Миссис Крэддок. Покоритель Африки

Глава XI

Эдвард отнюдь не был страстным любовником. Берта не помнила, когда впервые обратила внимание на то, что муж весьма вяло отзывается на ее страсть. Поначалу она знала только, что любит Крэддока до безумия, и своей пылкостью сумела разжечь его слабое влечение, так что оно раскалилось, почти как ее собственное. Однако постепенно Берта начала замечать, что, щедро одаряя мужа роскошествами любви, получает взамен ничтожно мало. Поводы, ведущие к ее неудовлетворенности, почти не поддавались объяснению: легкий отстраняющий жест, равнодушие к жаркому проявлению чувств – тонкие штришки, казавшиеся почти комичными. Сперва Берте нравилось сравнивать Крэддока с Ипполитом из «Федры» – дикарем, которого пугали женские поцелуи. Бесстрастие, замаскированное под грубую неотесанность, умиляло, – Берта не раз повторяла, что ее страсть растопит лед в мужнином сердце. Вскоре, однако, пассивность Крэддока перестала казаться ей привлекательной. Иногда она укоряла его, а чаще, оставшись наедине с собой, плакала.

– Если бы ты только знал, как больно иногда меня ранишь, – вздыхала Берта.

– Ничего такого я не делаю, – отвечал Крэддок.

– Ты просто не замечаешь. Когда я подхожу к тебе, чтобы поцеловать, ты не задумываясь отталкиваешь меня, как будто… как будто терпеть не можешь!

– Не говори ерунды.

Эдвард был уверен, что за четыре месяца семейной жизни ничуть не изменился.

– Ты ведь не думаешь, что мужчина всю жизнь будет таким же, как в медовый месяц? Не всегда же только нежничать и ласкаться, всему свое время.

После дневных трудов Крэддок любил спокойно почитать газету, поэтому, когда Берта подсаживалась рядом, он легонько ее отстранял.

– Умничка моя, сделай милость, не приставай, – просил он.

– Ты меня не любишь! – кричала Берта, чье сердце разрывалось от боли.

Крэддок никак не реагировал и продолжал внимательно изучать передовицу.

– Почему ты молчишь? – возмущалась Берта.

– Потому что ты говоришь чепуху.

Крэддок обладал редкостным добродушием, и Бертины вспышки гнева никогда не выводили его из равновесия. Он знал, что женщины порой бывают раздражительны; главное – дать им накричаться вволю, и тогда через некоторое время они успокоятся.

– Женщины – что куры, – говорил он приятелю. – Посади их в загон, огороженный прочной сеткой, чтоб не набедокурили, и не обращай внимания на кудахтанье.

Женитьба не произвела сколь-нибудь значительных перемен в жизни Крэддока. У него всегда были свои привычки, которым он продолжал следовать и после того, как обзавелся семьей. Разумеется, теперь у него появилось больше удобств.

– Что верно, то верно – мужчине нужна жена, чтобы за ним присматривала, – однажды сказал он доктору Рамзи, с которым порой встречался, когда тот обходил пациентов. – Раньше глазом моргнуть не успеешь, а рубашка уже сносилась до дыр, зато сейчас все по-другому. Как только увижу, что рукав обтрепался, – сразу к жене, а уж та все зашьет, и рубашка опять как новенькая.

– У вас, верно, прибавилось работы с хозяйской фермой?

– Благословение богу, доктор, это мне только в радость. Для меня не бывает много работы. В наши дни, если хочешь, чтобы хозяйство давало прибыль, нужно расширять масштабы.

Целыми днями Эдвард был занят – если не на фермах, то где-нибудь в Блэкстебле, Теркенбери или Фаверсли.

– Не люблю праздность, – сказал он. – Правду говорят, лень – мать всех пороков.

Мисс Гловер, к которой он обращался, естественно, полностью согласилась с этим утверждением. После того как Крэддок вышел, оставив ее в компании Берты, мисс Гловер воскликнула:

– Какой чудесный человек ваш муж! Вы не против, что я так говорю?

– Нет, если это доставляет вам удовольствие, – сухо ответила Берта.

– Я со всех сторон слышу о нем только добрые отзывы. Чарльз, разумеется, тоже очень высокого мнения о мистере Крэддоке.

Берта промолчала.

– Вы не представляете, как я радуюсь вашему семейному счастью! – прибавила сестра викария.

