Контролируемая авария

Второй пилот Урмас Лахт проявил невиданную щедрость и отдал обогреватель в мое полное распоряжение, что в итоге создало мне весьма комфортные бытовые условия для ночлега. Я расстелила постель, взбила подушку, нырнула под одеяло и одним щелчком выключателя погасила свет. Комната мигом погрузилась во мрак, и я инстинктивно свернулась в позу эмбриона в попытке перебороть страх. Требуемого эффекта мои старания предсказуемо не принесли, и я внезапно поймала себя на парадоксальной мысли, что рядом с Урмасом я ощущала себя гораздо увереннее, а, отгородившись от него плотно запертой дверью, не только не обрела покоя, а скорее наоборот, осталась наедине с чужой, враждебной тьмой. Я прислушалась к доносящимся из соседней комнаты звуками, свидетельствующим о том, что второй пилоту тоже не спалось, но у меня банально не хватило воображения догадаться, чем он сейчас занимался. Урмас звенел чем-то металлическим, будто бы передвигал с места на место стулья и мерил помещение торопливыми шагами. Из-под двери робко пробивался тусклый свет ночника и чуть слышно бубнил телевизор: похоже, второй пилот активно интересовался новостями о катастрофе в Судетах, а, возможно, даже специально ждал «минуты славы» в виде упоминания диктором своего имени.

Я так и не поняла, зачем Урмас настаивал дать ему время до утра, а принимая во внимание, что по большому счету, я вообще ничего не понимала в происходящих с нами событиях, в голове у меня и вовсе властвовал первозданный хаос. Во всем случившемся, бесспорно, присутствовал очевидный элемент сверхъестественного, но классифицировать сложившуюся ситуацию в качестве акта божественной воли у меня упрямо не поворачивался язык. Быть может, мое сознание было зашорено стереотипами, и методы небесной канцелярии с ветхозаветного периода успели основательно шагнуть вперед, но я всегда наивно полагала, что праведники после смерти возносятся на небеса, а грешники низвергаются в пучину ада, но никак не тащат через горы бортовой самописец и не поедают халявные консервы в пустующем гостевом домике. А спутниковое телевидение? Неужто даже в Преисподней повсюду антенн понавтыкали, чтобы черти на досуге не скучали? Абсурд ведь полнейший, что ни говори! Но это еще полбеды, а как быть с тем, что мама мне, наверное, уже надгробный памятник заказывает, а я прохлаждаюсь в курортной зоне в компании бесчеловечного убийцы, совсем недавно вызывавшего у меня обострение любовной лихорадки? И кстати об убийцах: а вдруг, стоит мне сомкнуть глаза, как мой ненаглядный Урмас на цыпочках прокрадется в спальню и чикнет кухонным ножичком мне по горлу, дабы не болтала лишнего. А все его таинственные фразочки о новой жизни без прошлого – это такой завуалированный намек: вот умрешь ты по-настоящему и приобщишься к вечности, где уж точно нет ни телевизоров, ни нагло украденного с места крушения «черного ящика». И что мне полагается делать в такой откровенно криминогенной обстановке? Забаррикадироваться в спальне? Вылезти в окно и напролом рвануть через лес в Мендзыгуже? Выход не такой уж и безумный, но осуществить задуманное бесшумно мне явно не удастся, и в результате я навлеку на свою пятую точку еще более серьезные неприятности. Остается, пожалуй, только одно: не спать всю ночь и постоянно быть наготове, а в случае возникновения опасности, действовать по ситуации. Затаюсь, как мышь в подполе, и подожду до утра: вдруг со второго пилота уже довольно невинных жертв, и он милосердно дарует мне право на жизнь? Всяко лучше искать подмогу в светлое время суток, да и обуви просушиться не помешает… Ну как тут не согласиться с Урмасом, что для покойника я рассуждаю чрезвычайно прагматично! Нет, завтра утром я первым делом рубану по гордиеву узлу и окончательно выясню, что это за игры разума такие…

Подведенные с учетом смены поясов наручные часы показывали четверть второго ночи, а в соседней комнате по-прежнему горел ночник. Пару раз я незапланированно впадала в легкую поверхностную дрему, но резко просыпалась от звука из-за двери. Урмас снова и снова гремел металлическими предметами, безостановочно ходил туда-сюда, открывал и закрывал шкафчики. Телевизор все также работал, но громкость была сведена до самого минимума, будто второй пилот ограничивался просмотром изображения, параллельно решая другие вопросы. Честно говоря, я боялась даже представить, на какие еще ужасы способен извращенный ум этого нелюдя, и ничуть не удивилась бы, узнав, что Урмас мастерит бомбу из подручных средств. Впрочем, за сегодняшний день мое собственное психическое здоровье пошатнулось до такой степени, что я готова была поверить в самые фантастические гипотезы, и неизвестно сколько еще накручивала бы себя всякого рода мистической ахинеей, если бы вымотанный организм не сдался под натиском усталости. Я провалилась в сон совершенно внезапно и даже толком не успела понять, что засыпаю, будучи полностью беззащитной перед находящимся за дверью маньяком.

