Будни ветеринарного врача. Издание 2-е, исправленное и дополненное
Вторым забавным пунктом в лечении значится побрить кошку налысо, вместе с усами. Вряд ли кто на это идёт, но иностранцы утверждают, что из-за вылизывания, которое по-научному называется грумингом, кошка разносит лишайные споры по всей поверхности тела, так что это звучит как аргумент.
Мордочка котёнка покрыта характерными округлыми пятнышками, и на этот раз они выдают микроспорию тем самым нежным изумрудным свечением волосков под лампой Вуда. Нащипываю самые поражённые, изучаю под микроскопом. Размочаленные, утолщённые больные волосы, потерявшие свою структуру, щедро покрыты лишайными спорами – картинка чем-то похожа на рыбью икру. Если такие волосы положить в баночку со специальной средой – та наверняка покраснеет, и там вырастут красотки-конидии. Никуда сажать их никто, конечно, не будет с целью экономии денег и времени.
Официального диагноза я дать не могу, а неофициально – это, конечно, лишай. И лечить его мы начнём немедленно.
Взвешиваю пациента, пишу препараты для обработки и как делить противогрибковые капсулы для правильного дозирования.
– Котёнок будет расти, и дозу придётся пересчитывать, так что жду вас опять через месяц, – предупреждаю я, тем более, что лишай лечится долго, и его нужно мониторить.
И дохожу до самого важного: «Обработка помещения». На ум тут же приходит случай, который произошёл с коллегой.
Есть у нас такая примета: «Не лечи животных своих знакомых».
Так вот. История такова.
В один прекрасный (нет) день у хирурга обнаруживается знакомая с кошкой, а у кошки обнаруживается лишай.
Хирург, недолго думая, пристаёт к дерматологу, узнаёт схему лечения и выдаёт назначения владелице. Та, добросовестно всё исполняя, доходит до пункта «обработка квартиры», где значится название специальной противогрибковой дымовой шашки.
И поскольку в однокомнатной, малогабаритной квартире дымовуху пережить невозможно, она собирает корзинку с провизией, кошку, чуть приоткрывает окна, поджигает шашку и, сев в машину, спокойно уезжает на дачу на все выходные.
Далее всё развивается согласно закону жанра. Минут через пятнадцать бдительные бабушки во дворе замечают, что из окон квартиры валит дым. Заподозрив беду, они вызывают пожарных, долбятся в дверь. Разыгравшаяся фантазия подсказывает, что соседка не открывает из-за сердечного приступа, и они вызывают скорую.
Пожарные приезжают довольно быстро, но двор маленький, застроен типовыми хрущёвками и забит машинами. Для растаскивания машин вызывается несколько эвакуаторов, а вслед за ними появляются спасатели, которые вскрывают двери для врачей скорой помощи. Словом, на глазах у всего двора разворачивается показательное взаимодействие экстренных служб.
Эвакуаторы растаскивают машины. Пожарные выдвигают лестницу, разбивают стёкла, залезают внутрь и старательно заливают квартиру водой и пеной, – до самого, что ни на есть подвала. Спасатели вскрывают дверь, врачи заходят в квартиру и никакого обгоревшего трупа, разумеется, не обнаруживают.
Все, поматерившись, разъезжаются.
Через два дня хозяйка с кошкой ничтоже сумняшеся возвращается, и первыми её встречают зажатые вскрытой искорёженной дверью квитанции от владельцев эвакуированных поцарапанных машин и нижних соседей, жаждущих компенсации за испорченный ремонт. Всё более удивляясь, женщина заходит внутрь, и её взору открывается апофеоз: разбитые окна, залитая квартира и вспученный паркет…
Иными словами, лечение лишая оказалось не из дешёвых!
Так что в назначении я пишу про выбрасывание ковриков, термообработку паром, мытьё полов противогрибковыми препаратами и ни слова про дымовые шашки, хотя обработка ими была бы идеальна.
