Арифмоман. Червоточина

Он же, в свою очередь, шарил снулым взглядом по окружению, выискивая приметы эпохи. Было у Эйхгорна такое маленькое увлечение – читая книгу или смотря фильм, расшифровывать время и место действия. Место, впрочем, обычно указывалось прямым текстом, а вот время порой приходилось определять именно по косвенным признакам.

Так, в крайней прочтенной им книжке (американский детектив) герой еще в первой главе включил телевизор, и сразу стало ясно, что действие происходит не раньше пятидесятых. До этого времени телевидение даже в Штатах было редкой диковиной. Потом персонажи в диалоге упомянули Советский Союз в настоящем времени – значит, девяностые еще не наступили. Вот в разговоре мелькнул Элвис Пресли – уже знаменитый, но еще здравствующий. А вот герой подумал о Вьетнамской войне – как о закончившейся. Значит, события происходят не ранее 1973, но не позднее 1977.

Несколько таких признаков Эйхгорн уже выловил и здесь. Например, у егерей отсутствует огнестрельное оружие. Конечно, это еще ни о чем не говорит – может, им просто по форме не полагается. Тем не менее, факт в копилку.

Далее, их камзолы застегнуты на пуговицы. По всей видимости, медные. В Европе пуговицы появились только в тринадцатом веке, причем долгое время считались предметом роскоши. Возможно, эти егеря принадлежат к элитным воинским частям и являются дворянами?

А еще им известно, что такое очки. Точное время их изобретения неизвестно, но по всей видимости – в конце тринадцатого века. Значит, Эйхгорн в позднем Средневековье – четырнадцатый или пятнадцатый век. Архитектурный стиль и мода вроде бы соответствуют, хотя в этом Эйхгорн разбирался не в пример хуже, чем в истории науки и техники.

Еще на руке старшего егеря портативные солнечные часы. Но это признак очень уклончивый – подобный инструмент встречался много где и когда. Правда, на руке его вроде бы не носили, но Эйхгорн не был полностью уверен.

Так что на этом пока все. Чтобы сузить диапазон еще сильнее, требуются дополнительные данные.

Городок при близком рассмотрении оказался не таким уж сказочным. Крепостную стену явно не ремонтировали уже много лет – была она потерта, щербата и довольно грязна. Эйхгорн не мог оценить ее высоту точно, но на глазок там было от восьми до девяти метров. Через каждые метров шестьдесят стояли круглые башни, а через каждые шестьсот – ворота. У основания стены были потолще, у верхнего края – потоньше. По дозорному пути со скучным видом прохаживались два стражника.

Через ворота Эйхгорна провели почти без задержки. Старший егерь перебросился парой слов с пожилым привратником, получил ленивый кивок и поволок пленника теперь уже по городской улочке. Была она крайне узка и извилиста, трехэтажные дома нависали с обеих сторон, практически закрывая небо.

Зевак здесь уже почти не было, на Эйхгорна никто особо не глазел. Только какие-то кумушки на соседних балконах при виде него зашептались, а потом залились дурацким смехом. И то пялились они скорее не на Эйхгорна, а на молодого егеря – тот при их виде сразу приосанился и выпятил грудь, точно глухарь на току.

Идя по городу, Эйхгорн окончательно убедился, что это не фестиваль, не музей, не киносъемка, а самая что ни на есть реальность. Вокруг не было ничего постановочного. Здания, костюмы, булыжники в мостовой – все настоящее. Люди не играют роли, а живут.

Куда же забросила его эта червоточина?

Тем временем Эйхгорна уже доставили к месту назначения. Оное оказалось во дворце, только не с главного входа, а сбоку, в небольшом флигеле. Сам дворец отсюда почти не просматривался. Эйхгорна ввели в неприметную дверь, над которой висело что-то вроде герба – большой круглый щит и два скрещенных меча.

Внутри был обычный полицейский участок, только в средневековом антураже. Местные стражи порядка, числом четверо, носили медные доспехи, отдаленно похожие на древнеримские, вооружены были короткими шпагами, и все, кроме одного прыщавого парнишки, щеголяли длиннющими усищами.

– А эдил-то не явился еще? – спросил старший егерь, поручкавшись с седым стражником.

– Да дрыхнет, обычное дело… – махнул рукой тот.

– Опять до ночи в трактире сидел?

