Медаль за город Вашингтон

Когда Югороссия начнет боевые действия совместно с Российской империей – а я в этом ни минуты не сомневаюсь, – то от Вашингтона вскоре не останется и камня на камне, а от мистера Хоара, со всем его провинциальным апломбом, – мокрого места.

25 (13) июля 1878 года. Константинополь

Канцлер Югороссии Тамбовцев Александр Васильевич

Послы иностранных государств, аккредитованные в Константинополе, прибыли во дворец Долмабахче заранее, не дожидаясь обозначенного в приглашении времени. Обстановка в мире была напряженная. В любой момент где-нибудь в Европе (Азии, Америке – нужное подчеркнуть) могли начаться боевые действия, результатом которых станет исчезновение одних государств и появление новых.

Сейчас война могла начаться в Северной Америке. После убийства президента Хейса и объявления Второй Реконструкции новое правительство САСШ пошло, что называется, вразнос. Они не только отказались вернуть в заключенный с ним договор убранные из него в одностороннем порядке статьи, но и попытались силой заставить посла России в Вашингтоне явиться к государственному секретарю Хоару. В истории дипломатии это было что-то совершенно неслыханное! Банда полицейских вломилась на территорию посольства и нагло потребовала, чтобы Николай Павлович Шишкин – чрезвычайный посланник и полномочный министр в Северо-Американских Штатах – бросил все свои дела и незамедлительно явился к вице-президенту Хоару в Государственный департамент, чтобы предстать пред светлые очи его главы.

Николай Павлович сохранил самообладание и заявил, что никуда он не пойдет и что у него нет никакого желания видеть мистера Хоара, тем более что вице-президент не уполномочен вызывать к себе послов, и что даже Государственный департамент обязан делать это нотой с указанием даты и времени. Он заметил также, что даже служа консулом в турецком Адрианополе не встречался с таким грубым обращением с иностранными дипломатами. Охрана посольства пригрозила, что будет защищать как самого посла, так и территорию дипломатической миссии, не останавливаясь перед применением силы. В конечном итоге все закончилось разрывом дипломатических отношений между Российской империей и САСШ.

Новый президент Америки Уильям Уилер, вовремя смекнув, что ссора с Россией (и союзной с ней Югороссией) может дорого стоить Штатам, попытался извиниться перед послом Шишкиным за идиотскую выходку госсекретаря Хоара. Но, что называется, поезд ушел. Все в мире с нетерпением ждали, что скажет по этому поводу Югороссия. Сегодня я объявлю об этом послам ведущих европейских государств, которые доведут мои слова до своих правительств.

Я вошел в гостиную, которая служила у нас чем-то вроде конференц-зала для проведения брифингов. Послы и допущенные сюда в порядке аккредитации представители мировых СМИ уже заняли свои места и с нетерпением ждали начала мероприятия. Они нервно потирали руки и готовились стенографировать все, что будет сказано в этом зале. Они мечтали о сенсации – и они ее получат!

– Господа, – подобно гоголевскому Городничему я прокашлялся, многозначительно посмотрел на присутствующих, после чего продолжил: – Я пригласил вас сюда, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие…

Российские журналисты не смогли скрыть улыбку, а иностранные, не знакомые с бессмертным творением Николая Васильевича Гоголя, лишь недоуменно переглянулись.

– А новость моя действительно пренеприятнейшая. Дело в том, что после всего, что произошло недавно в САСШ, отношения Югороссии с этой страной прерваны. Невозможно иметь дело с государством, которое ложь и лицемерие сделало основой своей внутренней и внешней политики.

Речь идет о договоре, который был заключен здесь, в Константинополе, между правительством Югороссии и полномочным представителем САСШ, бывшим президентом этой страны генералом Грантом. В договоре были статьи, которые не совсем устраивали Вашингтон. Поэтому при ратификации этого договора власти САСШ не нашли ничего лучше, как просто вычеркнуть не устраивающие их статьи из текста договора. И при этом они даже не поставили нас в известность о сём прискорбном факте.

