Сальватор
Когда он вошел в свою комнату, на дворе уже стояла ночь. Не имея ни сил, ни желания есть, он упал на кровать и попытался немного отдохнуть. Но на него нахлынули видения, тысячи призраков вились над головой, и спустя четверть часа он снова был на ногах, шагая из угла в угол по комнате, словно для того, чтобы заснуть, ему надо было истратить остаток сил, или скорее унять сжигавшую его лихорадку.
Беспокойство заставило его выйти на улицу. Было темно, его одежда казалась уже не столь заметной в темноте и не привлекала к нему всеобщего внимания. Он направился к префектуре полиции, которая поглотила, как ему виделось, его отца. Она представлялась ему пропастью, куда прыгнул пловец Шиллера и откуда, подобно этому пловцу, люди выходили испуганными видениями обитавших там чудовищ.
Однако войти туда он не посмел. Ведь если бы узнали, что Сарранти его отец, явка туда была бы равносильна разоблачению.
Разве господина Сарранти арестовали не как Дюбрея? Не лучше ли оставить за ним право использовать это вымышленное имя, которое никак не указывало на то, что под ним скрывается опасный и упорный заговорщик?
Доминик еще не знал причины возвращения отца во Францию, но смутно догадывался о том, что побудило его на возвращение дело всей его жизни: возведение на престол императора или, поскольку император умер, герцога Рейштадского.
Два часа кряду сын бродил, как тень, вокруг этой темницы отца, шагая от улицы Дофина до площади Арле и от набережной Люнетт до площади перед Дворцом Правосудия, не имея ни малейшей надежды снова увидеться с тем, кого он искал, поскольку только чудом он смог бы увидеть, как отца перевозили бы из префектуры в какую-нибудь тюрьму. Но чудо это мог сотворить только Господь Бог, и добрый, и простой Доминик бессознательно молил Бога об этом чуде.
Но на сей раз надеждам его не суждено было сбыться. В полночь он вернулся домой, лег на постель, закрыл глава и, обессиленный, заснул.
Но едва он заснул, на него напали самые страшные сновидения. Ему пригрезились кошмары в виде гигантской летучей мыши, которая всю ночь парила над его головой. Когда наступил рассвет, Доминик проснулся. Но сон, вместо того, чтобы восстановить его силы, только увеличил усталость. Доминик встал, пытаясь спросонья вспомнить о ночных видениях. Ему показалось, что среди этого хаоса бури он заметил, как пролетел светлый и чистый ангел.
Ему привиделось, как к нему подошел юноша с нежным и кротким лицом, протянул руку и на незнакомом языке, который все же был понятен, сказал: «Положись на меня, я помогу тебе».
Лицо этого юноши казалось Доминику знакомым, но он никак не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах он видел его. Был ли этот юноша реальностью или только одним из неясных воспоминаний нашей предыдущей жизни, которые иногда мелькают в нашем мозгу с быстротой мысли? Не был ли он воплощением надежды, мечтой проснувшегося человека?
Доминик, стараясь увидеть хотя бы что-нибудь в темных закоулках своего мозга, задумчиво уселся у окна на тот же стул, на котором он сидел накануне, любуясь картиной «Святой Гиацинт», ныне отсутствовавшей в комнате. И тут ему на память пришли воспоминания о Кармелите и Коломбане, а, вспомнив об этих своих друзьях, он вспомнил и о Сальваторе.
Именно Сальватор был тем ангелом в ночи, именно этот прекрасный юноша с нежным и кротким лицом стоял у его изголовья и прогнал прочь от его кровати тучи отчаяния.
И тогда перед его глазами встала вся та душераздирающая сцена, в которой появился Сальватор. Он снова увидел себя сидящим в павильоне Коломбана в Ба-Медоне, тихо произносящим молитвы о мертвых, вознеся к небу глаза, полные слез.
Вдруг в комнату, где находился покойник, вошли, склонив обнаженные головы, двое юношей: это были Жан Робер и Сальватор.
