к врачу свозила. Говорит, тот в шоке. Долго удивлялся, все не мог поверить. Просил у Яни твой телефон. Она спрашивает: давать?
– Ни за что! – поспешил я.
– Почему? – удивилась соседка.
– Потому что врач первым делом спросит: как исцеляю? А я и сам не знаю. Предложат провести эксперимент. Если исцелю, возьмут в оборот: дескать, продолжай, будем изучать.
– Так это ж хорошо! – воскликнула Тома.
– Для кого? Объяснить, что будет дальше? Медицинского образования у меня нет, врачом в клинику не возьмут, даже фельдшером. Максимум, что светит, должность санитара. А теперь представим, что процесс пойдет. Скоро вся страна узнает, что в Минске есть кудесник, который лечит ДЦП. СССР большой, и больных детей в нем много. Люди ломанутся в Минск. Экстрасенс же не автомат, чтобы исцелять пачками. Возникнет вопрос: кого из страждущих пропустить вперед? И кто будет это определять?
Я обвел женщин взглядом. Молчат, не сообразили.
– Отвечу: медицинское начальство. Оно установит очередь и станет ее регулировать. Многие ждать не захотят, и тут им намекнут… Сам профессор или главный врач до такого не опустятся, но ведь есть санитары, нянечки, медсестры. Быстро донесут мысль до родителей, как обойти очередь, и сумму назовут. Скажу больше: деньги, которые заплатила Яня, покажутся копейками в сравнении с теми, какие начнут драть с несчастных. Что в итоге? Дурачок за зарплату санитара будет исцелять детей, а медицинское начальство – набивать карманы.
– А вот х*й им! – воскликнула жена.
Я захохотал.
– Не подумала, – призналась соседка. – Какой ты умный, Миша!
Я такой. Жизненный опыт не пропьешь. Хорошо помню, какой кавардак творился в медицине 90-х. Это потом навели порядок. В стране появились медицинские центры, к нам стали приезжать лечиться иностранцы – даже из Израиля. Современным оборудованием оснастили клиники даже в провинции, а не только в столице. Не отказываясь от советского опыта, обучили врачей передовым методам лечения. В областных центрах делают пересадки сердца и легких, а не только почек. Когда в мир пришел короновирус, Беларусь – чуть ли не единственная страна в мире – не стала вводить карантин. В нем просто не было нужды: хватало коек, врачей и аппаратов ИВЛ. Незадолго до моей смерти австрийцы изумленно написали: Беларусь при таком же населении, не вводя локдаунов и не закрывая границ, потеряла от ковида меньше людей, чем богатая Австрия…
– Кстати, о деньгах, – продолжила Тома. – Я тебе так и не заплатила. Хочешь, попрошу у родителей? Они дадут.
– Нет! – отрезал я. – Уже обсудили. Ты мне помогаешь, сводя с родителями больных детей.
– За этим тоже зашла, – сказала соседка. – Есть у Яни знакомая с больным сыном. Мальчик, двенадцать лет, ДЦП, не ходит. Яня рассказала ей про тебя, женщина согласная. Сколько заплатить, знает. Поможешь?
– Попытаюсь, – ответил я, – но гарантий не даю. Если не получится, платить не надо. Так и скажи.
– Поняла, – кивнула соседка. – Только…
– Что?
– Яня говорит: она очень богомольная. После того, как сын с ДЦП родился, ударилась в веру. По монастырям ездила, все мощи перецеловала, сына к ним прикладывала. Не помогло, но она верит. Спрашивала у Яни, чьей силой ты лечишь? Божеской или бесовской?
– Если для нее это так важно, пусть не звонит, – пожал я плечами. – Монастырей в стране много, и мощей в них хватает.
– Не говори так, Миша! – насупилась соседка. – Яня говорит: женщина хорошая, работящая. На дому платья шьет, клиенты в очереди стоят. Но со здоровьем сына не повезло, как у нас с Машей. Мужья нас бросили, алиментов не дождешься. Мой, как укатил на севера, так ни слуху, ни духу. Повезет – денег пришлет, не захочет – ищи его! У той женщины аналогично. Что тебе до ее веры?
