Игра не для всех. 1941

Глава третья

22 июня 1941 года. Декретное время: 21 час. Опорный пункт третьей заставы 17-го Краснознаменного Брестского пограничного отряда

Очнулся я от боли в правой руке. И еще не открывая глаз, понял, что с ней что-то не так: рану держат чьи-то крепкие пальцы. А потом боль, разбудившая меня, повторилась – по ощущениям, кто-то словно прокалывает мясо в районе бицепса.

Размежив веки, я убедился в том, что ощущения не обманули – сняв с меня гимнастерку, мою правую руку положила к себе на колени загорелая молодая женщина с длинными вьющимися черными волосами, заплетенными в косу. В текущий момент она сосредоточенно и сноровисто зашивает рану, плотно сжав ее края.

Заметив мой взгляд, девушка – мне сложно определить ее возраст, на вид от двадцати пяти до тридцати лет – коротко, но очень мило улыбнулась, заговорив со мной негромким грудным голосом:

– Очнулся, боец? Потерпи, сейчас еще один шов наложу, и готово. Рану я тебе промыла, края обеззаразила спиртом… Сейчас дошью и наложу свежую повязку. Будешь как новенький!

Очередная мягкая, женственная улыбка – и я чувствую, как в груди у меня все замирает, а тело бросает в жар. Незнакомка, может, и не писаная красавица, но точно не ошибешься, если назовешь ее очень привлекательной: высокий чистый лоб, тонкие, красиво изогнутые брови и длинные пушистые ресницы, обрамляющие большие серые глаза. Лицо ее пропорционально сужается к подбородку; несколько длинноватый, но не портящий общее впечатление нос – и красиво очерченные полные губы, между которыми при улыбке заметны ровные белые зубки. Есть в ее лице какой-то аристократизм, а в одновременно сочувствующем и успокаивающем взгляде чувствуются и ум, и благородство.

Не удержавшись, пробегаю глазами по фигуре незнакомки – и первое положительное впечатление только усиливается: гимнастерка не скрывает высокой женской груди, а вот ниже ее нет даже намека хоть на какой-то животик. Плюс идеально ровная, прямая спина – и длинные загорелые ноги, которые по колени скрывает юбка; в лучах вечернего закатного солнца кожа на голенях кажется глянцевой.

Блин, интересно, а создатели игры предполагали секс в сюжетном развитии?! Вроде бы тэг изначально был «18+» за счет реалистичности боевых сцен и максимальной приближенности к реальности…

– Так, ну вот и все: пуля, по сути, только царапнула бицепс, не задев кости и лишь слегка надорвав бицепс. Старайся не мочить рану, перевязку будем делать ежедневно… А теперь давай промоем тебе глаз.

Быстро и сноровисто наложив повязку на руку, девушка приподняла мою голову и начала аккуратно лить на глаз тонкую струйку воды, стараясь, чтобы она стекала от зрачка к переносице. В первую секунду процедуры я рефлекторно зажмурился, но потом стоически терпел, пока на глаз льется тепловатая вода. Под конец даже понравилось – возникло ощущение, что купаюсь, подставив лицо под струи из душа. Причем после процедуры глаз стал видеть действительно лучше, зрение практически восстановилось!

В завершение моя спасительница приложила свои длинные аристократические пальчики ко лбу, как видно проверяя температуру. Ладонь у девушки теплая, кожа нежная на прикосновение – и от нее исходит едва уловимый земляничный аромат… Тактильный контакт был совсем коротким, но будь то в моей власти – незнакомка никогда бы не отнимала руку от моего лица! Удивившись собственной смелости и в целом не осознавая, что делаю, я потянулся губами к теплой ладони девушки, что вызвало ее удивленный смешок:

– Совсем ожил, Самсонов?! Жара у тебя нет, а поведение странное!

Восхищенный близостью красивой женщины, я пропустил ее замечание мимо ушей и прямо спросил:

– Как тебя зовут?

Моя спасительница неожиданно нахмурилась и тихо проговорила:

– Странно, вроде бы внешних признаков сотрясения нет, с чем связана потеря памяти?

После чего она уже громче обратилась ко мне:

– Ром, ты что, меня забыл? Я Оля Мещерякова, медсестра!