– А то как же… Теперь до обеда не явится. А это что у тебя за птица?

– Обычный человек! – гордо возвестил егерь. – Сам признался!

Стражники сразу подобрались, глядя на Эйхгорна с удвоенным интересом. Тот в ответ смотрел взглядом снулой рыбы. Эйхгорн понимал, что не знает чего-то, для других очевидного, поэтому решил помалкивать, пока не разберется в ситуации.

Впрочем, его никто ни о чем и не спрашивал. Егеря распрощались, сняв с Эйхгорна свой аркан, а двое стражников бегло его обыскали. Зажигалка и диктофон не вызвали у них интереса, а остальные вещи лежали во внутренних карманах – туда стражники почему-то не заглянули. Также они внимательно осмотрели пояс, явно ища оружие, но из оного у Эйхгорна был только нож в рюкзаке.

Потом его взяли под локотки и повлекли вниз по лестнице. Там располагалось очень аутентичное подземелье на девять камер – Эйхгорн машинально их сосчитал. Пять пустовали, в шестой, с распахнутой дверью, пьяно храпел толстый стражник без доспехов, в седьмой жевал соломинку приличного вида господин, в восьмой пригорюнилась размалеванная девица очевидной профессии, а в девятой сидел парень в заплатанной одежде, с синяком под глазом.

Эйхгорна втолкнули в угловую. Камеры располагались группами по три, от прохода и друг от друга отделялись не стенами, а решетками, так что узники были как на ладони. Из обстановки – только кучи прелой соломы, да мятые медные горшки. Судя по характерному запаху – местный вариант параши.

– Тут пока побудешь, – махнул рукой стражник. – Эдил придет, разберется.

Гремя ключами, он замкнул дверь. Тем временем его напарник не без труда растолкал толстяка, спящего в камере напротив. Тот спросонья гундел и махал кулаками, но в конце концов соизволил подняться и вывалиться наружу. Двое других стражников тоже вышли, и в подземелье стало тихо.

– Чьи дела, браток? – тут же прошипели из соседней камеры.

Эйхгорн вяло повернул голову. На него пристально таращился парень с фингалом.

– Чьи дела, спрашиваю! – чуть повысил голос он.

– Какие еще дела? – переспросил Эйхгорн.

– А-а, я-то уж решил… – сразу потерял интерес узник.

Ну вот опять. Одна фраза – и Эйхгорн сразу выдал в себе чужестранца, ничегошеньки не знающего о местной культуре. И он, хоть убей, не мог понять, что же он такого сказал.

– Так если ты Пролазе не киваешь, за что тебя сцапали? – все же спросил сосед.

Эйхгорн задумчиво поглядел на него. Он вновь ни черта не понял. Но источников информации здесь было немного, так что он решил попробовать выжать что-нибудь из этого.

– Тебя самого-то за что взяли? – спросил он.

– Э, слышь, халат, я первый спросил!

– Ты мне не хами, – хмуро сказал Эйхгорн. – Я тебе в отцы гожусь.

– Не-а, не годишься, – противно хихикнул парень. – Мне такой отец на кир не сдался.

Эйхгорн посмотрел на него снулым взглядом. Еще один идиот. Почему-то Эйхгорна везде окружают идиоты. Иногда просто опускаются руки.

– Не хочешь говорить – не говори, – пожал плечами он.

– Да не, чего уж, – снова хихикнул парень. – Я индивид честный, тайн не имею. За браконьерство меня сцапали.

– За браконьерство?.. – удивился Эйхгорн.

– Ага. Оленя на корольковском двору в монахи постриг. Теперь в барабан бить будут, дело известное. Мне уж не впервой, вся спина в полосочку. Теперь ты мойся, за что тут.

– Не знаю, – неохотно сказал Эйхгорн.

– Э, халат, договорились же!

– Я в самом деле не знаю. Просто так взяли и арестовали.

– Не, халат, гутанишь. Совсем просто так даже корольковская стража не пыхтит. Что-то да есть.

– Нет ничего, – раздраженно ответил Эйхгорн. – Они меня спрашивают – ты кто, я отвечаю – никто, обычный человек…

– Э-э-эй!.. – выпучил глаза сосед. – Ты чо, халат?! Ты вправду обычный человек?! Не гутанишь?!