Как ни странно, но разбудила меня не исходящая от второго пилота угроза жизни – пронизывающая боль в груди, словно невидимая рука зажала в кулак мое сердце и на миг остановила его ритмичные сокращения. Я отчаянно хватанула ртом воздух и порывисто села на кровати, объятая непостижимым предчувствием чего-то запредельно жуткого. Я почти не отдавала отчета в своих действиях, но безудержная сила стремительно влекла меня вперед. Одним прыжком я пересекла комнату, толкнула нараспашку дверь и чуть было не отпрянула обратно, потрясенная и напуганная представшим перед моими глазами зрелищем.

Босые ноги Урмаса Лахта конвульсивно дергались на уровне моего лица, а шею второго пилота обвивала самодельная петля из брючного ремня, надежно привязанная к люстре. Мучительно агонизирующий Урмас хрипел и всем телом содрогался в предсмертных судорогах, его глаза закатились, губы посинели, а по искаженному страданиями лицу неумолимо разливалась мертвенная бледность. На голых рефлексах я подняла валяющийся на полу стул, подставила его Урмасу под ноги, тем самым немного ослабив удавку, схватила перепачканный в консервах нож, вскочила на подлокотник кресла и в спешке принялась пилить неподатливую петлю. Второй пилот к этому моменту уже потерял сознание, и напоминал безвольную тряпичную куклу, он дышал затрудненно и прерывисто, а его кожа приобрела синюшный оттенок. Когда проклятый ремень, наконец, удалось разрезать, я аккуратно придержала Урмаса под голову и кое-как опустила его в разы потяжелевшее тело на пол.

На курсах стюардесс нас чему-то только не учили: и правилам аварийной эвакуации на крыло, и спуску по надувным трапам, да и оказанию первой медицинской помощи, в принципе, тоже, но я отродясь не слышала, чтобы кому-нибудь взбрело в голову повеситься на борту авиалайнера. Решив, что сейчас лучше уж действовать по интуиции, чем растерянно метаться по комнате, я низко склонилась над Урмасом и начала делать ему искусственное дыхание. Мое сердце колотилось при этом с такой бешеной скоростью, что у меня зашумело в ушах, но я всё вдыхала и выдыхала в попытке привести второго пилота в чувство. Я не знала, что еще можно предпринять для спасения Урмаса, но одно я сознавала донельзя отчетливо: я не переживу, если он умрет, потому что по-прежнему люблю его больше жизни.

–Урмас, пожалуйста! Урмас! –взмолилась я, когда силы продолжать реанимировать распростертого на полу человека меня почти покинули,– Урмас, приди в себя! Ты меня слышишь, Урмас?

Второй пилот вздрогнул, просипел что-то невнятное и вдруг зашелся в кашле. Темно-бурая борозда у него на шее налилась кровью и стала еще более устрашающей, мутные глаза понемногу прояснились, и в следующую секунду Урмас вдруг с силой оттолкнул меня и хрипло выдавил:

–Зачем? Зачем ты меня сняла?

Вся в слезах, я подползла к Урмасу на четвереньках, упала ему на грудь и зарыдала в голос, но плакала я от захлестнувшего меня счастья и облегчения. Я успела, у меня получилось, он жив! Мой Урмас жив, и клянусь, я больше не позволю ему убить себя!

–А зачем ты это сделал? – вопросом на вопрос ответила я, после того, как меня немного отпустили эмоции, – зачем, Урмас?

– Совесть, – односложно прошептал второй пилот и одними губами добавил, – я обещал тебе доказательства. Теперь ты понимаешь, что мы не погибли? Но я заслужил смерть, а ты должна жить дальше.

