Любимые монстры Мэри Шелли

Моря давно не ведали приливов…

Погибла их владычица – луна;

Завяли ветры в воздухе немом…

Исчезли тучи… Тьме не нужно было

Их помощи… она была повсюду…

Джордж Гордон Байрон. «Тьма» (1816 г.)

Перевод И.С. Тургенева

Глава 1

Одиннадцатого июня выпал снег. Он ложился на берег мягким ослепительно-белым ковром и не таял вопреки законам природы. В его оправе гладь Женевского озера казалась черной кляксой на девственно чистом листе бумаги, на котором пятерым путешественникам предстояло в скором времени увековечить свое пари. Говорили, что год без лета принесет катастрофический неурожай и голод. А еще поговаривали, будто тут не обошлось без происков темных сил, и холод, сковавший Европу, знаменует появление страшного монстра, терзаемого неутолимой жаждой крови. Но люди, говорившие это, не подозревали, что порождение тьмы уже много лет ступает по грешной земле.

Впрочем, сейчас мысли Мэри Годвин занимает отнюдь не кровопийца из древних преданий, а голубоглазый малыш в колыбели. Крошка Уильям носит фамилию отца – известного поэта, с которым Мэри сбежала из дома в шестнадцать лет, влюбленная, наивная, вдохновленная примером покойной матери. Теперь, спустя два года, она была бы счастлива назвать Перси Биши Шелли своим мужем, но – увы! – формально он всё еще считается мужем Гарриет, пожиная плоды необдуманного брака.

– Ты идешь, Мэри? – звонкий голос Клер выводит ее из задумчивости, а в следующий миг в дверях показывается смуглое личико, обрамленное угольно-черными волосами. – Нас давно ждут на вилле Диодати!

Мэри хорошо понимает нетерпение сводной сестры. Они почти не разлучались с тех пор, как ее отец Уильям Годвин женился на матери Клер. Только тогда черноволосую девочку звали Джейн Клермонт, а «Клер» появилась на свет в день, когда она взошла на подмостки Друри-Лейн по протекции лорда Байрона. Поэт легкомысленно позволил их взаимоотношениям зайти слишком далеко, тем самым предопределив дальнейшее развитие событий. Если бы он не состоял в подкомитете правления главного лондонского театра, то, скорее всего, никогда не встретил бы мисс Клермонт. Удивительно, как одно несущественное на первый взгляд обстоятельство способно повлиять на ход истории.

Пока Клер строила планы, Джордж Гордон Байрон отправился в путешествие по Европе. Дело в том, что он более не мог оставаться в Англии. После развода, причины которого не разглашались, последовал скандал, вынудивший автора знаменитого Чайльд-Гарольда покинуть Альбион и его высший свет. В глазах английского общества нет порока страшнее несоответствия придуманным стандартам. Клер прибегла к небольшой хитрости, чтобы уговорить Мэри и Перси отправиться следом за ним в Швейцарию. Как и всё тайное, хитрость раскрылась: выяснилось, что Байрон их не приглашал. К счастью для барышни, два поэта легко нашли общие темы для бесед и в скором времени стали друзьями. Шелли снял скромный коттедж в десяти минутах ходьбы от дома Байрона. Почти каждый вечер милорд принимает их у себя.

Оставив полугодовалого Уильяма под присмотром мадам Шапюи, Перси и две его спутницы спешат по тропе через виноградник в «Бель Рив» или попросту на виллу Диодати. Мелкий колючий снег сменился неприятным дождем, так что троица успевает изрядно промокнуть, прежде чем достигает одиноко стоящего на холме трехэтажного здания с колоннадой и балконом.

Берже, швейцарский слуга Байрона, приносит им пледы. Немного обсохнув у камина, гости садятся за стол. Мэри украдкой поглядывает на Перси. Ее охватывает привычный восторг при мысли, что этот Аполлон с золотисто-каштановыми волосами остановил свой выбор на ничем не примечательной дочке философа со Скиннер-стрит, хотя мог получить любую красавицу от Лондона до Озерного края. По правде сказать, она немного завидует природному обаянию и непосредственности Клер. Сводная сестра желает прославиться во что бы то ни стало, оттого и подалась в актрисы. Мэри же с детства живет в мире своих фантастических грез, не решаясь поделиться ими ни с одной живой душой. В Перси ее восхищает благородство и свободомыслие, а главное – твердое убеждение, что два любящих сердца должны стучать в унисон, отринув предрассудки и общественное осуждение. В это верила и мать Мэри, давшая ей жизнь ценой своей собственной, но продолжающая незримо руководить поступками ее отца.

