Дело молодых

Глава 1. Гаражище Великое

В нынешние расслабленные времена торжествующего потребителя сакральное значение гаражей утрачено. Из мужской среды обитания – последнего моногендерного заповедника в стремительно феминизирующемся социуме – они превратились в скучное место хранения машин. Ремонт перестал быть источником самоактуализации и ушёл в холодные равнодушные сервисы, а автомобили потеряли ту искру одушевлённости, которой их наделяли руки хозяев.

Однако само Гаражище Великое – гигантский массив сросшихся боками кирпичных коробок – всё ещё сохраняет в себе некую странную магию. Триггером её включения становится момент, когда ты впервые тут заночуешь. Потому, что тебе некуда идти. Или потому, что незачем. Или потому, что лень. Или потому, что ты пьян и тебе некуда, незачем и неохота идти. Какая, к чёртовой матери, разница, где спать. Вот куцый топчанчик, спальник, надувная подушечка и бутылочка колыбельной в маленьком холодильнике. И вот, когда ты сидишь на плоской крыше в продавленном старом сиденье, дыша запахом остывающего рубероида, и смотришь, как шизофренического цвета луна рубит огромное поле острыми тенями на квадраты проездов, Гаражище вдруг принимает тебя.

Или не принимает – тогда ты просто пьяный одинокий дурак на крыше гаража, иди спать уже.

***

Я свалился в Гаражище, как боксёр в нокаут. Если жизнь врезала по бестолковке, то иногда лучше немного поваляться в углу ринга, а не вскакивать обратно за добавкой. Отползти в сторонку и подумать, как дошёл до жизни такой.

Внезапно лишившись всего, что составляло ещё недавно мою жизнь, я поселился в гараже. На топчане между верстаком и задним бампером было даже по-своему уютно. В какой-то момент настигает осознание, что всё не так уж плохо. У кого ничего нет, тому и терять нечего. А кому нечего терять – тому жить легко и нестрашно. Если ты на дне, то сильнее не утонешь. Можно сидеть ночами на крыше, курить, припадать к горлышку бутылки и снова откидываться на спинку балансирующего на кривых полозьях старого кресла. Думать, думать – и потом не думать, глядя пустыми глазами в Луну, медленно и даже не без некоторого удовольствия растворяясь в здешней странной полужизни. Своеобразный эскапизм, которым пропитано это место, требует глубины погружения в оригинальную местную философию «непротивления жопе деянием».

«Расслабься, друг, – говорит тебе Гаражище, похлопывая по плечу грязной корявой рукой механика, – подумаешь, жопа случилась. Сядь, успокойся, выпей. Послушай, как тут тихо. Вот ты сражался, работал, преодолевал, боролся, любил и ненавидел – и где оно всё теперь? Забей, мужик. Не так уж много тебе надо, на самом-то деле…»

В силу обстоятельств, которые я хотел бы оставить за скобками данного повествования, из недвижимого имущества у меня тогда остался старый гараж, а из движимого – старый УАЗ. В силу их ничтожной ценности на них никто не претендовал. Впрочем, если уж во всём искать положительные стороны, никто не претендовал теперь и на меня. Особое состояние полной свободы – когда ты совсем, вообще, никому не нужен. Тогда было лето, ночь, луна, бутылка и много-много печального безмыслия, которое нарушилось самым неожиданным образом.

– Ута́ешь, еве́к?

В этот момент я мог бы подпрыгнуть от неожиданности и навернуться с гаража вниз башкой, на чём бы эта история и закончилась. Но я был пьян, расслаблен и даже не вздрогнул.

– Ута́ешь, а́шую? Усти́шь?

Из-за странной дикции – с глотанием слогов, шепелявостью и спутанными согласными – я сначала принял его за ребёнка. Потом лунный свет лёг иначе, и он, наоборот, показался маленьким старичком. Потом решил, что мне пофиг, и не думал об этом больше. Просто такой странный человек – ростом метр с кепкой, в одежде с чужого плеча, с лицом не то блаженного дурачка, не то буддийского святого.

– Тебе чего?

– Ути́шь?

– Не понимаю я тебя, друг. Ты кто вообще?

– Сандр а.

– Александр, что ли, Саша?

– Ни. Ни кса, ни аша. Сандр. Сандр а.

Со временем я приспособился его понимать, но до сих пор не уверен, как правильно произносится его имя. Звал Сандером.