–Урмас, я не хочу жить без тебя! – я уже больше и не пыталась противостоять эмоциональному натиску, сегодня я прошла второй круг ада, и имела право сказать правду, ту правду, которой я противилась, которой я сопротивлялась, но которая оказалась сильней меня. Да, Урмас намеренно разбил самолет со ста пятидесятью пассажирами на борту, он психопат, убийца и чудовище, и хотя я думала, что переборола свою любовь, что гнев и отвращение вытеснили мои чувства, второй пилот был дорог мне, как никто иной. Я осознала этот горький и весьма неутешительный факт, увидев его болтающимся на люстре, и тот миг мне было плевать на совесть, на мораль, на весь мир в целом, потому что для меня существовал один лишь Урмас. Возможно, в моей душе скрывался еще более страшный монстр, раз я продолжала любить Урмаса даже сейчас, но без него мне было в пору и самой лезть в петлю:

–Я люблю тебя! Все, что я тебе наговорила там, на месте крушения, было ложью. Я не могу тебя ненавидеть, сколько бы я себя не заставляла, сколько бы не убеждала себя, что ты не достоин моей любви, я не могу, Урмас! Хочешь умереть, убей и меня тоже!

–Со мной всё кончено, Дора! Оставь меня! Дай мне умереть, прошу тебя! – выкрикнул второй пилот, и его руки молниеносно сомкнулись вокруг моей шеи. Урмас сжимал пальцы все крепче, мне катастрофически не хватало кислорода, я вырывалась и яростно сучила ногами, но мои силы были на исходе. Перед глазами плыли красные пятна, сознание путалось, и вскоре я вообще перестала соображать, кто я и что со мной происходит. Но стальная хватка неожиданно ослабла, и я ощутила, что вновь могу дышать. Я в изнеможении перевернулась набок и долго восстанавливала дыхание. Все это время Урмас лежал ничком, уткнувшись лицом в половицы, и, если бы не вздрагивающие плечи, можно было бы подумать, что жизнь покинула его тело.

Я отдышалась, мобилизовала остатки внутренних сил и осторожно прикоснулась к волосам второго пилота.

–Что с тобой творится, Урмас? – еле слышно спросила я, – пожалуйста, поговори со мной!

–Ты правда хочешь это знать? – прохрипел второй пилот, -что ж, хорошо, я тебе всё расскажу. Возможно тогда ты меня, наконец, возненавидишь и не станешь больше мешать мне умереть. Я хотел уйти из авиации так, чтобы меня навсегда запомнили, потому что следующий ВЛЭК мне точно не пройти. Думаешь, мне нравится прозябать в этом гребаном «Авиастаре» с европейской лицензией коммерческого пилота? Но сейчас я стал не годен даже для «Авиастара», и на это раз мне не удастся это скрыть. Небо для меня закрыто навсегда, у меня больше ничего не осталось.

ГЛАВА XV

–Принести тебе воды? – я с трудом встала на ноги, с горечью заключила, что к вчерашнему ушибу копчика теперь прибавилась еще и давящая боль в шее, пострадавшей в ходе недавней вспышки неуправляемой агрессии со стороны вернувшегося с того света Урмаса, и на ватных ногах поплелась к чайнику. Не дожидаясь ответа, я наполнила кружку, сделала несколько жадных глотков, и превозмогая весьма неприятные ощущения в пояснично-крестцовой области, опустилась рядом со вторым пилотом на корточки.

Урмас медленно и неуклюже уперся непослушными руками в пол и с видимым усилием заставил себя сесть. Ему по-прежнему было тяжело дышать, на шее залегала глубокая багровая борозда, и, хотя лицо второго пилота постепенно приобретало нормальный цвет кожи, два провала его запавших глаз и посиневшие губы недвусмысленно указывали на то, что их обладатель находился в шаге от смерти. Жалкий, ослабевший и раздавленный, Урмас молча взял у меня кружку, но при первой же попытке отпить из нее воды, сразу поперхнулся, надсадно закашлялся и, не удержав посуду в мелко трясущихся пальцах, расплескал практически всю воду.

– Может, тебе нужен врач? – обеспокоилась я, решительно настроенная сломя голову бежать по ночному лесу за доктором в ближайший населенный пункт.

–Хватит с меня с врачей! – сквозь зубы процедил второй пилот, – знаешь, сколько я их посетил за последние пять лет? Сорок, их было ровно сорок. Как тебе? Ты только вдумайся в эту цифру!

–Расскажешь, в чем дело? –робко предложила я, боясь одним неосторожным словом разрушить хрупкое равновесие, – что с тобой, Урмас?