Клер не сводит влюбленных глаз с лорда Байрона. Его холодность по отношению к ней, несомненно, объясняется меланхолией, вызванной уходом жены и отвратительными слухами о его связи с единокровной сестрой. Клер не верит ни единому слову завистников и недоброжелателей своего кумира и мечтает, чтобы он поскорее утешился в ее объятиях. Ведь жена ранила лишь его гордость, но не сердце, которое – Клер не сомневается в этом ни на минуту – всецело принадлежит ей одной. К тому же есть и другая причина, по которой она уговорила друзей провести лето с Байроном. Однако о ней барышня до поры до времени предпочитает молчать.

– Раштон, попроси доктора Полидори спуститься в столовую, – лениво произносит поэт, обращаясь к своему красавцу-пажу. – Очевидно, ему требуется особое приглашение.

Молодой человек удаляется, представляя себе лицо доктора, когда этому выскочке наконец воздастся за то, что возомнил себя выше Роберта Раштона, поступившего на службу в дом знатного лорда еще в Ньюстеде1. С тех пор паж сопровождал своего господина во всех поездках, выполнял различные поручения и, что греха таить, не только стелил ему постель, но и время от времени согревал ее. А кто такой Джон Полидори? Всего-то несколько месяцев пользует хозяина и мало того, что ест с ним за одним столом, так еще и заставляет себя ждать!

Байрон смотрит вслед Раштону, продолжая улыбаться. Ему идет усмешка. Во взгляде поэта, независимо от настроения, светится озорство – иллюзия, возникающая благодаря сочетанию формы глаз и изгиба бровей. Он выглядит старше своих двадцати восьми лет, но объясняет это тем, что чересчур располнел за последнее время. И потому твердо вознамерился сбросить лишний вес. На столе перед ним стоит лишь бокал вина. Гости еще ни разу не видели, чтобы лорд Байрон ел, а он только однажды вскользь упомянул о своем особом меню, диктуемом строгой диетой.

– Зачем ты носишься с этим странным доктором, Альбэ2? – щебечет Клер, называя возлюбленного прозвищем, закрепившимся за ним на вилле Диодати. – Разве ты нездоров?

– Его приставила ко мне одна дама. Она вообразила, что я хожу во сне. Полидори недавно защитил диссертацию по лунатизму, и я согласился терпеть его компанию, чтобы не огорчать даму, которая мне весьма дорога.

Черные глаза Клер вспыхивают ревностью.

– И кто она? Ты ее любишь?

– Не говори глупостей, Клер, – морщится Байрон. – Любовь – это полная чушь. Избитый термин, обозначающий смесь комплиментов, романтики и лжи.

Обе барышни в душе не согласны с ним, однако разговор прерывается из-за появления доктора, бледного, с густой шевелюрой, отливающей цветом меди. Ему не больше двадцати: мальчишка с ученой степенью.

– Прошу прощения за опоздание, – ни на кого не глядя бормочет он.

– Добрый вечер, Джон, – Мэри убеждена, что неприязнь к человеку – не повод забывать о вежливости.

Полидори не отвечает на ее улыбку. Кажется, он вообще не умеет улыбаться. Мисс Годвин, застенчивой от природы, трудно поддерживать разговор с малознакомыми людьми. Впрочем, с того момента, как Перси представил ей Джона Полидори, сам доктор едва ли произнес и десять слов. Клер сразу окрестила его Лунатиком, а Мэри пришла к заключению, что никогда еще не встречала более скучного джентльмена, совершенно лишенного утонченности и вкуса.

Справедливости ради стоит заметить, что и у личного врача Байрона сложилось отнюдь не лестное впечатление о новых друзьях лорда. Шелли показался ему откровенным нарциссом, мисс Клермонт – пустой кокеткой. Что же до мисс Годвин… Когда она впервые вошла в гостиную, комната как будто наполнилась солнечным светом и пряным ароматом цветов. Но ее подчеркнуто вежливый, точно снисходительный тон неприятно задел Полидори, который вдруг ощутил себя мелким и незначительным. Слишком высокомерная, решил Джон и почти не обратил внимания на сумрак, воцарившийся в гостиной с ее уходом.

