Книга Приказано жениться - читать онлайн бесплатно, автор Екатерина Каблукова. Cтраница 2
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Приказано жениться
Приказано жениться
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Приказано жениться

– При входе вам надлежит сделать глубокий реверанс и не заговаривать, пока государыня сама не спросит, после чего кратко изложить ей суть дела: у Елисаветы Петровны времени на просителей мало.

Послушно кивая, Анастасия переступила порог комнаты. От волнения ладони вспотели. Девушка не замечала вокруг ни богатого убранства стен, ни роскоши мебели.

Лишь одно притягивало ее взор – красивая женщина, в платье, затканном золотым шитьем, сидевшая у окна. Поняв, что это и есть государыня, Настя попыталась сделать реверанс, но ноги подогнулись, и она буквально упала на колени. Женщина подняла голову и ласково посмотрела на коленопреклонённую девушку:

– Это вы испрашивали аудиенции?

От того, что императрица заговорила с ней, Настя окончательно потерялась, все мысли разбежались, и она могла лишь кивнуть, смотря на государыню своими огромными глазами.

– Признаюсь, вы меня даже заинтриговали, – почти ласково продолжала Елисавета Петровна, которой польстило такое. – Не бойтесь меня, я не кусаюсь! Так что же за срочное дело привело вас?

– Матушка, государыня, – судорожный вздох напоминал всхлип, – прошу вас, помилуйте моего отца, невиновен он!

Императрица удивленно посмотрела на девушку:

– Что?! Какого отца? Как твое имя?

– Збышева я, Платон Збышев – мой отец, – Анастасия покаянно опустила голову, стараясь сдержать так некстати навернувшиеся на глаза слезы.

По красивому лицу пробежала гримаса. Сердито нахмурившись, императрица встала и подошла к Настасье почти вплотную.

– Почему обманом сюда прошла? – теперь голос звучал резко.

– К-каким обманом? – Настя почти оскорбилась и гордо выпрямилась, смотря прямо в голубые круглые глаза государыни. – Я никого не обманывала!

– Марфе моей что наплела?

– Ничего. Я свое имя честно ей назвала, а больше меня никто ни о чем не спрашивал!

Девушка еще хотела что-то добавить, но нервный спазм сжал ей горло. Все отчаяние дней, когда, узнав об аресте отца, Настасья, собрав немудреные накопления, поспешила в столицу с мыслей пасть в ноги к императрице, вновь охватило ее. Отчаяние и страх остаться совсем одной, стать легкой добычей для похотливых соседей, давно имевших виды на плодородные земли Платона Збышева.

С самим отцом отношения не складывались. После смерти матушки Платон Збышев предпочитал проводить сезон в Питерсбурхе. Там он, как правило, кутил, но долгов особых не делал, всегда вовремя возвращался в имение и давал указания, зачастую противоречащие Настиным. Слуги с барином не спорили, молчаливо признавая правоту молодой хозяйки. К тому же Платон Збышев быстро забывал о своих наказах и, получив деньги, уезжал в столицу.

Зачем вдруг отцу понадобилось в Питерсбурх на этот раз, Настя не знала. Сам он не сказал, а она, заполошенная внезапными сборами не спросила. Лишь покорно помогла собраться, да привычно помахала вслед, стоя на любимом холме над рекой.

Весть об аресте пришла через десять дней. Она явилась для Анастасии словно гром среди ясного неба. Привез её все тот же Петр, слуга. Он и посоветовал молодой хозяйке попасть на аудиенцию к императрице, дескать, государыня милостива и над сиротой сжалится.

Насколько Настя знала папеньку, тот никогда в крамоле замечен не был, но в пьяном угаре становился несдержан на язык. Более того, в определенной стадии он становился очень воинственен и мог сказать что-то, что не понравилось бы ни Тайной канцелярии, ни государыне императрице.

Оттого и стояла Настасья теперь на коленях, роняя слезы на платье и не замечая этого. Императрица тем временем в раздражении несколько раз дернула бархатный шнур колокольчика. В комнату тотчас же вбежала знакомая статс-дама, присев с порога в заученном реверансе.

– Ты что ж это, Марфа Симонова, заговорщикам симпатизируешь! Их дочерей ко мне без спросу водишь? – напустилась на нее государыня.

Фрейлина побледнела и непонимающе захлопала глазами.

– Что ты, матушка, Елисавета Петровна! – залепетала она.

