Сага о халруджи. Индиговый ученик. Книга вторая

Не став раздумывать, Арлинг впился зубами в истекающую жиром лепешку, едва не упав в обморок от свалившегося на него счастья. Да, такой вкуснятины он еще не пробовал. Ни в Согдарии, и нигде в мире. Кусочки тушеного мяса таяли на языке, а хлебная корочка божественно хрустела, отдавая запахом костра и маслом. Удовольствие длилось не дольше секунды. Лепешка кончилась так внезапно, что он еще некоторое время облизывал пальцы, не веря, что на них не осталось ни крошки. «Наверное, я съел обед стражника», – запоздало подумал он, понимая, что хочет бессовестным образом попросить еще.

– Ну ты и ешь, – рассмеялся кучеяр. – Словно месяц по пескам бродил. На-ка хлебни.

К губам Арлинга заботливо приставили фляжку, и он поспешно сделал большой глоток. Во фляжке оказалось вино, которое обожгло горло, но ободрило и придало сил. Жажда осталась, но она была терпимой.

– Вы слишком добры ко мне, – смущенно пробормотал Регарди, понимая, что на этот раз человеческая жалость спасла ему жизнь.

– Да перестань, – отмахнулся стражник. – А вон и гостиница твоя. Тебе ж к Зимрану надо, верно?

Арлинг кивнул и вымученно улыбнулся. Давай, парень, приободрись, ты же пришел почти домой. Твой дядя уже здесь побывал, и все решил. Осталось только найти этого Зимрана и как можно убедительнее представиться.

– Я перед вами в неоплаченном долгу, господин, – сказал Арлинг, пожимая стражнику руку. – Надеюсь, боги дадут мне шанс отблагодарить вас. Дальше я как-нибудь сам.

– Уверен?

– Да, добрый господин. Хозяин меня знает. А то если увидит с вами, то подумает, что я что-нибудь натворил, и не пустит. Он очень мнительный, но его понять можно. Сегодня бродячих людей много.

– Как знаешь, – в голосе кучеяра прозвучала легкая обида.

Арлинг низко поклонился – из уважения и благодарности, но еще и потому, что его щеки полыхали, словно закат. Ему было стыдно. Теперь вся его жизнь зависела от милости других людей, и он не мог к этому привыкнуть.

Регарди зашел в таверну только после того, как шаги стражника затихли. Впрочем, его посещение гостеприимного дома Зимрана было быстрым и закончилось на пороге – дальше его не пустили. У хозяина полностью отсутствовало чувство юмора. Когда Арлинг представился и заявил, что благородный купец Рибар Асдахан сегодня должен был договориться о комнате для своего сына, Зимран, от которого на весь дом воняло чесноком и сгоревшим маслом, даже не рассмеялся.

Позже Регарди долго думал, не допустил ли он ошибки в обращении к хозяину или в использовании какого-нибудь кучеярского слова, что вызвало недовольство Зимрана, но вынужден был признать, что правда была проста – Абир в гостиницу не приходил. Наверное, дядя не успел, предположил Арлинг, у которого было все хорошо, но тот, другой Регарди, мог лишь ехидно улыбаться над собственным незавидным положением. На месте хозяина он поступил бы так же. Не побили – и на том спасибо.

Когда твой план А и план Б летят к чертям, остается одно – делать первое, что приходит в голову. Это были слова Абира. Никому не доверять, и быть сильным – тоже его.

Нельзя злиться на дядю, внушал себе Регарди, бредя вдоль стенки какого-то дома. Она была шершавой и царапала пальцы, но боль напоминала, что он еще жив, а жизнь нужно был поддерживать. Абир очень спешил в Самрию, и если бы они поехали вместе, то, наверняка, застряли бы оба в песках, утешал он себя. Зачем дяде слепая обуза? У него команда, которая готова идти за ним на край света, будь то Гургаранские горы или Плохие Воды. Что до Арлинга, то он появлялся в жизни пирата случайно. Пожалуй, неделя, которую они провели в пустыне, была самым долгим периодом их общения. Он ничего не знал о дяде, кроме того, что тот сам о себе рассказывал. Они были едва знакомы. Тогда почему ногти так сильно впивались в ладони?