Впрочем, что можно ожидать от страны, государственность которой насчитывает чуть больше века? К тому же у САСШ сложилась дурная привычка – по своему усмотрению править тексты уже заключенных с ними договоров. Достаточно вспомнить договор Гвадалупе-Идальго, подписанный САСШ и Мексикой после кровопролитной войны между этими странами. При ратификации договора в Сенате САСШ, 10-я статья этого договора, гарантировавшая, что Соединенные Штаты признают права мексиканских землевладельцев и дадут им равные права с гражданами САСШ, была вычеркнута. Ну не нравилась она новым владельцам захваченной у Мексики территории!

Сидящие в зале и внимательно слушавшие мой монолог дипломаты возмущенно загудели и стали пожимать плечами. Даже для них, людей достаточно хитрых и циничных, такие новшества в мировой дипломатии оказались в новинку.

– А как назвать отвратительный поступок вице-президента САСШ мистера Хоара? Это ж надо до такого додуматься – отправить полицейских в посольство Российской империи, чтобы те под конвоем, словно жулика, пойманного во время совершения карманной кражи, доставили в Госдепартамент САСШ полномочного министра Российской империи! Хорошо, что у полицейских ума оказалось больше, чем у американских дипломатов, и они не довели дело до вооруженного столкновения.

В зале снова раздались реплики, из которых можно было понять, что иностранные дипломаты возмущены поступком своих американских коллег.

– После всего произошедшего, – продолжил я, – правительство Югороссии решило разорвать с правительством САСШ дипломатические отношения и считать все заключенные с ним договоры ничтожными.

– Господин канцлер, это война? – спросил меня Филипп Роуз, корреспондент английской газеты «Таймс».

– Не советую вам всуе употреблять это слово, мистер Роуз, – ответил я. – Но мое правительство не исключает все возможные варианты дальнейшего развития событий.

Вполне вероятно, что новый договор мое правительство подпишет с новым правительством САСШ. Или, возможно, с КША. Вам всем, наверное, известно о том, что в связи с объявлением президентом Второй Реконструкции снова обострились отношения между Южными и Северными штатами. Не удивлюсь, если это противостояние перерастет в новую гражданскую войну.

В данном противостоянии симпатии Югороссии будут не на стороне нынешнего правительства САСШ. Мы установили контакт с действующим руководителем Конфедеративных Штатов Америки мистером Джефферсоном Дэвисом и достигли с ним полного взаимопонимания.

Дипломаты заволновались и стали переговариваться между собой. А журналисты лихорадочно чиркали карандашами в своих блокнотах, подпрыгивая от нетерпения. Многие из них готовы были тут же сорваться с места и бегом помчаться на телеграф, чтобы передать в свои газеты сенсацию – о контактах руководства Югороссии с руководством КША в изгнании, о грядущей гражданской войне и о разрыве всех отношений между Югороссией и САСШ.

Я внимательно посмотрел на присутствующих в зале и, помня фразу незабвенного Штирлица о том, что запоминаются последние слова, произнес:

– Господа, я бы особо попросил отметить в отчетах вашим правительствам следующий момент: Югороссия желает, чтобы во взаимоотношениях ее с другими государствами отсутствовал обман и коварство. Наши взгляды на те или иные аспекты развития мировой политики могут не совпадать со взглядами наших коллег. Мы можем и будем искать компромиссы, которые в конечном итоге устроили бы обе стороны. Но обманывать нас, говорить одно, а делать другое, мы не позволим.

Правительство САСШ вело себя как шулер, рассчитывая обыграть нас с помощью крапленых карт. Но, как известно, пойманных за руку шулеров в Европе бьют канделябром и спускают с лестницы. В самих же САСШ где-нибудь в салуне шулер рискует получить в лоб пулю, выпущенную из кольта.

С шулерами в мировой политике мы церемониться не намерены. Именно это я прошу передать главам государств, которые вы представляете.

Благодарю вас за внимание. Всего вам доброго.