– Блин, грязища-то! – нервно говорю я Свете. – Швабру тащи.
– Да вытру я, вытру, – бубнит она уже в третий раз за последние полчаса. Хрен допросишься.
На улице ещё с вечера всё растаяло, и полы в кабинетах покрываются ровным слоем грязи за считанные минуты, особенно к вечеру, – никакие тряпки у входа не спасают.
Из холла раздаётся звонок вызова, и Света, вместо того, чтоб уже принести швабру, идёт туда и радостно с кем-то здоровается. Тут же зовёт на приём. В кабинет заходит девушка с переноской.
– Помыла полы, вышла на пять минут. Возвращаюсь… – говорит девушка. – …а Дэби не ходит, качается.
Ну хоть кто-то в этом мире моет полы!
– Давайте посмотрим, – я натягиваю перчатки. – Доставайте.
Светка толпится у входа – рот до ушей. Это, видно, её знакомая. Всё же могла бы сначала спросить у меня, звать кого на приём или нет.
Кошка, поставленная на стол, горбится. Задние лапы вихляют, тело держат неважно. Тут или тромбоэмболия, которая чаще всего бывает из-за гипертрофической кардиомиопатии63 – то есть надо смотреть на УЗИ сердце, – или же травма позвоночника и парез. Остаётся дифференцировать одно от другого.
– Могло на неё что-то упасть? – спрашиваю я, проверяя проприорецепцию64 и другие рефлексы.
– Нет-нет. Падать нечему.
– Совсем нечему? Доски, плинтуса, ремонт?
– Нет, – почему-то обиженно отвечает девушка. – Нечему. Спрыгнуть разве что могла неудачно – у меня плитка лежит напольная, скользкая очень после мытья.
Я ставлю кошку на пол – всё ещё грязный, наминутчку – чтобы оценить, как она ходит. Светка, испуганно глянув на девушку, только и успевает что отодвинуть ногой лежащую дохлой медузой, пропитанную грязью тряпку – за нею тянется чёрный след. Кошка, покачивая задом, делает несколько шагов. Забираю её обратно на стол. Так, теперь смотрим, не холодные ли задние лапы – это один из признаков тромбоэмболии.
В перчатках это не ощущается. Кладу кошку набок и, недолго думая, прикладываю её лапу к своей щеке – одну, а затем вторую. Девушка, позеленев, приседает на стул – у неё дёргается лицо и трясутся руки.
– Нормальные, – буркаю я, снимая с шеи фонендоскоп. Слушаю сердце: – Ритм ровный, шумов нет. Пойдёмте на УЗИ ещё глянем.
В воздухе разливается едкий запах нашатыря – это Светка льёт его на салфетку, тянет девушке. Та, бледная, как поганка, копошится в сумочке, извлекает санитайзер и прыскает на себя так, точно это духи. В запах нашатыря врывается примесь медицинского спирта.
Затем она, затолкав в переноску Дэби, быстро кладёт на стол несколько купюр – гладеньких, точно отглаженных – и, прочирикав: «Спасибо», выбегает из кабинета.
– Сдачу возьмите! – запоздало кричу ей вслед.
…Расписав назначение, я оборачиваюсь к Светке, которая добралась таки до тряпки и елозит ею по полу. Ещё и дуется на меня.
– Так. Ты мне объяснишь, что это было? – спрашиваю её.
Та выжимает тряпку, и с первого отжима вода в ведре из прозрачной становится чёрнее ночи.
– Это соседка моя, – отклячив круп и продолжая тереть полы, говорит наконец она. – Она немножко… в общем… ОКээРная65 она.
– Чего?
– Минимализм у неё в квартире: чистота такая, что плюнуть некуда. Всё вылизано до блеска – ни пылинки, ни соринки. Боится всякой заразы. Полы драит каждые полчаса. А ты её кошку… в грязь.
– Ой… – спохватываюсь я.
