Моздокская крепость
…Священник ушёл. А генерал-майор, проводив гостя до самого порога, постоял ещё несколько минут в сенях, задумчиво продолжая изучать список фамилий у себя в руках. Вернувшись, наконец, к своему письменному столу, Алексей Алексеевич, спохватившись, громко окликнул денщика:
– Васька!
– Слушаю, ваше превосходительство! – тут же вырос в дверях солдат. И вытянулся во фрунт, прижимая к бедру болтающуюся саблю в ножнах.
– Инженер-капитана Дудина ко мне… Срочно! – распорядился генерал-майор.
Отложив в сторону список священника, Алексей Алексеевич склонился над разложенной на столе картой и вновь погрузиться с головой в работу, вымеряя циркулем расстояния между пушечными бастионами на чертеже. Он только крикнул, не отрываясь от своего занятия, вслед кинувшемуся исполнять приказ солдату:
– И Аврору мне потом оседлай!
***
Не успел Алексей Алексеевич спокойно обдумать мысль, сколько именно потребуется орудий с северной стороны будущей цитадели, как входная дверь снова хлопнула. И из сеней в комнату, вежливо постучав об косяк костяшками пальцев, ступил широкоплечий, молодой офицер.
– Разрешите, Ваше превосходительство? Инженер-капитан Дудин по ва… – начал традиционный доклад офицер по полной форме.
– Полноте! – оборвал его нетерпеливо генерал-майор. – Входите, капитан… И докладывайте без всяких церемоний. Почему задерживаете с утренним рапортом? Ещё и посылать за собой заставляете?
Офицер, замолчав, хмуро слушал Алексея Алексеевича… В связи с неспокойной обстановкой вокруг лагеря квартирьеров, в последние две недели, всю организацию охранной службы малого поселения генерал-майор Ступишин возложил сразу на двоих подчинённых – инженер-капитана Спиридона Дудина и казачьего сотника Илью Сороку.
Первый командовал пешими солдатами и ближними караулами, по периметру ретраншемента защищающего слабой баррикадой центр военной колонии… Второй – отвечал за дальнюю разведку. И организовывал круглосуточное конное патрулирование на подступах к лагерю.
Спиридон Дудин в этом охранном тандеме числился старшим. Он обязан был каждое утро лично являться к генерал-майору и докладывать обстановку. События прошедшей ночи – самым подробным образом.
Однако, солнце уже показалось над кронами деревьев. А положенного рапорта Алексей Алексеевич, так пока и не дождался.
И сейчас, взирая строго на молодого офицера с лихо закрученными усами, генерал-майор испытывал глухое раздражение… Разболтались, чёрт возьми!
– Тут вот какая диспозиция, Алексей Алексеевич, – виновато проговорил инженер-капитан. – Один из наших дальних конных дозоров обнаружил минувшей ночью на правом берегу Терека, в лесной чаще, костерок малый… Явно устроенный скрытно от чужих глаз! И почти неприметный с нашей стороны.
Казак Фрол Савкуцанов, попросил у сотника дозволения сплавать на коне через реку, на разведку. Мы с Ильёй Сорокой, не беспокоя вас по пустякам, посовещались в полночь меж собой… И разрешили Фролу сей одиночный рейд. Тем паче, что вызвавшийся доброволец – сам кабардинских кровей. Хорошо разбирается в местных наречиях и нравах…
– Ну и? – поторопил подчинённого генерал-майор.
– Сплавал казак за Терек, – заторопился с докладом инженер-капитан. – Оставил коня в камышах, а сам незаметно подкрался к тому тайному лесному костру… И подслушал ночные разговоры греющихся у огня людей.
Оказались это известные местные разбойники… Сам абрек Ахмед-гирей и ближайшие его сподручники! А всего было там пять головорезов – при саблях, пистолях и ружьях… Лошади с ними добрые, со сменой. Шалаш себе тати соорудили от непогоды. А в нём какие-то тюки… Видимо – с награбленным добром.
…Спиридон Дудин увлёкся описанием ночного приключения рискового казака. В рассказе офицера чувствовался азарт охотника… И выглядел инженер-капитан, при этом, несмотря на всю свою молодость, как опытная гончая, почуявшая дичь… Лицо у Спиридона Дудина потемнело, а голос сделался хриплым.