– У вас доброе сердце, Фанни, – улыбнулась Берта.

Разговор не клеился, и, просидев пять минут в гнетущей тишине, мисс Гловер стала прощаться. Когда дверь за ней закрылась, Берта села в кресло и задумалась.

Сегодня выдался один из черных дней. Эдди ушел в Блэкстебл и не взял ее с собой.

– Не надо тебе со мной, – сказал он. – Я тороплюсь и пойду быстрым шагом.

– Я тоже могу идти быстрым шагом, – надулась Берта.

– Знаю я твой быстрый шаг. Если тебе так хочется, можешь встретить меня на обратном пути.

– Ты делаешь все, чтобы меня обидеть! Как будто нарочно ищешь повод!

– Будь же благоразумна, Берта! Неужели не видишь, что у меня нет времени прогуливаться и по пути нюхать цветочки?

– Давай возьмем повозку.

– Не получится. Кобыла прихворнула, а пони нужно дать отдых после вчерашних трудов.

– Ты просто не желаешь, чтобы я пошла с тобой. И так каждый день! Всякий раз выдумываешь причину, чтобы отделаться. Отпихиваешь меня даже тогда, когда я хочу тебя поцеловать.

Берта расплакалась. Она сознавала, что ее слова несправедливы, но все равно чувствовала, что с ней обошлись очень дурно. Эдвард широко улыбнулся с раздражающей снисходительностью.

– Когда успокоишься, сама будешь переживать, что наговорила ерунды, а потом станешь просить прощения.

– Считаешь меня глупым ребенком? – вспыхнула Берта.

– Нет, просто полагаю, что ты сегодня не в духе.

Насвистывая веселый мотив, Крэддок вышел. Берта слышала, как он давал распоряжения садовнику в своей обычной бодрой манере, словно ничего не произошло. Она знала, что муж уже выбросил из головы недавнюю сцену. Ничто не способно было испортить ему настроения: Берта могла задохнуться в рыданиях, вырвать из груди сердце и разбить его об пол (образно выражаясь), Крэддок не повел бы и бровью, сохраняя неизменное спокойствие. «Брань на вороту не виснет, – любил повторять он. – Женщины что куры; не обращай внимания на их кудахтанье».

По возвращении Эдвард даже не заметил скверного настроения жены. Он всегда пребывал в одинаково благодушном расположении и, кроме того, не отличался наблюдательностью.

Берта отвечала односложно, а Крэддок говорил без умолку, довольный удачной сделкой в Блэкстебле. Берта жаждала, чтобы он встревожился ее состоянием, и тогда она осыпала бы его упреками, но Эдвард был безнадежно слеп или же, наоборот, все видел и намеренно лишал ее возможности высказаться. Берта, пожалуй, в первый раз испытывала такую жгучую злость на мужа и сама этого испугалась. Крэддок вдруг показался ей врагом, которому она стремилась причинить вред. Она не понимала саму себя. Что же будет дальше? Почему Эдвард молчит, не дает ей излить обиду и гнев, а затем помириться с ним?

День проходил, а Берта продолжала хранить угрюмое молчание; внутри у нее все ныло. Наступил вечер. Эдвард не показывал и виду, что что-то не так. Берта искала любого повода, чтобы устроить скандал, и не находила его. Когда супруги легли в постель, Берта повернулась к мужу спиной и сделала вид, что спит. Она лишила его поцелуя – сладкого поцелуя влюбленных, которым они каждую ночь обменивались перед сном. Эдвард обязательно это заметит, спросит Берту, чем та расстроена, и вот тогда-то она поставит его на колени.

Крэддок, однако, ничего не сказал. После тяжелого трудового дня он жутко устал и мгновенно провалился в сон. Через пять минут до Берты донеслось глубокое ровное дыхание. Услышав его, она потеряла остатки самообладания. Разве сможет она заснуть, не пожелав Эдди спокойной ночи, не поцеловав его на ночь?

«Он сильнее, чем я, – подумала Берта, – потому что не любит меня». Она тихонько всхлипнула: сколько можно злиться? Она согласна на все, лишь бы не проводить эту ночь в яростных метаниях, а завтрашний день – в таком же отчаянии, как сегодня. Она полностью повержена. В конце концов, не в силах дольше терпеть муку, Берта разбудила мужа.