И вот тут-то меня накрыло настоящим страхом, мгновенно задавившим романтический флер. Только сейчас до меня дошло, что девушка – в форме! Девушка в форме, а никакого послезнания о ее звании или о том, с кем вообще я разговариваю, в голове так и не всплыло! Я вспомнил о неудачной попытке выйти из игры, попытался вызвать интерфейс игры… Ничего.

Твою же ж!!!..

– Что с ним, Ольга Михайловна?

Знакомый голос. Это подошедший к нам парторг.

– Не знаю, – тон у медсестры явно встревоженный, – он бился сегодня головой? Мины или гранаты рвались рядом?

– И то, и другое с рассвета. Но ведь так у большинства.

– А провалы в памяти?

После короткий паузы Нежельский ответил:

– Да, были.

Медсестра уже гораздо более жестко и требовательно обратилась ко мне:

– Как тебя зовут?

– Рома… Роман Самсонов.

– Попробуй улыбнуться. Так… А теперь покажи язык. Так… Подними обе руки одновременно! Так… Встань и пройди пару метров.

Придавленный свалившейся на меня жирной задницей просто космического масштаба, я безропотно выполняю все, что говорит мне Ольга. Наконец, она резюмирует:

– Послушай, никаких признаков инсульта у него нет: улыбка ровная, язык в сторону не уводит, слушаются обе руки, идет вроде по прямой. Но контузия есть контузия, а человеческий мозг полон загадок. Он в бою как участвовал?

– Нормально. Пока не потерял сознание, дрался нормально, фрица с автоматом пристрелил, диски быстро набивал, гранаты метал хорошо, две к немцам уложил точно.

После короткой паузы Ольга ответила:

– Тогда присматривай за вторым номером. Если до этого воевал, может, и впредь сумеет… В отличие от других.

На этих словах голос женщины предательски дрогнул, и она поспешила отойти от нас.

Парторг синхронно со мной посмотрел ей вслед:

– Красавица и умница, но казачка. Было бы иначе, небось в Москве в госпитале бы оперировала, а не у нас на заставе фурункулы выводила… М-да… У нее сегодня Олег Остапов прямо на руках отошел, пробитое легкое… Слово притом какое-то умное называла – пневматоракс, кажется…

Василий обернулся ко мне, и в первое мгновение взгляд его показался мне очень жестким и злым. Я аж съежился, представляя, что первый номер собирается устроить мне головомойку за то, что выбыл из-за несерьезного ранения. Однако вместо этого он вдруг порывисто шагнул ко мне и крепко обнял:

– Прости, брат, прости! Ты меня от подрыва гранаты спас, утром под обстрелом выручил, а я тебя сразу-то после ранения и не смог перевязать. Потом думал, что ты кровью истек, вот в себя и не приходишь… Но сам пойми: не мог я тогда тебе помочь – без пулемета не удержали бы позицию. А пока немцев отогнали, все диски расстрелял, в аккурат хватило! Согласись, будь иначе – и германцы тебя так и так добили бы!

Чуть отстранившись, парторг ищуще смотрит мне в глаза. Стараясь не показывать своего облегчения, отвечаю насколько возможно равнодушно:

– Да ладно, что уж там… Значит, отогнали немцев?

Нежельский хищно осклабился:

– Вломили по полной! Хотя надо признать, упрямые они, немчура… Пять раз на штурм ходили, человек сто у заставы потеряли! В тот раз, когда тебя ранило, десятка три с половиной мы их положили. Пащенко здорово сбоку их проредил своим ДС, Гринев вроде бы ротного их уделал да расчет пулеметный еще один положил. И мы вчетвером кинжальным огнем в упор всех, кто дернулся было до окопов добежать, навеки упокоили. На вот, держи.

Парторг протянул мне кожаную кобуру. Видя, что я не спешу ее брать, парторг понял меня по-своему:

– Да бери же, твой трофей, заслуженный! Предпоследней гранатой ты накрыл второго номера расчета, я вот с него после боя пистолет и снял, Р-38 называется – сбоку выбито, прочитал.

Видя мое замешательство, вызванное прежде всего тем, что я просто не знаю, как пользоваться предлагаемым оружием, Василий буквально силком вложил мне кобуру в руки:

– Да не переживай ты! Никакого мародерства, товарищ старший лейтенант сам приказал обойти убитых, собрать исправные пулеметы, гранаты, фляги с водой да сухпай, если есть. Кстати, есть – с собой фрицы сухарные сумки взяли. И фляги ладные, алюминиевые, не чета нашим стеклянным, я на тебя тоже припас… Что пистолетов и автоматов шесть штук прихватили, ни старлей, ни политрук и слова не сказали. Бери!