– Как понял наш разведчик из разговоров разбойников у костра, – сжимая нервно рукоять пистолета, торчащего из-за пояса, доложил инженер-капитан, – вырезали душегубы на днях, с другими татями, целый армянский купеческий караван! Он через кабардинские земли в Астрахань следовал, с малой охраной. Никого в живых абреки не оставили.
Взгляд у офицера блеснул холодной сталью:
– А теперь они, разделив богатую добычу, разбежались по своим тайным обиталищам. Эта пятёрка направляется с награбленным хабаром в горы. Мы лишь сейчас, с сотником Ильёй Сорокой, закончили подробный разговор с Фролом, благополучно и незаметно для абреков вернувшимся на нашу сторону… Потому, вот, и задержался я с рапортом. Виноват!
– И что делать думаете, командиры? – посмотрел испытующим взглядом на возбуждённого инженер-капитана Алексей Алексеевич.
– Хочу просить вашего дозволения атаковать разбойников! – решительно выпалил Спиридон Дудин. – Они в этом своём лесном логове ещё ночь собираются провести, как минимум. Один из абреков ранен не тяжело в схватке с охраной купеческого каравана. Отлежаться теперь хочет… И сил подкопить перед долгой дорогой верхом.
– Ну вот что, любезный, – строго заметил молодому и горячему подчинённому рассудительный генерал-майор, обременённый тяжким грузом служебной ответственности. – Остынь! Мы сюда государыней нашей не за абреками гоняться посланы… А товарищам тех несчастных армянских купцов, да знакомцам случайных наёмных охранников, подвизающихся сопровождать подобные торговые караваны – наука. Не ходи за кордон тайными тропами, в обход таможни! Себе дороже станет…
Потом, глядя, как поскучнело сразу лицо у собеседника, Алексей Алексеевич несколько смягчил тон. Ну чего он, в самом деле, так суров с азартным молодым подчинённым, воспылавшим праведным гневом к душегубам? Понятно ведь – рвётся инженер – капитан в драку. Не навоевался ещё, поди, как следует в свои двадцать пять лет! Славы и наград жаждет нетерпеливая, бесстрашная молодость…
– Ну хорошо, – едва заметно, снисходительно улыбнулся в усы генерал-майор, вспомнив вдруг себя самого в таком же возрасте. – Бог с вами! И правда, жалко отпускать разбойников.
Дозволяю вам немедля собрать команду из охотников на душегубов! Продумайте с сотником Сорокой детали операции по уничтожению разбойничьего логова. Но только – чтобы мне без лишнего риска! И пустого геройства. Да сами с Ильёй в рукопашную схватку с абреками не суйтесь. А лучше всего – подберитесь в ночной темноте незаметно к разбойничьему костру… И кончите их всех дружным залпом.
– Добро! – вмиг повеселел инженер-капитан. – Этой ночью получат душегубы, что заслужили давно… Всё сделаем в лучшем виде, ваше превосходительство, не сомневайтесь!
Но тут молодой офицер вспомнил, что от него ещё ждут отчёта по итогам прошедшей ночи в лагере и вблизи ретраншемента. Спиридон Дудин сейчас же сделал серьёзное лицо. И продолжил уже сухим, деловым тоном:
– Теперь, что касается караульной службы и постов… Ночь, в целом, прошла без заметных происшествий. Подробно докладывать сейчас, или совместим, как обычно, мой рапорт с обходом лагеря?
– Объединим, – согласился генерал-майор. – Пойдёмте, посмотрим, чем народ занимается.
***
…Офицеры вышли за порог. От стремительной, многоводной реки в пятистах шагах от подножья занятого квартирьерами холма веяло прохладой. Алексей Алексеевич набрал полные лёгкие свежего, бодрящего воздуха, замешенного на пряном степном ветре, весеннем солнце и прелом лесном запахе.
С невысокого крыльца штаба открывался прекрасный вид на мутный, неукротимый Терек внизу, непролазные лесные чащи по обоим его берегам и степные просторы за ними. Из земли уже всюду дружно тянулась к свету яркая и сочная зелёная трава.
Терек с неудержимой силой нёс свои жёлто – серые воды к далёкому Каспийскому морю, петляя и разделяясь на рукава. Он с лёгкостью крутил и ворочал в бурных, холодных волнах стволы вековых деревьев, словно щепки.
Часовой у крыльца привычно отсалютовал командирам своим длинным ружьём с примкнутым штыком. Офицеры же, продолжая беседовать, зашагали к проходу в окружающем центр полевого лагеря укреплении из составленных повозок и подручного материала.