Увидев Доминика, Сальватор испустил нечто вроде радостного восклицания, внутренний смысл которого он так бы и не понял, если бы Сальватор, подойдя поближе, не произнес голосом одновременно твердым и взволнованным: «Отец мой, вы сами, не подозревая того, спасли жизнь человеку, который стоит перед вами. И человек этот, которого вы больше ни разу не видели, ни разу не встретили, испытывает к вам глубокую признательность… Не знаю, смогу ли я когда-нибудь вам понадобиться, но я клянусь самым святым, что есть на свете, клянусь над телом этого благородного человека, только что испустившего последний вздох, клянусь собой, в том, что моя жизнь принадлежит всецело вам». Тогда Доминик ответил: «Я принимаю вашу клятву, мсье, хотя и не знаю, когда и каким образом я сумел оказать вам услугу, о которой вы говорите. Но все люди – братья и приходим мы на свет Божий для того, чтобы помогать друг другу. Поэтому, брат мой, когда вы мне понадобитесь, я приду к вам за помощью. Скажите мне ваше имя и где я могу вас найти?»
Мы помним, что Сальватор подошел к конторке Коломбана, написал на листке свое имя и адрес и протянул бумагу монаху, который свернул записку и положил ее в свой часослов.
Доминик живо пошел в библиотеку, взял со второй полки нужную книгу, открыл ее и нашел бумажку на той же самой странице, куда он ее и положил.
И тогда, словно бы все это происходило сегодня, он вспомнил одежду, голос, черты лица, мельчайшие подробности своей встречи с Сальватором и признал в нем того самого юношу с нежным лицом и ласковой улыбкой, которого он видел во сне.
– Значит, – произнес он, – колебаться не приходится, это – знамение небес. Этот юноша, как мне показалось, находится, уж не знаю почему, в хороших отношениях с одним из высших чинов полиции, с тем самым, с которым он, как я видел вчера, разговаривал у церкви Вознесения. Через этого полицейского он, возможно, сможет узнать причину ареста отца. Нельзя терять ни минуты, надо бежать к мсье Сальватору!
Он быстро привел в порядок свои монашеские одеяния.
Когда он уже собрался уходить, в комнату вошла консьержка, держа в одной руке чашку молока, а в другой газету. Но у Доминика не было времени на то, чтобы читать газету и завтракать. Поэтому он велел консьержке поставить чашку и положить газету на подоконник, рассчитывая, что вернется через час-другой, и сказав ей, что ему надо срочно на время уйти.
Потом он стремительно сбежал по лестнице и через десять минут уже был на улице Макон перед домом, где проживал Сальватор.
И стал безрезультатно искать молоток или звонок.
Дверь открывалась днем при помощи цепочки, которая поднимала задвижку. На ночь цепочка убиралась и дверь оставалась закрытой.
То ли потому, что никто еще из дома не выходил, то ли потому, что цепочка случайно слетела, открыть дверь не представлялось никакой возможности.
Поэтому Доминику пришлось стучать сначала кулаком, потом подобранным неподалеку камнем.
Ему пришлось бы стучать так бесконечно долго, если бы голос Роланда не предупредил Сальватора и Фраголу о том, что к ним пришел с визитом нежданный гость.
Фрагола насторожилась.
– Это друг, – сказал Сальватор.
– А ты откуда узнал?
– Слышишь, как весело и ласково лает собака? Открой окно, Фрагола, и увидишь, что это – друг.
Фрагола открыла окно и узнала аббата Доминика, которого видела в день смерти Коломбана.
– Это монах, – сказала она.
– Какой монах?.. Аббат Доминик?
– Да.
– О! Я ведь говорил тебе, что это друг!.. – воскликнул Сальватор.
И он быстро спустился по ступенькам вслед за Роландом, который бросился вниз, едва открылась дверь.
Глава XI
Бесполезная информация
Сальватор нежным и уважительным жестом протянул навстречу аббату Доминику обе руки.
– Это вы, отец мой! – воскликнул он.
– Да, – серьезным тоном ответил монах.
– О! Добро пожаловать, проходите, пожалуйста!
– Вы, значит, меня узнаете?
– Разве не вы мой спаситель?
– Вы мне уже это говорили, и при слишком печальных обстоятельствах, чтобы я стал вам об этом напоминать.
– Я вам это снова повторяю.
– А помните, что вы при этом еще сказали?
– Что если я когда-либо вам понадоблюсь, вы можете рассчитывать на мою помощь.
– Видите, я не забыл ваших слов. И теперь пришел к вам именно потому, что нуждаюсь в вашей помощи.
Говоря все это, они вошли в ту маленькую столовую, которая была украшена античным рисунком из Помпеи.
Юноша предложил монаху стул и, жестом отогнав Роланда, обнюхивавшего одежду аббата Доминика, словно старавшегося выяснить для себя, при каких же обстоятельствах они встречались, сел рядом. Роланд, которому хозяин не разрешил принимать участие в разговоре, забился под стол.