– Так. Чего я не понимаю? – сдался Эйхгорн. – Что такое «обычный человек»? Что я не так сказал?

Парень с фингалом еще пару минут хекал и фыркал, явно считая, что Эйхгорн придуривается. Но когда наконец поверил, то расплылся в улыбке и снисходительно сказал:

– Ну ты и дурачина, халат… Музыку не знаешь, что ли?

– Музыку?..

– Музыку, музыку. По-воробьиному чирикаешь?

– Феня, что ли? – дошло до Эйхгорна.

– Чего?..

– Не ботаю я по фене… в смысле, музыки не знаю.

– Ну так и что? Кто такие «обычные люди», все знают, это и без музыки ясно.

– А я вот не знаю. Кто это?

– Вестимо кто. Борота.

– А это что такое?

– И этого не знаешь?.. – недоверчиво протянул узник. – Борота, халат, это такие людишки, что всякими злыднями на жизнь промышляют. С купцов дань сбирают незаконную, непотребных девок разводят, картежные дома содержат, травкой дурманной торгуют…

– Мафия, что ли?

– Такого слова не слышал. Борота. Все, кто в ней состоит, деньгу всякими злыднями промышляют и самому главному в бороте подчиняются – его у нас Дедулей кличут. Так что ты, халат, усвой наперед – «обычным человеком» называться не моги. Вишь, как стража на дыбки-то сразу поднялась. Наш королек у себя людей Дедули видеть не может.

Найдя в Эйхгорне благодарного слушателя, парень – назвался он Вигальхом – охотно выложил все, что когда-либо слышал о бороте. Как оказалось, в королевстве Парибул ее отродясь не водилось, но слухов ходило много, и боялись эту бороту нешуточно.

Порядок у этих местных мафиози оказался строгий, почти военный. Нижнее звено называлось внучка́ми и вну́чками – рядовые исполнители, шестерки. Над ними стояли сынки и дочки – бандиты посерьезнее, десятники. Еще выше были папаши и мамаши – уже реальные авторитеты. Ну а всю семью возглавлял Дедуля или Бабуля – большой босс, пахан. Борота делилась на множество кланов, каждый из которых имел своего Дедулю.

Рассказывали также о некоем Короле Ночи, таинственном пахане паханов, который вроде бы правил всей Обычной Семьей в мире. Но это, скорее всего, были просто байки – ничего конкретного об этом типе никто не знал.

Поняв, за кого его принимают, Эйхгорн несколько помрачнел. Вокруг Средневековье, расследование никто проводить не станет. Просто устроят допрос с пристрастием, сунут пальцы в тиски – и через несколько минут Эйхгорн признается, что состоит в Братстве Сатурна, живет в Новой Швабии и лично ответственен за убийство Листьева, развал СССР и вымирание динозавров.

Хотя, может, не сунут? В Средневековье тоже порядки в разных странах были очень разные – где-то пожестче, где-то помягче. Эйхгорн стал выпытывать у соседа по заключению, какая система принята в королевстве Парибул – и тот охотно поделился.

Оказалось, что темница здесь в качестве меры наказания не используется. Только как «аквариум». Об этом Эйхгорн, впрочем, уже и сам догадался – для долговременного заключения эти закутки подходили плохо, да и узников было всего ничего.

Вообще же наказания бывают разные. За мелкие преступления обычно дают палок («бьют в барабан») или привязывают на денек-другой к позорному столбу. За воровство отрезают ухо. Поджигателям выкалывают один глаз. Насильников кастрируют. Убийц клеймят и ссылают на вечную каторгу. Причем куда-то за границу – своей каторги в Парибуле нет, королевство очень маленькое.

Ну а казнят только за совсем уж из ряда вон выходящее. Измену родине, покушение на короля… на памяти того же Вигальха подобного еще не случалось ни разу.

Что делают с членами бороты – реальными или надуманными, – Эйхгорну выяснить не удалось. Не водилось подобных в Парибуле. Наверное, и прецедентов пока не было.

Издали донесся приглушенный звон колокола, и сразу после в замке загремели ключи. Сопя и ругаясь, ввалился тот самый толстый стражник, что раньше спал в одной из камер. Глядя осоловелым взглядом, он принялся совать меж решеток глиняные миски и кувшины.

Похоже, наступило время обеда.