В отличии от часового, который так и остался на своём посту, Васька привычно последовал за господами командирами. Денщик вёл за собой двух осёдланных лошадей – белую тонконогую кобылу Алексея Алексеевича и горячего жеребца инженер-капитана. Возбуждённый конь Спиридона Дудина нервничал, бил землю копытом, всхрапывал и косил чёрным глазом на соблазнительную четвероногую спутницу…
Май отсчитывал первые дни. Погода в урочище демонстрировала решительный поворот на лето. Щебетали наперебой птицы в кустах и кронах. Кукушка в ближней чаще отсчитывала кому-то оставшиеся годы… И деловито долбил кору невидимый дятел.
А ещё до слуха беседовавших на ходу офицеров доносились частый перестук топоров, визг двуручной пилы, какие-то отдалённые людские возгласы и неразборчивые обрывки разговоров… Этот покатый холм с малым, укреплённым на скорую руку, военным поселением на самой макушке господствовал над округой. Он был почти свободен от деревьев и кустарника. Генерал-майор Ступишин выбрал это место и обозначил, как центр будущей крепости.
Пока здесь стояли только два простых, обмазанных глиной домика под камышовыми крышами – церквушка и штаб квартирьеров. Солдаты, спешно возводившие их в урочище, в самом начале весны 1763 года, на холоде и пронизывающем ветре, без всяких чертежей и планов, в последнюю очередь озадачивались архитектурной красотой построек.
Рядовой военнослужащий в русской армии 18 века был мастером на все руки. Солдаты работали и поварами, и кузнецами, и кучерами, и санитарами… И даже служили няньками, присматривавшими за господскими детьми!
Ну, и возводили, само собой, всевозможные постройки… Как умели.
Призванные в солдаты в молодом возрасте из рязанских, уральских, поволжских деревень, крепостные и неграмотные, в большинстве своём, крестьяне двадцать пять лет отдавали воинской службе. И, как минимум, треть этого срока проводили в изнурительных походах и сражениях.
Назад, в свои деревни, возвращались единицы… Да и то – искалеченными, седыми ветеранами. Большинство пропадали в солдатах навсегда и бесследно. Отец с матерью, провожая молодого, здорового сына на воинскую службу, прощались с ним, как правило, навеки.
В солдаты забирали, в основном, холостых, крепких парней 18-20 лет от роду. А к этим годам трудолюбивый деревенский житель, в многодетной, патриархальной семье уже успевал постичь немало. Он умел и обед приготовить из нехитрых продуктов, и рыбы наловить, и зверя добыть, и со всякой домашней скотиной управиться… И избу поставить, с печью и колодцем во дворе!
…Под третью важную постройку на облюбованном холме – будущий склад – пятеро солдат из квартирьеров пока лишь рыли фундамент и погреб. Уже наметившаяся глубокая прямоугольная яма должна была стать вместительным подвалом-ледником, для долговременного хранения продуктовых запасов колонистов.
Проследовав мимо землекопов за пределы ретраншемента, господа офицеры, сопровождаемые поотставшим денщиком с командирскими лошадьми в поводу, оказались вскоре на северном, противоположном реке, склоне. Эту часть холма занимали землянки. Примитивные человеческие жилища, с камышовыми крышами, едва выглядывающими из травы, начинались сразу за баррикадой из распряжённых и поставленных на бок армейских повозок.
Защитный круговой барьер образовывали не только казённые воинские телеги и подводы… Но и весь имевшийся здесь у людей, и не занятый сейчас в работе, гужевой транспорт. Широкие и вместительные армейские телеги скреплялись оглоблями с двухколёсными, высокобортными арбами примкнувших к русскому лагерю горцев. Между повозками ретраншемента ощетинились острыми кольями наружу десятки рогаток.
Преодолеть с ходу всаднику такой барьер было невозможно. Да и пешему вражескому воину прорваться к штабу и церквушке, через кажущееся хлипким укрепление, представлялось непростой задачей.
В случае внезапного нападения на лагерь, эта постоянно охраняемая вершина холма должна была стать последней защитой всем людям, поселившимся тут… Сейчас же, в первых числах мая, ретраншемент составляли пятьдесят две, соединённые между собой, разномастные повозки. По внутреннему периметру укрепления прохаживались часовые с ружьями.