– Эдди, ты не сказал мне спокойной ночи.

– Ах ты черт, я и забыл, – сонно отозвался Крэддок. Берта сглотнула комок в горле.

– Эй, что случилось? Надеюсь, ты плачешь не из-за того, что я тебя не поцеловал? Знаешь, я сегодня устал как собака.

Эдвард действительно ничего не заметил. Пока Берта тонула в пучине страданий, он, как обычно, был доволен собой и целым светом. И все же эта новая вспышка гнева в ее душе быстро угасла. Сейчас ей нельзя проявлять гордость.

– Ты на меня не сердишься? – робко спросила она. – Я не могу уснуть без твоего поцелуя.

– Глупышка! – шепнул Крэддок.

– Ты ведь любишь меня, правда?

– Конечно.

Он поцеловал Берту так, как ей всегда нравилось, и от этого экстаза ее гнев моментально улетучился.

– Я не могу жить без твоей любви, – всхлипывала она, уютно устроившись на плече Крэддока. – Если бы ты только знал, как я тебя люблю! Мы снова друзья, да?

– Мы с тобой всегда были и будем друзьями.

Берта облегченно вздохнула и, лежа в объятиях мужа, почувствовала себя совершенно счастливой. Еще через минуту равномерное дыхание Эдварда подсказало ей, что он уснул. Она не шевелилась, чтобы, не дай бог, не разбудить его.

Лето принесло Берте новые развлечения, и она отдалась давно предвкушаемым радостям пасторальной жизни. Вязы в Корт-Лейз потемнели от листвы, и этот густой, плотный зеленый покров придавал дому величественный вид. Вяз – самое благородное дерево; пожалуй, немного помпезное, зато исключительно культурное, и тень, которую он отбрасывает, – не простая тень, но солидная и уверенная, как положено дереву, растущему во владениях дворянского рода. Рухнувший ствол увезли; на свободных местах осенью планировалось посадить молодые деревца. Эдвард охотно взялся привести имение в порядок. Весной Корт-Лейз покрасили свежей краской, отчего дом стал выглядеть аккуратно и щеголевато, точно загородный особняк биржевого маклера. Клумбы, за которыми много лет никто не ухаживал, теперь резали глаз пестротой коврового цветника: квадраты кроваво-красных гераней контрастировали с ярко-желтыми кальцеоляриями, высаженными аккуратными кругами. Заросли самшита подровняли до нужной высоты. Живая изгородь из боярышника была обречена на выкорчевку; вместо этого Эдвард решил огородить владения дощатым палисадом и лавровыми деревьями.

Подъездную аллею засыпали свежим гравием, так что она стала настоящим предметом гордости наследников старинного, но нерадивого аристократического рода. Не прошло и двух недель с тех пор, как Крэддок воцарился в усадьбе, а чумазых овец уже изгнали с лужаек по обе стороны аллеи, после чего траву на газонах стали регулярно косить и убирать. Специальное место отвели под теннисный корт, который, по словам Эдварда, добавлял поместью уюта. Чугунные ворота, выкрашенные в блестящий черный цвет и щедро покрытые роскошной позолотой, наконец обрели достойный вид, подобающий входу во владения благородного джентльмена, да и сам обновленный дом служил явным доказательством того, что Корт-Лейз находится в руках человека, который понимает, что к чему, и находит удовольствие в соблюдении должных приличий.

Берта питала отвращение к этим новшествам, однако покорно принимала все меры по благоустройству, проводимые Эдвардом, поскольку они служили нескончаемой пищей для разговоров между супругами, и вдобавок ее искренне восхищал энтузиазм мужа.

– Клянусь, твоя тетушка так и подскочит на месте, когда увидит перемены, – довольно потирал руки Крэддок.

– Да уж, – с улыбкой отвечала Берта, хотя внутренне содрогалась, представляя едкие замечания мисс Лей.

– Она просто не узнает Корт-Лейз! Дом смотрится словно только что выстроенный, а участок как будто разбили всего с полдюжины лет назад. Дай мне еще лет пять, и даже ты не узнаешь собственных владений!

Мисс Лей наконец-то приняла одно из приглашений, которые по настоянию Эдварда отсылались ей в больших количествах. В письме она сообщила, что приедет погостить на неделю. Само собой, Крэддок был очень доволен. По его словам, он хотел установить дружеские отношения со всеми, и ему казалось неправильным, что единственная родственница Берты намеренно избегает общения с ними.