Ответ был очевиден, также как и то, что сегодня ему придется ночевать на улице. Абир был один из немногих людей, который видел в нем не сына Канцлера, а обыкновенного мальчишку – заносчивого, сорящего деньгами, вспыльчивого, но мечтающего о том же, что и другие согдианцы его возраста. Дядя не заметил одного. Гибель Магды состарила его племянника раньше времени. Только сейчас Регарди понял, что уже давно ощущал себя глубоким стариком. Жизнь прошла, но нужно было доживать последние дни, чтобы смерть приняла его к себе. Потому что смерть нужно было еще заслужить.

День прошел смутно. Арлинг медленно бродил по улице в поисках тени и спасения от жары – спешить больше было некуда. К домам Регарди подходить опасался. Когда однажды его пальцы нащупали прохладную стену, и он уже собирался отдохнуть в скудной тени, сверху с грохотом распахнулось окно, и ему едва удалось отпрыгнуть от ведра с нечистотами. Уворачиваясь от помоев, он врезался в какого-то жирного кучеяра, который влепил ему такую затрещину, что Арлинг еще долго сидел на земле, пытаясь сообразить, что случилось.

Далеко от фонтана Регарди старался не отходить, постоянно прислушиваясь к его плеску и заливистому журчанию. Когда солнце припекало особенно сильно, он тешил себя надеждой, что с наступлением ночи сможет незаметно подобраться к благостному источнику и, наконец-то, утолить жажду, которая стала его вечным спутником.

Но ему повезло уже вечером. Он забрел в какой-то двор, где слышалось блеяние коз и уже знакомое рычание верблюдов. Побродив вокруг и не услышав сердитого оклика, Арлинг осторожно приблизился к животным. Интуиция не подвела. Двор оказался загоном для скота, оборудованным поилкой, в которой еще оставалось вода. Бесцеремонно растолкав коз и стараясь не думать о том, что делает, Регарди припал к пахнущей навозом жидкости и принялся жадно пить. Вода из корыта показалась нектаром, и он решил не отходить далеко от загона, надеясь, что вечером удастся перехватить у коз что-нибудь из еды. Но его планы были безжалостно расстроены пастухом, который, не задумываясь, вышвырнул его на улицу, объяснив, что от порки Арлинга спасла только его слепота – бить убогих большой грех.

Впрочем, в тот вечер удача улыбнулась Регарди еще раз. Почувствовав сильный запах спелых, почти перезрелых фруктов, он пошел в его сторону, пока не поскользнулся на куче гниющих плодов. Некоторые показались ему вполне пригодными для еды. Мякоть была мучнистой и сладкой – он набил ей рот, решив, что если она ядовита, то это будет знак богов о том, что дорога к Магде открыта. Неподалеку росло дерево с шершавым стволом, под которым Арлинг и устроился на ночь. Жадно глотая расползающиеся в пальцах плоды, он чувствовал себя почти счастливым. Если бы еще найти где-нибудь одеяло, чтобы укрыться от наступающей прохлады, можно было спокойно жить под открытым небом.

Мысль о том, что ему придется провести на улицах незнакомого города остаток жизни, неожиданно взволновала. Он даже подскочил, но ветер тут же пробрался под рубашку, холодя тело, и Арлинг поспешил скорчиться, чтобы сохранить остатки тепла. Бездействовать было нельзя – новая идея согрела не хуже тулупа, но развиваться дальше не желала. А что если купить себе место в караване, идущем в Самрию? Украсть или заработать деньги у него вряд ли получится, но еще оставалась милостыня. Опыт пребывания в Балидете показал, что он выглядит достаточно жалко. Главное, оказаться в Самрии, а там он уже сумеет добраться до «Черной Розы». Абир не сможет отказать ему. Если же ни дяди, ни корабля в порту не будет… Что ж, какая разница, где просить милостыню – в Балидете или Самрии?