Караульные находились , примерно, через каждые двести шагов друг от друга. Они внимательно наблюдали сверху за окружающей местностью… И за людьми, работающими на пологих склонах.
А там трудилось сейчас около сотни колонистов. Махали топорами не переставая солдаты в зелёных мундирах и островерхих шапках, валя вековые деревья… Орудовали двуручными пилами казаки. Часть служивых яростно рубили шашками и саблями непролазные колючие кусты, расширяя проходы людям в диких зарослях. А между этими, распределёнными по окрестностям группами квартирьеров, зачищающих под будущую крепость и посад территорию, разъезжали на конях, раздавая указания, младшие командиры.
А вот не связанные строгой армейской дисциплиной, многие гражданские поселенцы, из мужчин и мальчиков-подростков, обрадовавшись солнечной погоде, помогали военным в их трудах, обнажившись по пояс. Горцы с удовольствием подставляли живительным лучам свои бледные, жилистые тела… Однако у каждого работника, совмещавшего важное дело с солнечными процедурами, на голове непременным мужским атрибутом оставалась папаха. И большой наточенный кинжал на поясе.
Все колонисты дружно трудились по единому плану… В первую очередь, освобождалась от деревьев и кустов местность, подпадающая под уже размеченную генерал-майором Ступишиным территорию самой цитадели. А это был весьма обширный участок земли, вместе с холмом в центре… Размером не меньше полутора квадратных вёрст.
Будущую строительную площадку Алексей Алексеевич и Спиридон Дудин тщательно вымеряли и высчитывали лично, ещё месяц назад, в шагах, саженях и аршинах. И отмечали на местности вбитыми в землю колышками, выделяли разложенными в траве камнями, окрашенными для видимости издалека белой известью.
Мужчинам и мальчикам-подросткам помогали женщины, закутанные в тёмные платки и платья до самых пят. Пока другие расчищали обозначенную командирами территорию от лишней растительности, горянки сновали без устали позади своих отцов, мужей и военных, собирая с земли нарубленные ветки. Женщины с девочками умело и быстро скручивали из хвороста большие вязанки для растопки очагов.
Между работающими на склонах холма людьми и лагерем квартирьеров на господствующей пологой вершине постоянно курсировали несколько двухколёсных повозок, запряжённых неутомимыми осликами. Правили арбами дети горцев.
Подростки подвозили и даже пытались помочь солдатам разгружать на охраняемой территории уже очищенные от сучьев брёвна, напиленные толстые доски и толстые вязанки хвороста. Все люди в поле зрения генерал-майора и инженер-капитана были заняты своим делом… Работа кипела.
Оба офицера и денщик Васька с лошадьми, между тем, уже миновали землянки за ретраншементом… И продолжали своё неспешное движение вниз по склону. Спиридон Дудин, постёгивая себя прутиком по голенищу высоких ботфорт, докладывал генерал-майору:
– Минувший вечер и ночь у нас, Алексей Алексеевич, прошли спокойно, слава Богу… Я уже говорил вам ранее, что дозорные, чуть ли не с первого дня тут, пребывают в сильнейшем нервном напряжении. Постоянно ощущается чужое внимание к нам. Весьма пристальное и недоброе… За лагерем и всеми перемещениями охранения постоянно кто-то наблюдает. Пока, правда, только издалека. Конные казачьи патрули регулярно обнаруживают одиночных всадников, кружащихся вокруг нас.
Инженер-капитан с тревогой заметил:
– Подъезжать ближе эти джигиты не стремятся… Держат дистанцию. И сразу же спешат скрыться при внимании казачьих разъездов к своей персоне. Полагаю, что посланы к нам соглядатаи явно не друзьями…
Алексей Алексеевич слушал молча. А Спиридон Дудин уже перескочил на следующую тему:
– За прошедшую ночь к нам ещё горцы присоединились! Черкес Хабиб и осетин Батраз. Оба вышли на конный казачий патруль из лесной чащи со своими семьями и скарбом… На трёх и двух арбах, соответственно. Повозки скитальцев запряжены ослами и волами… Лошадей при семьях не имеется.
