– Преступления? – Я была не просто удивлена, а сбита с толку. – Какого преступления?
– Они думали, что ты ничего не понимаешь. – Взгляд Нинель стал отстраненным, словно она смотрела куда-то в край невидимого. – Они убили твоего отца. Мать, скорее всего, убили не сразу. Она была молода и красива, так что над ней сначала поглумились – на твоих глазах, ведь ты же, по их мнению, ничего не понимала. Потом, конечно, ее тоже убили. И это ты видела тоже… Файлы на твоем отформатированном диске «всплыли», зацепившись за новые воспоминания, которые со временем тоже сгладились. Детская память нестойка. Остаются не сцены, а ощущения… чувства…
– Ненависть? – тихо сказала я.
Нинель кивнула.
– Это сделали мои приемные родители? Не верю, они бы не смогли, у них кишка тонка на такое…
– Не они. – Нинель отрицательно покачала головой. – Они наняли специальных людей, бандитов. У них не было детей и имелись проблемы с официальным усыновлением. Ты оказалась единственным вариантом. Они не знали, что ты все понимаешь и даже делаешь выводы.
В моей душе поднимался горячий, всесжигающий гнев. И я еще укоряла себя за свою ненависть? Я считала, что без причины гневаюсь на людей, от которых видела только хорошее… Оказывается, не только.
– Они могли не знать? – спросила я, чувствуя, как вместе с гневом приходит радость. Радость от того, что я оказалась права. Нет, я не сука, не мразь, не шайтан – я…
Но все это опять могло быть перечеркнуто одним ответом Нинель. Если люди, удочерившие меня, не знали, с кем имеют дело, значит, я зря их осуждала. Если…
– Они знали. – Нинель даже подалась вперед, словно хотела вынырнуть из голографического монитора и шепнуть мне это на ухо. – Те люди, что промышляли таким бизнесом, ничего от них не скрывали.
– Откуда вы знаете? – Последняя слабая надежда на невиновность моих удочерителей, надежда, которую я с удовольствием отрину во имя ненависти. – Откуда вы все это знаете?
– Я видела таких, как ты, множество, – ответила Нинель. – Существует даже центр реабилитации жертв похищений. Я сама была там… и не так давно. – На ее губах промелькнула быстрая улыбка.
– Вы… Вас… – Я не знала, как сказать, и отводила взгляд, но Нинель тоже на меня не смотрела.
– Нет. Меня похитили в более старшем возрасте, и моих родителей не убивали. Но это не мешает мне понимать и сочувствовать.
Внезапно я поняла, что именно понимание и сочувствие, которых я чуждалась всю сознательную жизнь, – это то, что мне необходимо. Я почувствовала удивительную, всепоглощающую близость с этой едва знакомой мне женщиной. Казалось, она вообще единственный близкий мне человек во всей Вселенной.
– И как мне жить дальше? – спросила я. – Вот с этим… Как смотреть им в глаза, как брать у них деньги? Как называть мамой и папой?
Нинель улыбнулась:
– А тебе так хочется с ними жить?
– Нет, – ответила я. – Но какой у меня выбор?
– Выбор есть всегда, – ответила Нинель. – Ты можешь забыть все это. Заставить себя забыть. Ты получишь лишь еще один невроз, зато сохранишь все остальное.
– Что остальное? – спросила я. – Что у меня есть, моя жизнь и так сплошной невроз…
– Не буду тебя разубеждать, – понимающе кивнула Нинель. – Тебе виднее. Но есть еще один вариант.
– Какой? – Я ухватилась за ее слова, как падающий с небоскреба хватается за края перил. В этих словах была вся моя жизнь.
– Ты можешь присоединиться к нам, – улыбнулась Нинель. Она предупредила мой следующий вопрос, сразу ответив на него: – Та банда не простых детей воровала. Мы все индиго, очередная ступень эволюции человека. Мы – латентные носители сверхспособностей.
У меня глаза на лоб полезли:
– Сверхспособностей? Каких?