30 (18) июля 1878 года. Утро. Гуантанамо. Штаб югоросской военно-морской базы

Командир сводной Российско-Югоросской конно-механизированной бригады генерал-майор Вячеслав Николаевич Бережной

В маленькой комнатке помимо меня присутствовала лишь верхушка возрождаемой Конфедерации: президент Дэвис, вице-президент Стивенс, госсекретарь (глава МИД) Джуда Бенджамин, главнокомандующий армией генерал Форрест и главком флота адмирал Рафаэль Семмс. Из югороссов помимо меня в совещании принимает участие только подполковник Сергей Рагуленко, получивший повышение в звании и орден Святого Владимира 2-й степени за воссоздание Армии Конфедерации и ее подготовку к сражению, а также Святого Георгия 4-й степени за участие в боях. На этом список приглашенных исчерпывается, выставленные вокруг домика совместные караулы югороссов и южан готовы пристрелить любого, кто попытается проникнуть к месту проведения совещания, не имея на то законных прав.

– Джентльмены, – начал я, – сложившееся положение оказалось намного хуже, чем мы предполагали несколько месяцев назад. Сейчас все идет к тому, что Вторая Реконструкция превратится в некое подобие кровавых ирландских событий…

– Господи Иисусе! – резким неприятным голосом воскликнул вице-президент Александр Стивенс, всплеснув руками. – Неужели политиканы в Вашингтоне настолько свихнулись, что оказались способны на зверства в отношении людей, которых они считают своими согражданами?

– Уже не считают, джентльмены, – сардонически ухмыльнулся я, доставая присланную мне из Вашингтона бумагу, – согласно принятому Конгрессом закону о Второй Реконструкции, все граждане штатов, объявивших сецессию, а также граждане штатов, в которых рабство существовало на 1 января 1861 года, теряют право голоса и все гражданские права, если на момент того, что они именуют Мятежом, они оставались на этих территориях.

Это не касается тех граждан этих штатов, которые прибыли с Севера после капитуляции мятежников. Сенаторы и конгрессмены от этих штатов частью арестованы и ждут решения своей участи, а частью брошены в тюрьмы, откуда их, скорее всего, вынесут уже мертвыми. Армия Союза снова вводится во все крупные города Юга. Военными губернаторами военных округов назначаются командиры размещенных там воинских частей, которые получили право наводить порядок так, как они это считают нужным. Сие касается как имущества тех, кто лишен гражданских прав, так и их свободы и даже жизни, причем военные губернаторы и подчиненные им солдаты и офицеры освобождаются от любой ответственности перед судом. Права тех жителей этих территорий, которые прибыли с Севера после Мятежа, остаются неприкосновенными. Между прочим, сейчас я почти дословно цитировал означенный закон, который был принят конгрессменами даже без его полного оглашения под угрозой применения оружия.

– Но это же незаконно! – в один голос воскликнули Джуда Бенджамин и Александр Стивенс, которые по своей основной специальности были неплохими юристами, причем ориентированными именно на изрядно запутанное американское прецедентное законодательство.

– Да, джентльмены, – согласился я, – по сути, весь этот закон противоречит американской Конституции со всеми ее поправками, и его юридическая сила ничтожна. Любой честный суд признает этот факт уже после получасовых слушаний. Но только пока вопрос дойдет до обсуждения в суде… Для начала необходимо разгромить врага на поле боя, заставить его безоговорочно капитулировать, и только потом юристы начнут подсчитывать, какие пункты американской Конституции и сколько раз были нарушены. Только так и никак иначе! По-другому дорвавшихся до власти временщиков, опьяненных, как они думают, безнаказанностью, не остановить.

– Вот же свинячье дерьмо! – воскликнул генерал Форрест, который хотя и считался одним из богатейших людей Юга, но родился отнюдь не во дворце, а в хижине бедного кузнеца Уильяма Форреста, отца двенадцати детей.

– И это еще мягко сказано, мистер Форрест, – согласился я, – но среди этого кошмара есть и парочка светлых моментов. Во-первых, несколько дней назад сначала Югороссия, а потом и Российская империя разорвали с Североамериканскими Штатами все дипломатические и прочие отношения. Официальным поводом для этого стали нанесенные на государственном уровне грубые оскорбления, которые можно объяснить только глубоким провинциализмом и, скажу прямо, идиотизмом нынешних американских властей.

– И что же теперь будет, мистер Бережной, – упавшим голосом спросил президент Дэвис, – вы бросите нас на произвол судьбы или же поможете, как раньше помогли ирландцам? Да, и о каких еще положительных для нас моментах вы упомянули?