– Слушаю вас, отец мой, – сказал Сальватор.
Монах положил свою тонкую белую ладонь на руку Сальватора. Несмотря на бледность, ладонь его была горячей.
– Человек, к которому я испытываю глубокую привязанность, – сказал аббат Доминик, – только вчера приехал в Париж и был арестован вчера, когда находился рядом со мной на улице Сент-Оноре, около церкви Вознесения. А я не смог помочь ему, поскольку мне помешала вот эта одежда.
Сальватор кивнул.
– Я видел его, отец мой, – сказал он. – И должен воздать ему должное: он упорно защищался.
Аббат вздрогнул, вспомнив вчерашнюю сцену.
– Да, – сказал он, – и боюсь, как бы эта самооборона не была поставлена ему в вину.
– Значит, – продолжал Сальватор, пристально взглянув на монаха, – вы знакомы с этим человеком?
– О, я ведь вам уже сказал, что питаю к нему глубокую привязанность.
– И в каком же преступлении его обвиняют? – спросил Сальватор.
– Вот этого-то я и не знаю. И именно это мне и хотелось бы узнать. Поэтому я и прошу вас оказать мне услугу и помочь мне узнать причину его ареста.
– И это все, чего вы желаете, отец мой?
– Да. Я видел, как вы приехали в Ба-Медон в сопровождении человека, который показался мне одним из высших чинов полиции. Вчера я снова видел, как вы разговаривали с этим же человеком. Вот я и подумал, что через него вы, может быть, сможете узнать, в каком преступлении обвиняется мой… мой друг.
– Как зовут вашего друга, отец мой?
– Дюбрей.
– Чем он занимается?
– Он бывший военный и живет, полагаю, на свои доходы.
– Откуда он приехал?
– Из дальних стран… Из Азии…
– Значит, он путешественник?
– Да, – ответил аббат, грустно покачав головой. – А разве все мы в этом мире не путешественники?
– Сейчас я надену плащ, отец мой, и пойду с вами. Я вас не задержу, поскольку грустное выражение вашего лица подсказывает мне, что вы находитесь во власти сильного волнения.
– Да, очень сильного, – ответил монах.
Сальватор, на котором была надета блуза, вышел в соседнюю комнату и скоро появился в плаще.
– Я в вашем полном распоряжении, отец мой, – сказал он.
Аббат живо поднялся, и они спустились вниз.
Роланд поднял голову и проводил их умным взглядом до двери. Увидев, что дверь за ними закрылась, а в нем, вероятно, не нуждаются, поскольку знака следовать за ним хозяин не подал, пес снова положил голову на передние лапы и тяжело вздохнул.
Подойдя к двери, Доминик остановился.
– Куда мы идем? – спросил он.
– В префектуру полиции.
– Прошу вашего разрешения взять фиакр, – сказал монах. – Мои одеяния очень приметны, и у моего друга могут быть неприятности, если узнают, что я им интересуюсь. Поэтому, полагаю, эта предосторожность будет не лишней.
– Я и сам собирался предложить вам это, – сказал Сальватор.
Молодые люди подозвали фиакр и сказали, куда ехать. Сальватор вышел из фиакра сразу же, как они проехали мост Сен-Мишель.
– Я буду ждать вас на углу набережной и площади Сен-Жермен-л'Оксерруа, – сказал монах.
Сальватор кивнул в знак согласия. Фиакр покатил дальше по улице Барильри, а Сальватор направился в сторону набережной Орфевр.
В префектуре господина Жакаля не было. Произошедшие накануне события взволновали Париж. Поэтому полиция опасалась, или, точнее, ждала, что на улицах будут происходить манифестации. Все полицейские во главе с господином Жакалем были в городе, а дежурный не знал, в котором часу вернется господин Жакаль.
Поэтому ждать его в префектуре не имело никакого смысла: лучше было отправиться на его поиски.
Глубокое знание характера господина Жакаля и инстинкт заговорщика подсказали Сальватору, где можно найти префекта полиции.
Он вышел на набережную, свернул направо и поднялся на Новый мост.
Не успел он сделать по мосту и десятка шагов, как его догнала какая-то карета. Услышав призывный стук по стеклу окошка, он остановился.
Карета тоже остановилась.
Открылась дверца.