–Для начала, у меня биполярное расстройство личности и я плотно сижу на сильнодействующих психотропных препаратах, вся моя жизнь состоит из ежедневного приема антидепрессантов, транквилизаторов и нейролептиков. – неотрывно глядя мне в глаза, сообщил второй пилот и внезапно разразился злым, неестественным смехом – а еще у меня диагностировали отслоение сетчатки тридцать семь процентов. Не уверен, что «Авиастару» в кокпите нужен полуслепой псих, пачками глотающий «колёса»…

–Вот черт! –непроизвольно вырвалось у меня, и лишь потом я опозданием сообразила, что мне следует повнимательнее следить за языком. Весьма сомнительно, что Урмас ждал от меня подобных восклицаний, если он сейчас вообще на что-то рассчитывал. Как мне казалось, ему просто необходимо было выговориться, а я готова была его выслушать. Понять – не знаю, но выслушать – однозначно.

–Прости…, – прошептала я, придвинулась поближе к Урмасу, прислонилась ноющей спиной к креслу, подтянула колени к подбородку и смущенно объяснила, – я имела в виду, что это невероятно, как ты сумел обмануть ВЛЭК…

–Ради этого мне пришлось пожертвовать карьерой в Европе, -мрачно поведал второй пилот, – я переехал сюда к матери, подтвердил свою лицензию, но при этом скрыл историю болезни. И, скорее всего, скрывал бы дальше, если бы у меня резко не упало зрение. Следующий ВЛЭК назначен на апрель, мне осталось летать меньше месяца. Ты даже представить не можешь, чего мне стоило получить CPL8 и пробиться в крупную европейскую авиакомпанию, сколько на это было потрачено времени, денег и нервов. Конечно, «Авиастар» оторвал меня с руками и ногами я ведь налетал почти тысячу часов в «Люфтганзе», не считая симулятора, и прошел дополнительную стажировку в Америке. Сказка, а не пилот, правда? Никто не стал копаться в моем прошлом, я сослался на семейные обстоятельства, сказал, что вернулся из-за матери и собираюсь здесь жениться и осесть, поэтому мне нужна постоянная работа в стране. Я вовремя уволился из «Люфтганзы», когда понял, что о моем заболевании вот-вот станет известно, и меня спишут на землю за профнепригодностью.

–Ты уехал из Европы только ради того, чтобы продолжить летать? –поразилась я, – неужели это для тебя настолько важно?

–Это- единственное, что для меня важно, авиация – это моя жизнь, – глаза Урмаса вдруг ожили и заблестели неподдельным воодушевлением, как обычно бывает, когда человек говорит о бесконечно любимом деле, целиком поглотившем всё его существо, – я мечтал о небе с детсадовского возраста, я всегда знал, что хочу стать летчиком, пилотировать огромные пассажирские самолеты, летать по всему миру и дослужиться до КВС. Мы жили в Эстонии, не бедно, но и не богато, лишних финансов в семье не водилось, я подрабатывал в «Макдональдсе» – мы ни за что не потянули бы обучение в частной авиашколе. Осуществить мою мечту можно было только одним способом – поступить на бюджетное место в Летную Академию в Тарту, но в первый раз я провалил экзамены, не выдержал конкурс и меня не приняли. Наверное, тогда я и начал постепенно сходить с ума…

–Тем не менее, ты все-таки поступил? – я попыталась взять Урмаса за руку, однако, тот резко выдернул ладонь.