Нинель озорно подмигнула:
– Разных. Например, кому-то дано касанием руки исцелять сложные травмы… или, наоборот, заражать смертельной болезнью.
– Я о таком только мечтала, – тихо сказала я.
– Наши мечты отличаются от бесплотных мечтаний других, – ответила Нинель. – Мы мечтаем о том, чем можем овладеть. Эта способность скрыта в тебе, ее лишь надо раскрыть, и мы поможем в этом. Хочешь?
Наверно, по моему лицу все было ясно. Нинель кивнула:
– У тебя десять минут, чтобы собраться. Много с собой не бери, у нас все есть для новичков, все, и даже больше. Скоро ты увидишь горы и снег… много снега.
– Стой! А как ты… – удивилась я.
– У тебя планшет с геопривязкой, – пожала плечами Нинель. – За тобой заедет Харма. Вы уже знакомы. Он тебя хвалил, говорил, что ты бесстрашная, обычно его до усрачки пугаются.
– Я не о том… – сказала я, хотя сначала действительно хотела спросить именно об этом. Но теперь в голову мне пришел другой вопрос: – Нинель, а какая сверхспособность у тебя?
Она улыбнулась:
– А ты сама не догадалась? Ну, ведь догадалась же!
Я действительно не знала… или знала?
– Находить таких, как ты, – улыбнулась Нинель. – Индиго.
Выходит, знала…
Микеле Солариано Росси: погоня за Призраком
Как говорит мой дядя Родриго (которого я люблю примерно как собака блох, но другого у меня нет), если руки растут из нужного места, можно и из дерьма пулю слепить. Производством пуль из дерьма я не занимаюсь, мне вполне хватает стандартных девятимиллиметровых патронов, но в целом дядя прав, pacco di merde![10 - Pacco di merde – экспрессивное итальянское выражение; буквально: «кусок дерьма»; используется очень широко.]
То, что стоит передо мной, выглядит как старенький, но крепко тюнингованный «Piaggio Tiphoon»[11 - «Piaggio Tiphoon» – семейство итальянских мотороллеров.], оно им и было, пока не попало в мои руки. С тех пор от старичка «Тайфуна» мало что осталось – сидушка, например, потертая местами до поролона, родная. А вот рама нет – она специальная, усиленная. Рессоры тоже новые, с перевитыми пружинами от тормозной системы беспилотника. И колеса мои, с гусматиком вместо ската, ни пропороть, ни прострелить, разве что из гранатомета возьмешь. Двигатель «Пьяжио» я убрал, вместо него засунул в колесо стодвадцатипятисильную звездочку стирлинга – нехило для мопеда? В спинке сиденья – гофрированная плита из титанового сплава, ветроотбойник, наоборот, из эластопласта. За счет своей гибкости он непробиваем даже пистолетной пулей, просто отпружинит ее, хотя, конечно, если садануть чем-то серьезным, не выдержит. Но я ж не на войну собрался, у полиции, слава богу, ничего серьезнее дробовиков и девятимиллиметровых «беретт» не водится.
Но это так, на крайний случай. Главное богатство находится справа и слева в «топливных баках» (настоящий топливный бак один и располагается под сидушкой; он взрывобезопасный, сверху у него не воздух, а расширяющаяся полиуретановая пена; там же аккумулятор, еще и место для тайника осталось). А ложные баки, которые, как и вся обшивка, сделаны из армированного кевларового сэндвича, легкого и не боящегося пистолетных пуль, содержат электронику. Дорогую, cazarolla[12 - Cazarolla – экспрессивное итальянское выражение, примерный перевод: «черт возьми», «пропади оно пропадом».], как «Мерседес», но оно того стоит, Madre de Dio! Справа – «стиратель», глушилка для радаров, лидаров и прочей излучающей техники. Здесь же схема, перехватывающая контроль над камерой (автоматически, прошу заметить, без моего малейшего участия), и компьютер, который всей электроникой управляет. А вот слева – аппаратура посерьезнее: глушилка связи (бьет даже спутниковую связь, я проверял; работает тридцать секунд, но при этом валит связь целого квартала, на полной мощности – рации, мобилки, навигаторы, даже pacco di merde, радионяни) и гордость моей коллекции – штукенция, похожая на полицейский лидар, но ничего общего с ним не имеющая. С помощью этой фигни я могу заглушить зажигание любого движка, стоит только взять его на прицел. Единственный недостаток – надо наводить, потому на ходу стрелять неудобно.