– Садитесь! – послышался чей-то голос.
Сальватор уже собрался было отказаться, сославшись на то, что ему надо было встретиться с ожидавшим его другом, но тут он узнал человека, который приглашал его сесть в карету: это был генерал Лафайет.
И Сальватор без колебаний сел рядом.
Карета снова тронулась, но очень медленно.
– Вы – мсье Сальватор, не так ли? – спросил генерал.
– Да. И я дважды счастлив, генерал, что нахожусь рядом с вами, представителем Верховной венты.
– Это так. Я узнал вас, вот почему и остановился. Вы ведь глава ложи, не так ли?
– Да, генерал.
– Сколько у вас людей?
– Я не могу сказать точно, генерал. Но их у меня много.
– Двести? Триста?
Сальватор улыбнулся.
– Генерал, – сказал он. – В тот день, когда я вам буду нужен, обещаю, что выставлю три тысячи бойцов.
Генерал с удивлением взглянул на Сальватора.
Сальватор подтвердил кивком головы.
На лице юноши было написано такое выражение доверия, что сомневаться в правдивости его слов не приходилось.
– Чем больше их у вас, тем скорее вы должны узнать новость.
– Какую же?
– Венское дело провалилось.
– Так я и думал, – сказал Сальватор. – Потому-то я и приказал моим людям не принимать участия во вчерашних событиях.
– И правильно сделали. Сегодня полиция ждет бунта.
– Знаю.
– А ваши люди?..
– Приказ, отданный мною вчера, действителен и сегодня. Теперь, генерал, смею вас спросить, из надежного ли источника новость, которую вы мне только что сказали?
– Я узнал ее от мсье де Моранда, которому передал это герцог Орлеанский.
– А принц, несомненно, знает какие-то подробности?
– Подробности положительного характера. Вчера пришла почта под видом торговой переписки дома Акроштайна и Эскелеса из Вены с домом Ротшильдов в Париже. В ней было предупреждение принцу.
– Так, значит, заговор был выдан?
– Пока неизвестно, провалился ли он по причине деятельности полиции или в результате одной из тех случайностей, которые укрепляют или изменяют лицо империй. Вы, конечно, знаете, о чем там было договорено?
– Да, один из главных руководителей заговора нам об этом рассказал. Герцог Рейштадский через свою любовницу установил связь с одним из старых подданных Наполеона, генералом Лебатаром де Пьемоном. Юный принц согласился бежать, и побег его должен был состояться в тот день, когда на бронзовой табличке с надписью «ΧΑΙΡΕ», что прикреплена на воротах некой виллы, расположенной между воротами Майдлинга и подножием горы Верт, не будет доставать одной буквы. Вот все, что мне известно.
– Так вот, 24 марта в той надписи не было буквы «Е». В семь часов вечера герцог набросил на плечи пальто и вышел на улицу. Когда он подошел к воротам Майдлинга, путь ему преградил один из охранников, а охранники дворца Шенбрюнн – все являются жандармами.
– Это я, – сказал принц. – Вы что, не узнаете меня?
– Узнаю, монсеньор, – ответил охранник, отдавая честь, – но…
– Это вы будете стоять здесь через пару часов?
– Нет, монсеньор. Сейчас половина восьмого, а меня сменят ровно в девять.
– Ну хорошо. Тогда передайте тому, кто вас сменит, что я вышел погулять. Чтобы, если он меня не узнает, впустил меня назад. После горячего любовного свидания было бы грустно проводить остаток холодной ночи на дороге.
Сказав это, принц вложил в ладонь жандарма четыре золотые монеты.
– Поделитесь с вашим сменщиком, – сказал он стражнику. – Было бы несправедливо, если бы тот, кто меня выпустил, получил всё, а тот, кто впустит, ничего.
Солдат взял золотые, и герцог вышел за ворота. У подножия горы Верт его ожидали карета и четверо сопровождающих верхом. Герцог сел в карету, кучер пустил лошадей в галоп, четверо всадников помчались вслед за каретой.
Одним из этих всадников был генерал Лебатар де Пьемон. Он должен был три первых перегона проскакать верхом, а потом пересесть в карету и продолжать путь с герцогом. Беглецы объехали замок Шенбрюнн, потом через Баумгаартен и Хюттельдорф добрались до Вайдлигена. Там находится мост, по которому надо ехать в Вену. На этом мосту была опрокинута повозка с предназначенными на продажу тушами коров. Туши слетели с опрокинутой повозки и образовали посреди моста препятствие, которое мешало проехать карете.