План был хрупок, как морская раковина, иссушенная солнцем и ветром, но он придавал сил. Арлинг не знал, сколько стоило место в караване и как быстро удастся насобирать денег, но решил трудиться с завтрашнего дня. Правда, оставался один нерешенный вопрос – научиться просить милостыню.

Утро он встретил с разбитым лицом и без сапог. Оказалось, что у места под шершавым деревом был хозяин, а куча с гнилыми фруктами – его ужином.

– Ах ты, пес шелудивый! На чужое добро позарился! А ну, пшел вон, на этой улице только один слепой, и это я!

Нищий был крепок и бил метко – как зрячий. Ошибку Арлинг допустил тогда, когда извлек из-за пояса кинжал Бардарона. Клинок мнимый слепой у него отобрал, а за попытку сопротивления повалил на землю и принялся бить ногами.

Как ему удалось удрать, Регарди не помнил. Кажется, появились другие нищие, которых привлек блеск кинжала и хорошие сапоги. Урок был получен – у бродяг бить себе подобного грехом не считалось.

Придя в себя в какой-то канаве, Арлинг запаниковал, что не слышал шум фонтана, но успокоившись, сумел различить журчание воды. Нужно найти местечко поближе, решил он, ощупывая свое избитое тело, в котором, к счастью, ничего не было сломано. Только сейчас Регарди понял, откуда раздавалась вонь, которая преследовала его везде. Зловоние исходило от него самого. Размышляя о том, сколько у него было шансов подцепить пустынную лихорадку или холеру, Арлинг врезался в кусты с мягкой листвой, которые внезапно очутились на пути. Постояв некоторое время в ожидании «хозяина» места, он с наслаждением растянулся в прохладной тени. Побитое тело ныло, но больнее было от потери клинка Бардарона. Он и не догадывался, что подарок был ему дорог.

Солнце припекало, воздух нагрелся даже в убежище под кустами, а пить хотелось так сильно, что Арлинг всерьез задумался о том, как отыскать дорогу к фонтану.

– Чай! Кому чай!

Проклятые торговцы. Их крики слышались с самого утра, раздражая не меньше, чем горячий воздух, в котором не было и намека на прохладу. С трудом собрав расплывающиеся мысли, Арлинг решил действовать, так как ждать дальше не было смысла. Место, где он сидел, было трудно назвать людным, но начинать можно было и отсюда. Порой шаги прохожих раздавались совсем рядом.

Сев на колени и расстелив перед собой головной платок для сбора денег, Арлинг вытянул руку, открыл рот и задумался. Полагалось что-то говорить, но язык словно окостенел, не желая произносить слов, которые он слышал раньше от других нищих.

Это легко, убеждал себя Регарди, надо просто повторять: «Люди добрые, помогите, кто, чем сможете, я слепой, света с детства не вижу, киньте монетку».

Когда ему в ладонь опустился прохладный кружок меди, Арлинг подумал, что от жары у него начались галлюцинации, потому что произнести мысли вслух он еще не успел.

– Речь готовишь? – послышался знакомый голос. – Если решил просить денег, то одной протянутой руки мало, нужно постараться. Песенку там придумать, или интонацию нужную подобрать.

И без тебя знаю, зло подумал Арлинг, гадая, какого черта здесь появился иман, но вслух сказал.

– Благодарю вас, добрый господин. Даст вам бог счастья!

– Уже лучше, – рассмеялся мистик. – Почти искренне. Спрячь монету подальше – это султан. Для нищего целое состояние. На твоем месте, я бы купил мыльного песка и хорошенько помылся. Если от тебя будет вонять так же сильно, как сейчас, ни одна купчиха и близко не подойдет. А они – твоя клиентура, замужних женщин разжалобить легче.

– Ваша щедрость не знает границ, – выдавил из себя Регарди. – А совет очень кстати. Непременно приму ванну сегодня вечером.

Шутка не удалась, потому что все тело вдруг дико зачесалось, и он с трудом заставил себя сдержаться. И хотя падать ниже было некуда, становиться объектом насмешек он не собирался. Разговор с кучеяром лучшего всего было закончить. Прямо сейчас.