Этого тона совсем недавно надменной дамы хватило, чтобы Настасья пришла в себя. Шмыгнув напоследок носом, девушка решительно посмотрела на императрицу:

– Марфа Симоновна тут совершенно не причем. Она ничего о моем деле не знала. Я… они думали, что я у вас место фрейлины при дворе просить буду.

– Они? – императрица вопросительно посмотрела на статс-даму, – И кто же еще в сией авантюре замешан?

Под понимающим проникновенным взглядом своей государыни Марфа покраснела и прикусила губу.

Настя опустила голову, понимая, что сделала непростительную ошибку. Статс-дама тоже молчала, бросая на виновницу всех ее бед злые взгляды.

– Ладно, – императрица, тяжело вздохнув, встала, подошла к дверям и приоткрыла створку, посматривая в щель на ожидавших ее выхода придворных.

Анастасия напряженно наблюдала за ней. В какой-то момент государыня недоуменно нахмурилась, затем, усмехнувшись, вернулась к окну:

– Так, Марфа, а ну-ка Белова ко мне! А то, что он, как истукан, посреди залы замер – часа два назад же с дежурства сменился!

– Ваше величество… – попыталась возразить Анастасия, но осеклась под гневным взглядом царственных глаз.

– А ты молчи! – одернула ее дочь Петра Великого. – Совсем срам потеряла! Небось весь двор видел, как он тебя в приемную вел!

Под правдивой тяжестью ее слов Настасья опустила голову, все сомнения, терзавшие девушку у ворот, нахлынули с новой силой. Одна, под руку с молодым гвардейцем! О чем только она думала! Хотя… в том положении, в котором оказалась Настя, что думай, что не думай.

– И с колен поднимись, – чуть мягче добавила императрица, – Этим делу не поможешь.

Девушка послушно встала, расправила платье. Руки все еще дрожали. Это не укрылось от Елисаветы Петровны, и она слегка смягчилась.

– Кроме отца есть у тебя кто из родственников?

Девушка покачала головой.

– Нет.

– А мать?

– Умерла родами.

– Поэтому ты за отца просить хотела?

– И поэтому тоже.

– А еще зачем?

– Земля у нас… – Анастасия вздохнула, и уверенно продолжила, – Заложена. Неурожай был, зерно купить пришлось… да крестьян кормить. Узнают ростовщики об аресте – как коршуны налетят! Я когда об отсрочке договорилась, на отца ссылалась, сказала, что в Питерсбурх поехал с купцами договора заключать.

– Думаешь, сможешь расплатиться? – искренне заинтересовалась Елисавета Петровна.

Настя вдруг вспомнила, что про государыню сказывали, что она – рачительная хозяйка, и своими землями всегда сама управляла.

– Пшеницы да льна в этом году много уродилось, – с разговором на знакомые темы голос сам окреп. – Вызреет, продадим – тогда точно расплатимся! Еще и на тот год останется!

– А не боишься, что отец все пропьет-проиграет? – императрица с возрастающим интересом смотрела на девушку, – Или в еще бо́льшие долги залезет? Что тогда делать станешь?

Настя вздрогнула. Слова императрицы прозвучали в унисон ее собственным, далеко не радостным мыслям, терзавшим девушку в последнее время. Елисавета Петровна все ждала ответа, и девушка пожала плечами:

– Тогда в монастырь уйду!

Государыня с сочувствием взглянула на нее. Некогда нищета и угроза пострига некогда висели и над самой Елисаветой, заставляя вздрагивать по ночам да лить в подушку горькие слезы.

– А чего ж сразу не пошла, а ко мне явиться решила?

– Мне мать Мария так сказала. Петр, слуга мой, когда известия об аресте привез, я к ней за советом обратилась. Думала, сразу на постриг, но она отговорила. Сперва, говорит, попробуй к императрице. Девицей та приветлива и сострадательна была, и сейчас, сказывают, не прошло это в ней. Вот я и поехала.

– А мать Мария кто такая, что так обо мне знает?

– Она в девичестве в Питерсбурхе жила. Из Волынских. Их всех арестовали и в крепость. Кто после следствия выжил, тех сослали… Кого – в Сибирь, кого – в монастырь, вот и ее тоже. Она как раз приехала, когда у меня матушка умерла, обучать взялась… – терять было нечего, и Настасья говорила, уже не таясь.

– Тяжелое тогда было время… Анна, тетка моя, императрицей боярами объявленная супротив воли отца моего, много зла людям принесла, – императрица вздохнула своим воспоминаниям.