– А потом и к лицу, – прыскает Светка, выжимая тряпку в ведро. – И у тебя там кстати следы отпечатались. Вот человеку и поплохело.
– Отдай ей назначение. Скажи, что кошке нужно ограничить движение. И чек со сдачей ещё, – я протягиваю горстку монет.
– Не надо сдачу, она не возьмёт. Там же микробы. Она бумажные и то утюгом гладит. Стерильность, как в хирургии!
Я хихикаю, а потом ехидничаю:
– А ты позови её к нам в админы.
Светка фыркает, подхватывает ведро и идёт выливать воду.
Прыскаю на монеты спиртом.
* * *
Питбуль, «отравленный соседями», приезжал. Анализ крови показал парво- и коронавирусный энтерит, – два в одном, – прям бинго для непривитых животных. На две недели собака попала на ежедневные капельницы дважды в день.
Пока кошка Дэби сидела в клетке, ограниченная в движениях, её хозяйка постелила в комнате ковролин и теперь вместо мытья полов пылесосит каждые полчаса, – поведала Светка. На третьи сутки Дэби окончательно оклемалась: слабость зада прошла, будто и не бывало.
Я поругалась с девчонками. Мне пришлось отдавать шпица, умершего в чужую смену, а я ничего про него не знала – ни-че-го! Допросила по телефону тех, кто занимался собакой, а потом объяснялась с её хозяйкой, которая – подумать только! – оказалась заводчицей из разряда классических разведенцев.
И я вспомнила, как однажды принимала одну из её собак. Шпиц, которого она принесла, подверг бы любого в шок: шерсть спутана, испачкана в испражнениях, глаза слезятся. Выяснилось, что заводчица содержит животных в клетках, кормит дешёвым кормом и бесконечно скрещивает между собой, – в таких условиях можно только болеть и умирать: убогое питание отягощается ещё и генетикой. В двадцати пяти процентах случаев собаки болеют именно из-за генетических болячек, коих у них насчитывается порядка четырёхсот, поэтому за рубежом заводчики очень ответственно относятся к подбору пары, обращаясь к собранной для этого случая базе данных. У нас доступны генетические тесты, только это же стоит денег…
Не люблю ругаться с коллективом. Я пытаюсь дружить со всеми, а получается ерунда какая-то. Так что от злости поругалась заодно и с заводчицей. Но она первая начала. Чёрт.
Глава 12. Синдром Хансена66
Чёт систола с диастолой, как дебет с кредитом, не сходятся…
Сегодня мы с Иркой дежурим сутки, с ночи в день, прям накануне Нового года. Два терапевта в смену, обе – медлительные тормоза. Вдобавок Ирка в депрессии и давно не работала в ночь. Вот будет веселуха, чую! Хоть бы хирургических критических не было.
Смена начинается с торгов по поводу стерилизации кошки.
– Драгоценнейшая, когда Вы в последний раз кушали? – грудной женский голос слышится из коридора.
– П-п-проходите, – заикнувшись, произносит Ира, приглашая обладательницу глубокого контральто войти и пропуская её вперёд.
Вычурно накрашенная женщина с ослепительно-рыжей шевелюрой вплывает субмариной в кабинет, широким жестом распахивает норковую шубу и усаживается на два стула сразу, заполняя своим присутствием всё пространство.
– Мулечку мою, деточку, нужно так сделать, чтобы коты за ней не ухлёстывали, – приблизив ко мне лицо, озвучивает она причину своего прихода. – Таки расскажите мне про это всё, что имеете, и чтобы было подешевше, а не то меня вырвет.
Мулечка – это, видимо, кошка. Ира, закатив глаза, пятится и исчезает за дверным косяком, давая мне понять, что общение с подобными персонажами выше её психологических сил. Я бы тоже слилась, да пятиться некуда.
Тычу в папку с листками прайса, объясняя, что есть несколько вариантов операции, и конечная стоимость зависит от используемых материалов. Мои попытки договориться оказываются тщетными.