Инженер-капитан деловито заключил:
– Записал всех новоприбывших горцев в большую подушевую книгу, как вы и приказывали… А всего явилось ночью восемь человек, разного возраста и пола. Главы семейств хоть и едва говорят по-русски, но порядки наши знают хорошо. Наслышаны уже и про скорое начало строительства цитадели в урочище Мез-догу. Затем, собственно, и явились сюда…
Готовы оба, со всеми своими домочадцами, ради получения плодородного земельного надела при крепости и дозволения навсегда поселиться в предместье, под защиту гарнизона, принять православную веру. И поклясться, соответственно, русской государыни в своей вечной верности… Представлю сегодня глав этих двух семейств вам и отцу Феофану на личную беседу.
Алексей Алексеевич кивнул удовлетворённо… И опять вернулся к охране лагеря квартирьеров:
– Хватает ли вам дозорных на все посты? Удаётся ли справляться со службой столь малыми силами?
– Пока да, ваше превосходительство, – успокоил генерал-майора Спиридон Дудин. – Круглосуточных постов и тайных секретов расположено мною вокруг нашего поселения – полтора десятка. Желательно бы побольше, конечно! Но и это позволяет худо-бедно контролировать подходы к лагерю…
Инженер-капитан развёл извиняюще руками:
– Иногда мне приходится даже привлекать к охранной службе горцев, уже принявших у нас крещение. Из самых надёжных и проверенных персон, разумеется!
Молодой офицер посетовал:
– По причине малолюдства нашего отряда, за два месяца непрестанных бдений, солдаты уже изрядно утомились. Ночью в караулах, днём – на работах… Не успевают толком отдохнуть! Но то ещё не беда…
Вновь прибывшие горцы доносят, что кабардинская знать не признаёт урочище Мез-догу российской землёй. Впрочем, и между собой владельцы всё никак не могут определиться – кому теперь и в каких границах эта безлюдная территория принадлежит. Спорят, враждуют, плетут интриги…
Но, как не посмотри, мы, русские, для них всех – захватчики! Затеявшие здесь незаконное строительство… И привечающие, к тому же, беглых черкесских рабов и местную, разноплеменную чернь.
Спиридон Дудин усмехнулся:
– В последнее время, по словам наших горцев, кабардинские князья, свою междоусобную войну за урочище Мез-догу весьма усилили… Ругаются и чуть ли не режутся за эти степные пастбища и леса на кинжалах!
– Сия территория, – хмуро заметил генерал-майор, – согласно указу нашей государыни, и в соответствии с условиями Белградского мирного договора с турками, принадлежит навечно лишь одной России… А отведено урочище Мез-догу, милостью Ея императорского Высочества, насколько я помню, под заселение, в основном, крещённым осетинам и ингушам. Дозволено тут свободно жить и всем прочим кавказским народам, принявшим православную веру.
Алексей Алексеевич решительно резюмировал:
– И пусть все местные владельцы успокоятся! Отдана сия российская земля, решением Сената, под наследственное управление одному лишь кабардинскому князю Кончокину-Черкескому и его потомкам… Союзнику нашему, и верному подданному матушки-государыни.
Генерал-майор жёстко добавил:
– А коли придётся – будем защищать присягнувшего Российской империи кабардинского владельца всеми силами своими, от алчных соплеменников… И разных его дальних родственников, спешащих делить чужие леса и пастбища!
Кстати, князь Кургоко Кончокин, в чине подполковника русской армии, с десятью дворами подвластных и множеством повозок со скарбом, скоро сам к нам прибудет из Кизлярской крепости… Во главе ожидаемого каравана строителей будущей цитадели. Князь избрал её постоянным местом жительства для себя и своих потомков.
Алексей Алексеевич что-то подсчитал в уме, шевеля беззвучно губами и двигая рыжеватыми густыми усами… А потом уверенно выдал:
– Уже через полтора месяца прибудет! Вместе с главным зодчим – подполковником Гаком… Мне вчера вечером почта с нарочным казаком была из канцелярии Кизлярской крепости. Там уже заканчивают формировать большой караван. Скоро экспедиция двинется в путь…
– Быстрее бы уже подмога! – вздохнул инженер-капитан. – Не нравится мне такое повышенное внимание непонятных лиц к нашему лагерю… Как бы не сговорились непримиримые черкесы между собой. И не решились ударить сообща по непрошенным гостям, вздумавшим обустраиваться на спорной территории столь малыми силами!
Спиридон Дудин скептически хмыкнул:
– А потом спишут кабардинские владельцы резню на злых, никому не подчиняющихся абреков… Иди, кизлярский комендант, разбирайся, кто напал на лагерь! Определяй и вылавливай душегубов по лесам и степям, со своими солдатами… А наши джигиты здесь не при чём!