– Джентльмены, – ответил я, – правительство Югороссии предвидело подобное развитие событий, хотя мы и не предполагали, что все зайдет так далеко и начнется так рано. И потому я уполномочен заявить о том, что в настоящий момент у Бермудских островов находится флот Югороссии под командованием адмирала Ларионова. Атлантический океан не является непроницаемым барьером, как рассчитывали в Вашингтоне господа вроде мистера Хоара.

Я сделал паузу и, внимательно посмотрев на генерала Форреста, продолжил:

– Так что, мистер Форрест, я бы посоветовал вам прямо сейчас отдать два приказа. Первый – партизанским отрядам, в основном состоящим из «людей в белом», немедленно начать боевые действия не только против мелких воинских формирований янки, расквартированных в тех или иных населенных пунктах Юга, но и против тех представителей власти, которые немедленно не перейдут на сторону восставшего народа…

Я внимательно посмотрел на президента КША Дэвиса, полуприкрывшего глаза и размышлявшего над моими словами.

– Мистер Дэвис, адмирал Ларионов просил вам передать, что настало время издать манифест о всеобщем восстании всех патриотов Юга против угнездившихся в Вашингтоне тиранов и узурпаторов. Мы, в свою очередь, издадим декларацию о том, что если кто-то будет совершать военные преступления против дружественных нам жителей Юга, то мы найдем такого мерзавца, где бы он ни находился, и покараем его.

Кстати, на десантных кораблях находится и моя сводная Российско-Югоросская конно-механизированная бригада особого назначения. Она следует на Бермуды, чтобы в нужный момент ударить там, где это будет наиболее эффективно, как только будет отдан приказ о начале боевых действий. Ведь от Бермуд до целого ряда возможных целей – от Чарльстона до Бостона – не более двух-трех суток пути.

– Генерал, – спросил меня президент Дэвис, – скажите мне, только честно, зачем вы все это делаете? Ведь если бы вы бросили всю эту возню с помощью тем, кому грозит смерть, и вместо этого занялись бы бизнесом, то сейчас, наверное, вы были бы самыми богатыми людьми мира.

– А мы и есть самые богатые люди мира, – улыбнулся я, – у нас говорят, что не надо иметь сто долларов, а лучше иметь сто друзей, каждый из которых готов помочь тебе в трудную минуту. Такие люди в большом количестве у нас есть в бывшей Османской империи, Болгарии, Греции, Персии, на Кубе и в Ирландии. А теперь к ним еще добавятся и жители американского Юга. А вообще, в Святом Писании говорится: «Больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя», а вы знаете, что те, кто во всем следуют заветам Спасителя, становятся непобедимыми. Аминь.

31 (19) июля 1878 года. Гуантанамо

Генерал-лейтенант Джеймс Лонгстрит, командир Четвертого полка Второго корпуса Армии Конфедерации

– Мистер президент, войска построены и готовы к принятию присяги, – отрапортовал генерал Джеймс Огастас Вашингтон. Когда я прибыл в Гуантанамо и все от меня отворачивались, именно Вашингтон отдал мне честь (все-таки он еще недавно был полковником) и предложил мне принять на себя командование полком ополченцев, прибывших последними.

– Приступайте, генерал, – устало ответил Джефферсон Дэвис, осмотрев стоящие перед ним полки. Увидел меня, и взгляд его стал несколько неприязненным. Увы, было за что. После нашего поражения в Войне Северной Агрессии я вспомнил нашу старую поговорку: if you can’t beat’em, join’em[11].

Нет, я не считал тогда это предательством – для меня важнейшей целью была достойная жизнь для миллионов южан. Еще два месяца назад я считал, что эта цель уже близка. Кто же мог подумать, что убийство президента Хейса приведет к новому витку тирании и к потере всего, ради чего я отдал все силы после нашей капитуляции. Дело дошло до того, что четыре года назад я лично повел отряд, состоящий из негров, против мятежников в Батон Руж. Но после этого президент Грант резко прекратил репрессии против южан, а президент Хейс вообще отменил Реконструкцию и вывел войска из городов, за что я написал ему благодарственное письмо.

Ответом на него послужила лишь короткая записка с выражениями признательности.