– Ладно, – кивнул я. – Помогу.
Знать бы тогда, с чем столкнусь! Только я не пророк. Вечер завершился томно. Мы допили шампанское и водку из початой бутылки. Я открыл следующую. Понесло Остапа. Так и алкоголиком стать можно. Набрались все. Даже Галя, а она, к слову, не любительница. Мне пить тоже не мешала – вот что триста рублей животворящие делают! Вечер завершился в постели, где я под влиянием алкоголя прочитал супруге главы из Камасутры. В смысле, показал на практике. Ей понравилось, мне – тоже. Молодое тело требовало разрядки, и я ее получил.
4
Новая клиентка обитала на другом конце города – добирался полтора часа. Вновь подумал, что нужно что-то решать с транспортом. Словно утверждая меня в этой мысли, перед нужным подъездом обнаружилась новая «семерка»[12] синего цвета. По местным понятиям – «мерседес». Я невольно остановился, разглядывая машину. Новая, блестящая. Сверкающая хромом решетка радиатора, такая же накладка на переднем бампере, за лобовиком на зеркале заднего – деревянный православный крест. Странно. Мода на иконки на приборной панели, вроде, пока не наступила.
Дверь мне открыла невысокая, худенькая женщина лет тридцати с печальным лицом. Одета в темное в платье с фартуком, на голове – косынка.
– Здравствуйте! – сказал я. – Михаил Мурашко, экстрасенс.
– Спаси Бог! – ответила она, отступая в сторону. – Проходите.
Я вошел в прихожую и едва не столкнулся со… священником – настоящим, в рясе и с наперсным крестом. Рослый батюшка! Борода и волосы на голове аккуратно пострижены, на вид где-то лет сорока. Он стоял и смотрел на меня с любопытством.
– Благословите, батюшка! – сказал я, складывая ладони перед грудью.
Он привычно вздернул руку вверх, но в последний миг замер.
– Православный? – спросил строго.
– Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым… – забормотал я Символ Веры, краем глаза заметив, как светлеет лицо хозяйки квартиры. – Исповедую едино крещение во оставление грехов. Чаю воскресения мертвых, и жизни будущаго века. Аминь!
– Не ожидал, – удивленно произнес поп. – Склони голову, чадо. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… – он перекрестил меня. – А теперь поговорим.
Поп ухватил меня под локоть и потащил на кухню.
– Садись! – велел, указав на табурет. Сам устроился напротив. Хозяйка осталась стоять в дверях. – А теперь поведай, раб Божий Михаил, чьей силой ты исцеляешь? Не бесовской ли?
– Как это определить?
– Ты не знаешь? – удивился он.
– Не сведущ, батюшка, – я развел руками.
– И давно ты этот… Экстрасенс?
– Третий день. Меня молнией шваркнуло – в деревне было. У родственников гостил, там и случилось.
– И ты уцелел? – изумился поп. – После молнии?
– Бог спас, – перекрестился я.
Поп и хозяйка последовали моему примеру.
– После того и открылась во мне способность, – вдохновенно вещал я. – Наложу руку на больное место человека и вижу, что там не в порядке. Ну, и исцеляю по мере сил.
– Неожиданно, – сказал поп. – Думал: воду заряжаешь или заставляешь головой крутить. Ну, как эти, в телевизоре.
– Бесовство! – осудил я гневно.
– Да еще какое! – согласился поп. – Ты, значит, не такой. Богу молишься?
– Утреннее и вечернее правило – обязательно, среди дня – тоже. Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного! – перекрестился я.
– Похвально! – кивнул поп. – В церковь ходишь?
– Редко, – повинился я. – Не привык.
– А вот это плохо, – осудил он. – Как же ты, не исповедовавшись и не причастившись, исцелять идешь?
– Как вас звать, батюшка? – поинтересовался я.
– Отец Григорий.
– Приходилось ли вам, отец Григорий, болеть и обращаться к врачу?
– Бывало, – подтвердил он.
