– А смысл истерить?
– Смысла нет, конечно, но для порядку-то нужно, наверное.
– Клавдия, прекращай ерунду нести, лучше смотри по сторонам и ищи карету на тот свет или светлый тоннель – мы как бы должны предстать перед Всевышнем.
– А не рано? Я думаю, мы ещё тут должны немного побыть, проститься с подругами, поприсутствовать на своих похоронах и уже потом уйти на небеса, ну или…
– Не в вашем случае… – прервал размышления Семёновны чей-то скрипучий голос.
Глава
3
– Это ещё почему? – хором спросили и развернули в сторону звука свои астральные тела старушки. Когда увидели, кто это говорил – растерялись: перед ними был скелет в чёрном балахоне с косой в руке, его пустые глазницы невероятно нервировали.
– Ух ты ж… – первой отмерла Семёновна. – Всегда думала, что это всего лишь миф…
Смерть не стала говорить, что выбрала такой образ специально для них. Она в общих чертах знала, с кем придётся иметь дело, поэтому рассчитывала на устрашающий эффект, надеясь, что это проймёт почивших, и они сразу пойдут на сделку.
– Не подскажете, любезная, почему это не в нашем случае? – перешла Захаровна к делу, предчувствуя неладное.
– С превеликим удовольствием. Вам дан шанс исправить грехи в новых телах в другом мире.
«В чём подвох?» – задались старушки вопросом, понимая, что просто так такой шанс не дают. Обязательно жди какой-то подлянки – сами много раз такое проворачивали. Поэтому тут же начали искать причину отказаться от столь «щедрого» предложения.
– Какие ещё прегрешения?! – якобы возмутилась Семёновна, а сама судорожно стала подсчитывать свои грехи – интересно же, сколько она их совершила.
– Я сказала – грехи, а не прегрешения.
– А их много? – продолжая считать в уме, поинтересовалась старушка.
– Очень, – закинув косу на плечо, ехидненько ответило пособие для изучения анатомии.
«Тьфу ты, сбилась!» – ругнулась Семёновна, сбившись из-за её ответа.
– Огласите весь список, а то что-то я за собой такого не припомню, – влезла в разговор Захаровна.
К такому повороту смерть была явно не готова, она же рассчитывала на эффект неожиданности, потому их прошлую жизнь просмотрела поверхностно. В связи со сложившейся ситуацией она приняла решение начать с грехов, которыми подвержены если не все, то многие.
– Чревоугодие.
– Это не грех, – отмахнулась Захаровна, – а спасение окружающих – когда мы голодные, уж больно злые.
– Хорошо, а как насчёт шантажа? Тоже скажете – не грех?
– Разумеется, – продолжила защищаться Захаровна, – это акт возмездия, вернее, восстановления справедливости. Они воровали, а мы заставляли их путём шантажа потратить награбленное на пользу народу.
Смерть потеряла дар речи от такого ответа, но тут же взяла себя в руки и перешла в атаку:
– Но вы же и себе деньги брали! – продолжала настаивать.
– Это проценты и возмещение расходов, которые мы потратили на организацию благого дела, – влезла Семёновна. – И ещё – мы как бы чужую работу выполняли, так что нам премиальные причитаются за старание.
У Смерти отпала челюсть в прямом смысле слова – такой наглости она не ожидала. Кое-как вернула отвисшую часть на место и продолжила обвинительный процесс.
– Прелюбодеяние, – пошла она ва-банк, смотря на Семёновну.
– Чего? – возмутилась та. – За восемьдесят четыре года пять мужиков – это прелюбодеяние?! Я бы это назвала строгим постом!
– Шесть, – поправила она Клавдию. – И ещё, если не в браке, то – да!
– Семёновна, откуда шестой взялся? Я только о пятерых знаю, – удивилась Захаровна.
– А что о нём говорить-то? Там печалька, причём полная, – отмахнулась от пояснений обвиняемая.
– Тогда какой это грех? Это благой поступок, своего рода благотворительность, – тут же нашлась Зинаида.
– Допустим, а как насчёт пятерых? – не унималась Смерть.
– А это была тренировка, – парировала Захаровна.
– Допустим, те четверо, что были до печальки – тренировка, а пятый уже после был, – не унималась обвинительная сторона.
– Так она же боялась потерять навыки, вдруг вновь придётся пожалеть убогого.
– Ладно, – Смерть сделала вид, что согласна со стороной защиты. – Как насчёт тебя? – в упор смотря на Захаровну пустыми глазницами, спросила она. – Расизм – это, между прочим, тоже грех. Мужик так тебя любил, а ты его из-за того, что он армянин, отвергла. Целых шестьдесят лет ходил за тобой!
– Протестую. У нас с ним разные весовые категории, я ж его одной рукой придавлю, не говоря о других частях тела. Так что, многоуважаемая, я радела о его здоровье.
«Финиш», – подумала Смерть. Такого бредового разговора она еще никогда не вела. Решила попробовать угрозы.
– Если не согласитесь – будете лет сто призраками народ пугать.
– Подумаешь, мы и при жизни это делали, так что принципиальной разницы не видим, – парировала Захаровна.
Смерть поняла, так просто бабушки-одуванчики – а вернее, бабушки-кактусы – на сделку не пойдут, а значит так легко, как она думала, договориться не получится, и приготовилась торговаться. Но вот в этом она сильно заблуждалась – торговаться старушки умели с размахом, с их опытом и не выбить выгодные для них условия?! Так как постоянная практика словесных перепалок с покупателями советского периода выработала у них уникальную способность довести практически до предынфарктного состояния или нервного тика любого оппонента, который имел глупость вступать с ними в торг. Таких уникальных «переговорщиков», какими были советские работницы торговли, скорее всего, уже нельзя встретить.
– А если я скажу, что вам силы ведьм дадут? – Смерть решила применить другую тактику. Услышав это, бабушки вначале хотели сказать – эка невидаль, да у нас на земле каждая вторая ведьма, но когда Смерть продолжила… – И мир волшебный…
Это старушек заинтересовало, но они решили не показывать этого. Их задумка – выбить из соблазнительницы побольше бонусов, так как, пока они препирались, бабушки смекнули, что призраки ничего не кушают, а это для них почти ад.
– Огласите весь список плюшек в случае нашего согласия, – заявила Захаровна.
– Чего? – костлявая не поняла, при чём тут мучное изделие.
– Я имею в виду преимущества, премиальные и прочие блага. И под запись, пожалуйста, так как устная договорённость нас не устраивает.
– Бюрократы, – проворчала Смерть, и вместо косы у неё появился пергамент и перо для письма.