– Она ведет себя так, будто не одобряет наш союз. Уже всякие пересуды пошли!

Крэддок приехал на вокзал и, к полному смятению мисс Лей, устроил ей бурную встречу.

– Ну, наконец-то вы приехали! – обрадованно заревел он. – Мы уж думали, не дождемся! Эй, носильщик! – От его зычного голоса сотрясалась вся платформа.

Крэддок схватил мисс Лей за обе руки, и у нее пронеслась ужасная мысль, что сейчас он кинется целовать ее на глазах у всей толпы – шести человек. «Изображает из себя сквайра, – подумала она. – Лучше бы он этого не делал».

Крэддок всучил носильщикам бесчисленные чемоданы, с которыми путешествовала мисс Лей, а по пути к экипажу даже предложил ей взять его под руку, но от этой чести она решительно отказалась.

– Будьте любезны, обойдите с той стороны, я помогу вам сесть в коляску. Багаж привезут позже.

Крэддок распоряжался уверенно и властно. Мисс Лей обратила внимание, что после женитьбы исчезла его застенчивость – черта, которую тетушка Берты находила весьма привлекательной. В добродушии Крэддока появилась некоторая грубоватость. Кроме того, Эдвард заметно раздался: достаток и сознание собственной важности распрямили его плечи, расширили грудь, обхват которой увеличился на три дюйма с тех пор, как мисс Лей в первый раз увидела его. Живот Крэддока тоже изрядно потолстел. «Если этот здоровяк и дальше будет так прибавлять, к сорока годам он сделается колоссом», – невольно подумала мисс Лей.

– Сами понимаете, тетя Полли, – начал Крэддок, дерзко опустив учтивое «мисс Лей», с которым неизменно обращался к ней прежде, хотя мало кто из мужчин осмеливался обращаться к его новой родственнице без должной почтительности, – ваши намерения уехать от нас через неделю – полный вздор. Вы должны остаться по меньшей мере на два-три месяца.

– Вы очень любезны, дорогой Эдвард, но у меня другие планы, – сухо ответила мисс Лей.

– Стало быть, отмените их. Не могу же я допустить, чтобы гости уезжали из моего дома, едва переступив порог!

Мисс Лей удивленно вздернула брови и улыбнулась. Значит, это уже его дом? Ну и ну!

– Мой милый Эдвард, – промолвила она, – у меня есть правило не задерживаться где-либо дольше двух дней. В первый день я разговариваю с людьми, на второй слушаю их, а на третий уезжаю. В гостиницах я живу по неделе, получая таким образом en pension[25] и хорошо просушенное белье.

– Выходит, наш дом для вас все равно что гостиница, – засмеялся Крэддок.

– Между прочим, это серьезный комплимент. В частных пансионах отвратительно обслуживают.

– Ладно, не будем больше об этом. Только имейте в виду: я велю сложить ваши чемоданы в кладовой и заберу ключ.

Мисс Лей издала короткий смешок, означавший, что ее позабавила не фраза собеседника, а какая-то собственная мысль.

Коляска подкатила к Корт-Лейз.

– Ну, видите, как все переменилось? – весело спросил Крэддок.

Мисс Лей поводила взглядом по сторонам и поджала губы.

– Прелестно, – сказала она.

– Я знал, что от удивления вы так и подскочите! – с довольным смехом воскликнул Крэддок.

Берта встретила тетю в прихожей и обняла ее с благопристойной сдержанностью, которая всегда отличала их отношения.

– Как умно с твоей стороны, Берта, – промолвила мисс Лей, – что тебе удалось сохранить чудесную фигуру.

С этими словами она приступила к тщательному анализу семейного счастья молодой пары.