А те две трубы, что можно принять за глушаки, которые мне не нужны вовсе – стирлинг при работе только тихонько пыхтит и фыркает, как рыжий Риенци, кот моего дядьки, va fa’n’culo[13 - Va fa’n’culo – экспрессивное итальянское выражение, примерный перевод: «шел бы он куда подальше».], – это… вы сейчас упадете, это, cazzabuene, пусковые установки. Если все совсем уж печально складывается с фараонами – достаточно выдрать тросик из-под руля, и в воздух взлетит такой, cazzarolla, фейерверк – спаси и сохрани, Пресвятая Дева! Главное, самому зажмуриться и уши, если получится, заткнуть, а потом уруливать куда подальше, пока полицаи не оправились. Хотя che cazza?[14 - Che cazza – экспрессивное итальянское выражение, примерный перевод: «какого хрена?»] Даже если они и отойдут, все равно не догонят и не перехватят – вся электроника будет вынесена в половине Палермо. Кроме моей, которая экранирована.
Нормальное оружие у меня тоже есть – пара нестареющих пятнадцатизарядных «беретт» и нож-тычок на случай, если придется с кем-то поговорить чисто как мужчина с мужчиной. Но главное мое оружие, cazzarolla, – это внешность. Ничем не примечательная, ни у меня, ни у мопеда. Таких, как я с Цезарем (как известно, всякая приличная машинерия должна иметь имя), в Палермо до фига и больше. Поди найди иголку в груде иголок…
Что до меня, то я в поездках заматываю шнобешник арафаткой: не то чтобы он у меня такой уж примечательный, но тетя Софи говорит, что мой отец с севера, венецианец, и я весь в него. Тетя считает меня красавчиком; отрадно, что некоторые девочки из нашего квартала, похоже, разделяют ее точку зрения, поскольку дают даже тогда, когда у меня в кармане пусто, как в заднице у повешенного.
* * *
– О девочках небось замечтался? – спросил дядька, спускаясь в гараж, где я как раз полировал Цезаря, поскольку, как известно, оружие любит ласку, чистку и смазку, а все остальное фигня. Цезарь – мое оружие и должен блестеть, как задница херувима. Che cazza! Этот figlio di putana[15 - Figlio di putana – экспрессивное итальянское выражение, примерный перевод: «сукин сын».] ходит бесшумно, как его сраный кот, и даже двери открывает бесшумно, paco di merde!
Честно говоря, дядьку я не перевариваю, хоть и живу у него с раннего детства. В принципе, заботились они с тетей Софи обо мне не хуже, чем о родных детях: кормили из того же котла, отвешивали подзатыльники не чаще (но и не реже), чем Джузеппе, Мануэлю, Джованни и Пьетро, своим сыновьям, а уж что до шмотья, то у нас с братьями никогда не было такого понятия, как «моя футболка» или «мои штаны», – если джинсов, в которых я пришел вчера ночью домой, нет на месте, значит, они на заднице кого-то из этой четверки. И все-таки Родриго я не люблю. Хотя бы потому, что он частенько грозился сдать меня в колонию для трудных подростков, пока не понял, что мои способности могут принести семье кучу кэша, не облагаемого налогом. После этого я стал жить как принц, но лишь потому, что начал, если можно так выразиться, работать на дядю. Причем, cazzarolla, в буквальном смысле. Сам дядюшка промышлял тем, что перебивал серийные номера на угнанной другими технике или потрошил оную, если сбагрить не было вариантов. Джузеппе ему в этом помогал, а умник Мануэль подчищал записи о машинах в Сети, пока не сел за попытку взлома банка. Дурачок, куда он полез?! Хорошо, что нас всех тогда не замели. Теперь в Сети работает Джованни.
