Вся власть Советам. Том 3

Правда, я зря так плохо поначалу подумал о Луначарском. Видимо, до него наконец дошло, чем грозит Советской власти такое явление, как национализм, густо замешанный на русофобии – и он после выступления Фрунзе попросил слова и, выйдя на трибуну, предложил Сталину включить в состав Особой бригады агитотряд, который занялся бы разъяснением «обманутым товарищам из Малороссии» того, что произошло совсем недавно в Петрограде, и что несет простому народу Советская власть.

– Я считаю, товарищи, – горячился на трибуне Луначарский, – что все происходящее сейчас в Киеве – это результат неверия местных граждан во Временное правительство, которое много обещало, но так ничего и не сделало из обещанного. И этим воспользовались некоторые демагоги, которые стали говорить рабочим и крестьянам, что счастливая и богатая жизнь на Украине может наступить лишь после того, как они отделятся от России. Дескать, такие работящие и умные люди, как украинцы, могут жить припеваючи, имея жирные черноземы, залежи угля, металлов, Черное море с его портами. А Россия только веками выкачивала с Украины зерно, мясо и уголь. Вот товарищи и поддались на уговоры этих «сирен». И надо их разагитировать, доказав, что только в союзе с Россией они могут обрести счастье и достаток.

– Анатолий Васильевич, – неожиданно перебил Луначарского Сталин, – а почему обязательно Украина и Россия? А почему нужно противопоставлять друг другу части одного и того же народа? Вот возьмите, к примеру, мою родную Грузию. У нас там тоже живут не только картвелы, но и картлийцы, гурийцы, имеретинцы, кахетинцы… Много у нас разных племен и народностей. Но все мы вместе – грузины. А чем, собственно, отличается от русского малоросс? Только языком, но не настолько, чтобы не понимать друг друга. Вот я был в ссылке в Сибири. Там в некоторых деревнях и станках общаются между собой на своих, особых говорах. Иногда их даже бывало трудно понять. Но они себя считают русскими, и даже обижались на меня порой, когда я спрашивал, какого они роду-племени. Поэтому я не стал бы особенно напирать на то, что Украина и Россия – это что-то разное. Пусть языки немного разняться, но душа-то у народа одна, как и едина его общая история!

– Вы совершенно и абсолютно правы, товарищ Сталин! – пылко воскликнул Луначарский. – Действительно, с этой «особостью» надо бороться. До добра она не доведет. Правда, не надо напирать и на принудительную русификацию.

– Я сам ведь родом из Полтавы, – смущенно улыбнулся Анатолий Васильевич, – и прекрасно знаю, что это такое – знаменитое хохляцкое упрямство. Если какой-то селянин упрется и будет настаивать на своем – его ни за что не переспоришь. Поэтому пусть каждый говорит так, как он хочет. Действительно, понять русскому малоросса или малороссу русского всегда можно.

– Ну вот и хорошо, товарищ Луначарский… – Сталин улыбнулся в свои прокуренные усы. – Вам и карты в руки. Давайте, формируйте агитотряд, и вместе с товарищем Фрунзе и товарищем Бережным отправляйтесь в Киев.

– Я вообще-то… – начал было Луначарский, но потом, подумав, махнул рукой, и, поправив свое «чеховское» пенсне, сказал: – хорошо, товарищ Сталин. К какому сроку надо быть готовым? Ведь сформировать агитотряд не так-то просто. Придется работать с актерами, литераторами, музыкантами – а это сами знаете какой народ….

– Знаю, Анатолий Васильевич, – улыбнулся Сталин, – поэтому, чисто по-большевистски, могу дать вам целых два дня. Мало? Что поделаешь – больше времени у нас нет…

Луначарский опять вздохнул и развел руками, но, ничего не ответив председателю Совнаркома, сел на место.

– Товарищи, – сказал Сталин, – еще раз хочу напомнить о всей важности и срочности того, что мы намерены сделать. Время не ждет! Зараза сепаратизма и национализма из Киева может быстро расползтись по всей стране. Дурной пример, как говорится, заразителен. К тому же внешние силы, которые мечтают отхватить под шумок от Советской России часть ее территории, будут финансировать сепаратистов, оказывать им всяческую помощь, в том числе и военную. Тут одними уговорами не обойдешься. А потому я предлагаю объявить на Украине военное положение. Именно так, и не иначе!