Глава XII

Страсть к изучению ближних была самым увлекательным из всех пороков мисс Лей; упражнять свои таланты в этом искусстве ей не мешали ни родственные узы, ни личные привязанности. Во время ленча она внимательно наблюдала за Бертой и Эдвардом. Племянница была разговорчива и с подозрительной живостью болтала о соседях – о новых шляпках и прическах миссис Брандертон, об усердном труде мисс Гловер и о поездках в Лондон, которые совершал викарий. Крэддок изредка предлагал мисс Лей добавки, а в остальном держался молча. Ел он очень много. Старая дева обратила внимание на крупные куски, которые Эдвард клал в рот, и огромное количество выпитого им пива. Разумеется, это навело ее на определенные мысли. Свои выводы мисс Лей сделала и после того, как, умяв полфунта сыра и допив последний глоток, Крэддок откинулся на стуле с глухим утробным рыком, будто хищный зверь, насытившийся мясом, и произнес:

– Так, пора браться за работу. Дел полно, только успевай поворачиваться.

Он достал из кармана вересковую трубку, набил табаком и раскурил.

– Так-то лучше. Ну, все, счастливо оставаться. Я буду к ужину.

Выводы роем вились в голове мисс Лей, точно мошкара летним днем. Она собирала впечатления до самого ужина. Берта вела себя необычно оживленно, и мисс Лей неоднократно задавалась вопросом, служат ли разговорчивость племянницы и ее звонкий смех признаками беззаботности или скрывают под собой сознательное желание обмануть проницательную тетушку средних лет, обладающую кое-каким жизненным опытом.

После ужина Эдвард выразил надежду на то, что мисс Лей как член семьи не будет настаивать на строгом соблюдении этикета, и немедленно принялся читать «Стандард». Когда же Берта по просьбе тети села за фортепиано, Эдвард из благовоспитанности отложил газету и за четверть часа зевнул по меньшей мере дюжину раз.

– Пожалуй, мне не стоит больше играть, – решила Берта, – не то Эдди заснет. Да, дорогой?

– Не удивлюсь, если так и случится, – расплылся в улыбке Крэддок. – Честно сказать, пьески, что Берта играет при гостях, наводят на меня тоску.

– Эдвард согласен слушать только «Колокольчики Шотландии» или «Янки Дудл».

– И то верно. Признаюсь, терпеть не могу заграничную музыку. Постоянно говорю Берте: «Отчего ты не играешь английских песен?»

– «… если уж тебе так хочется бренчать», – закончила фразу Берта.

– Раз на то пошло, в «Колокольчиках Шотландии» хотя бы есть мотив, который можно подхватить.

– Дело в том, – парировала Берта, наигрывая первые аккорды «Правь, Британия», – что у меня от этого мотива сводит зубы.

– А я патриот своей Родины, – заявил Крэддок, – и потому люблю старые добрые английские песни. Они наши, английские, понимаешь? Не постесняюсь сказать, что для меня самая лучшая музыка на свете – «Боже, храни королеву».

– Кстати, написанная немцем, – лукаво улыбнулась мисс Лей.

– Может, и так, – ничуть не смутился Эдвард, – но дух у нее истинно английский, а это главное.

– Нет, вы только послушайте! – воскликнула Берта. – Кажется, у Эдварда есть задатки политика. Чего доброго, к старости я буду женой парламентария!

– Да, я патриот, – повторил Эдвард, – и горжусь этим.

– Правь, Британия, – пропела Берта. – Правь, Британия, морями! Британцам никогда не быть рабами. Та-ра-ра-бум-дам-да! Та-ра-ра-бум-дам-да!

– И так во всем, – продолжал оратор. – У нас полным-полно иностранцев и их товаров. Это просто возмутительно! Английские мелодии вам не хороши, вы предпочитаете брать музыку из Германии и Франции. Откуда у вас масло? Из Франции! А мясо? Из Новой Зеландии! – последние слова Крэддок произнес с большим презрением, и Берта подчеркнула их звучным аккордом. – Что до масла, так это вовсе и не масло, а маргарин. Откуда везете хлеб? Из Америки. И овощи оттуда же.

– А рыбу – из моря, – вставила Берта.

– Все одно к одному! У английского фермера нет никаких шансов.

Берта сопроводила эту тираду живой бурлеской, пародийным аккомпанементом, который менее толстокожему человеку показался бы обидным; Крэддок лишь добродушно расхохотался.

– Моя жена не воспринимает эти проблемы всерьез, – сказал он и нежно провел рукой по ее волосам.

Она вдруг убрала руки с клавиш. Беззлобность Эдварда в сочетании с ласковым жестом заставили Берту устыдиться. К глазам подступили слезы.

– Эдвард, ты у меня такой милый, – голос ее дрогнул, – а я настоящее чудовище.