– Расчистите дорогу! – крикнул генерал трем своим спутникам.
Те соскочили с коней и начали уже было разбирать завал, но в тот же самый момент увидели, как из соседней таверны вышел, блестя шлемом и эполетами, генерал Худон. Позади него шли человек двадцать солдат.
– Разворачивай! – приказал генерал переодетому ямщиком человеку.
Тот, понимая опасность ситуации, уже начал разворачивать лошадей, но тут на дороге, по которой беглецы недавно проехали, послышался топот лошадей кавалерийского отряда.
– Спасайтесь, генерал! – крикнул герцог. – Нас предали!
– А как же вы, монсеньор?..
– Успокойтесь, со мной ничего плохого не случится… Спасайтесь же! Спасайтесь!
– И все же, монсеньор…
– Я же вам сказал: спасайтесь! В противном случае вы погибли!.. Если хотите, я приказываю вам бежать именем моего отца!
– Именем императора, – послышался громкий голос, – стойте!
– Слышали? – сказал герцог. – Бегите, я так хочу! Умоляю вас!
– Вашу руку, монсеньор…
Герцог высунул руку в окошко кареты, и генерал поцеловал ее. Потом, вонзив шпоры в бока коня и натянув поводья, заставил животное прыгнуть через перила моста… Послышался звук падения лошади и человека в воду, и все! Ночь была слишком темной, чтобы можно было увидеть, что с ними сталось. Что же касается герцога, то его доставили в Вену, во дворец австрийского императора.
– И вы полагаете, генерал, – спросил Сальватор, – что эта повозка перевернулась по чистой случайности? Что солдаты тоже случайно оказались по обе стороны моста?
– Это не исключено, но герцог Орлеанский так не думает. Он считает, что полиция господина Меттерниха была предупреждена французской полицией. Во всяком случае, вы предупреждены… Будьте осторожны!
Генерал приказал кучеру остановиться.
– Будьте спокойны, генерал! – сказал Сальватор.
Видя, что он не решается выйти из кареты, Лафайет спросил:
– Что еще?
– Не соизволите ли вы на прощание оказать мне ту же честь, которую оказал герцог Рейштадский генералу Лебатару де Пьемону?
И он взял руку генерала с намерением ее поцеловать. Но тот отдернул руку и подставил для поцелуя щеку.
– Поцелуйте меня, – сказал он, – и потом облобызайте вместо моей руки руку первой же встреченной вами красивой женщины.
Сальватор поцеловал генерала, вылез из кареты, и она покатила в сторону Люксембургского дворца.
А Сальватор вернулся назад через улицу Дофина и мост Искусств.
На углу набережной и площади Сен-Жермен-л'Оксерруа его ждал фиакр.
Тревога бедного Доминика стала бы еще сильнее, узнай он то, что генерал Лафайет только что рассказал Сальватору!
Сальватор в двух словах объяснил Доминику, что господина Жакаля на месте не оказалось и, не говоря, кто его задержал, попытался объяснить причину своего опоздания.
Но, повторяем, Сальватор знал, где он мог найти господина Жакаля.
И поэтому он, не колеблясь, велел кучеру ждать его с братом Домиником на углу улицы Нев-дю-Люксамбур и, пока фиакр колесил по набережным, пешком отправился на улицу Сент-Оноре.
Как он и предполагал, улица Сент-Оноре была забита народом, начиная от церкви Сен-Рош.
Париж славится тем, что там есть «сегодняшние зеваки» и «зеваки завтрашние»: «сегодняшние зеваки» принимают участие в каком-либо событии, а «завтрашние зеваки» приходят на другой день посмотреть на место, где произошло это событие.
Поэтому десять – двенадцать тысяч «завтрашних зевак» пришла в этот день с женами и детьми полюбопытствовать на то место, где накануне произошло столь скандальное событие.
Можно было подумать, что люди прогуливаются в праздничный день в Сен-Клу или в Версале.
Вот именно среди этих зевак Сальватор и рассчитывал найти господина Жакаля.
И он нырнул в эту толчею.
Не будем говорить, что прежде чем он достиг улицы Мира, он встретился глазами со взглядами многих людей, что многие руки прикоснулись к его руке, хотя не было произнесено ни единого слова: был сделан только жест, означавший: «Ничего».
