Свидетельство Молочного Дервиша

– Что значит вращать солнце внутри себя?

– А то и значит. Когда ощутишь внутри себя солнце, тогда и поймешь, как его вращать. Бог отличается от не бога тем, что знает, какое в нем светит солнце. Для того чтобы слова о том, что ты – бог, обрели для тебя смысл, нужно пройти посвящение в особом месте, таком как это. Здесь тебе будет легче все ощутить, потому что поле Земли в круге Коловращения проявляет себя гораздо мощнее. Шаман назвал бы этот круг местом силы, в котором восходящий поток ионов (от поверхности земли к верхним слоям атмосферы) приводит нервную систему человека в возбужденное состояние, кровяное давление повышается, и ты чувствуешь прилив сил, требующий разрядки.

– Для чего мне это?

– Для того чтобы все твои внутренние системы начали работать на пределе и ты смог выйти из привычного «полусонного» состояния в непривычное «бодрое», благодаря которому тебе легче будет почувствовать внутри себя солнце. Если бы мы сейчас не находились в центре круга Коловращения, в котором царит Вселенский покой, то наполняющая тебя энергия попросту смела бы твою способность мыслить здраво, и ты превратился бы в дикую стихию, вместо того чтобы стать зрелым богом. Пойми, тот путь, который у меня занял несколько столетий, тебе нужно пройти за считанные дни. Поэтому мы вынуждены были прийти сюда и из младенца превратить тебя в школьника.

– Еще один последний вопрос: где хозяин этого дома?

– Он будет рад «познакомиться» с тобой позже. А пока, чтобы не отвлекать тебя от главного – процесса твоего посвящения, он вышел из комнаты на кухню.

– Здесь есть кухня? Я ее не вижу.

– Конечно же, она есть. Но ты сказал, что вопрос о хозяине дома – крайний, а значит, не трать время на то, чтобы разрушить свое намерение.

– Прости, я был не прав. Говори, что мне делать, чтобы начать посвящение в боги.

– Слушай тишину…

Я перестал считать удары своего сердца, которые заглушали шум прибоя и скрип корабельных сосен, когда, по моим ощущениям, прошло минут десять. Мои глаза были закрыты, но странное свечение воздуха внутри дома не позволяло мне отвлечься от осознания нереальности происходящего. Я уже готов был сказать Верокочеву, что мне нужна его помощь, для чего открыл глаза и в этот момент увидел вокруг себя непроглядную темноту. Никаких звуков, никаких намеков на какой-либо физически ощущаемый предмет возле себя. Ничего. Ни верха, ни низа. Ничего.

Я подумал, что, наверно, именно так должна выглядеть черная дыра в самой своей сердцевине. И эта мысль напугала меня. Если я внутри черной дыры, то как мне выбраться из нее? Вместо того чтобы оказаться парализованным этим страхом, я (как несуразный «чатланин») захотел ощутить запах парного молока, перед тем как черная дыра спрессует мои атомы до сверхплотной субстанции силой своей гравитации.

Внезапно среди абсолютной пугающей черноты появились капли молока, висящие вокруг меня словно в невесомости. Когда я пригляделся, то понял, что это не разлитое молоко, а звездные скопления и галактики, которые движутся мимо меня. А может, это я двигаюсь мимо них. Но поскольку расстояние до них неимоверное, кажется, что все происходит как в замедленной съемке.

Не знаю почему, но мысль о парном молоке не исчезла. Я спросил сам себя: почему мне нужно молоко в этот самый момент? И вместо ответа получил странную реакцию окружающего пространства на свой вопрос. Все зависшие в невесомости капли молока продолжали свое медленное путешествие по известным им одним траекториям. Но я помчался мимо них, не осознавая, куда двигаюсь. Наконец передо мной возникла капля, вытянутая как веретено. Когда я приблизился к ней вплотную, во мне возникла мысль, что я могу взглянуть на эту каплю сбоку. В эту же секунду я увидел спиралевидную галактику, медленно двигающуюся к другой галактике, и снова во мне (в этот раз возникшее воспоминание было связано с беззвучной ремаркой Верокочева о книгах Ефремова) возникла мысль – это галактика Андромеды и Млечный Путь несутся навстречу друг другу в безграничном космосе. Вот почему я захотел молоко – это же первая мысль о доме, о родной маме. Это тот самый маяк, который указывает место и время, куда нам необходимо вернуться, чтобы затем начать свое новое Путешествие.