– И что тебе нужно, Сандер?

– Уазь? – ткнул он пальцем в крышу. – Уазь вой?

– Да, мой УАЗ. Собственный, маму его железную еть, – я был полон технического скептицизма и несплюнутого яда.

– Уазь осё, – закивал головой Сандер.

– Да, УАЗ – хорошо, – согласился я, чтобы не вдаваться в подробности. Потому что где-то хорошо, но чаще криво, ржаво и не по резьбе прикручено. Как всё в моей жизни. Мы с УАЗом просто созданы друг друга.

– Уазь – аоси грём, уазь – нуно, – подтвердил этот странный человечек.

– Для чего нужно-то? – спросил я лениво, прикладываясь к бутылке. Стаканами пренебрегал из соображения гигиены. Грязные стаканы – это безобразие, а за водой надо таскаться к колонке через всё Гаражище.

Не услышав ответа, обернулся – но никого за плечом уже не было. Сандер отбыл столь же бесшумно и таинственно, как появился. Вышло чертовски загадочно, но я был пьян, и ночь, и луна, и вообще. Не придал значения этой странной ночной встрече, а зря.

С неё-то всё и началось.

***

Гаражище Великое некогда было усеяно мелкими, совсем мелкими и мельчайшими автосервисами, где те, кто умел работать руками, пытались как-то выживать. Их время стремительно уходило, их клиенты один за другим пересаживались на кредитные иномарки и исчезали в перспективе дилерского обслуживания, но кручение гаек пока ещё скудно кормило таких, как я. Человеку, если он одинок и неамбициозен, нужно крайне мало. А о том, что будет зимой, я старался не думать. Жил сегодняшним днём и сегодняшним клиентом, как правило, тоже жизнью не обласканным. К гаражникам чиниться ехали либо совсем молодые ребята, которым очень хотелось лихо подкатываться к сверстницам, но денег на приличную машину и обслуживание не было, либо пенсионеры, донашивающие автомобили столь же почтенного возраста. Молодёжь чинить сама не умела и не хотела, деды утратили остроту глаз и твёрдость руки, а я брал недорого.

Не самая худшая, кстати, работа. Паршивых работ на свете вообще куда больше, чем хороших, и чем тяжелее, грязнее и противнее работа, тем хуже она оплачивается. Я принял это как данность, но до сих пор в глубине души не могу понять, почему какой-то из-папки-в-папку-файлоперекладыватель, сидящий в кондиционированном офисе, получает больше, чем мужик в оранжевой жилетке, кидающий под палящим солнцем горячий асфальт лопатой. Ведь у мужика очевидно работа тяжелее, да и пользы от неё больше?

Но самая ужасная должность, на мой взгляд, это «Человек, Показывающий Палкой Влево». Он стоит на подземной парковке супермаркета в светоотражающей жёлтой жилетке и показывает палкой влево. Утром и вечером, в жару и мороз он стоит там, в сумраке выезда, в облаке выхлопных газов и показывает. Палкой. Влево. Всегда на одном и том же месте. Всегда в одной и той же позе. Час за часом, день за днём. Он стоит. Показывает.

Наверное, иногда ему доводится показать своей палкой и в другую сторону. Скажем, поднять её вверх жестом «Стоп!». Ведь сам факт того, что он тут стоит, должен подразумевать некоторую возможность реакции на обстоятельства, иначе его заменили бы нарисованной на стене стрелочкой. Я думаю, в эти дни у него праздник. Приходя вечером домой, он требует к ужину стопку водки и говорит жене: «Позови детей!» Когда дети приходят, робко топчась на пороге кухни, он торжественно выпивает поданную стопку, лихо ставит её на стол и с гордостью говорит им: «Знаете, сегодня я показал своей палкой «Стоп!» Это было действительно волнующе – такая ответственность! Но я прекрасно справился!» И дети, разумеется, гордятся отцом и мечтают поскорее вырасти – чтобы тоже Показывать Палкой Влево.

Вряд ли за эту удивительную работу платят много денег, да и карьерный рост не предполагается. Так и будет он стоять на своём посту и показывать палкой влево, пока от вечного сквозняка и ядовитых выхлопов не хватит его карачун. На похороны к нему придут и блатные поднимательницы шлагбаумов, и беззаботные сборщики тележек, и угрюмые уборщицы, и даже его коллега с другого конца парковки – Человек, Показывающий Палкой Вправо. Они выпьют водки на поминках и будут рассказывать, как хорошо покойный показывал палкой влево, и что ему даже один раз довелось показать палкой «Стоп!» – и он справился наилучшим образом. Достойный был человек и прожил хорошую жизнь. Всякому бы так.