– Шоб я так жил! – восклицает женщина. – Мама дорогая! Я вас умоляю, мне скоро полтос! Почему-таки я должна работать, скажите мине? – она снова наклоняется вперёд, и в декольте обнаруживается бюст, вправленный в лифчик ярко-бордового цвета – его кружевные края бессовестно выглядывают из разреза модной кофточки.
Смиренно жду продолжения, которое незамедлительно и наступает.
– Мулечка моя – кошка женская, и таки такая родная мине, шо я её почти уже ненавижу всеми фибрами своей души. Загуляла только, как ненасытная вот на днях. Мучится – без слёз не взглянешь! Но откуда тогда деньги, скажите мине, ежели я не работаю?
В принципе, всё логично, окромя пылкой любви к родне.
– В стоимость входит труд врачей, аренда помещения и медикаменты, – отвечаю я, попутно осознавая, что мои слова отнюдь не звучат для неё аргументами. Особенно первое из перечисленного.
Женщина томно вздыхает и сообщает новые подробности своей жизни, полностью меня игнорируя:
– Можно подумать мне есть за это дело. Моя жилплощадь, скажу я Вам, завидовать никому не даёт, а имущества в ней – скамеечка и две табуретки. И вы, конечно, спросите, почему я не замужем? – она замолкает, и, не дождавшись вопроса, сама же и отвечает: – Да не выросла ещё та ромашка67.
Делаю попытку вернуться к теме разговора:
– Когда кошка в загуле, то стерилизовать её нежелательно. Но если она может сбежать к коту – тогда лучше приносите, не дожидаясь.
– Сбежать может, – говорит женщина наконец про кошку, – кого же она спросит-то, я Вас умоляю! Шлюхенция ненасытная!
Перехожу на похожий жаргон и даже с акцентом:
– У беременной придётся и матку удалять! Стопудняк! А это дороже! Вы хорошо хотите: и наркоз хороший, и чтобы даром!
«Стопудняк! А-ха-ха! Чёткий базар!» – ироничный голос звучит в голове вперемешку с хохотом.
Разговор обретает некую таинственную интимность, что вероятно и означает: «Будь проще, и люди к тебе потянутся».
– Шоб Вы там себе ни думали, а за мной целых десять лет охотились все более или менее приличные кавалеры. И я знаю, что отвечаю Вам правду, и можете дальше думать себе, чего хòчите, – её интонация дружелюбна и напориста одновременно.
Даже не сомневаюсь, что ассортимент охотников был довольно большой. Возможно даже, добыча не особо быстро и убегала.
– Так что Вы решили? – спрашиваю, всё ещё надеясь вернуться к кошке.
Женщина бросает взгляд в прайс и, сделав губы бантиком, по-детски произносит:
– Тю-ю-ю, за такие деньги я на операцию не согласная.
«Прям как на рынке», – посмеивается внутренний голос.
Объясняю, что есть и более дешёвые варианты, но при этом и сопутствующие материалы хуже, и наркоз другой.
– Шоб да, так нет! От когда такие цены геморройные стали?
Я закатываю глаза, чем в очередной раз меняю ход диалога.
– А скажите мне, добрая дохтур, – взгляд женщины становится проникновенным, – замужем ли Вы сами или Вас ушли?
Похоже, разговоры о постороннем помогают ей определиться.
– Нет, – отвечаю ей, понимая, что этим закручиваю новый виток рассуждений о жизни. О моей личной жизни.
– А хòчите сделать себе изобильную Вселенную, а всем – больную голову, так я научу Вас. И можете не благодарить меня даже, хотя мне это будет и приятно, – на её лице появляется улыбка Моны Лизы, как если бы та имела двойной подбородок, щёки с пунцовым румянцем и ярко-накрашенный розовый рот. – Секрет этот называется борщ.