В следующее мгновение ко мне вернулись звуки – я услышал чей-то смех, как будто за стеной разговаривали двое. Их голоса терялись в шелесте ветвей и плеске волн. Но сильнее всего меня поразил запах жареной картошки, который наполнил каждый сантиметр комнаты, посреди которой я стоял в разлитом сиянии.

Где-то из-за стены послышался незнакомый мужской голос:

– Если ты закончил свой танец, присоединяйся к нам.

Я пошел в сторону, откуда звучал голос, и увидел, что никакой стены между кухней и комнатой не было. Точнее, дом внутри был гораздо больше, чем выглядел снаружи. Комната тянулась в сторону кухни на полсотни шагов и заканчивалась собственно этой самой кухней, а именно столом, вокруг которого стояли барные стулья. На двух из них сидели Верокочев и незнакомец с изумрудными глазами. Причем я слышал, как они разговаривали между собой, не разжимая губ, к которым были прижаты граненые стаканы с черным чаем. Водан пошутил:

– Наконец-то наш Молочный Дервиш научился слышать без того, чтобы вглядываться в говорящего до его полного смущения. Скажу прямо, твои глаза навыкате несколько раз чуть не сбивали меня с серьезного настроя – выходило, как в анекдоте: «Иванов, коса, кошу…»

Я улыбался так, будто встретил своего друга, с которым не виделся давным-давно, но вся эта тьма времени пронеслась за одно мгновение – закрыл глаза, открыл – а вокруг уже все другое; только друг напротив тот самый, что и был, когда вы расставались. И ощущение в груди то же самое, будто ширится внутри тебя что-то светлое и большое – аж, дух захватывает.

Верокочев даже стакан с чаем поставил на стол, щурясь, словно смотрел не на меня, а на солнце:

– Да ты, брат, и впрямь, как в сказке про конька-горбунка, будто в чане с кипящим молоком искупался. Приветствую равного среди равных! Знакомься с Шамсом – он ведает нашей танцплощадкой.

При этих словах собеседник Водана поднял над своей головой стакан с чаем, салютуя мне, и он превратился в изящный иранский стеклянный бокал с красным вином. Или мне это показалось.

По привычке я хотел поприветствовать нового знакомого вслух, но вместо этого произнес в своей голове фразу: «Наверно, никакие слова не смогут передать то, что я чувствую здесь в этот самый момент».

– Друг, не стесняйся своих чувств, – с улыбкой произнес Шамс. – Наша жизнь – это непрерывный танец, скольжение перед Всевышним. Он знает каждый наш шаг, и тот, который кажется нам неуклюжим, и тот, который мы считаем своим достижением. Он радуется каждому шагу.

– Подождите, если мы боги, то о каком Всевышнем речь?

– О Том Самом, частицей Которого мы все являемся, – ответил Водан. Но сейчас не время для богословских дискуссий. Вместо того чтобы рассуждать, опираясь на предположения и предрассудки, лучше этот аспект жизни предоставить каждому живущему для самостоятельного приобретения личного опыта. Жизнь прекраснее любого рассуждения о ней.

– Почему я так явственно чувствую запах жареной картошки, но не вижу на столе сковороды или тарелок с румяной картофельной соломкой? – спросил я, садясь за стол.

– Потому что мы ждали, когда ты вернешься к нам после разговора с бездной. Обычно после этого просыпается здоровый аппетит, что, собственно, ты и подтвердил своим вопросом. Как известно, всему свое время. Вот и для жареной картошки настало свое время, хотя в печь я ставил пирог с капустой. Но, как говорится, желание именинника – закон!

С этими словами он достал откуда-то из-за стола большую сковороду с дымящейся и шкварчащей жареной картошкой и золотистыми чесночными дольками. Шамс посмотрел на сковороду и произнес:

– С вами, братьями-славянами, чем только не отобедаешь. Давно я не ел чего-то подобного – почитай с той самой истории, когда мы с Воданом в Южной Америке учили местных уму-разуму.

– А чем же вы здесь питаетесь?

– Здесь нет нужды питаться чем-то видимым. Если бы это был мой день посвящения, то, наверное, на столе были бы дыни, груши, виноград, гранат, чернослив, курага. Но Водан сказал правильно: желание именинника – закон! Поэтому я с радостью разделю с вами трапезу.