За последующие недели их мнение друг о друге не переменилось. Мэри невольно вспоминает шутку Перси о том, что необходимость бодрствовать доктор переживает как личное оскорбление.

– Я задержался в зверинце. Дарвелл заболел, – говорит Полидори, поднимая глаза на Байрона. Отчего-то его голос звучит виновато.

– Только не Дарвелл, – лорд буквально испепеляет взглядом своего врача.

Гости догадываются, что речь идет о медвежонке – самом ценном обитателе зверинца Байрона. Еще во время учебы в Кембридже он держал в своей комнате ручного медведя, о чем потом долго напоминали следы когтей на стенах. Уезжая из Англии, поэт позволил себе странную блажь – начал коллекционировать зверьков, преимущественно грызунов, которых провез за собой через пол-Европы. Звери время от времени сбегают, прогрызая ходы в углах клеток, но оставшиеся плодятся с такой скоростью, что хозяин не придает большого значения утрате части своей коллекции. Однако полугодовалый медвежонок по кличке Дарвелл – уникальный экземпляр, которым Байрон особенно дорожит. Он даже заказал специальную разборную клетку, чтобы любой из слуг мог справиться с ее переноской и сборкой.

– Делай, что хочешь, но медведь должен выжить, – от угрозы, скрытой в интонациях лорда, у Джона мурашки по коже. Раштон внутренне ликует, подавая доктору тарелку с рыбой.

Клер декламирует отрывки из нового стихотворения Байрона «Прометей», надеясь поднять ему настроение. Остальные уже знают, насколько это опасная затея: когда милорд начинает хандрить, даже гром рокочет тише, чтобы невзначай не вызвать ответную бурю.

– Существует миф, согласно которому именно Прометей создал первых людей. Он вылепил их из земли и воды, – вдруг говорит Шелли. Его глаза горят, голос выдает волнение. – Вот бы сотворить людей, не знающих голода и страданий, раздоров и смерти! Только представьте, какими счастливыми они могли бы быть!

– А разве мы не счастливы? – Мэри удивленно вскидывает брови.

К восемнадцати годам она узнала столько горя, сколько иным не доводилось испытать за целую жизнь. После побега с Перси любимый отец отказался поддерживать беглянку, ее новорожденная дочка прожила всего десять дней, а Шелли увяз в долгах и скрывался бог знает где, пока Мэри собирала себя по кусочкам. Спустя время она снова стала матерью и отношения со стариком Годвином потеплели. От кредиторов спасло наследство, полученное после смерти деда Перси, и Мэри стало казаться, что холодное лето в Швейцарии подарило им дни по-настоящему безмятежного покоя. Они вместе, беды остались позади – неужели этого мало для счастья?

Шелли не отвечает. Байрон, прищурившись, смотрит на него, затем отодвигает пустой бокал и встает из-за стола. Ужин окончен. К досаде Клер, хозяин не приглашает гостей переночевать на вилле, и им снова приходится подставить лица ветру и моросящему дождю.

Глава 2

Байрон и Полидори уезжают в Женеву, чтобы нанести визит доктору Луи Одье. Лорд предпочитает компанию швейцарцев обществу своих соотечественников, которых, кстати сказать, в городе немало. Дурная слава идет за Байроном по пятам: чопорные английские дамы шепчутся в женевских гостиных о том, что на вилле Диодати поэт и его друзья предаются самому разнузданному разврату.

Мадам Одье обожает скандальные истории. На ее вечерний бал, разумеется, также приглашены Перси, Мэри и Клер. В здешнем обществе Мэри Годвин называют не иначе как «миссис Шелли».

Снег растаял, напоминая о себе лишь белыми шапками Альпийских гор на горизонте. Гости собрались в большой зале, гудящей, как улей. В этом гуле не без труда можно разобрать обрывки французской и английской речи. Клер упорно осаждает Байрона, и, по мере того как опустошаются бокалы, его неприступность всё легче сдает позиции перед натиском восемнадцатилетней протеже. Вот только из-за врожденной хромоты он не танцует, к великому огорчению мисс Клермонт. Впрочем, лорд не единственный, кто избегает танцев: Джон Полидори весь вечер играет в шахматы с доктором Одье.

А Мэри и Перси самозабвенно кружатся в вальсе и похожи на молодоженов, всё еще полных иллюзий относительно друг друга.