Перед фасадом гостиницы «Майен» Сальватор остановился. Он увидел того, кто ему был нужен.
Одетый в партикулярный плащ, в шляпе под Боливара и с зонтом под мышкой, господин Жакаль, беря щепотки табака из шартрской табакерки, увлеченно рассказывал кому-то, естественно, всячески понося полицию, о произошедших накануне событиях.
В тот момент, когда господин Жакаль поправил на носу очки, его взгляд встретился со взглядом Сальватора. Хотя господин Жакаль ничем это и не показал, Сальватор понял, что префект полиции его увидел.
Действительно, спустя некоторое время взгляд господина Жакаля снова устремился в том же направлении, и в его взгляде читался вопрос:
– Вы что-то хотите мне сказать?
– Да, – ответил Сальватор.
– Тогда идите вперед, я следую за вами.
Сальватор зашел под свод ворот какого-то дома.
Господин Жакаль последовал за ним.
Сальватор приблизился, кивнул, но руки не подал.
– Можете мне не верить, мсье Жакаль, – сказал он, – но я искал именно вас.
– Я вам верю, мсье Сальватор, – произнес с лукавой улыбкой начальник полиции.
– Да, и мне помог случай, – продолжал Сальватор. – Я только что из префектуры.
– Правда? – сказал господин Жакаль. – Неужели вы не поленились зайти ко мне?
– Да. И ваш дежурный может вам это подтвердить. Но поскольку он не смог сказать мне, где вас можно разыскать, мне оставалось об этом только гадать. И тогда я отправился на ваши поиски, веря в свою счастливую звезду.
– И чем я могу вам служить, дорогой мсье Сальватор? – спросил господин Жакаль.
– Чем? Боже, ну, разумеется, можете, – ответил молодой человек. – Вы можете оказать мне большую услугу, если, конечно, захотите.
– Дорогой мсье Сальватор, вы так редко предоставляете мне такую возможность, что я не могу упустить случая.
– Дело вот в чем, – сказал Сальватор. – Все очень просто, и вы можете сами в этом убедиться. Вчера во время свалки был арестован друг моих друзей.
– Ага! – выдохнул господин Жакаль.
– Вас это удивляет? – спросил Сальватор.
– Да нет, поскольку, как мне сказали, вчера было произведено много арестов. Но скажите мне, о ком вы говорите, дорогой мсье Сальватор.
– Все очень просто. Я вчера указал вам на него в тот момент, когда его арестовывали.
– Ах так!.. Значит, это тот самый?.. Удивительное дело!..
– Вы видели его среди арестованных?
– Не могу ответить вам точно. У меня ведь слабое зрение! Но если вы скажете мне его имя…
– Его зовут господин Дюбрей.
– Дюбрей? Постойте-ка, – произнес господин Жакаль, хлопнув себя по лбу, словно человек, старающийся собраться с мыслями. – Дюбрей?.. Да, да, да, мне знакомо это имя.
– Но если вам нужны подробности, я мог бы разыскать в толпе двух полицейских, которые его арестовывали. Их лица мне так хорошо запомнились, что, уверен, я смогу их узнать…
– Вы так считаете?
– Тем более, что я их уже видел в церкви…
– Это лишнее. Так что же вы хотели бы узнать об этом несчастном?
– Я хотел бы знать всего-навсего причину ареста этого, как вы изволили выразиться, несчастного.
– Ах! Этого я вам сейчас сказать не смогу.
– Но вы по крайней мере можете сказать мне, где он в настоящий момент находится?
– Естественно, в доме заключения… Если только не было какого-либо особого указания перевести его в тюрьму «Консьержери» или в «Форс».
– Вы говорите как-то уклончиво.
– Что поделать, дорогой мсье Сальватор! Вы застали меня врасплох.
– Вас, мсье Жакаль! Да возможно ли вас застать врасплох?
– Что ж! Вы такой же, как и все. Из-за того, что меня зовут Жакалем, у вас возникают аналогии и вы считаете меня хитрецом, подобным лису.
– Черт возьми! Такая уж у вас репутация!
– Так вот: я – обратная сторона Фигаро. Клянусь вам, что я стою много меньше, чем моя репутация. Нет, я всего лишь человек, и в этом моя сила. Все меня считают хитрым, все боятся моего коварства и попадаются на мою человечность. В тот день, когда дипломат перестанет лгать, он сможет провести всех своих собратьев по профессии: ведь им и в голову не придет, что он говорит правду.