– А почему именно военное положение? – спросил у Сталина нарком Александр Дмитриевич Цюрупа. – Неужели там все так плохо, и без вооруженной силы не обойтись?

– Да, товарищ Цюрупа, так и есть, – ответил Сталин, – киевские «самостийники» успели сколотить и вооружить свои банды. И разоружить их теперь можно лишь с помощью силы. Иначе мы не отправляли бы на юг самую боеспособную нашу часть – бригаду Красной Гвардии под командой товарища Бережного. Чем решительней мы поступим с Центральной Радой, тем меньше крови мы прольем в будущем. К тому же, Александр Дмитриевич, введя военное положение, мы передаем власть на местах военным. А гражданские органы власти на период военного положения этой самой власти лишаются. Да и разобраться надо будет на месте, что там за власть такая. Может быть, такая же, как наше Временное правительство… Или даже хуже.

Больше вопросов по поводу введения военного положения не последовало. Быстро проголосовав этот пункт, наркомы перешли к решению следующего. А именно – о закупке на Украине зерна. Запасы его в Центральной России уже подходили к концу. Надо было думать о зиме. Хлеб у малороссов имелся – урожай 1917 года был богатым. Но продавать за «керенки» они его не хотели. Надо было предложить им мануфактуру, промышленные изделия, чтобы обменять на зерно. Из Германии к нам уже стали понемногу поступать промышленные товары, которые можно было бы у селян обменять на зерно. Да-да, натуральный обмен. А что поделаешь, если усилиями либеральных экспериментаторов деньги по цене приблизились к туалетной бумаге. В общем, у товарища Цюрупы, и у товарища Красина, появились новые заботы и вопросы, которые необходимо было срочно решать.

Сталин напомнил присутствующим, что зимой очень будет нужен уголь, который добывают в Донбассе. Предстояло решить и этот вопрос, потому что без угля города России попросту замерзнут, а фабрики и заводы остановятся.

Когда все наркомы были «озадачены», Сталин закрыл заседание, попросив остаться меня и товарищей Фрунзе, Тамбовцева и Дзержинского. Предстоял разговор о делах, о которых не всем полагалось было знать. А именно – о нейтрализации некоторых деятелей Центральной Рады и о спецоперациях, что требовалось провести, чтобы с корнем повыдергивать сорняки сепаратизма.

В деле борьбы с национализмами всех мастей проявление гуманности, как правило, идет только во вред. Мы в нашей истории сами были свидетелями, как недорасстрелянные после Великой Отечественной Войны бандеровцы с развалом СССР вновь выползли на свет Божий, и опять, как когда-то, махали своими желто-голубыми тряпками. Нет, таких старичков-бодрячков в форме УПА в этой истории не будет. Мы не должны позволить товарищу Сталину быть таким добрым. И кстати, надо заранее позаботиться о пышном некрологе для товарища Хрущева. Тот еще вампир. Как говорится в русской пословице, дурную траву – с поля вон!

18(05) ноября 1917 года. Утро. Александровск на Мурмане (Полярное).

Едва призрачный серый свет осветил воды Кольского залива, как невыспавшийся сигнальщик на британском линкоре «Глория» узрел внезапно появившиеся из-за сизой полосы тумана за островом Екатерининский неизвестные боевые корабли под андреевским флагом. Дистанция кабельтов десять, не больше, парадный ход в пятнадцать узлов, острые «атлантические» форштевни идущих уступом кораблей будто ножом режут гладкую, застоявшуюся в штиль воду. И андреевские флаги полощутся на ветру от быстрого хода…