Перед внутренним взором возникает тарелка огнедышащего борща с озерцами рыжего жира, похрустывающей капустой и мясной мякотью на отломке трубчатой кости. Желудок тоскливо сжимается.
– Давайте сделаем кошке хороший наркоз и наружные швы, – прогоняю я наваждение. – И для кошки хорошо, и Вам дешевле.
Слушать про борщ у меня банально нет времени.
«Как и на личную жизнь», – ехидно хихикает кто-то внутри.
– Наружные? – вопрошает женщина, склонив рыжую голову. Наконец-то речь зашла об операции, а не о борщах!
– Ну да. Придётся, правда, прийти повторно через пару недель, чтобы их снять. Тогда я с удовольствием выслушаю и про суп.
«Приходите в чужую смену, и сделайте уже так, чтоб я Вас искала».
Женщина елозит на стульях и со второй попытки встаёт.
– Ну так я Вам в следующий раз про борщ и расскажу, – она медленно кивает, поворачивается и двигается на выход, с ходу выцепив взглядом Иру. Ущипнув её за тощее межреберье, женщина любвеобильно желает: – И главное, шоб вы кушали по расписанию! Хорошего человека должно быть немеряно!
После её ухода Ира несколько секунд потрясённо смотрит на дверь, приложив руку к рёбрам. Прыскаю в кулачок.
Согласилась ли женщина на стерилизацию женской Мулечки – так и осталось вселенской тайной. Возможно, пошла рассказывать про приворотное зелье и изобильные Мироздания в другие клиники.
…Дальше заходит мужчина с телефоном в руке:
– Посмотрите. Может, по фотографии скажете, что это?
«Тык… Чо у нас там про лечение по фотографии? Ничего?» – звучит в голове, так как я продолжаю держать папку с прайсом.
– Эм… Цены бы мне не было, – отвечаю, посмеиваясь.
Тем не менее мужчина показывает фото на телефоне. С экрана на меня смотрит старый кот с огромным колтуном на спине.
– Скоблить надо, на демодекоз, – говорю мужчине, – и исключать иммунодефицит. И состричь этот валенок.
Не, ну может быть банальное нарушение обмена веществ или гормональные проблемы, но я ж врач-пессимист, который не щадит чужую психику. Я бы даже подозревала букет болезней.
– Кровь сдать нужно. Эндокринные исключать, – рассуждая вслух, я беру с дерматологического стола своё специально затупленное лезвие для взятия соскобов и, сощурив глаза, на полном серьёзе спрашиваю: – Поскоблить Вам телефон?
Мужчина смущается, смеётся.
– Понял. Запишите нас на приём.
…Следующий – кот, у которого чешутся уши.
Уже где-то лечили от клеща, закладывая внутрь акарицидную мазь. Лезу ватной палочкой – выделений нет. Наскабливаю по сусекам, смотрю в микроскоп. Часто бывает, что внутри чисто, а это всё равно отодектоз, потому что клещи из обработанных ядом ушей сбегают на тело. С чемоданчиками и рюкзачками, ага.
Каким-то неведомым чудом нахожу одного-единственного худосочного клещика на самом краю соскоба. Аминь! Диагноз есть.
Пишу название препарата:
– Накапаете на холку, трёхкратно, интервал двадцать дней.
Когда много грязи – даже промывать приходится, но сейчас это не тот случай – уши чистые.
– Что, просто капли на холку и всё? – удивляется хозяин кота.
– Да. Препарат всасывается через кожу и воздействует на весь организм. Системно. Клещи бегают по телу, поэтому обработка только ушей не поможет. Нужны именно капли. На холку.
– А чем чистить уши-то? – мужчине хочется усложнить лечение кота и жизнь себе. Понимаю. И даже практикую подобное.