Взяв кобуру, я как-то глуповато спросил:

– А как им пользоваться?

Васька крепко хлопнул меня по плечу:

– Пойдем, поешь, я уже и тушенку немецкую вскрыл – свиная, вкусная, зараза! А там тогда и покажу, как с пистолетом управляться.

Только сейчас я обращаю внимание, что мы находимся не на позициях заставы, а в лесном массиве – правда, чистом, в основном здесь одни сосны, сквозь кроны которых пробивается солнечный свет. По бокам же и спереди раздается частый гул, похожий на раскаты грома, иногда более звонкий, иногда, наоборот, более глухой. Когда я пришел в себя, то находился в каком-то полубессознательном состоянии и не сумел выделить из окружающих звуков канонаду – уж источник гула я понимаю и без послезнания! Но сейчас то, что бой идет фактически по всей границе, причем уже впереди нас, совершенно не радует. Впрочем, о чем я? Немцы в 41-м до Москвы дошли, тут стоит удивляться, что третья застава сегодня отбилась.

Погранцы расположились между деревьев довольно скученно; пока мы идем мимо групп жующих трофейные консервы людей, оживленно обсуждающих прошедший бой, меня озаряет еще раз: в лес-то я добирался не на своих двоих – меня вынесли с поля боя!

Надо сказать, что, кроме родителей и близких родственников типа бабушки и тети, в моей жизни мало кто обо мне заботился или приходил на помощь в сложной ситуации – причем тогда, когда я об этом не просил. Во всех коллективах, где бы я ни бывал – от школьного класса и секции самбо, где занимался два года с 11 лет, до университетской группы или коллег по временным подработкам – везде исповедовали принцип «сам по себе и сам за себя». И тут вдруг меня, раненого, без сознания, вынесли с поле боя.

По совести говоря, это трогает – вместе с искренностью Нежельского, что только усиливает произведенный эффект. То есть умом я понимаю, что по-прежнему нахожусь в игре – хотя тут бабка надвое сказала, где я сейчас нахожусь и что тут вообще происходит! – но внутри проняло. И неслабо проняло!

…До стоянки парторга, которую хорошо заметно по стоящему у толстого стола сосны «дегтяреву», нам пришлось пройти всего метров десять. Тут же товарищ вручил мне ополовиненную банку тушенки и пару галет.

– Лопай, мне очень понравилось!

Я с некоторым подозрением уставился на розоватого цвета массу, в которой встречаются комки нерастаявшего жира. Запах тоже… не айс. Хотя нет и ничего отвратительного.

Но тут вдруг страшным образом заурчал голодный желудок – если разобраться, я ведь с рассвета ничего не ел! Потому, покрепче ухватив ложку, отважно беру кусок мяса без жира и отправляю его в рот… Ну что сказать, если кто представляет, что, открыв банку как следует не разогретых мясных консервов, сумеет насладиться вкусом настоящего деликатеса, он глубоко заблуждается. И страшно себе даже представить, каков советский тушняк, раз парторг так нахваливает трофейный.

Впрочем, пережеванное мясо не вызывает рвотных спазмов – скорее наоборот, желудок урчит уже довольно. Потому дальше я метаю свинину без каких-либо терзаний и размышлений, заедая ее ломкими и хрусткими галетами. Последние, в общем-то, безвкусные, так, солоноватые, – но с мясом идет вполне неплохо.

– А попить?

Нежельский только усмехнулся, покачав головой, но фляжку протянул:

– Держи, твоя!

Я с удовольствием присосался к горлышку и начал жадно глотать тепловатую воду – только сейчас понимаю, как сильно хотел пить. Живительная влага кажется настоящим нектаром…

Пока я ем, парторг возится с собственным трофейным пистолетом – ладным, вороненым. И только я завершаю трапезу, как он тут же обращается ко мне:

– Доставай свой.

Оживившись после еды, я и сам с удовольствием решил освоиться с оружием, потому с энтузиазмом раскрыл клапан кобуры – что оказалось совсем несложно – и достал из нее сам ствол, попутно обратив внимание, что внутри в специальном отделении остался еще один магазин.