– Кажется, младшая мисс Одье не на шутку увлеклась нашим Лунатиком, – на губах Шелли небрежная улыбка. – Бедняжке можно посочувствовать: Полидори не имеет ни малейшего понятия о том, как вести себя с барышнями. Держу пари, в эту самую минуту Анна завидует ферзю, которого он так отчаянно защищает.

Мисс Годвин смотрит на дочь хозяина дома – худенькую блондинку, в задумчивости застывшую у окна. Она выглядит печальной.

– Не смейся над ней. Неужели Джон так безнадежен?

– Он заметит мисс Одье, только если она придет к нему во сне, как сомнамбула. И даже тогда станет потчевать ее пилюлями, вместо того чтобы подарить наслаждение, которого жаждет эта пташка.

По щекам Мэри разливается румянец. Разумеется, Перси ее дразнит. Он знает, что она так и не разучилась смущаться при упоминании о физической стороне любви. Она пытается представить себя на месте мисс Одье. Да, пожалуй, незамужней барышне польстило бы внимание джентльмена, но это лишь желание невинного флирта, не подкрепленное серьезным чувством. Равнодушие доктора Полидори не могло стать причиной грусти, которая светится в глазах Анны.

Мэри подходит к ней и осторожно интересуется, что может омрачать мысли очаровательной мадмуазель во время бала.

– Ах, миссис Шелли, – вздыхает мисс Одье, – я не думала, что моя печаль так заметна. Я всё не могу забыть вчерашнее происшествие с Ньютоном. Это наш ньюфаундленд, – поспешно поясняет она. – Пес заразился бешенством и чуть не покусал мою старшую сестру. Отец приказал пристрелить Ньютона, но он прыгнул в кусты и убежал. Что с ним сталось? Он всегда был таким безобидным. Надеюсь, он не страдает…

Анна снова вздыхает, а Мэри с тревогой бросает взгляд в окно. Над озером сгущаются тучи, предвещая ночную грозу.

В перерывах между танцами гости играют в шарады. Дамы загадывают слово и показывают его составляющие с помощью пантомимы. Клер наконец получила возможность проявить свои актерские таланты. Когда наступает ее черед, она гримасничает и увлеченно жестикулирует, однако ей плохо удается передать суть так, чтобы джентльмены могли догадаться, о каком слове идет речь. Они восхищенно следят за ее жестами, взлетом рук, изгибами изящной фигурки, забывая сосредоточиться на отгадывании. Только крестники доктора Одье десяти и двенадцати лет продолжают выкрикивать свои варианты. Мужчины охотно уступают им право претендовать на победу – все, кроме Джона Полидори, который радуется, как ребенок, всякий раз, как угадывает слово. Мэри вновь убеждается, что ему недостает чуткости и такта. Кажется, один из мальчиков вот-вот заплачет.

Анна Одье, очевидно, разочарованная инфантильностью Джона, еще до конца вечера теряет к нему всякий интерес.

Идет десятый час, а ровно в десять ворота Женевы запираются на ночь, и отомкнуть их не поможет никакая взятка. Клер так возбуждена, что Перси вынужден прибегнуть к арсеналу поэтических штампов, чтобы убедить ее в необходимости возвращаться домой. Пока они спешат через двор к воротам, на лицо Мэри падает крупная капля.

– Я разыщу извозчика. Ждите меня здесь, – Шелли устремляется по безлюдной набережной и вскоре скрывается за поворотом.

Пронизывающий ветер дует с озера, утонувшего в непроглядной тьме. Мэри кажется, будто оно дышит холодом ей в лицо и стонет за деревьями, как огромное живое существо, невидимое глазу.

– Я так хотела, чтобы Байрон пригласил меня сегодня на виллу, но они с Полидори переночуют в отеле, – тоскливо произносит Клер, кутаясь в кружевную накидку, которая совсем ее не согревает.

Мэри с нарастающим беспокойством вглядывается в темноту, Перси отсутствует уже около пяти минут. Вдалеке ей чудится какое-то движение. Глаза мисс Годвин различают очертания черного пятна, стремительно несущегося прямо на нее. Напряженную тишину прорезает пронзительный визг сестры. Ноги Мэри прирастают к земле.