Они прошли через Северное, Норвежское и Баренцево моря, циклоны, дожди, метели и шторма. Пришлось им пройти и через несколько линий британской блокадной завесы, подобно неводу растянутой в Северном море между Шотландией и побережьем Норвегии. Хотя какой там невод – скорее, тонкая паутина, пригодная уловить и опутать торговое судно будто жирную муху, но при этом не способная удержать германские подводные лодки, которые пронизывали ее насквозь, выходя на позиции в Атлантике. Для кораблей из XXI века – с их низким силуэтом, и камуфляжными узорами, не оставляющими за собой длинные хвосты черного угольного дыма – нетрудно было уклониться в сторону и укрыться от взора британских моряков, наблюдающих за горизонтом в обычные бинокли с непросветленной оптикой. Ко всему прочему, корабли из будущего видели на экранах радиолокаторов все, что происходило вокруг них в радиусе нескольких десятков миль, а британцы – нет. Добавьте сюда до кучи и то, что световой день в ноябре на широте Шотландии продолжался всего-то семь с половиной часов, а в темное время суток британские корабли становились слепыми как кроты. Прожектор способен осветить море максимум на несколько кабельтовых вокруг, а дальше для невооруженного глаза сгущается непроницаемая чернильная мгла, которая тем гуще, чем ярче был свет прожектора.

Конечно же, можно пойти напролом и прорваться на Север с боем. Но по политическим соображениям было бы лучше, чтобы британцы начали боевые действия первыми. Впрочем, даже нападая, они говорят во всеуслышание, что обороняются, а совершая акт агрессии, заявляют, что «тем самым они защищают цивилизованный мир от насилия этих русских варваров».

Благополучному походу помогла и погода. Как раз в это время Северное и Норвежское моря накрыл очередной циклон, пришедший из Северной Атлантики, дождь со снегом, шквалистый ветер, низкая облачность и волны, закрывавшие от чужого взгляда «Североморск» и «Адмирал Ушаков», будто ширмой. Трое суток «Североморск», как на качелях, взлетал и падал, преодолевая огромные океанские волны. Вверх-вниз, вверх-вниз.

Военные моряки – хоть из двадцатого, хоть из двадцать первого века – к таким вещам люди привычные. Ни Иванов, ни Белли, ни Петров не были морскими офицерами «бульварного плаванья». Унтер Самохин тоже помотался с «Аскольдом» по морям, видал и Владивосток, и Сингапур, и Аден, и Дарданеллы в кровавой бане шестнадцатого года…

Почти двое суток, пока Особый Отряд форсировал британскую блокадную завесу, контр-адмирал Иванов и капитан 2-го ранга Белли провели в главном командном центре «Североморска». Господа офицеры (а может, уже и товарищи) понимали, что, вероятно, и им тоже в ближайшее время предстоит играть в жмурки, где водящими с завязанными глазами будут британцы. Опыт никогда не бывает лишним, тем более что Северный флот, который им еще предстоит создавать, в недалеком будущем станет главным флотом Советской России на Атлантическом ТВД.

Единственные, кому пришлось нелегко в этой круговерти шторма, оказались красный губернатор Вячеслав Молотов и чекист Рыбин, непривычные к морю и качке. Но ничего, выдержали, никто не умер, хотя цвет лица у Вячеслава Михайловича стал нежно-салатовый, и даже мысли о еде вызывали позывы к «кормлению Нептуна». Рыбин выглядел ненамного лучше.

Но когда при подходе к Северному полярному кругу шторм начал понемногу стихать, все начали понемногу оживать. Вячеслав Михайлович, к примеру, едва почувствовав, что может думать уже не только о том, как успеть добежать до гальюна, отправился в библиотеку «Североморска». Самообразование – коронная фишка большевиков сталинского призыва. Те, кто пренебрегал этим, быстро вышли в тираж. Об одном клоуне, в нашей истории излишне зажившимся на белом свете, было решено позаботиться особо, не акцентируя, впрочем, на этом факте особого внимания. Помер Трофим (то есть Никита) от несвежей водки и маринованных грибочков – ну и хрен с ним…

Кстати, несмотря на то, что команда «Североморска» называла Антона Рыбина «чекистом», никакого ЧК в этой версии истории не было. Ведомство, воссоздаваемое товарищем Дзержинским из обломков МВД, царской охранки, уголовного розыска и службы безопасности большевистской партии, с самого начала называлось Народным Комиссариатом Внутренних Дел. Здесь уже не будет никакой чрезвычайщины. Вместо «метода проб и ошибок» построение внятной силовой структуры пошло по лекалам незабвенного Лаврентия Павловича – великого ужаса троцкистов и террористов середины двадцатого века.