Иногда, когда я, оттерев масло с рук и умывшись из пластмассового рукомойника на воротах, ложился на топчан за задним бампером, из тёмных углов гаража выползала глухая тоска. «Как ты дошёл до жизни такой?» – спрашивал я себя. Но потом вспоминал про Человека, Показывающего Палкой Влево, и мне сразу становилось легче.

В тот день клиентов не было, и я возился с УАЗом. Благо там всегда есть с чем повозиться. Мотор, например, работает, а призвук странный. Верховое пристукивание на каждом четвёртом такте. Вроде бы и ерундовое, а непонятно. Лазил с фонендоскопом, пытаясь понять – что стучит? Так и не понял: для клапанного механизма – слишком глухо, для поршневой группы – слишком звонко. Они ж по-разному звучат-то, поршневые звуки водяная рубашка глушит. А так бы сказал, что то ли юбка поршня блямкает об цилиндр, то ли поршневой палец болтается… Но не клапанный зазор, те я в первую очередь проверил. Лазил-лазил, слушал-слушал – вылезаю, а рядом Сандер стоит. А я уж начал подумывать, что он мне спьяну померещился.

– Е-ет!

– И тебе привет, – кивнул я, подав руку по обычаю механиков запястьем вперёд. Потому, что кисть-то в масле вся.

Сандер аккуратно двумя пальчиками пожал мне предплечье и уставился на работающий двигатель, как будто сроду ничего интереснее не видал.

– Работает, вишь! – похвастался я.

Сандер ткнул в сторону мотора тонким грязноватым пальцем и сказал:

– Ут ипа́ильно.

– Что неправильно?

– Ут. Акая ука. Ывает отора. Ипаильно.

– Какая штука? Что она неправильно открывает?

Вот не люблю я таких знатоков, вы себе представить не можете, как. Сделает глубокомысленное лицо, пальцем ткнёт, скажет глупость какую-нибудь, типа «карб бы продуть» или «свечи бы поменять», – потому что кроме карба и свечей других деталей не знает, а как свечи вывернуть, ему папа в детстве на старом «Москвиче» показывал.

– Ина́ю.

– А чего говоришь тогда, если не знаешь?

– Ова инаю. Ижу осто. Ипаильно.

Ага, слова он, видите ли, не знает. Видит просто. «Я художник, я так вижу».

– О! – просиял вдруг Сандер. – Я и-иду Йози!

– Кого приведёшь? – спохватился я на секунду позже, чем надо. Сандер уже смылся, снова продемонстрировав удивительную способность исчезать из поля зрения.

Оставив тщетные попытки слышать неслышимое и устав гипнотизировать взглядом мотор, я, вздохнув, полез под машину ковыряться в подвесках. Это называется «шприцевание» – навык у нынешних автовладельцев утраченный. О, это сладкое слово «шприцевание»! Как наивны и невинны нынешние водители, никогда не видевшие литольного шприца! Не вонзавшие его в шприц-маслёнку, не наблюдавшие, как лезет из узла старая смазка, замещаясь новой… Что-то есть в этом нативное, архетипическое, отражающее глубинное (я б даже сказал интимное) взаимоотношение водителя с машиной. Шприцевание подают как недостаток, но как по мне – это просто другое отношение к жизни, недоступное цивилизации одноразовых вещей. УАЗ никогда не бывает полностью исправен, но пребывать в этом состоянии он может практически вечно. Пока хозяину не надоест чинить. Это не делает его лучше современных машин, просто другой подход, порождённый другой эпохой, когда ресурсов было мало, а времени много. Точно как у меня сейчас.

Когда я вылез ногами вперёд из-под машины, то увидел рядом весьма довольного собой Сандера и ещё одного мужичка. Ростом он тоже был невелик, но, в отличие от Сандера, в плечах широк и вообще производил впечатление крепкого, уверенного в себе парня. Тем не менее, между ним и Сандером было некое не вполне отчётливое сходство – как у кровных, но дальних родственников, или, даже, скорее, как у представителей какого-нибудь редкого национального меньшинства.