– А ведь доктор перед тем, как лечить вас, наверняка не исповедовался и не причащался. Более того, как подозреваю, врачи наши в большинстве своем атеисты, а другие, помилуй их, Господи! – члены партии. Это не мешало вам обращаться к ним за помощью?
– Дерзок, чадо! – нахмурился поп. – Не забывай, что врачи бесплатно лечат. А вот ты деньги берешь.
Он осуждающе ткнул в меня пальцем.
– Как и вы, батюшка, за требы[13], – не замедлил я. Учиненный мне допрос начал утомлять. Нет, можно послать попа на хрен – тем более, что нарывается. Но тогда уйдешь не солоно хлебавши. Я ребенка лечить приехал, ну, и денежек заработать. Три рубля в кошельке…
– Я столько не беру, – обиделся поп.
Ну, так и результат разный. Зайдем с другой стороны…
– Это ваша синяя «семерка» у подъезда? – спросил я.
– Да, – подтвердил он.
– У меня нет машины, а она нужна. На своем транспорте смог бы посетить большое число больных детей. Это грех – думать о таком? Грех – исцелять детей, снимая с плеч родителей тяжкий груз? Вы сейчас скажете, что болезнь – это испытание, которое послал им Господь. Пусть так. Но если Он, – я указал пальцем в потолок, – позволяет безбожнику и атеисту, это я о врачах, излечить верующего от недуга, значит, такова его воля. Ибо ничего в мире не делается помимо нее.
– Иногда Господь попускает деяниям бесовским, – возразил поп.
– «По делам их узнаете их», – процитировал я Евангелие. – А теперь, батюшка, хотел бы заняться тем, за чем пришел. Или мне уйти?
– Нет, что вы! – подскочила хозяйка. – Идемте, Михаил!
– Я могу присутствовать? – поинтересовался поп, поднимаясь с табурета.
– Если будете стоять тихо и не отвлекать, – кивнул я.
Мальчика звали Николай, болезнь его оказалась в стадии где-то посередке между тем, что наблюдал у Маши и Вани. Кора головного мозга затронута, но не так обширно, как у сына Янины. Подумав, я решил начать именно с нее. Попотел, конечно, но не до потери сознания. Завершив, решил сделать перерыв. Хозяйка, ее звали Настей, напоила нас чаем – к моему удивлению, приличным.
– Клиентки приносят, – пояснила, когда я поинтересовался. – У некоторых мужья за границу ездят, как у Яни, например. Он фуры на Запад гоняет.
Теперь ясно, откуда у Янины мебель и телевизор «Сони». Был у меня в той жизни знакомый, работавший в минском отделении «Совтрансавто». За рулем грузовика исколесил всю Европу. Нередко возвращался в СССР порожняком – с логистикой тогда было худо. Водители экономили выданную в качестве суточных валюту, ночевали в кабинах, чтобы не платить за гостиницу, возили и продавали на Западе водку, икру и другие советские товары. Обратно везли дефицитные в Союзе ништяки. Знакомый даже иномарку себе приволок: загнал в фуру по сходням, закрепил и привез. На таможне почесали в затылках, но пропустили – все легально.
Попив чаю, я вернулся к пациенту, где и довершил исцеление. Дальше было привычно: первые самостоятельные шаги мальчика, слезы матери…
– Впечатляет, – сказал батюшка, когда мы, оставив Настю с сыном, вернулись на кухню. – В первый раз такое вижу. У вас действительно дар, Михаил. Знать бы только, от кого? – он вздохнул. – Буду рад видеть вас среди своих прихожан. Приходите. Исповедую, причащу, побеседуем.