– Ничем. В ушах кожные клетки растут, как черепица. При слущивании они отторгаются так, что очищают слуховой проход самостоятельно. Если травмировать или раздражать их палочкой, то выделений станет больше. К сожалению, были случаи, когда ватка с палочки оставалась в ухе, и развивался гнойный отит. И ещё есть риск затолкать в глубину какую-нибудь ушную пробку – конгломерат из выделений и слущенных клеток. Уши полностью очистятся сами, когда все клещи помрут.
– Я сам чесаться начал, – жалуется мужчина.
– Неспецифическая сыпь. Пройдёт сама, когда вылечите кота. Вам лечиться не надо.
…Пока я вещаю, Ира принимает повторников, методично делая капельнички.
* * *
Дальше собственной персоной приходит цинк-зависимый дерматоз – в лице молодой хаски.
– У нас вот, – показывает хозяин на морду собаки.
Картинка классическая: корочки и болячки, щедро покрывающие щёки и кожу у губ, возле носа, вокруг глаз. Кожа потемневшая, местами с залысинами. Язвы на границе с мочкой носа – местами розового. Хаски беспокойно косится на меня своими голубыми глазами, крутится и прихрамывает.
– Когти стрижёте? – спрашиваю владельца.
– Не даёт, – сетует он.
– Давайте посмотрим лапы, держите за ошейник покрепче.
Подхожу к собаке сзади, задираю ей лапы – хаски лягается, скачет и верещит. О, да: мякиши с уплотнённой кожей, местами ороговевшие.
Самое большое количество цинка в организме содержится в коже, – особенно в чешуйках носа и мякишах лап, – они-то в первую очередь и страдают. Мужчина говорит:
– Мы ей для костей добавляем кальций. Заводчица посоветовала.
Хорошо, что он не видит, как я закатываю глаза, – кальций, железо и медь ухудшают усвоение цинка. А у растущих собак кальций закрывает зоны роста костей, от чего те чудовищно искривляются.
Молча скребу, нащипываю волоски, смотрю под микроскопом – нет ни клещей, ни лишая. Бывает ещё листовидная пузырчатка, но её исключают с помощью биопсии, – для этого надо отрезать от собачьего носа кусочек и отправить патологам. Взвешиваем собаку.
– Глюконат цинка пожизненно, – я пишу и сразу зачитываю. – Если через месяц эффекта не будет – удвоите дозу. Потом откорректируете до минимума… Ненасыщенные жирные кислоты: омега три, шесть… Кальций, пожалуйста, не давайте. И ещё один препарат мини-курсом, от воспаления… для усвоения… Не будет лучше – приходите, возьмём биопсию. И давайте когти сейчас подстрижём. Намордник наденьте.
Дальше приём напоминает укрощение мустанга. Мы заваливаем хаски на стол; поперёк неё – как на амбразуру – бросается хозяин, а мотыляющиеся лапы достаются нам с Ирой. Ор стоит невообразимый. Сквозь завязанный рот собака пускает пузыри и так матерится, что в холле становится тихо. Откусывая один за другим искривлённые когти, я только и думаю, что мы никогда не останемся без работы, пока заводчицы разводят животных, не делая генетических тестов. К слову, в случае с бультерьерами акродерматит68, при котором тоже есть недостаток цинка, убивает их уже к двум годам. Он так и называется: летальный.
А дальше приходит кот с разрывом бедренных мышц. Инфицированным. С кровопотерей. В болевом и гиповолемическом69 шоке. Задняя лапа. Скорее всего его схватила зубами собака, а грязнее рта ничего нет. Любой стоматолог скажет: «рот грязнее жопы», но жопы хотя б не кусаются. Пресекаю больное воображение от дальнейших фантазий, возвращаясь к коту.
Слизистые оболочки белые. Это от шока или от кровопотери? Может, ему срочно нужно переливание, тем более, перед наркозом?
– Его два дня не было, – рассказывает хозяйка кота.
– Да-да, – поддакивает мужчина. – На пять минут вышел.