–Да, на следующий год, но и то буквально чудом, – выразительно скривился второй пилот, – я бы не прошел, если бы один из абитуриентов не выбыл из борьбы. Понимаешь, в Академию брали только самых лучших, а я никогда не был лучшим, ни в чем и нигде. Я был обыкновенным, среднестатистическим, я не блистал талантами, не выделялся из толпы, просто еще один обычный парень, которых тысячи. Но я должен был стать лучшим из лучших, чтобы не просто получить CPL, но и гарантировать себе работу на европейских авиалиниях. Я чувствовал, как со мной происходит что-то странное, но я видел причину в хронической усталости от тренировочных нагрузок, у меня всё чаще случались перепады настроения: иногда я мог свернуть горы, всё получалось у меня легко и непринужденно, а порой мне хотелось лишь целыми днями лежать в кровати и даже не шевелиться. Эта апатия была хуже всего, на выпускном курсе я не мог позволить себе часами валяться без толку. Моя заветная мечта была близка к осуществлению, оставалось совсем чуть-чуть поднапрячься, чтобы стать лучшим в потоке. Проблема состояла в том, что, как я тебе уже говорил, я не был лучшим. По всем показателям крепкий середнячок, не более, вот я и выжимал из себя все соки, но своего добился. Диплом с отличием и рекомендации из Академии позволили мне устроиться в «дочку» «Люфтганзы», я перебрался в Германию, снял там жилье. Но я хотел большего, и подал документы на программу повышения квалификации в США. На тот момент я уже второй год не вылезал от психиатров, моя тумбочка дома была завалена таблетками, но я выиграл и этот конкурс. Полгода я стажировался в Аризоне, а по окончании курса перешел в головную авиакомпанию. Это был предел мечтаний, неприметный парень из эстонской глубинки, на которого даже собственные родители не возлагали особых надежд, стал вторым пилотом «Аэробуса», поселился в Штутгарте, зарабатывал приличные деньги …и горстями жрал антидепрессанты. Меня мучила адская мигрень, я страдал от бессонницы, каждый рейс был для меня испытанием и кошмаром. Я выгорел, психологически и эмоционально, на пути к мечте было так много стресса, что, когда мечта сбылась, я не уже не мог этому порадоваться. Я всякий раз заходил в кокпит и покрывался холодным потом от страха, но при этом не мог жить без полетов. Я не получал удовольствия от полета, но в то же время я жутко боялся, что кто-нибудь узнает о моем заболевании. Я посетил, наверное, всех докторов в Штутгарте, но они все, не сговариваясь, ставили мне биполярное расстройство, советовали лечь в стационар, а когда я отказывался, назначали мне повышенные дозы препаратов. Я лгал врачам насчет своей профессии, но надо мной все время довлел страх, что информация просочится на работу и меня спишут. Так длилось три года, внешне всё выглядело нормально, я держался благодаря лекарствам, и никто вокруг не замечал, что у меня проблемы. Семья мной гордилось, девушка любила, коллеги считали меня хорошим парнем, а я всем улыбался и шел к психиатру за очередным рецептом. Но главное, я продолжал летать, и ради этого стоило жить даже такой двойной жизнью. Я не мыслил себя без неба, я не мог предать свою мечту, я четко сознавал, что если комиссия меня забракует, то моя жизнь потеряет смысл. Я понимал, что не смогу найти себя ни в какой другой сфере, кроме гражданской авиации, мое призвание – это небо, и я цеплялся за любую возможность сохранить должность в «Люфтганзе». Но однажды для меня настал черный день: я узнал, что в составе комиссии будет врач, который наблюдал меня в частной клинике. Это был конец всему, и я принял решение уволиться, прежде чем вскроется правда о моем диагнозе. Сложнее всего было объяснить, почему я так поступаю, и я честно сказал, что устал, хочу взять тайм-аут и заняться личной жизнью. Получил расчет, купил билет и сразу махнул к матери. У отца уже давно была другая семья, он мной мало интересовался, а мама, наоборот, была счастлива, что я приехал в столицу. Дальше все оказалось довольно просто: в стране дефицит пилотов, а у меня CPL и неплохой налет на «Арбузе». Я вернулся в небо, я снова летал, и, хотя я все также жил на таблетках, у меня было такое чувство, будто бы я победил в схватке с судьбой. Но в начале зимы я попал в аварию, машину занесло на скользкой трассе, все обошлось благополучно, даже к врачу не обращался, но меня здорово приложило головой об руль, и после этого я стал быстро терять зрение. Опять походы по больницам, опять страх перед ВЛЭК, и полностью безвыходная ситуация в финале: отслоение сетчатки, медикаментозное лечение неэффективно, только хирургическое вмешательство и никаких полетов. Мечта рухнула, я должен был проститься с авиацией, а заодно и с жизнью.

–И тогда ты придумал этот план с намеренным снижением, – потрясенно схватилась за голову я, – но чем провинились перед тобой пассажиры? Чего ты хотел достичь массовым убийством?

Урмас рассеянно провел рукой по темно-бурой борозде на шее, нервно сглотнул и осипшим голосом произнес:

–Я не думал об этом, вообще не думал. Я был одержим лишь одной целью–покончить с собой, но я хотел сделать это особенным образом, чтобы меня запомнили, чтобы обо мне заговорили, чтобы я вошел в историю. Я устал быть обычным парнем, всего лишь лицом в толпе, я так и не стал лучшим и уже никогда не стану, но я еще мог превратить свою смерть в сенсацию мирового масштаба. Имя Урмаса Лахта должно было звучать из каждого утюга, этого я добивался. Ну что, ты убедилась, что я не заслуживаю жизни? Я был бы тебе крайне признателен, если бы ты позволила мне довершить начатое?