И хотела еще что-то добавить, но на пороге комнаты возник Белов, сделав шаг вперед, как положено по уставу, щелкнул каблуками и замер под пристальным взглядом государыни. Из-за его спины встревоженно выглядывала Марфа Симоновна.

– Ну что, Белов, – императрица села за стол темного дерева с золотой резьбой по бокам, и задумчиво посмотрела на ладного гвардейца, – Вижу, позабыл ты слова присяги?

– Никак нет, ваше величество! – гвардеец вытянулся в струнку.

– Как же нет, коли заговорщиков ко мне проводишь, обходя караулы!

– Никак нет! Не вожу.

– Нахал ты, Григорий Петрович! Форменный нахал! – фыркнула Елисавета, кивая на Настю. – А вот эта девица? Знаешь, чья она дочь?

– Никак нет, Ваше Императорское Величество! – от громкого голоса императрица поморщилась.

– Вот ведь луженая глотка, – вдруг пожаловалась она Анастасии. – Их будто по голосу отбирают!

– Никак нет, по росту и происхождению, – отрапортовал Белов, и чуть мягче добавил, – а также по заслугам.

Елисавета Петровна улыбнулась:

– Помню, помню, Белов твои заслуги перед Отечеством, молодец! А здесь-то что сплоховал?

– Никак нет, не сплоховал!

– Как же не сплоховал, коли вон, девицу привел. Знаешь, что отец ее в крепости Святых Апостолов заключен вместе с другими заговорщиками?

– Никак нет, не знал! Но… – гвардеец осекся и внимательно посмотрел на императрицу, отметил едва заметные ямочки на щеках, выдававшие, что в душе государыня уже наслаждается неожиданным представлением, – но и бросить девушку одну без помощи не мог. Не по чести это.

– По чести… эвона как запел! – гроза, судя по всему, прошла, и теперь императрицей двигало любопытство и желание поразвлечься.

Белов это понял и покорно опустил голову.

– Каюсь, матушка императрица, виноват… надобно было сперва цель визита спросить…

– А ежели б цель вызнал, то не привел бы? – Елисавета Петровна весело смотрела на гвардейца, тот улыбнулся в ответ, блеснув белоснежными зубами.

– Может, и привел бы. Только время бы другое выбрал.

– Ох, Белов, Белов, – покачала головой государыня, – погубят тебя женщины! Только на той неделе тебя с женой французского посла видели, а до этого – Головина… Трубецкая, помнится, тоже была… Теперь вот дочери заговорщика Платона Збышева помочь решил.

– Так не сама ж девица в заговоре участвовала? – нахально возразил преображенец. – За отца нести ответственности не может. А набраться смелости тебе, государыня наша, в ноги кинуться, не всякая дочь сподобится!

– И то, правда твоя, – императрица задумчиво постучала пальцами по подлокотнику. – Да, права твоя матушка, жениться тебе надобно! Жена быстро бы отучила тебя незнакомых девиц под белу рученьку во дворец водить!

Григорий лишь тяжело вздохнул, вспоминая последний приезд в отчий дом под Петерсбурхом и разговоры о необходимости его женитьбы, закончившиеся бурной ссорой с родителями.

Отец тогда в сердцах успел сына пару раз нагайкой вытянуть по спине. После чего Гришка лихо прыгнул в распахнутое окно, обернулся волком и убег в родные казармы. А за конем уже своего денщика прислал.

– Да, жена тебе нужна решительная… – продолжила императрица бросила взгляд на Настю, нахмурилась, размышляя над чем-то. Затем голубые глаза насмешливо сверкнули, будто государыня измыслила знатную шутку. – Что ж, Белов, раз уж тебе девица глянулась, что сломя голову помогать ей начал, гнева моего не испугался, так тому и быть. Женишься на ней, заодно и за ум возьмешься.

После этих слов в комнате воцарилась тишина. Григорий открыл было рот, чтобы возразить, но натолкнулся на насмешливый взгляд императрицы и понял, что на этот раз пощады не будет. Лицо гвардейца словно окаменело, он вытянулся во весь рост и вновь щелкнул каблуками:

– Как прикажете, Ваше Императорское Величество! Разрешите идти?

– Ступай, ступай, подожди свою невесту в зале. Марфа, ты тоже иди. И скажи фрейлинам, пусть чай мне подадут!

– Матушка императрица, я и сама могу! – всполошилась та.

– Ты уж все, что смогла, сделала! Ступай!