Первая версия звучит правдоподобнее, судя по засохшим кускам торчащих наружу мышц и прилипшей на них шерстью с запёкшейся кровью. Но про пять минут… Впрочем, логично: вышел на минуточку, исчез на два дня. Мужик.
– Нужен донор, он потерял много крови, – говорю я. При таких повреждениях кровотечение неизбежно, и приходится признать очевидное: тут и шок, и кровопотеря. – И анализы крови перед наркозом.
– Не надо анализов. Так зашейте, – отмахивается мужчина.
«Вот бы хирургических критических не было», – передразнивает меня голос в голове. Помолчал бы лучше, я и так не знаю, что делать.
Ира флегматично пододвигает владельцам журнал:
– Пишите расписку.
Те пишут, что предупреждены, ответственность снимают и прочее, прочее. Ставим коту катетер в здоровую, переднюю лапу. Брею шерсть на задней, пытаясь угомонить свои мысли. Ира потихоньку вливает жижку. Вот помрёт сейчас, и? Что нам эта долбаная расписка, если он помрёт?
«Не нуди».
При кровопотерях без показателей гематокрита капельницы чреваты, так как маленький, циркулирующий по организму объём крови разбавляется, и эритроцитам становится сложнее переносить к органам кислород. Более того возникает опасность кровотечений, поскольку количество факторов свёртывания и тромбоцитов разбавляется тоже! Но у нас выбора нет: в состоянии шока наркозить страшно, к тому же низкое давление и некупированный шок – это тоже опасность кровотечения!
Владельцы отправляются в холл, и мужчина в дверях сталкивается с тёткой, представляющей контингент а-ля «мне только спросить».
– Операция! – гаркает хозяин кота, и тётка испуганно отпрыгивает обратно. Мужчина оборачивается на нас: – Шейте Ваську, я никого не впущу! – и он демонстративно прикрывает дверь за собой.
Окей, тылы прикрыты.
– И-и-ира, что делать? – кричу я шёпотом. – Рана инфицирована! Он наркоз-то не переживёт?
Моя паника живёт своей жизнью. Подсохшие мышцы на живом коте выглядят крайне кощунственно.
Ира медленно поднимает глаза:
– Эпидуру сделаем.
О-о-о! Точно! Как я сама не додумалась? Эпидура обезболит лапу, и это даст возможность наркозить кота по минимуму.
Наконец, инструменты закинуты, поле побрито, забираем Ваську в операционную. Наркоз.
Процедура эпидуральной анестезии имеет свои нюансы. Укол делается в область крестца, между позвонками, в выверенную по известным ориентирам точку под определённым углом. Нужно попасть чётко в эпидуральное пространство, – что по ощущениям напоминает прокол тонкого пергамента, – но не глубже, иначе есть риск остановки дыхания. Это конечно не смертельно с реанимационным набором и мешком Амбу под рукой, но после того, как полчаса подышишь за кошку, прежде чем она «вернётся» – поседеешь остатками волос, и не только на голове. Так что я делаю эпидуру аккуратненько, минималочку, и ношу Ваську «на плечике», как грудного ребёнка после кормления. Это, значится, чтобы новокаин остался в нижней части кота, а не уплыл к голове.
Ира терпеливо ждёт, хотя на лице написано: «Да клади уже!» Кладу. Привязываем. Коленного рефлекса нет – эпидура сработала.
Поле. Перчатки. И я начинаю шить.
…Копаюсь долго. Зачищаю некротические ткани, собираю лапу в единое целое. Дренаж туда.
– О, узнаю твой почерк, – посмеивается Ира, потихоньку добавляя пофол70: ну да… меня хлебом не корми, дай кому-нибудь дренажик поставить. Только тут сам Бог велел – рана не просто тотально инфицирована, но и старая, так что гной неизбежен.
Кот стабилен, приборы показывают вкусную сатурацию71, и всё же я отчаянно матерюсь, пока шью. В глубине фарша, под коленом обнаруживается рассечённый пополам лимфоузел; ушиваю его вовнутрь.