– То Йози! – важно кивнул головой Сандер, выделив голосом этого самого Йози значимость. Как будто графа какого-нибудь привёл.

– Я Йози, – подтвердил гость, – будем знакомы.

Йози мне сразу глянулся. Открытое приятное лицо, крепкое, но без самоутверждающего передавливания рукопожатие и широкая искренняя улыбка, открывающая мелкие, острые и очень белые зубы. Имя его я принял тогда за сокращение от библейского Иосифа – имени, популярного не только среди евреев. Впоследствии, впрочем, выяснилось, что сходство случайное.

– Зелёный, – привычно представился я.

Позывной такой мне дали в честь персонажа из старого мультфильма. За бороду, пессимизм и меланхолию. «Ну, что у нас плохого?», «Добром это не кончится!» – и прочие знаменитые цитаты. Ну и за то, что я был механиком, разумеется.

Йози моим паспортным именем интересоваться не стал. Пока я оттирал руки от солидола, он, не боясь испачкать одежду, ловко нырнул под УАЗик, вынырнул оттуда, и, спросив разрешения, открыл капот.

– Годный грём, – сказал он одобрительно.

– Годный что? – переспросил я.

Это слово он произносил с промежуточным звуком – между «е» и «ё».

– Грём. Слово такое. УАЗик – грём, болгарка – тоже грём, часы – грём…

– Механизм, машина?

– Вроде того, но не совсем. Всякая сложная штука. Просто слово, неважно.

– Грём! – неизвестно к чему подтвердил Сандер. Произносили они с Йози это, кстати, совершенно одинаково.

– Можно завести мотор? – спросил Йози.

Я всё равно собирался загонять УАЗик в гараж, так что просто залез в кабину и включил стартер. Мотор схватил с пол-оборота, но на холодную призвук был отчётливее. Мы втроём стояли и смотрели, как под открытым капотом рубит воздух крыльчатка вентилятора. Сандер нервно приплясывал, искательно глядя на Йози. Йози молчал. Я пожал плечами и сел за руль. Воткнул первую и аккуратно закатился в ворота. На сегодня уже в песке навалялся.

Когда мотор затих, а я вышел на улицу, Сандер не выдержал:

– Йози, кажи му, кажи! Ипаильно ывает, кажи!

Йози чуть поморщился, но всё же, как бы нехотя, сказал:

– Седло выпускного клапана треснуло на втором цилиндре. Чуть вышло из гнезда, и клапан подстукивает. Может выкрошиться, поменять бы.

– Вот так прям треснуло, и именно на втором?

Мне стало смешно. Кажется, меня непонятно зачем разыгрывали. Может быть, чтобы посмеяться, когда я, как дурак, убью целый день на то, чтобы снять головку блока? Услышать такие нюансы в звуке мотора нельзя никак. Я, может, не самый лучший на свете механик, но есть же границы возможного.

Йози укоризненно посмотрел на Сандера, с выражением «ну, я же тебе говорил» на лице. Сандер взволновался:

– Йози нает! Нает!

Ага, ещё один, значит, знаток. Ну-ну.

– Может, по пиву? – сказал Йози и широко улыбнулся.

– И то верно, – не стал спорить я.

И мы пошли по пиву.

***

«Дикие ряды» авторынка – это сотни квадратных метров расстеленных на земле тряпок и расставленных на них ящиков с железками разной степени потасканности. Тут располагались те, кто не имел денег и желания платить за торговое место внутри ограды. Торговцы приезжали с утра на древних ржавых тарантасах с колёсами «домиком» от вечного перегруза. Неторопливо раскладывались, выгружая из плотно забитых кузовов свои сокровища, чтобы потом, практически сразу, начать собираться обратно, растянув этот процесс до конца торгового дня. Рентабельность этого занятия всегда была около нуля, но, кажется, потёртым пожилым небритым мужикам с корявыми «слесарными» руками, просто нечем было больше себя занять. Жизнь на сломе эпох выбила из-под них табуретку привычной работы, в бизнес не вписались, застряли где-то между. Год от года «дикарей» оттесняли всё дальше и дальше на пустырь, а потом они как-то и сами закончились, вымерев от старости, неустроенности и собственной ненужности. Но тогда эта барахолка ржавого хлама ещё позволяла им добывать еду, бензин, дешёвые сигареты, растворимый кофе и вечернюю чекушку. А для меня, гаражного механика lowcost-сегмента, и моих крайне небогатых клиентов «дикие ряды» служили источником запчастей в четверть цены. Не новых, разумеется, но лучше иметь вторичную железку, чем никакой. Смазать, почистить, заменить пыльники и сальники – ещё покатается.