Статс-дама сделала глубокий реверанс и, бросив на прощение убийственный взгляд на Анастасию, считая именно эту невзрачную девицу виновницей всех своих бед, вышла. Девушка вновь осталась с императрицей наедине. Елисавета Петровна села за стол и поманила ее пальцем.

– Пойди сюда, – она начала писать что-то на бумаге. – Отца твоего полностью простить не могу: даже если и невиновен, не с теми людьми он пьяные речи водил. Ежели б не ты, в Сибирь бы сослала. Так до свадьбы твоей пущай в крепости посидит, а потом в имение свое едет и носа в Питерсбурх не показывает. Ты же покамест фрейлиной моей походишь: и на виду будешь, и приданое тебе отпишу хорошее – не нищенкой в семью мужа придешь. Беловы гордецы еще те! А Гриша к тому же и единственный сын, с детства избалован. Вот невестами и перебирает! Сколько Петр Григорьевич его засватать пытался. Все мимо!

– Так, может, и мне не стоит… – криво улыбнулась Настя.

– Стоит, – Елисавета Петровна задумчиво взглянула на свою белоснежную руку, унизанную кольцами. Показалось, или одно из них тускло блеснуло. – Ты ему правильной женой будешь… А Марфы моей теперь берегись – она на Белова давно глаз положила, да ни он для нее, ни она для него… Там у двери шнурок висит, дерни три раза.

Понимая, что возражения бессмысленны, Настя исполнила приказ. Тут же другая дверь в комнату отворилась, и на пороге возникла еще одна дама в голубом платье.

– Лизетта, душечка, – ласково обратилась к тезке императрица, – скажи князю Черкасову, чтоб дал указ девицу сию, Анастасию Збышеву, мне во фрейлины зачислить да выдать ей жалование на месяц вперед – пусть туалеты свои в порядок приведет согласно уставу. И проводи ее в комнаты фрейлинские, пусть отдохнет с дороги. Завтра ей все расскажешь, а третьего дня пусть на службу выходит. Все, ступайте с Богом.

Фрейлина сделала реверанс и ласково посмотрела на Анастасию, все еще стоявшую у стены.

– Пойдемте, милая, у государыни много дел!

Девушка подчинилась. Не помня себя, она медленно шла за Лизеттой сквозь анфиладу пестрых комнат. Затянутые шелком стены и позолота расплывались перед глазами, сливаясь в какой-то причудливый узор.

– По. до. ждите… – выдохнула Настя, прислоняясь к стене у окна, ноги не держали ее. Голова кружилась. Корсет немилосердно сдавливал ребра, мешая вздохнуть.

– Что? – фрейлина обернулась. – Вы так бледны! Что с вами?

Голос доносился будто в густом тумане. Анастасия скорее поняла, чем ощутила, что Лизетта обняла её за плечи.

– Пойдемте во фрейлинскую!

Девушка послушно сделала несколько шагов, ноги подкосились, и она упала в обморок.

Глава 2

Григорий вылетел из покоев императрицы в ярости. Ослепленный злобой, он устремился прочь из дворца, опасаясь, что не сможет сдержаться. В голове стучала лишь одна мысль: «Дурак, какой же я дурак!» Волк в душе яростно рычал и жаждал крови.

Особо злиться, кроме самого себя, было не на кого, и это распаляло еще больше. Так глупо попасться, и ведь была бы девка красивая, так нет! Только и есть, что глаза огромные и серые, точно небо в Питерсбурхе.

Преображенец задрал голову, зло смотря на тучи, вот-вот грозившие пролиться очередным дождем.

– Вот только этого не хватало, – прошипел он, словно эти слова могли что-то изменить.

Чувствуя, что задыхается, Григорий рванул белый офицерский галстук и зашагал к казармам. Небольшие деревянные домики, крашеные в желтый цвет, стояли так, чтобы не мозолить глаза императрице, но в то же время достаточно близко ко дворцу. Между ними располагался плац для экзерсисов и маршей, сейчас занятый солдатами, отдыхавшими после дежурства.

– Белов! Что-то ты припозднился с караула… – начал было поручик Бурнов, выходящий из домика, но глядя на перекошенное от гнева лицо приятеля, молча посторонился, давая дорогу.

Григорий не оценил жеста, промчался мимо, громко подзывая своего денщика. Рябой парень, в военной форме, сидевшей на нем, как на корове седло, выскочил из солдатской палатки, на ходу дожевывая кусок хлеба.

– Тут я, барин!

– Тут! – передразнил его гвардеец, – Вечно тебя не дозваться! Седлай коня!