***
Мирная картина занятых полезным делом людей радовала глаз генерал-майора… Он с удовлетворением наблюдал, как поселенцы медленно двигаются вниз по склону редкой цепью, оставляя за собой очищенное от деревьев и кустов пространство.
С обозримой стороны холма землю прорезали три малых родника с журчащей прозрачной водой. Теперь, когда этот склон люди уже почти освободили от лишних зарослей, Алексею Алексеевичу открылось, что один из источников питал большое болото на северо-востоке урочища. А два других – вливались разными извилистыми путями в Терек.
Генерал-майор, слушая вполуха Спиридона Дудина, не уставал отмечать новые выгоды окружающего ландшафта для разворачивающегося в урочище военного строительства… Нет, всё-таки удачное место он нашёл для будущей цитадели! Если, конечно, довести до ума все эти природные преимущества для защитников проектируемой крепости.
…С западной стороны холма, от группы военных и горцев, занимающихся расчисткой территории, отделился всадник. Это был чернобородый казак в папахе и черкеске, на сером жеребце. Бока, шею и голову животного покрывало множество мелких белых пятнышек… Запоминающийся и необычный был у коня окрас.
Наездник пригнулся е тёмной гриве, присвистнул, ударил пятками в лёгких кожаных ичигах в лошадиные бока… И пустил жеребца вскачь, прямо к офицерам.
– А вот и наш сотник спешит доложиться, – прервал речь собеседника Алексей Алексеевич, невольно любуясь и завидуя молодецкой стати приближающегося всадника.
Ловкого наездника на пятнистом жеребце звали Илья Сорока… Это был двадцатишестилетний терский казак среднего роста, худощавый и жилистый.
Про таких враги писали в своих мемуарах с глухим раздражением – мол, глянешь на него – ну ничего особенного! Человек, как человек, каких много… Обыкновенный верховой воин. И конь у него невысокий, без особых претензий. Вот только вместе с этими двоими в бою лучше не встречаться!
Враги свидетельствовали, с каким-то мистическим страхом, что во время сражения казак и его конь совершенно преображались… Наездник, словно обретший бессмертие, вертелся ужом в самом пекле схватки. Рубил врага без устали шашкой направо и налево. И метко стрелял на скаку из своего укороченного ружья и пары пистолетов… Со всех мыслимых и немыслимых положений.
А дрессированный, словно собака, конь под казаком бесстрашно летел сквозь дым и огонь, послушный воле хозяина… Яростно кусал зубами противника и чужую лошадь, добивал ударами кованных копыт свалившихся на землю раненых врагов.
Кстати, донская порода животных – а под седлом у Ильи Сороки был именно такой зверь, названный казаком за своеобразный окрас «Пеплом» – только успела появиться… Вывели её заводчики в самом начале 18 века, скрещивая лучших ногайских (этих малорослых, но очень выносливых лошадей предпочитали степные кочевники!) с карабахскими, персидскими и туркменскими скакунами.
У казака с боевым конём испокон веков существовали свои особые отношения… Зверь являлся человеку, в первую очередь, другом и лучшим товарищем по жизни. Это была отнюдь не рабочая скотина!
Конь донской породы отличался завидным здоровьем и исключительной преданностью одному хозяину. Зверь был не прихотлив в корме и содержании, не боялся выстрелов и открытого огня, прекрасно переносил, как жару, так и лютую стужу.
За время службы на кавказской границе Илья Сорока с Пеплом уже не раз принимали участие в сражениях. Отчаянного и храброго в бою, порой – на грани безрассудства, казака ценили и уважали товарищи… А враги – побаивались. Да и звание сотника (чин у казаков исключительно выборный!), говорило само за себя.
Единая военная форма в описываемое время только вводилась в регулярных частях российских войск. Она являлась обязательной пока, лишь для наиболее боеспособных подразделений, гвардии и офицерского состава. А вот у вольного казачьего сословия в этом вопросе царила ещё полная неразбериха!
Многие выходцы с Дона, например, по старинке, всё ещё носили привычные зипуны и шаровары, уральцы – татарские халаты с малахаями, волжане (волгцы) – кафтаны… А стиль верхней одежды казаков, проживавших на берегах Кубани, Терека и в горах (гребенцов!) – вообще формировался под влиянием местных кавказских племён.