В кувшине оказалась самая обыкновенная вода. В миске – две вареные картофелины, холодный кусок жареного мяса и сухая лепешка. Вполне приличная кормежка для тюрьмы. В юности Эйхгорну довелось провести по недоразумению ночь в питерском «обезьяннике» – там кормили заметно хуже.

Есть Эйхгорну хотелось уже порядком, поэтому он смолотил половину тюремной пайки, прежде чем сообразил, что именно ест. Картошка. Несомненная картошка. Значит, он сейчас где угодно, но только не в средневековой Европе. До открытия Америки картошку в Европе в глаза не видали.

Хотя… Эйхгорн повернулся к Вигальху и спросил:

– А какой сейчас год?

– Паршивый сейчас год, – вздохнул тот, жуя лепешку. – Простому индивиду и не вздохнуть. Королек совсем зажал. Оленя в лесу не бей, косулю не бей, мельника пузатого тоже не бей – он, сволота, сразу егерей кличет…

– Я про номер спрашиваю, – раздраженно переспросил Эйхгорн. – Число сегодня какое, число?

– Да я не помню, – пожал плечами Вигальх. – Ястреб… то ли Бархатный, то ли Медный уже…

– А год? Год какой? – терпеливо добивался Эйхгорн.

– Да мне почем знать? Это пусть монахи считают – им больше заняться нечем.

– Сейчас тысяча пятьсот четырнадцатый год, – донеслось из клетки напротив.

То подал голос господин приличного вида. Все это время он помалкивал, но, похоже, прислушивался к разговору.

Эйхгорн задумался. Тысяча пятьсот четырнадцатый – это уже после открытия Америки. Правда, картофель в Европу впервые привезли только в середине шестнадцатого века, а в пищу употреблять начали и еще позже… чертовски все это странно.

– Уважаемый, вы сказали, что сейчас тысяча пятьсот четырнадцатый, – обратился Эйхгорн к приличному господину. – А это по какому летоисчислению?

– По астучианскому. Тысяча пятьсот четырнадцатый Новой эпохи.

Эйхгорн задумался еще сильнее. Ему уже хотелось во что бы то ни стало определиться с временем и местом, поэтому он стал спрашивать прямо. Одно за другим он называл страны, исторические события, великих личностей – но оба его соседа по заключению только пожимали плечами.

Браконьер и приличный господин ничего не знали ни про Россию, ни про Францию, ни про Англию, ни про Испанию, ни про Римскую империю. Им ничего не говорили имена Цезаря, Александра Македонского, Аттилы, Карла Великого, Рюрика, Чингисхана, Магомета.

Окончательно Эйхгорн убедился, когда спросил о Христе. В Европе – что средневековой, что современной – об этом мифологическом персонаже все как минимум слышали. Для присутствующих его имя оказалось пустым звуком.

Значит, это точно не Европа.

А что же тогда?

Объяснение первое – Эйхгорна занесло в невероятно глубокое прошлое. Некие допотопные времена – до христиан, до римлян, до вообще описанной истории. Какие-нибудь древние этруски. Пикты. Хайборийская эра. Аквилония короля Конана. В юности Эйхгорн пережил краткое увлечение романами Говарда, а на память он никогда не жаловался.

Объяснение второе – это другая часть планеты Земля, не имеющая связей с Европой. Но какая? Восточная Азия, Африка, Америка и Австралия исключаются – достаточно взглянуть на лица окружающих. Кавказ и Ближний Восток тоже маловероятны – да и с Европой они совсем рядом, хоть что-то знать о ней должны. Лапландия или еще какой-нибудь глухой север? Нет, климат явно не тот… разве что лето выдалось на редкость теплым.

Да и опять же картошка…

Объяснение третье – Эйхгорн на другой планете. Червоточина забросила его гораздо дальше, чем он предполагал. Это объясняет все… и ставит кучу новых вопросов. Почему на другой планете живут точно такие же люди, как и на Земле? Почему здесь растут очень схожие формы растительности, включая злосчастную картошку? И почему Эйхгорн свободно говорит на местном языке?

– Что это за мясо, не знаешь? – спросил он у браконьера, почти доевшего свою пайку.

– Говядина. Сам не чуешь, халат?

Говядина. Эйхгорн так и подумал, но хотел убедиться наверняка. Значит, животные здесь тоже водятся земные – как минимум коровы. Может ли быть такое, чтобы экосистемы разных планет имели столько совпадений?