Видя настроение хозяина, денщик рванул со всех ног, но все равно Белову показалось, что медленно. В раздражении он выдрал из рук слуги седло и лично затянул подпруги, обещая по возвращении выпороть нерадивого денщика. На ходу вскочил на коня и помчался, куда глаза глядят.

– Ну, слава тебе, Господи, – перекрестился денщик. – Так бы точно выпорол, а так вернется, глядишь, уже и в хорошем настроении. Интересно все-таки, что ж у Григория Петровича стряслось?

С этими мыслями Василий направился к казармам, гадая, стоит ли ему вечером показываться на глаза своему барину.

После часовой бешеной скачки по лесу Белов слегка пришел в себя, гнев его поутих, и он с прискорбием вынужден был признать, что во всем случившемся есть и его вина. Волк внутри обиженно молчал, почему-то не разделяя мысли своего хозяина. Ему девица нравилась.

Первым порывом было гнать коня назад, чтобы упасть в ноги императрице и смиренно просить отменить решение, так меняющее его судьбу, но по здравом размышлении, он понял, что сие лишь еще более позабавит Елисавету Петровну, а то и приведет в неминуемое раздражение.

Можно, конечно, было попытаться обратиться к Рассумовскому, но вряд ли бывший певчий, а ныне царственный фаворит и «ночной император», войдет в положение потомственного дворянина, чьи предки заседали в боярской думе еще во времена первой Московии. Так и не придумав ничего дельного, Белов обнаружил, что конь привез его к даче его старшей сестры Софьи, в замужестве Горбуновой.

В отличие от непокорного младшего брата, Софья беспрекословно вышла замуж в четырнадцать лет за того, кого выбрали ей родители – Михаила Горбунова. С того времени она родила ему девять детей, из которых трое умерли во младенчестве, и пережила несколько адюльтеров мужа. С видимым спокойствием Софья Петровна выносила моменты, когда муж в порыве страсти к очередной девице грозил упрятать жену в монастырь. В конце концов супруги разъехались.

Горбунов жил своим домом в Питерсбурхе с молодой любовницей, а сама Софья, как и императрица, предпочитала проводить лето в окрестностях Питерсхоффа, для чего и принудила мужа выстроить дом на холме. Вернее, дом был одним из условий, выставленных Григорием своему зятю после долгого, ох, какого долгого разговора.

Подъехав к крыльцу, Белов кликнул конюшего, отдал поводья, строго наказав хорошенько отшагать и растереть коня, и, поднявшись по ступеням меж двух каменных львов, постучал во входную дверь. Резные, украшенные перламутром створки мгновенно распахнулась, и Семен, домовой лакей, одетый в ливрею, расплылся в щербатой улыбке:

– Григорий Петрович, добро пожаловать! Софья Петровна в малой гостиной отдыхать изволят!

– Хорошо, – Белов вручил лакею треуголку и перчатки, привычно одернул мундир, расправляя по фигуре. – Не докладывай, сам войду!

Софья Петровна полулежала на новой козетке из голубого шелка, не далее как неделю назад доставленной из Франкии. Старшая из ее дочерей, приятная девочка десяти лет, обещавшая вырасти достаточно миловидной, чтобы составить хорошую партию, сидела в соседнем кресле, держа в руках книгу.

Чтение не слишком увлекало, но девочка старательно всматривалась в строки, беззвучно, чтобы не потревожить матушку, проговаривая каждое слово. Младших видно не было – скорее всего, няня увела их на прогулку, пока не начался дождь.

Войдя, Григорий остановился в дверях и с нежностью посмотрел на сестру. Замужество, не слишком мирный брак и многочисленные роды оставили свой след на ее лице и фигуре. Софья выглядела гораздо старше, чем императрица и ее фрейлины. Морщины избороздили ее лицо, смерти детей добавили скорбную складку на лбу.

Пополневшая и раздобревшая старшая сестра тем не менее была по-домашнему уютной и напоминала Гришеньке то время, когда он, расшибив коленку или напроказничав и получив от отца на орехи, бежал к милой Софьюшке за утешением.

Почувствовав присутствие в комнате постороннего, девочка оторвалась от книги, при виде Григория, глаза племянницы весело блеснули. Гвардеец приложил палец ко рту, призывая к тишине, и стал за козеткой, заслоняя собой свет из окна.

– Алекс, не балуй! – недовольно молвила Софья, открывая глаза, тут же лицо ее просветлело, она живо вскочила и тепло обняла брата. – Гришенька, братец, какими судьбами.