– Смотри, – Василий показывает на рукоять пистолета, – тут внизу защелка. Нажимаешь на нее, и магазин можно доставать.

Я в точности повторяю все действия товарища, извлекшего магазин из рукояти Р-38.

– Рассчитан на восемь патронов, калибр, как я понял, – девять миллиметров. Обратно загоняется вручную до фиксации защелкой. Смотри дальше – слева наверху предохранитель. Видишь?

– Вижу.

– Режим огня – положение предохранителя параллельно стволу. Поднимаешь флажок только непосредственно перед боем! Нижнее положение защищает от самопроизвольного выстрела.

Слушая парторга, я тут же попробовал сместить флажок – и он без особых усилий сдвинулся из нижней точки вверх, заняв положение для стрельбы.

– Опусти вниз!

Негодующий окрик первого номера заставляет меня испуганно направить ствол в землю – до того я держал его у самого лица, дулом в сторону леса. То есть в сторону погранцов.

– Так, – голос Нежельского вновь спокоен, – а теперь берешься двумя пальцами за затвор и аккуратно отводишь его назад.

Повторив действие Василия, я испуганно уставился на патрон, открывшийся моему взгляду – правда, он тут же упал вниз, провалившись сквозь пустую рукоять.

– Видишь?!

Вижу. Спина покрывается холодным потом от понимания того, что все это время в моих руках было готовое к бою оружие с патроном в стволе.

– Ну а теперь чуть приподними флажок предохранителя и подай затвор обратно. Можешь нажимать на спусковой крючок.

Я послушно повторил все, что мне сказал сделать парторг – раздается сухой щелчок. Спуск показался мне довольно мягким, несложным.

– Ну, вот и все. Теперь вставь магазин в рукоять и дошли патрон в ствол, передернув затвор.

Выполняю все манипуляции уже с некоторой сноровкой.

– Опусти рычаг предохранителя вниз.

Сделано, – но тут вдруг щелкает курок и спусковой крючок. Я аж вздрогнул! Но выстрела не произошло, а Нежельский только улыбнулся.

– Безопасный спуск. Хорошее оружие, надежное… А теперь достань магазин, доснаряди в него выпавший патрон и снова загоняй обратно. В бою если придется использовать, будет у тебя на один патрон больше.

Пока я выполняю все эти манипуляции, Василий достает из трофейной сумки длинноручную немецкую «колотушку».

– Удобные у фрицев гранаты – я шесть штук урвал, но свои впредь понесешь сам, понял?

– Да, конечно!

Парторг по-доброму усмехнулся.

– Ну, вот на том и порешили. Значит, смотри: тут никаких заморочек нет. Свинчиваешь нижнюю крышку у рукояти, выпадает шарик на шнурке, – первый номер наглядно показывает все, что озвучивает, так что никаких лишних вопросов не возникает, – рвешь шнурок, запал начинает гореть. После чего гранату можно бросать в цель, летит отлично, очень удобная при броске. Тебе – три штуки, плюс две эргэде.

Я только подивился тому, сколько всего тащил на себе Василий, лишь сейчас заметив у ствола сосны и свою СВТ. Проследив за моим взглядом, Нежельский вновь ко мне обратился:

– Тебе бы ее почистить, а то до боя дойдет, и будешь ты из пукалки отстреливаться – ведь заклинит же винтарь. Пистолет дело хорошее в окопном бою, а на дистанции лучше «светки» и не придумаешь; выход через двадцать минут, как раз успеешь.

Растерянно осмотрев самозарядку, я грустно спросил:

– Поможешь?

Пулеметчик, судя по выражению лица, удивился, – но вслух ничего не сказал, видать, вспомнил о моих провалах в памяти. Между тем, осмотревшись по сторонам, я решил поинтересоваться:

– Куда отходить-то будем?

– Товарищ старший лейтенант сказал, что к узлу обороны нашего укрепрайона, что у Новоселок. Там доты, пушки, пулеметы, патронов и запасов еды в достатке, гарнизон… Зацепимся – и удержим фрицев до контрудара наших. С заставы уходить, конечно, жаль, но командир боится, что окажемся в окружении. Да и артиллерией вновь накрыть могут, только более точно.