Полтора месяца назад я неожиданно получил письмо от президента. Он написал мне, что предложил мою кандидатуру на должность секретаря армии вместо Джорджа Вашингтона Мак-Крэри. То, что именно Мак-Крэри весьма критично отнесся к Северо-Орегонской авантюре, неоднократно освещалось в газетах. Но что будет предложена именно моя кандидатура, для меня оказалось сюрпризом – ведь и я считал эту идею глупой. Мне было велено явиться в Вашингтон третьего июля. Четвертое июля – наш национальный праздник – президент Хейс предложил мне отметить вместе с его семьей, что было, конечно, несколько грустно – праздник без супруги и детей, а также без алкоголя, меня не прельщал. Но, как говорится, «Париж стоит мессы», ведь пятого июля мне предстояли слушания в Сенате, а к ним нужно было подготовиться.

С супругой и младшими детьми я отправился навестить родню в Чарльстоне. Тридцатого июня супруга вернулась домой в Джорджию, а я купил себе билет в Вашингтон на первое июля – нужно было пораньше отправиться в столицу, встретиться с ключевыми сенаторами, поговорить с другими членами кабинета…

Утром первого июля я прибыл на вокзал и, к своему удивлению, увидел объявление, гласящее, что все поезда на первое и второе июля отменяются. Билетная касса и офисы Южно-Каролинских каналов и железных дорог были закрыты, а перед ними стояли солдаты в форме. Я обошел здание и взглянул на перрон. И тут мои глаза вылезли из орбит. На обеих платформах стояли составы, из которых выгружались солдаты с оружием и военным снаряжением.

– Что здесь происходит? – спросил я у какого-то майора, который командовал выгрузкой.

– А вы кто такой? – в свою очередь спросил у меня он и дал знак. Я заметил, что меня обступили несколько солдат.

– Генерал Джеймс Лонгстрит, кандидат в секретари армии, – ответил я.

– Лонгстрит? Тот самый? Тогда вы арестованы, – сказал майор.

– На каком основании? – возмутился я.

– За военные преступления во время Мятежа, – отрезал майор.

Я протянул ему письмо от президента, но майор лишь усмехнулся.

– Вот ему и пожалуетесь, – отмахнулся он, порвал письмо и швырнул обрывки мне под ноги. – Уведите! – скомандовал он солдатам.

Те схватили меня и повели под конвоем к реке Эшли, там посадили на какой-то корабль и отвезли в печальной памяти форт Самтер – тот самый, где когда-то и началась наша Гражданская война.

Меня и полторы сотни прочих людей, прибывших на том же корабле, отконвоировали в одну из казарм, охранявшуюся вооруженными солдатами, которых здесь, согласно распоряжению президента Хейса, не должно было быть. Более того, на единственный вход в здание казармы, как я успел заметить, когда меня грубо запихивали внутрь, были направлены стволы двух картечниц Гатлинга.

В казармах царила толчея – я с трудом нашел место, чтобы присесть. На корабле я пробовал было задать вопрос сначала одному из солдат, потом кому-то из других задержанных. Но в первом случае вместо ответа я получил прикладом по спине, во втором же мой товарищ по несчастью лишь пожал плечами. Теперь же у меня появилась такая возможность, и я спросил у пожилого человека с военной выправкой и со слегка кривыми ногами кавалериста:

– Вы не знаете, что здесь происходит?

Тот взглянул на меня и хрипло рассмеялся:

– Генерал Лонгстрит собственной персоной! Ну что, помогло вам сотрудничество с янки? Как видите, они решили окончательно добить Юг.

– Но по какому праву? – удивился я.

– По праву сильного, мой генерал, по праву сильного, – снова хрипло рассмеялся кавалерист. – Кстати, позвольте представиться – капитан Джошуа Линч, из отряда Джона Ханта Моргана. В отличие от вас, уже ощутил на себе все гостеприимство наших северных друзей, когда провел у них два года в качестве гостя.

– Простите, капитан, – мне почему-то стало стыдно, – я хотел, чтобы нашему Югу было лучше.

– Знаете, генерал, – печально произнес капитан Линч, – дорога в ад тоже вымощена самыми лучшими намерениями.

– Вы правы. Но что же нам теперь делать?

Капитан Линч скептически хмыкнул.