Она невольно вспоминает семейный вечер в квартире отца на Скиннер-стрит. Ей было, наверное, лет восемь. Они с Джейн, тогда еще не сменившей имя на Клер, притаились под диваном в гостиной, чтобы послушать, как друг Годвина Сэмюэл Кольридж3 читает свою поэму о старом мореходе. Возмездие, настигшее моряков за убийство альбатроса, – появление призрачного корабля Смерти – стало одним из первых жутких переживаний Мэри и впоследствии возвращалось всякий раз, как ей становилось по-настоящему страшно.

Она не может пошевелиться, только чувствует, как дрожит прижавшаяся к ней сзади сестра. Черный пес, подобно кораблю призраков, окруженному морскими змеями, уже совсем близко и несет неотвратимую гибель. В этот миг из ворот на мостовую шагает человек. В одну секунду он оказывается перед мисс Годвин и заслоняет собой.

Кто? Как?

Кем бы он ни был, храбрец обречен, думает Мэри, зажмурившись. Однако ничего не происходит. Мужчина по-прежнему стоит, преграждая путь огромному псу, а тот почему-то замирает и начинает испуганно пятиться.

– Хороший мальчик! – восклицает Байрон, словно соткавшийся из мрака.

Вспышка молнии освещает набережную, и Мэри наконец узнает по медно-рыжим всполохам затылок Полидори. Лорд тем временем приседает рядом с Ньютоном, вытирая пену с его морды своей белой лайковой перчаткой.

– Осторожно, Альбэ, он бешеный, – Клер всё еще прячется за спиной сводной сестры.

Ньюфаундленд тихо скулит, поджав хвост, как будто чувствует присутствие чего-то действительно жуткого. Небо над озером снова прорезает молния, и в ее свете Мэри видит, как из-за поворота показывается коляска, запряженная парой гнедых лошадей. Стук копыт тонет в раскатах грома, Ньютон срывается с места, чуть не уронив Байрона, и мгновенно растворяется в темноте.

– Я что-то пропустил? – спрашивает Перси, когда экипаж останавливается у ворот.

Байрон выпрямляется как ни в чем не бывало.

– Надеюсь, Раштон уже приготовил для меня ванну. Я намерен пробыть в Женеве два дня. Послезавтра приглашаю вас отужинать со мной на вилле Диодати, – с этими словами лорд протягивает руку, чтобы помочь барышням подняться в коляску.

Глава 3

Два дня пролетают в заботах о маленьком Уильяме и жалобах Клер на черствость Байрона. Она возводит свои страдания в такую степень, что кажется, будто весь мир вращается вокруг нее одной. Ей совершенно неинтересно, почему бешеный пес повел себя странно в присутствии Байрона и Полидори. Едва ли она вообще обратила на это внимание. В отличие от сестры, Мэри не любит неразгаданных загадок. Отчего Ньютон внезапно передумал нападать? Чего испугался? Вспоминая, как Джон без колебаний закрыл ее собой, мисс Годвин впервые ощущает что-то вроде симпатии к доктору. А ведь она даже не успела сказать ему спасибо.

Она рассеянно улыбается кормилице и оставляет с ней сына.

Бесконечный дождь всем порядком надоел. Воспользовавшись небольшим просветом на небе, Перси, Мэри и Клер спешат на виллу Диодати. Ветер снова сгоняет грозовые тучи, они похожи на серое облако пыли, поднятое в небо табуном пустынных лошадей.

Байрон и его врач уже в столовой. Перед поэтом, как обычно, нет тарелки и приборов, но в этот раз на месте бокала зияет пустыми глазницами человеческий череп. Впрочем, он отлично обработан и отполирован, так что вполне может сойти за кубок. Клер брезгливо поджимает губки.

– Убери эту мерзость, Альбэ!

– С какой стати, дорогая? – возражает лорд и подмигивает Шелли. – Быть может, я хочу забыть о том, что впереди у нас – мрак и душная пустота небытия, откуда никому нет возврата.

– Звучит так, будто ты всё же вернулся, – Перси проглатывает нервный смешок.

Байрон берет в одну руку череп, в другую – бутылку красного вина и, пока слуги подают блюда гостям и наполняют их бокалы, переливает в свою жуткую чашу содержимое бутылки. Мэри бросает быстрый взгляд на Джона, который исподлобья следит за действиями лорда. Сегодня Байрон почти так же бледен, как Полидори.

– Что ж, возможно, мертвецы когда-нибудь найдут способ возвращаться в этот мир, – голос поэта звучит так, словно он обращается к «бедному Йорику» со сцены Королевского театра Друри-Лейн. – Вспомните опыты Эразма Дарвина4. Он воздействовал электрическим током на мертвый организм и заставил онемевшие мышцы сокращаться. Ходили слухи, будто ему даже удалось оживить мертвую материю.