– Ты нашел гостиницу? – спросил иман, и его голос послышался на одном уровне с лицом Регарди. Кучеяр присел на корточки и внимательно его разглядывал.

– О, да, знаменитое кучеярское гостеприимство превзошло все мои ожидания, – не удержавшись от сарказма, произнес Арлинг. – Но, увы, пришлось от него отказаться. Решил остановиться на улице.

Ему было непонятно внимание имана, а все, чему он не мог найти объяснения, его раздражало. Что двигало этим кучеяром? Любопытство? Жалость? О, да – жалость. Вчера она спасла ему жизнь, но сегодня собиралась убить – медленно и мучительно.

– А я думал вы уехали из города, – сказал он, мечтая избавиться от навязчивого собеседника.

– Уже вернулся, – судя по голосу, мистик улыбался. Интересно, что его рассмешило? Может, бросить ему в лицо султан, да послать к дьяволу? В груди Арлинга медленно закипал приправленный сарказмом и желчью ответ, но иман его опередил:

– Сейчас не самое лучшее время для путешествий, – сказал он. – В Балидете новая власть, а бурю, как известно, лучше пережидать дома.

– Спасибо за заботу, но я полагаю, у вас много дел, – злость кипела в каждом слове, но Регарди заставил себя успокоиться. Никаких эмоций. Они в прошлом.

– Ты ведь лорд, Арлинг, – оказывается, иман запомнил его имя. – Почему не пойдешь к наместнику? Лорды имеют право на кров и убежище в любой провинции Согдарии. Уверен, что Аджухамы почтут за честь принять человека, в котором течет кровь императоров.

– И кто мне поверит? – усмехнулся Регарди.

– Помнится, ты мне что-то говорил про вкус победы, – заметил иман. – К тому же, в Балидете не так много молодых слепых драганов, у которых на лбу так и написано – «я чистокровный согдианский лорд, потому что в отличие от вас, желтолицых, у меня светлые волосы и голубые глаза». Они ведь у тебя голубые, верно?

– Я не лорд, – ответил Арлинг, удивляясь молчанию гордости. Правду говорят: человек ко всему привыкает. Наконец-то у него нашлись нужные слова. – Я не успел получить титул, так что в моем положении все правильно. И моему отцу не обязательно знать, что я здесь. Так же как и другим о том, что я сын Канцлера. Мой отец приложил много сил, чтобы скрыть это порочащее его репутацию обстоятельство. Надеюсь на ваше понимание, иман. Я сюда приехал добровольно и уезжать не собираюсь. – Тему разговора нужно было срочно менять, и Арлинг поспешно произнес. – Какая отвратительная жара. У вас здесь всегда так? Чувствую, будет трудно привыкнуть. У меня даже нос обгорел.

Нос был разбит этой ночью и почти не ощущался, но кучеяру нельзя было давать ни одного повода для жалости.

– И что ты собираешься делать? – словно издеваясь, спросил иман.

Никакой грубости. В ней – слабость.

– Где-то там, под пальмой, сидит нищий и у него мои сапоги, – не задумываясь, ответил Арлинг. – Я собираюсь отобрать их вместе с его теплой курткой, потому что ночи у вас чертовски холодные. Не дай бог, простужусь.

– Хочешь собрать денег, купить место в караване до Самрии и отыскать дядю?

Этот человек видел его насквозь. Мистик становился опасным.

– Глупый план, – продолжил иман, пользуясь его напряженным молчанием. – По пути сюда тебя опекал Абир, который каким-то образом убедил капитана взять в пустыню слепого. Купцы – народ суеверный, но твой дядя мог своими речами поднять мертвого и заставить сплясать для него газаят. Допустим, ты до Самрии доберешься. Караван Аджухама спешил, потому что у капитана родился наследник. Обычно купцы идут осторожно, предпочитая длинные, но безопасные дороги. Пройдет не меньше месяца, прежде чем ты доберешься до порта. А твой дядя уже прошел полпути. Поверь мне, в Самрии он не задержится и суток. Никто тебя там не ждет. Как и здесь. Тебе лучше покинуть Сикелию и вернуться домой. Меня называют мистиком и иманом, значит, люди доверяют моим советам. И тебе стоит к ним прислушаться.