Тут Йози свёл меня накоротке с легендарной личностью – Дедом Валидолом. Это прекрасное прозвище он получил за внезапность ценовой политики, которая могла довести неопытного клиента до сердечного приступа – как несуразной наценкой, так и щедрой скидкой, назначаемыми, кажется, случайным образом. Сие ничуть не мешало Деду оставаться некоронованным королём автомобильных старьёвщиков. Валидол ездил на настоящем грузовике – древнем, как говно мамонта, зато с надстроенной над кузовом монструозной будкой – и потому занимал самую большую площадь на прирыночном пустыре. Маленький сухонький дядька с хитрющими глазами держал под своей рукой большой бизнес – скупал по дешёвке старые, брошенные, битые и просто ненужные машины, разбирал их на запчасти, а запчасти вывозил на рынок. Ни одной ржавой гаечки не пропадало! Дед Валидол считал, что любая фигня, какой бы никчёмной она ни казалась, найдёт своего покупателя, если пролежит достаточно долго.

Дед Валидол встретил Йози, как любимого внука, подобрел лицом и полез громыхать железками в кузов. Оказалось, что кроме ржавого хлама, разложенного вокруг так, как будто его из самосвала высыпали, там есть и новые детали, завёрнутые в промасленную бумагу и насолидоленное тряпьё. И деньги за них удивительно умеренные, особенно если с магазинными сравнить. Это позволило моему крошечному гаражному недосервису не рухнуть под тяжестью финансового пофигизма, а впервые принести нечто вроде прибыли. Мне, и, внезапно, Йози, который пришёл ко мне в гараж раз, другой, третий – да так и приблудился. Подал ключ, подержал деталь, помог насадить коробку валом в маховик, посоветовал, подсказал… И вот уже мы работаем в четыре руки.

Йози был фантастический, виртуозный, безошибочный диагност. Человек-рентген, человек-радар, человек-сканер. Он на слух, взгляд, запах и вибрацию определял такое, для чего мне пришлось бы мотор по верстаку до последней гаечки раскидать.

– Но, как, блин, коллега? – спрашивал изумлённо я. – Как ты допёр, не вскрывая?

– Считай, что угадал, – смеялся Йози. – Это же просто грём.

Но больше всего мне в Йози нравилось уникальное умение принимать человека в текущем моменте и не нарушать границ. Например, он ни разу не поинтересовался, почему я живу в гараже, где жил раньше и как собираюсь жить дальше. И это прекрасно, потому что ответов у меня не было.

Глава 2. Дед Валидол

Появление Йози сподвигло меня на давно откладываемый, но необходимый подвиг – разгрести подвал гаража, куда годами бессмысленно и без разбора сваливалось автомобильное железо. С помощником задача из нереальной становилась просто утомительной.

Лысые колёса на гнутых дисках, ломаные торсионы, мятая драная кузовщина… Когда был снят последний слой железа, стекла и резины, я был полумёртвым от усталости и грязным, как чёрт. Вытаскивать увесистые железяки по узкой железной лесенке – то ещё счастье. Йози хватал их сверху и складывал на пол.

– Куда ты денешь этот грём? – поинтересовался он, когда мы, наконец, выволокли из подвала полуразобранный двигатель от «Запорожца», треснутую коробку передач с погнутым первичным валом и переднюю торсионную подвеску в сборе. Я печально смотрел на заваленный железом гараж и мрачно предвкушал погрузку-разгрузку агрегатов весом под полцентнера каждый.

– На помойку. Торговать на рынке мне недосуг. Этак сам не заметишь, как затянет. Посмотришь утром в зеркало – а там уже Дед Валидол…

– Кто-кто? – удивился Йози.

Я объяснил. В первый раз я увидел, как Йози не улыбается, вежливо растянув губы, а заливисто и неудержимо ржёт.

– Дед? – он не мог сдержаться. – Валидол?

У него даже слёзы на глазах выступили. Я не мог понять, что же в этом смешного и, пожав плечами, стал ждать, пока он успокоится.