– Зачем вы говорите такие ужасные вещи, милорд? – притворно содрогается Клер.

– Байрон лишь пытается немного развить твой ум, дорогая, – улыбается Перси.

– Но для этого есть и другие способы, – замечает Мэри. – Например, чтение книг.

– Или изучение языков, – неожиданно добавляет до сих пор молчавший Полидори.

Метнув в доктора недобрый взгляд, Байрон подносит кубок из черепа к губам. Пьет, пока не осушает его полностью. Мэри ждет удобного момента, чтобы поблагодарить Джона за чудесное спасение у ворот дома Одье. Природная застенчивость сковывает ее душевные порывы. Клер хохочет над шуткой Перси, которую Мэри отнюдь не находит смешной. Сводная сестра в свою очередь рассказывает какой-то театральный анекдот.

Джон Полидори привык относиться к болтовне мисс Клермонт как к фоновому шуму, сопровождающему их совместные ужины. Перестав вслушиваться в слова, он с удивлением обнаружил, что она его почти не раздражает. С не меньшим удивлением он ловит себя на том, что его слух очень четко выхватывает из разговора редкие реплики Мэри. Ее умные замечания явно тешат мужское самолюбие Шелли, который воспринимает свою подругу как дорогую оправу, удачно оттеняющую блеск его собственного гения. За последние дни неприязнь Джона к Перси раздулась до размеров Австралии, хотя он и не вполне отдает себе отчет, в чем кроется причина столь сильной антипатии.

После ужина компания перемещается в гостиную и располагается на ковре. Лакей Байрона Уильям Флетчер предусмотрительно поместил среди подушек особую лампу и длинную курительную трубку, которую заранее заправил. Очевидно, старый слуга знаком с системой выпаривания опиума не хуже китайцев, содержащих курильни в лондонском Ист-Энде.

– Вот что развивает воображение намного быстрее, чем книги и иностранные языки, – говорит Шелли, делая затяжку над лампой.

Трубка идет по кругу. Красный турецкий ковер с арабесками стоит, наверное, целое состояние. Мэри немного разбирается в коврах. Узелковое плетение, если усвоить его принцип, становится простым и понятным, в отличие от поведения людей. Она отмечает про себя, что настроение Байрона улучшается с каждой минутой. Поэт позволяет Клер прижаться к нему и из-под опущенных ресниц лениво следит за ее рукой, ласкающей его грудь. Перси некоторое время наблюдает за ними, потом придвигается к Мэри. Его пальцы, нырнув под нижнюю юбку, нетерпеливо скользят вверх по шелковому чулку. Мисс Годвин вспыхивает и в этот момент случайно ловит взгляд Полидори. Ей что-то мерещится в серых глазах Джона, что-то помимо неловкости. Однако уже в следующую секунду он отворачивается к камину, и в его слегка расширившихся зрачках пляшут языки пламени.

– Нет, – Мэри отталкивает руку Шелли, смущенно одергивает подол.

– Но почему?

– Мы не одни.

– Прежде ты никогда не оскорбляла моих чувств пошлыми предрассудками, – поэт обиженно откидывается на подушки.

Лорд делает очередную затяжку, наклоняется к мисс Клермонт и целует в губы. Гостиная двоится в глазах Мэри. В круговерти подушек, картин в тяжелых золоченых рамах и разверзшегося неба за окном свет неожиданно меркнет.

В эфирном тумане ей кажется, что она бесконечно долго спускается по винтовой лестнице с выщербленными каменными ступенями. До ее слуха доносится смех Клер и странный демонический хохот Байрона. Сознание куда-то уплывает, а когда вновь возвращается, Мэри не чувствует ничего кроме жуткого, обволакивающего холода. Открыв глаза, она видит пустое помещение с кирпичными стенами и маленькими окнами под самым потолком. В них просачивается тьма дождливой июньской ночи. Она лежит в медной ванне, наполненной ледяной водой. На ней только нижняя льняная сорочка, доходящая до середины икр. Сорочка облепила тело. Она хочет прикрыться руками, но руки не слушаются. Свечи в канделябрах справа и слева от ванны разливают вокруг необычный красноватый свет. Мэри пытается подняться – безуспешно.