– Эй, не говори так при тете Полли. Сама знаешь, она посмеется над нами.

– Мне все равно, – счастливо улыбнулась Берта. Она встала и взяла мужа за руку. – У Эдди самый замечательный в мире характер, он просто душка.

– Вероятно, так и есть, – заметила мисс Лей, – если за полгода семейной жизни ты в нем не разочаровалась.

Старая дева, однако, насобирала такое количество самых разнообразных впечатлений, что ощутила острую необходимость уединиться в своей комнате и рассортировать их. Она поцеловала Берту и протянула руку Эдварду.

– Нет уж, раз вы целуете Берту, целуйте и меня, – со смехом сказал Крэддок, наклоняясь вперед.

– Боже милостивый! – воскликнула мисс Лей, которая несколько растерялась. Видя, что Крэддок не отступится, она легко коснулась щекой его щеки и заметно покраснела.

В результате всестороннего анализа мисс Лей заключила, что и на этот раз семейный путь не оказался усыпан розами. Лежа на подушке, она вдруг подумала, что доктор Рамзи непременно придет навестить ее и с видом победителя укажет на свою правоту. Мужчины ведь всегда используют возможность поглумиться над поверженным противником. «Еще станет утверждать, что этот брак состоялся исключительно по моей вине. Мой конфуз приведет дражайшего доктора в такой восторг, что хоть беги. Держу пари, завтра же заявится».

И действительно, Крэддок вовсю постарался, чтобы новость о приезде мисс Лей разошлась по округе. На следующий день миссис Рамзи поспешила облачиться в выходное платье из синего бархата, вместе с доктором села в карету, и они отправились в Корт-Лейз. По прибытии супруги Рамзи обнаружили, что территория уже занята мистером и мисс Гловер. Линхэмский викарий похудел и постарел с тех пор, как мисс Лей встречала его в последний раз. Вид у него был еще более утомленный и забитый. Мисс Гловер выглядела, как всегда, в одной поре.

– Приход? – повторил священник, отвечая на вежливый вопрос мисс Лей. – Боюсь, дела в приходе плохи. У диссентеров новая молельня. Говорят, Армия спасения собирается строить так называемые ночлежные дома. Жаль, что правительство не хочет вмешаться. В конце концов, официальная церковь зиждется на законе, и закон обязан защищать нас от всяческих посягательств.

– Вы не поддерживаете свободу вероисповедания? – подначила мисс Лей.

– Дорогая мисс Лей, – устало проговорил священник. – Все имеет свои пределы. Я считаю, что государственная религия предоставляет достаточно свободы для каждого человека.

– В Линхэме творится что-то ужасное, – вставила мисс Гловер. – Почти все лавочники ходят в молельню к диссентерам. Это очень осложняет наше положение.

– Да, – тяжко вздохнул викарий. – В довершение ко всему я слыхал, что Уокер перестал посещать церковь.

– Ох, Боже мой, Боже мой, – запричитала мисс Гловер.

– Уокер? Булочник? – спросил Эдвард.

– Он самый. Теперь единственный булочник в Линхэме, который ходит в церковь, это Эндрюс.

– Чарльз, но с ним невозможно иметь дело, – испугалась мисс Гловер. – Его хлеб совсем плох.

– Никуда не денешься, – простонал викарий. – Я не могу поступиться принципами и покупать хлеб у торговца, который подался в раскольники. Скажи Уокеру, что мы отказываемся от его услуг, если он не пообещает регулярно посещать приходскую церковь.

– Но, Чарльз, от выпечки Эндрюса у тебя всегда делается несварение! – воскликнула мисс Гловер.

– Я должен с этим смириться. Будь все наши страдания столь же пустячными, нам не на что было бы жаловаться.

– Почему бы вам не покупать хлеб в Теркенбери? – предложила миссис Рамзи, отличавшаяся необычайной практичностью.

Брат и сестра одновременно горестно всплеснули руками.

– Тогда Эндрюс тоже уйдет к диссентерам. К великому сожалению, этих людей в официальной церкви удерживает либо боязнь, что приходской священник перестанет покупать у них товар, либо надежда заполучить его в клиенты.

Некоторое время спустя мисс Лей очутилась наедине с сестрой викария.

– Должно быть, вы очень рады встрече с Бертой, мисс Лей, – любезно сказала мисс Гловер.