– Благодарю, батюшка! – кивнул я, не выказав, впрочем, особого рвения. Врать на исповеди нельзя. Как сказать, что сознание старика переместилось в мое же тело тридцатью годами моложе? Это раз. И два. Мне нельзя ложиться ни под медиков, ни под попов. И те, и другие блюдут свой интерес. Запрягут дурачка в оглобли и станут погонять. Будешь пахать за миску супа. Разве что в первом случае деньги пойдут в карман медиков, во втором – на благие дела. Только дел тех море, а экстрасенс один. Да еще наставлять примутся, чтоб не жадничал – стяжательство в православии не приветствуется. Ну, типа. Попы с «айфонами» и на джипах не в счет. Это другое…
– Пойду, прихожане ждут, – разочарованно произнес отец Григорий и удалился. Подвезти меня, ясен пень, не предложил. Ну, и ладно. В прежней жизни в 90-е я стал ходить в церковь. Исповедывался, причащался, ревностно читал Евангелие и жития святых. Все, как советовал настоятель храма. Церковь располагалась в помещении бывшей почты – ради этого закрыли отделение. Новый храм, на который прихожане собирали деньги (была там и моя лепта), все никак не мог выйти из стадии котлована. Настоятель объяснял это нехваткой средств. Сам, однако, ездил на джипе, а его матушка щеголяла в норковой шубе, причем, их у нее было две. Это в 90-е! Я старался не прислушиваться к сплетням: мало ли что болтают злые языки? А потом узнал, что батюшка отказался от сана и подался в бизнес. Сам ли так решил или в епархии «посоветовали» – не в курсе. В храм пришел другой настоятель – этот ездил на ржавой иномарке. Зато через пару лет новая церковь приняла под свои своды паству… Это я к чему? В любом деле есть подвижники и рвачи, только в церкви «ху из ху» заметнее.
Воспоминания прервала хозяйка. Влетев в кухню, она рухнула на колени, схватила мою руку и принялась ее целовать.
– Что вы, Анастасия! – возмутился я. – Прекратите! Слышите!
– Михаил Иванович, дорогой! – запричитала она, всхлипнув. – Вы не представляете, что сделали! Я как в склепе жила. А тут словно солнышко заглянуло.
– Вот и радуйтесь, – буркнул я, усадив ее на табурет.
– Простите меня, дуру! – она глянула на меня влажными глазами. – Я ведь сомневалась в вас, батюшку позвала. Вдруг бесноватый какой явится? А вы верным оказались, да еще чудо сотворили именем Божьим.
– Батюшка в этом не уверен, – вздохнул я.
– Как иначе? – удивилась она. – Он же рядом стоял, и крестился, когда вы Колю исцеляли. Никакой бес подобного не выдержит.
Пусть будет так.
– Подождите здесь!
Я сходил в прихожую, принес тетрадку, записал в нее данные мальчика. Продиктовав их, Настя извлекла из кармана фартука стопку денег и положила передо мной.
– Не разорил? – спросил я.
– Что вы! – затрясла она головой. – Не бедствую. За такое и тысячи не жалко. Может, добавить?
– Нет, – отказался я. – Достаточно.
– Спаси вас Бог! – поклонилась Настя.
Я вложил деньги в тетрадь, закрыл ее и отправился в прихожую. Спустя пять минут трамвай вез меня обратно. Сидя у окна, я размышлял: процесс, кажется, пошел, как говорит меченый генсек, пора выстраивать бизнес-план. Первым делом открыть счет в сберкассе и складывать на него деньги. Отдавать Гале нельзя – растранжирит вмиг. Бережливостью жена не отличается: тряпье, украшения, косметика… Мне машина нужна – без нее, как без рук. Хорошо бы снять квартиру и принимать больных там. Мотаться по вызовам допустимо поначалу, затем дело нужно ставить основательно. Кстати, о сберкассе. Если кто не знает, счета в ней с особым статусом. Например, в случае развода обязательному разделу не подлежат[14]. Дальше объяснять?
Идем дальше. Нужно запретить Томе давать пациентам мой номер телефона – жизни не дадут. Это пока обо мне не знают. Вывод: нужен диспетчер-секретарь. Он станет принимать звонки, беседовать с родителями детей, отсекая безнадежных пациентов, и выстраивать график приема. Где найти? Вопрос! Интернета нет, объявления не разместить, резюме не пришлют. Тома в диспетчеры не годится – днем работает. Жена? Упаси, Боже! Хм! А что, если?..