Регарди молчал, боясь открыть рот. Вся сила, которой он жил последние недели, вдруг испарилась, словно капля воды, случайно выпавшая из фонтана на раскаленную мостовую.

– Сейчас ты еще полон сил, но через неделю вряд ли будешь стоять на ногах, – не унимался иман. – В городе полно нищих и калек, которые просят милостыню, куда искуснее сына Канцлера. Сколько дней ты собираешься выжить в городе?

Арлинг молчал.

– А ты слышал о жрецах Семерицы? Они не только охраняют фонтаны, но и часто устраивают облавы на бродяжек и нищих. Куда их увозят, и что с ними делают, никто не знает, но власти одобряют такие меры, потому что после них в городе еще долго не видно бездомных. Ненужным людям трудно себя защитить. А слепым и подавно.

Арлинг молчал.

– Хочешь умереть, потому что ослеп? Или потому что не знаешь, как жить дальше?

– Уходите, – наконец, прошептал Регарди, чувствуя, что злость, скопившаяся в груди, вот-вот вырвется наружу. Отвечать за себя будет трудно. Он ненавидел все – жару, горячие пески, Балидет, Абира, убитого Нуфа, недоступные фонтаны, ни в чем не виноватого Азиза, торговца чаем, нищего под пальмой, но особенно – имана.

Наверное, мистик что-то почувствовал, потому что очередного монолога про опасную жизнь нищих в городе не последовало. Однако его уходящих шагов Арлинг тоже не услышал. Решив, что нужно проявить инициативу, он медленно развернулся и сел к иману спиной.

Оскорбление подействовало. Во всяком случае, никто с ним больше не заговаривал. Где-то наверху свистел ветер, теребя верхушки пальм и гоняя песок по крышам домов, по-прежнему беззаботно журчали фонтаны, по улицам, словно патока, растекался равномерный людской гул, обходя стороной сидящего под кустом слепого драгана.

Отбирать сапоги у бродяги Арлинг, конечно, не собирался. Так же, как и обращаться к Аджухамам за помощью. «Надо же, прошло три дня», – внезапно подумалось ему. Он был слеп и беспомощен, но каким-то образом жил. И хотя от него разило немытым телом, горло пересохло от жажды, а в животе оглушительно бурчало от голода, Регарди почувствовал, что собой почти гордится.

Может, Абир все-таки вернется за ним? Может… Всплеск оптимизма исчез так же внезапно, как и появился. Никто не придет, потому что он теперь – ненужный человек. Сам по себе. И его главная задача – выжить. Столько, сколько получиться.

Магда, я буду сильным, ради тебя буду.

Утро следующего дня было холодным и безрадостным. Мнимый слепой, живущий под пальмой, еще ночью отобрал у него султан, подаренный иманом, заставив задуматься о том, как хранить выпрошенные деньги, которых пока не появилось.

С трудом разогнув ноги, Арлинг поднялся и, нащупав на нижних листьях куста росу, тщательно слизал ее, понимая, что добытой влаги не хватит и на час. Нужно было найти воду, но после ночного грабежа все тело горело сплошным синяком, а ребра болезненно давали о себе знать при каждой попытке глубоко вздохнуть. После того как он отказался отдавать султан добровольно, нищий продемонстрировал качество украденных у Арлинга же сапог. Носки были прочные, почти не изношенные, и били крепко.

Прижав руки к животу, чтобы бурчание было слышно не так громко, Регарди бесцельно побрел по улице. А ведь иман был прав – уже сейчас каждый шаг давался с трудом. Если он ничего не предпримет, через неделю получится только ползать.

С раннего утра в Балидете стоял привычный зной. Мимо шли люди. Арлинг слышал их беспокойную речь, а иногда натыкался на разгоряченные быстрым шагом тела. Подобные столкновения обычно заканчивались его падением и руганью, на которую кучеяры были мастера. Даже Абир не умел так метко выражать свое недовольство. В очередной раз упав на нагретые камни, Арлинг решил там и остаться. Слишком много сил тратилось на поднимание.