–Нет! – безапелляционно заявила я, тайно прикидывая, удастся ли мне воспользоваться простыней в качестве смирительной рубашки, и успею ли я связать Урмасу руки до того, как он разгадает содержание моего коварного замысла, – даже не надейся!

–Я все равно это сделаю, – с фанатичным упрямством сказал второй пилот и снова зашелся в кашле. На левом виске Урмаса угрожающе набухла фиолетовая пульсирующая вена, и я безвозвратно потеряла самоконтроль. Я обняла второго пилота за содрогающиеся плечи и не разнимала объятий до тех пор, пока тот не прекратил кашлять.

–Какой теперь в этом смысл, Урмас? – воззвала к логике я, -что бы ты с собой не сотворил, в глазах общественности ты так и останешься обычным парнем, трагически погибшим пилотом, чье имя никому не интересно. Если бы ты оставил «черный ящик», тогда да, но без самописца никто не узнает, что самолет разбил именно ты.

–Это уже не имеет значения, – зло усмехнулся Урмас, – я просто не хочу жить дальше. И уверен, что решение забрать с собой CVR было абсолютно правильным. Ты не обязана отвечать за мое преступление. Пусть меня считают мертвым, а эта катастрофа так и останется тайной века. Я прошу тебя, уходи отсюда! Поступай, как считаешь нужным: хочешь, расскажи всем, что ты жива, а не хочешь – выжди время, симулируй амнезию и начни новую жизнь в Европе. Я сделал всё, что мог для того, чтобы уберечь тебя от подозрений в причастности к крушению самолета. Если ты действительно любишь меня, Дора, не мешай мне умереть!

–Категорическое нет! – повторила я и опять попыталась взять второго пилота за руку. На этот раз Урмас не стал шарахаться от меня, как черт от ладана, и лишь негромко застонал, когда я коснулась его запястья.

– Как ты получил растяжение связок? – в большей мере по наитию спросила я, – когда это произошло?

–Перед самым столкновением с горой. Я услышал, как ты кричишь, что любишь меня, и во мне что-то надломилось, -глубоко шокировал меня второй пилот, – я хотел остановить снижение и выровнять самолет, но было уже слишком поздно, я не успел. А связки я повредил, когда в панике тянул за сайдстики.

ГЛАВА XVI

–То есть ты хочешь сказал, что в последний момент передумал? – с замиранием сердца уточнила я, машинально продолжая гладить опухшие запястья Урмаса.

–Я не знаю, – беспомощно вздохнул второй пилот, – наверняка я могу утверждать только одно: за пару минут до падения я пытался спасти тебя. Не себя, не экипаж, не пассажиров – тебя, потому что я вдруг понял, что лишь ты считаешь меня по-настоящему особенным, пусть даже на самом деле это вовсе не так.

–О, боже, Урмас! – непроизвольно всхлипнула я, -и зачем я, спрашивается, целый год ходила вокруг да около? Я люблю тебя с первого нашего совместного рейса, люблю с первого взгляда в твои глаза… Тебе, наверное, и в голову не приходило, как я ждала каждой нашей встречи, мне достаточно было твоей дежурной улыбки, чтобы потом весь день летать на крыльях. Но я так сильно боялась оказаться отвергнутой, так сильно сомневалась в себе, что у меня никогда не хватало смелости честно признаться тебе во всем. Ты не поверишь, но я почти решилась: думала, прилетим в Штутгарт, и на развороте я найду время поговорить с тобой начистоту, я даже к косметологу перед рейсом сходила. Но потом увидела на страничке Симоны фото новой машины… Она написала, что это подарок. Твой?

–Мой, -кивнул Урмас, – я очень старался ее вернуть, но она была непреклонна. Симона устала от меня, ее тоже можно понять. Она мечтала о свадьбе, о большой семье, строила планы на будущее, а все мои мысли занимал предстоящий ВЛЭК. Я жил от ВЛЭКа до ВЛЭКа, а всё, что было между, казалось мне чем-то незначительным и преходящим. Еще и эти сны!

–Какие сны? – я выпустила липкие, дрожащие руки Урмаса и успокаивающе провела ладонью по его спутанным волосам, – что тебе снилось?