Теоретически возможно, но крайне маловероятно.

Эйхгорн продолжил выпытывать информацию у приличного господина, но тому все это уже прискучило. Он отвечал вяло, жевал соломину и глядел в потолок. Браконьер же в качестве источника сведений никуда не годился, ибо набором знаний обладал узким и специфическим.

К тому же оба они теперь все настойчивее задавали вопросы уже Эйхгорну. Кто таков, откуда взялся, почему так странно одет. Расскажи да расскажи.

Эйхгорн же сам толком еще не разобрался, как сюда попал, да и неохота ему было откровенничать со случайными людьми. Поэтому он перевел разговор на приличного господина – мол, странно видеть кого-то подобного на куче грязной соломы. Тот сразу же согласился, что ему здесь не место.

Оказалось, что этот господин – его звали Ольгре Шамтуан – лицо благородной крови, шевалье. Точнее, свой титул он назвал как-то иначе, но Эйхгорну услышалось именно «шевалье». Родился и живет в соседней стране, Кинелии, а в Парибул прибыл на встречу с дамой своего сердца. Однако отношения между Парибулом и Кинелией сейчас скверные, граница на замке, а Шамтуан, так уж вышло, забыл получить официальное разрешение на въезд.

Ну его и арестовали за шпионаж.

– Конечно, они во всем разберутся и меня отпустят, – вяло сказал он. – Мой дядя – свояк парибульского коннетабля. Как только придет эдил…

– Ишь, ваша светлость… – насмешливо раскланялся Вигальх. – Ничего, что я сижу?..

– Просто мессир, – равнодушно ответил Шамтуан. – Это мой дядя – светлость, он маркиз.

– Богатый, небось. По какому адресу изволит проживать дяденька?

Шамтуан ничего не ответил, смерив Вигальха недобрым взглядом. Его рука невольно опустилась к поясу, где раньше явно висело какое-то оружие.

– Ну а с этой трясогузкой и так все ясно, – кивнул Вигальх на грустную девушку в дальнем конце темницы. – Работает у тетушки Сромм, хе-хе, их все время сюда таскают…

– Я массажисткой работаю, флейтист! – вскинулась девушка. – В салоне тетушки Сромм делают фельский массаж! И все!

Вигальх снова хихикнул и без обиняков сообщил, какое место у него не мешало бы помассировать. Девушка в ответ плюнула в него, но не попала.

В замке опять загремели ключи. На сей раз явились двое стражников – пожилой и молодой. Они почтительно вывели из клетки приличного господина, и пожилой сказал:

– Мессир Шамтуан, ваше благородие, эдил готов вас принять. Прошу сюда. Голову пригните, тут косяки низкие.

Обратно приличный господин уже не вернулся – то ли отпустили, то ли отправили еще куда-то. Стражники же вернулись примерно через полчаса и вывели из клетки теперь уже размалеванную девицу. С ней обращались менее почтительно, хотя без грубости. Молодой виновато бубнил:

– Линнеска, ну пойми, ну я же не мог тебя своей волей-то выпустить, ну пойми, я же не могу, мне же влетит, пойми, мало ли что там, ну эдил же орать начнет, ты же сама, ну пойми, Линнеска…

Эта обратно тоже не вернулась. Стражники же явились и в третий раз, вытащили из клетки Вигальха – уже без малейшей почтительности – и поволокли под локотки. Пожилой сердито сказал ему:

– Все, родной, хватит казенную солому пролеживать. Получишь пятнадцать палок, и больше чтоб я тебя тут не видел.

– Хе-хе, – только и ответил браконьер. – Бывай, халат!

Теперь Эйхгорн остался один. И на сей раз стражники не спешили возвращаться. Прошло уже больше часа, а за дверью было тихо.

Развлечься было абсолютно нечем. Смартфон Эйхгорн не трогал – заряд аккумулятора снизился уже до сорока процентов, а к розетке доступа в ближайшее время не предвидится. В рюкзаке лежит внешний аккумулятор, но рюкзак отобрали. Так что лучше поберечь прибору энергию – может пригодиться для чего-нибудь поважнее, чем утоление скуки.

Но информационный голод мучил уже не на шутку. Мозг настойчиво требовал работы – а работы для него здесь не было.

Значит, опять придется заниматься бессмысленными вычислениями.