Балидет равнодушно шумел, занятый своей, непонятной ему жизнью. Казалось, один ветер интересовался ненужными людьми, потому что он успел спуститься с крыш домов и теперь обвивал его горячими волнами. «Был бы ты чуток прохладнее, друг», – подумал Арлинг, прислушиваясь к шуму в голове. Звук был новый и непонятный. То ли барабаны где-то гремели, то ли сердце стучало так громко.

– Будьте так любезны, поднесите чашу воды его несостоявшемуся величеству, – хрипло произнес Регарди, обращаясь больше к себе, чем к ветру.

Рядом послышался детский смех. Какой-то ребенок швырнул в него горсть песка, но Арлинг отвернулся в сторону и продолжил:

– Канцлер великой империи будет благодарен, если вы спасете жизнь его сыну, ведь старик так надеялся, что в будущем он станет достойной заменой его мудрейшеству Седрику Третьему. А в награду он разрешит вам разъезжать по просторам Большой Согдарии от Арвакского моря до Ерифреи без всяких сборов и податей, честное слово…

Ветер свистнул и умчался к пальмам. Видимо, ему наскучили кривляния выжившего из ума драгана.

Теперь в Арлинга полетел уже камень, а затем послышался задорный смех. Мальчишка привел друзей, которые столпились неподалеку, привлеченные странным человеком, сидевшим на мостовой. Регарди отвесил им шутливый поклон:

– Вы ведете себя недостойно, молодые господа, – назидательно произнес он. – В Согдарии все конфликты решаются благородным клинком, а не презренным камнем. Выберете себе оружие и назначьте время и место. А когда придет час, я накостыляю вам по задницам так, что вы еще долго будете кушать стоя. Понятно?

То ли местные дети были слишком доверчивы и пугливы, то ли его слова прозвучали слишком убедительно, но ребятня внезапно с криком разбежалась, а его обволокла ставшая привычной в последнее время пустота. Впрочем, на этот раз она была недолгой.

– Чего на дороге расселся? – окрикнул чей-то голос. От пинка Арлинг увернуться не успел. Ребра болезненно заскрипели, заставив его согнуться пополам. Он уже давно понял, что не все кучеяры уважительно относились к калекам. Прохожий не ограничился пинком, и, схватив его за шиворот, проволок по камням, бросив в груду каких-то предметов, которые на ощупь оказались корзинами с мусором.

– Нечего у людей деньги вымогать, – процедил кучеяр. – Загородил всю дорогу! Еще раз увижу, уши отрежу, понял?

Регарди не нашел ничего умного, как согласно кивнуть, и уткнулся головой в плетеную крышку корзины, от которой пахло гнильем и навозом. Кучеяр уже ушел, а он все сидел, не решаясь выпрямиться. Ему казалось, что в бок вставили огненную спицу, и если он распрямиться, она непременно проткнет ему сердце. Где-то в груди образовался комок, который постоянно рос, грозя задушить его слезами бессилия. Он не позволит им появиться. Повязка на глазах будет мокрой только от пота, который стекал со лба и впитывался в закаменевшую от грязи ткань.

– Соберись, Арлинг! – прошипел он себе. – Все скоро кончится…

Ему хотелось, чтобы это был сон. Чтобы Магда была жива, чтобы Даррен никогда не дрался с ним на дуэли, чтобы они по-прежнему были самыми лучшими друзьями. Чтобы он снова был зрячим. Интересно, какое оно – небо Сикелии? Ослепительно синее, как в Мастаршильде, или подернутое желтым туманом, как в Согдиане?

Крышка корзины была приятно прохладной и хорошо освежала разгоряченный лоб. Голова чесалась. Наверное, у него завелись вши.

Магда, прошу, дай мне силы умереть достойно.

– Пойдешь со мной, Арлинг Регарди? – послышалось у него в голове.

Никому не доверяй, сказал ему как-то Абир. Но пират сделал свой выбор, а он, Регарди, сделает свой. Дядя останется там же, где и все его воспоминания – в Согдианском море.

– Да, – прошептал он, принимая руку имана. Она была теплой и крепкой. Надежной.