– Шанса сбежать отсюда практически нет. Разве что можно будет попробовать сделать это сегодня ночью. Но вряд ли у нас что-либо получится. Мы даже не сумеем выйти из здания.

– Если что, то я с вами, – решительно произнес я, – живому или мертвому, мне здесь нечего делать.

К нам постоянно заталкивали все новых и новых арестованных, и вскоре пришлось встать – для сидения места больше не было. Воняло мочой и калом – ведь для того, чтобы оправиться, никого из нас не выпускали, а клозетов в казарме не имелось, да и дойти до них было бы проблематично. Кроме того, отчаянно хотелось есть и пить. Когда уже начало смеркаться, я каким-то образом заснул, стоя на ногах, зажатый между несколькими моими товарищами по несчастью.

Но неожиданно среди ночи снаружи началась какая-то непонятная возня. Были слышны глухие хлопки, словно кто-то откупоривал одну бутылку шампанского за другой. Потом распахнулась дверь, в глаза нам ударил ослепительно-белый свет фонарей, а зычный голос с иностранным акцентом прокричал:

– Эй, дикси, бегом все на выход! В шлюпки! Быстро! Быстро! Быстро! Цигель, цигель, ай лю-лю!

Выбежав вместе с толпой во двор, я увидел лежащие безжизненные тела солдат Союза и темные вооруженные фигуры в каких-то лохматых одеяниях.

Нас повели на берег реки, где погрузили в металлические лодки, которые, ревя как голодные пумы, помчались к темным громадам стоящих на рейде кораблей. Там нас накормили, дали возможность помыться и переодели в новенькую серую форму с разбросанными там и сям темными пятнами – как нам объяснили, для маскировки. А через три дня мы оказались в Гуантанамо.

По дороге мы узнали про убийство Хейса, и про начало Второй Реконструкции, и про то, что на стороне Конфедерации теперь воюет непобедимая армия Югороссии. Это их рейнджеры освободили нас из форта Самтер, предварительно вырезав его гарнизон. Только то, что произошло со мной и с моими товарищами по несчастью, похоже, началось еще до убийства президента Хейса и последующих событий – в том, что они были подстроены, сомнения быть не могло.

И вот наконец вместе со своими будущими солдатами я приношу повторную присягу Конфедеративным Штатам Америки, после чего и корпусу, и всем полками вручат боевые знамена. Да, я безмерно виноват перед своими согражданами, но я готов своей кровью искупить вину. Трепещите, янки, мы возвращаемся – для того, чтобы отомстить вам за все!

10 августа (29 июля) 1878 года. Форт Пейган, Земля Руперта

Субалтерн Лоренс Стивен Рандалл, Северо-западная конная полиция

Наш небольшой форт находился на сорок девятой параллели, на границе с беспокойным южным соседом. Впрочем, еще недавно здесь были тишь да гладь да божья благодать. А потом к югу от границы неожиданно появились крупные отряды конницы армии Североамериканских Соединенных Штатов, и мой небольшой отряд, состоявший из двадцати человек, отправили в эти негостеприимные земли, чтобы мы могли соорудить здесь наблюдательный пост. Конечно, ни о каком сопротивлении речи не шло – ну что могут сделать двадцать человек против их 4-го кавалерийского полка под командованием пользующегося дурной славой среди индейцев полковника Рэналда Слайделла Мак-Кензи?

Один из его офицеров, некто лейтенант Мак-Кормик, почтил нас своим присутствием примерно через неделю после нашего прибытия в эти края. Мы его встретили вежливо, а он нагло процедил через губу, что нам предоставят ровно три дня для того, чтобы мы убрались из этих мест. В противном случае он и цента не даст за наши жизни. На мое замечание о том, что мы находимся на нашей стороне сорок девятой параллели, этот нахал лишь саркастически усмехнулся, бросив: «Мы вас предупредили», и отправился обратно к сопровождавшему его отряду кавалеристов.

Ближайший пост Королевской конной полиции находился в форте Калгари, в ста шестидесяти милях к северу от нас. Наше присутствие в этих местах казалось мне абсолютно ненужным, но приказ есть приказ – единственной надеждой была отмена такового. Двух вестовых я послал сразу, но один лишь путь туда займет не менее четырех дней, и еще столько же – обратно. К тому же непонятно, что решит тамошнее начальство.