Я смутился, осознав, что мое воображение послужило для Шамса и Водана своеобразным арканом в гастрономическом плане. Видя это, Верокочев подмигнул мне и произнес:

– Привыкай быть богом в каждой своей мысли и поступке. Насчет нас не переживай. Все равно мы будем ощущать внутри себя тот вкус, который пожелаем. Ты же помнишь историю с болезнью, в результате которой у людей пропадало обоняние и вкус. Только это были иллюзорные ощущения, которые исчезали так же внезапно, как и проявлялись затем вновь.

– Чем мы займемся теперь? – спросил я, наслаждаясь вкусом своего любимого блюда.

– Не спеши, а то успеешь, – ответил Водан. А Шамс поправил его:

– Поспешай медленно.

– Вы все шутки шутите. А я хочу разобраться, для чего нужно было мое пробуждение?

Шамс и Водан переглянулись и рассмеялись. Верокочев глотнул из стакана не стынущий в его руках чай и произнес:

– Ты прямо как не русский. Вспомни, как в сказаниях говорится: «…скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается…» Вам же два века назад Александр Сергеевич, то есть его младший товарищ Петр Павлович рассказал, как надо действовать, чтобы все складывалось путем. Действуй стремительно и без сомнений тогда, когда для этого откроется Путь. Если не запастись терпением, то можно повторить участь своенравного царя Салтана.

– У нас в Тебризе говорят: позволь финиковой косточке стать деревом, тогда все узнают, какой у этого финика вкус.

Я решил перестать переживать о своем предназначении, доверившись своим новым сводным братьям. Когда будет нужно, пойму, что пришло время действовать. К тому моменту я буду готов, потому что, если идешь по верному пути, все складывается само собой – "как по маслу".

По видимому, мои мысли были настолько явны, что сразу же, как я принял решение, Водан сказал мне:

– Собирайся в дорогу. Нам нужно забраться в Девятовские каменоломни, где попали в западню трое подростков, отправившихся к жертвенному камню. Придется применить твою силу, чтобы вытащить их из-под земли. На обратном пути я покажу тебе храм, построенный в семнадцатом веке из камней, большая часть из которых была добыта на пятьсот лет раньше в тех самых каменоломнях, куда мы отправляемся.

Я не представлял себе, что за силу мне нужно будет применять, но, раз Верокочев сказал мне, что я это сделаю, значит, так и произойдет.

Шамс проводил нас до прихожей, пожелав яркого света в дорогу. Я тогда так и не понял, о чем он говорит. Когда мы вышли из дома, полуденное солнце было в зените. Водан, не оборачиваясь, спросил меня, понимаю ли я, сколько времени прошло с того момента, как мы вошли домой к Шамсу? По моим ощущениям прошло примерно три или четыре часа, но так как мы оказались в центре круга Коловращения едва заполночь, а сейчас был полдень, я сказал, что прошло часов десять. Верокочев хмыкнул.

– Правильное ориентирование в потоке времени – один из первых навыков, который тебе нужно приобрести. Ты говоришь, что прошло десять часов, глядя на солнце в небе, хотя сам чувствуешь, что прошло гораздо меньше времени. Это потому, что время сквозь тебя текло быстрее из-за твоей вовлеченности в звездный танец, мой дорогой Молочный Дервиш. Прошло восемь дней, и наступил девятый, когда мы вышли из дома Шамса.

– Не может этого быть!

– «…Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…»

– Но как такое могло произойти?

– Когда кружишься в танце, как истинный суфий, твое восприятие окружающего мира меняется, и ты сам тоже меняешься. Если бы мы с тобой не спешили, то ты мог бы протанцевать больше месяца, как это было в пустыне с Назаретянином две тысячи лет назад.

– Ты говоришь, что мы спешим. Тогда почему вы не прервали мой танец и почему спокойно пили чай, рассуждая о еде?

– Нет смысла начинать что-то, не планируя довести дело до конца. Когда должен прерваться суфийский танец, решает только сам танцующий. Никто не имеет права вмешиваться в это таинство. А насчет посиделок на кухне, нужно же было вам с Шамсом «познакомиться», да и его фраза «поспешай медленно» очень точно выражает суть того, как надо действовать. Твое мышление должно опережать твои поступки.