Согласно кивнув и приступив к чистке самозарядки под чутким руководством бывалого бойца, сам я всерьез задумался над тем, как быть дальше. Каким-то, блин, могильным холодом повеяло после слов о контрударе наших – не будет ведь никакого контрудара в 41-м под Брестом! Будет драп армии от границы под массированными воздушными атаками фрицев!

Хотя… Как-то не так я представлял себе первый день этого драпа – уж больно успешно дрались пограничники с германцами: инициативно, смело, с умным использованием тех же пулеметов или гранат. Да и никакого технического превосходства врага я не заметил, разве что безнаказанный минометный обстрел, так от него хорошо защитили окопы. Конечно, одинокую заставу еще не бомбили самолеты, фрицы не бросали в бой многочисленные танки… И все-таки никакого морального слома и пораженческого настроя у погранцов я не заметил – все возбуждены и оптимистичны. Чувствуют, что в этот раз победа осталась за ними!

Однако это сегодня – а что будет завтра? Про доты, конечно, здорово звучит, и я не сомневаюсь, что, если погранцы до них благополучно доберутся, немцам они крови попьют. Но ведь в конечном итоге их все равно там перемелят! И меня вместе с ними, если пойду к обреченному узлу обороны…

Тогда что? Кинуть, предать товарищей по оружию? Да какие это товарищи?! Боты, просто игровые боты! Долбаной виртуальной игры, которая, походу, как-то заглючила. Весь вопрос в том, что будет, если я погибну здесь? То, что ничего хорошего, понятно и так – уж очень реальной была боль от ранения. Но что случится с моим сознанием в реальности, если меня убьют?! Может быть так, что игровой процесс, запущенный в моей же голове, в этом случае искалечит мозги? Не исключено – я же, блин, не знаю, как все в капсуле работает и какими могут быть последствия сбоя!

Ведь чуял же, что будет какая-то подстава с этой скидкой на капсулу, чуял!

Ладно, что теперь в прошлом копаться… Самое важное то, что я не должен дать себя убить. Ни при каких раскладах!

Тогда как быть? Бежать от погранцов на марше, благо что смеркается, а вокруг меня лес? Звучит неплохо – на первый взгляд. Но, блин, я в форме, при оружии… Даже если все стволы и гранаты скинуть, распознать во мне военного не составит труда. Поменять обмундирование у местных на гражданскую одежду, пересидеть где-нибудь в окрестностях? Да я, блин, даже не знаю, куда идти, где здесь ближайший населенный пункт. Заблужусь в лесу, закружив ночью, а утром выйду к заставе, где обозленные потерями немцы мне даже руки поднять не дадут… Ведь, судя по воспоминаниям из курса школьной истории и фильмов по ВОВ, никакого щепетильного отношения у фрицев к пленным не было. Стреляли себе на потеху, ни о чем не переживая… Засада, блин!

Плен отпадает – даже если мне удастся выйти к «добрым» фрицам и меня тут же не шлепнут, в концлагерях мои шансы выжить вряд ли выше, чем в бою. Об этом как раз читал красочную, подробную статью, и даже если она и приукрашена, проверять на собственной шкуре как-то неохота… Вместе с погранцами хотя бы посопротивляюсь напоследок, а в лагере ждут бесконечные мучения, к которым я просто не готов… Хотя, с другой стороны, есть шанс, что к тому моменту игра восстановится или капсулу починят – должны же родители спохватиться, когда я перестану отвечать на звонки?

Вот только в описании игры заранее же озвучили, что здесь время бежит в десять раз быстрее, чем в реальности. Тогда это казалось преимуществом… А по факту за последние четырнадцать часов пребывания в виртуальном мире «Великой Отечественной» за пределами капсулы прошло полтора часа. Родители забьют тревогу не ранее, чем завтра… Пока приедут, пока поймут, в чем дело, пока вызовут специалистов… Играть я начал в восемь, то есть настоящее время полдесятого. До понедельника – рассчитываю так, чтобы наверняка, чтобы достали специалиста с работы – нужно продержаться… Так-так… Да часов пятьдесят – или пятьсот здесь, на полях ВОВ. То есть как минимум двадцать дней.

Двадцать дней на войне… Когда-то казалось, что это совсем немного. Теперь же я понимаю, что этот отрезок времени – едва ли не вечность для сражающихся солдат. Тут ведь один день не каждый протянет…