Своими яркими голубыми глазами она пристально посмотрела на брата. От нее не укрылось ни хмурое лицо, ни настороженный блеск волчьих глаз.

– Что у тебя стряслось?

– Да так, некоторые неприятности на службе, – уклончиво ответил тот, все еще не решив, стоит ли рассказывать сестре о западне, в которую угодил.

Софья понимающе кивнула, тотчас же вызвала слуг и распорядилась накрывать в столовой на стол, а так же поставить для братца графинчик водки. Григорий лишь хмыкнул, но отказываться от обеда не стал. Сестра свято верила, что на сытый желудок неприятности кажутся не столь значительными.

Еда у Софьи была исконно русской: наваристый борщ, пирожки с потрошками, да чай с сушеными ягодами, коего она всегда пила много. Во время обеда прибежали дети, с шумом окружив дядю, теребя его и пытаясь расспросить каждый о своем. Григорий миролюбиво отвечал, но голова была занята абсолютно другим, и сестра, заметив это, отослала детей к няне. После их ухода в столовой повисла тишина.

– Говорят, у тебя был новый адюльтер? – прервала Софья затянувшееся молчание.

– Был, – сухо ответил Григорий и потянулся за вареньем, которое так отменно готовилось в доме сестры.

– И что?

– А ничего, – под укоризненным взглядом хозяйки дома Белов облизнул пальцы.

– А как же Головина?

– О, и ты уже знаешь?

– Да об этом весь Питерсхофф гудел! – воскликнула Софья и невольно подалась вперед. – Гриша, правда, что, когда ты Головину оставил, её сама императрица утешала?

– Врут, – Григорий откусил большой кусок пирога с малиной и яростно задвигал челюстями, – фрейлины ее утешали и Марфа.

– А что государыня? Долго сердилась? – Софья тоже положила себе в блюдце варенье.

– На Головину? Нет, простила.

– А тебя? – допытывалась сестра.

Белов откинулся на спинку стула и устало потер лоб.

– А меня она женить хочет…

От неожиданности сестра выронила ложку и недоверчиво посмотрела на брата.

– Гриша…

– Да, ты не ослышалась! – Белов уже не скрывал насмешки в голосе, – Наша милая матушка изволила в последнем своем визите при дворе в разговоре с государыней высказать опасения, что я никогда не женюсь, и Елисавета Петровна решила выступить свахой.

– И кого же тебе сватают?

– Некую девицу Анастасию Збышеву. Ныне фрейлину ее императорского величества. Можешь даже не вспоминать, ты ее ранее никогда не встречала.

Софья встала и в волнении зашагала по комнате:

– Но почему именно она?

Белов тяжело вздохнул, собираясь с духом, и начал пересказ событий сегодняшнего дня. После его рассказа сестра потрясенно молчала, с ужасом смотря на брата.

– Гринечка… – наконец прошептала она, невольно называя его, как в детстве, – Но как же… что скажет папенька?

Белов обреченно махнул рукой. Гнева отца он не страшился, гораздо больше его беспокоило объяснение с матерью, которая будет заливаться слезами и по-бабьи заунывно причитать над судьбой любимого сына, будто отправляет его на каторгу.

Впрочем, в данном случае его женитьба была сродни каторге или воинской повинности, которую обычно несли крестьяне. Только лямку ему придется тянуть всю жизнь, если не сподобится отправить неугодную жену в монастырь. Но, памятуя все переживания и слезы Софьи по этому поводу, Григорий сомневался, что у него хватит духу на подобный шаг. Он взглянул на сестру, та выглядела настолько несчастной, и преображенец уже пожалел, что по привычке рассказал ей все.

– А что папенька? – произнес Григорий, хорохорясь, – Ну, вытянет по старой памяти нагайкой по хребту, как в прошлый раз, делов-то!

Софья усмехнулась, заметив, как брат украдкой передернул плечами: весть о последнем визите в «родные пенаты» и бегстве Гринечки через окно разнеслась по всем домочадцам. Затем сестра снова погрустнела.

– А коли откажет тебе в наследстве?

Григорий фыркнул. Наследство волновало его меньше всего.

– Откажет, так не беда! Он мне денег и так не дает, с тех пор как я… – он махнул рукой. – Служба у меня есть, жалование исправно платят, чай не пропаду!

– Господи, срам-то какой… Ведь весть Питерсбурх смеяться будет!

– Да уж, – преображенец поднялся и в задумчивости подошел к окну. Там как раз пошел дождь, дробно стуча по стеклам, поставленным мелким переплетом – на голландский манер.