Через полтора часа быстрой ходьбы мы оказались у Девятовских каменоломен, прямо возле колодца со спуском в подземный лабиринт. Силикаты – так они зовутся в простонародье – активно использовались последние двести лет. В некоторых местах в этих каменоломнях даже сохранились рельсы узкоколейки для вагонеток. Нам, как сообщил Верокочев, предстояло пробраться по подземелью до одного из залов, в который обычно юные спелеологи и диггеры приносили вещи из надземного мира: детские игрушки, таблички, значки, и вытащить из завала троих подростков, проводивших ради острых ощущений какой-то ритуал возле жертвенного камня. Об этом происшествии никто из друзей или родственников попавших в подземную ловушку ребят не знал. Телефонная связь под многометровой толщей известняка не работала. Меня же способность Водана знать что-либо о том, что происходит неподалеку от него, не особо удивила.

Мы молча спустились в колодец. Из лаза в каменоломни пахнуло холодом и сыростью. Первым по узкому ходу продвигался Водан. Возле развилки на проспекте Вернадского он остановился. Мои глаза привыкли к темноте, и поэтому слова Верокочева, что мне сейчас нужно зажмуриться, чтобы не ослепнуть, я посчитал шуткой. Но выполнил его наказ.

В следующее мгновение сквозь сомкнутые веки я ощутил неимоверно яркий свет. Стало жарко. Подождав минуту, я приоткрыл глаза. Пространство вокруг Водана светилось так, словно он был не человек, а сгусток солнечной плазмы. Воздух колыхался рядом с ним, как это бывает над костром. Дыма не было. Я услышал его голос в своей голове:

– Ты тоже так можешь. Но пока тебе нужно поберечь силы, чтобы применить их, когда будем вызволять ребят из завала.

– Я могу быть солнцем?

– Да. Внутри тебя «термоядерный реактор», благодаря которому происходит алхимия преобразования одних элементов в другие. Без него невозможны химические и физические процессы в организме, поскольку на одно только мышление человек расходует неимоверное количество энергии. А теперь представь, что это только видимая вершина айсберга.

– Погоди. Мы же знаем строение человека, изучив его вдоль и поперек еще несколько веков назад. Нет там никаких реакторов.

– Хватит мыслить как плоский человек. Ты многомерный бог. И должен догадываться, раз уж начал неделю назад видеть и слышать то, что соответствует реальности, о многомерности оболочки, в которую завернуто твое сознание. Однако, пока мы здесь рассуждаем, ребята рядом с нами начинают задыхаться – слишком часто дышат из-за страха и отчаяния.

Следующую часть пути мы преодолели за несколько минут – проползать через узкие ходы при «дневном свете» было легко. Наконец мы добрались до каменной плиты, преграждавшей нам дальнейший путь. Водан обернулся ко мне и, жестом указав на каменную глыбу, сказал:

– Действуй!

Что нужно было делать, я понимал, но как это сделать, не имел представления. Ситуация напомнила мне отрывок из «Звездных войн», в котором мастер Йода обучал молодого Люка азам взаимодействия с Силой.

Я сосредоточился на камне, закрыв свои глаза, и представив, как этот камень поднимается вверх. Ответом на мои опыты была неявная дрожь земли. Верокочев похлопал меня по плечу, не оставив ожога.

– Полегче, парень. Ты не на стройке пирамид. Помни, что за камнем живые, пока еще, люди. Ты же не хочешь, чтобы их засыпало мелкими обломками. Да и мы с тобой должны выбраться отсюда живыми.

– Что мне делать?

– Учиться быть нежным, как Эол, играющий на своей арфе. В твоих руках неимоверная сила. Чтобы не быть грубым, ощути внутри себя легкость, расслабься, отстранившись от всего, что сковывает тебя: потока мыслей, тревоги за подростков, стыда из-за своего невежества и неумения. Стань порхающей бабочкой на время, пока ты выполняешь задуманное. Бабочка ощущает окружающее пространство и танцует по тому рисунку, который в этом пространстве проявлен для нее в конкретный момент времени.

– Ты хочешь сказать, что мне нужно отражать окружающую реальность.

– Или же слиться с ней, став одним целым. Эта способность есть лишь у людей благодаря тому, что лишь в них есть Неопределенность, а значит – Потенция становиться всем, чем заблагорассудится.

– Получается, со мной сейчас происходит что-то похожее на рождение берсерка.

– Ну да, это я учил некоторых воинов искусству продолжения себя. И никакие мухоморы да отвары здесь ни при чем. По сути, все, что оставляет человек после себя, вся культура – это и есть в каком-то смысле «путь берсерка», со стороны кажущийся безумством, но называемый гениальностью. Кстати, у тебя осталось минут пять на то, чтобы вытащить ребят. Поспешай медленно!