Ждать пришлось долго – Йози ещё минут пятнадцать не мог остановиться: фыркал, и всхлипывал, и заходился снова. Тоже мне, шутка всех времён и народов – Дед Валидол. Да сколько я помню авторынок, его всегда так называли. Не в глаза, конечно. Так-то его звали вроде как Петровичем. Есть такая особенность в некоторых социальных стратах – обращение не по имени или фамилии, а именно по отчеству. Все эти Кузьмичи, Иванычи, Санычи – пережитки родоплеменного строя.

– Надо рассказать Старому, – просмеявшись наконец, сказал Йози, – он будет в восторге!

– Кому? – поинтересовался я.

– Ну, Петровичу, которого ты Дедом Валидолом назвал. Мы его зовём просто Старый.

– Почему?

– Потому, что он старый, – логично ответил Йози. – Надо отвезти этот грём ему.

– Куда? На рынок? – затупил я.

– Нет же, он тут, в гаражах.

Я вспомнил, что основная база Валидола где-то недалеко, в Гаражище Великом. Отсюда он и гонял на рынок свой грузовик. Это могло оказаться любопытным – мало ли, какие сокровища у него завалялись.

Из УАЗика пришлось вытряхнуть заднюю лавку и превратить в мини-грузовик. Нагрузили немилосердно, благо ехать недалеко, и потихоньку почапали на первой-второй. Гараж практически очистился.

Следуя указаниям Йози, мы двигались по Гаражищу ходами шахматного коня. Продольные проезды сменялись поперечными, мы сворачивали снова и снова – в конце концов, я понял, что выбираться отсюда, если что, придётся долгонько. Это если вообще дорогу найду. Я даже и не думал, что оно такое огромное, Гаражище-то…

Слившийся в одно перепутанное целое конгломерат множества гаражных кооперативов разросся как плесень в чашке Петри, покрыв собой всё доступное пространство и прихватив ещё немножко недоступного. Вскоре мы заехали в дебри, где более-менее однородные ряды кирпичных блоков сменялись гаражными симулякрами из ржавого железа, бетонных обломков, жести и чуть ли не фанеры. Автомобильный бидонвиль. Некоторые из них были давно заброшены – ржавые ворота вросли в землю, на проезде успели вырасти кусты, а сквозь крышу одного особо ветхого сооружения из горбыля и рубероида даже проросло дерево. Сколько их тут, кому они принадлежат – не знает даже БТИ, потому что абсолютное большинство этих строений имеют призрачный юридический статус, вроде собачьей будки.

В самом дальнем замшелом углу, где, вопреки квадратно-гнездовой планировке, проезды каким-то топологическим вывертом сходились в одну точку звездой, из заросшего кустарником склона котловины торчал апокрифический Первогараж. Он выглядел точкой локуса, из которой пошла вся отечественная история хранения транспорта в специализированных крытых помещениях. Паровоз братьев Черепановых смотрелся бы на его фоне легкомысленным новоделом. Из какого сырья это строение было возведено первоначально, уже не угадывалось. Возможно, из досок, оставшихся от Ноева Ковчега. Первогараж достраивался многократно, поглощая при этом соседние, раздаваясь вверх и вширь, прирастая надстроечками, пристроечками и будочками. Кирпич, железо, доски и рубероид образовывали причудливые наслоения, а сама постройка поражала воображение. Словно нажравшийся строительного мусора великан присел, спустив штаны, над склоном и, поднатужившись, высрал кучу, которую потом заселили некие непритязательные существа. Судя по торчащим местами трубам, внутри было даже отопление. Я сразу назвал это про себя «Дворец Мусорного Короля».

Нас встречали – сам Его Мусорное Величество Дед Валидол. Одетый в засаленный рабочий халат, с очками на резинке, благоухающий керосином, с руками в масле – но преисполненный достоинства. Подошёл, приобнял Йози, протянул мне запястье для рукопожатия, одобряюще покивал на УАЗик, заглянул через откинутый задний борт, увидел железо, понимающе хмыкнул, прислушался к работе мотора, поморщился, вопросительно глянул на Йози… В общем, театр с пантомимой, да и только.

«А ведь что-то им от меня надо…» – дошло до меня вдруг. И Валидолу, и Йози, и даже, наверное, Сандеру этому прибабахнутому – всей этой странной компании, которая именно компания, а не просто так, случайно люди знакомы.