Slash. Демоны рок-н-ролла в моей голове

– Да ну? – удивился я. – А чего же ты ожидал?

– Я думал, с таким именем – Слэш – ты гораздо более страшный, чувак. – Стивен, девчонки и все остальные рассмеялись. – Я даже не шучу, я думал, с таким именем может быть только какой-нибудь рокер-психопат.

– Да ну? – сказал я, ухмыляясь. И мы рассмеялись.

Если бы это не растопило лед, его бы разбила моя подруга Ивонна через пару минут. У нас вроде как завязался разговор: Дафф хотел узнать побольше о нас, а мы о нем, а потом ни с того ни с сего Ивонна перегнулась через меня и положила руку ему на плечо.

– Можно задать тебе личный вопрос? – спросила она чуть громче, чем нужно.

– Ага, – ответил Дафф. – Конечно.

– Ты гей? Мне просто любопытно.

Впервые за несколько часов за столом воцарилась тишина. Да что там говорить, меня всегда привлекали откровенные женщины.

– Нет, – ответил Дафф. – Я определенно не гей.

Обменявшись репликами, мы впятером поднялись наверх, зашли в туалет и разлили водку по стаканам. А вскоре после этого собрали группу и еще примерно месяц искали вокалиста. Мы прослушивали Рона Рейеса, более известного как Чаво Педераст, который несколько месяцев был фронтменом Black Flag в 1979 году. Было еще несколько примечательных персонажей, но нужный, как обычно, не находился. Но мы все равно записали крутой материал: придумали основной рифф к песне, которая позднее превратилась в Rocket Queen, и еще несколько заготовок.

Несмотря на то что между нами троими текла творческая энергия, Стивен стал меня по-настоящему расстраивать. Он никогда не следовал той самоотверженной трудовой этике, которую мы разделяли с Даффом, зато у него было вдвое больше жизни социальной. Было невыносимо смотреть, как он тратит свою энергию на вечеринки, когда у нас так много дел. Уже тогда стало очевидно, что, если мы найдем подходящего вокалиста, у нас получится по-настоящему стоящая группа. Мы его еще не нашли, а Стивен уже вел себя так, словно нас подписал какой-нибудь крупный лейбл. В конце концов я решил, что нам пора разойтись. Я сказал Даффу, что у нас ничего не получается, а со Стивеном тоже какое-то время не общался. Дафф перекочевал туда, где было больше перспектив: так получилось, что по приезду в Лос-Анджелес он снял квартиру на Оранж-авеню, через улицу от Иззи. Довольно скоро они просто столкнулись на улице, и все – Дафф стал играть в L. A. Guns, Hollywood Rose.

Это были единственные две группы после Mötley Crüe, которые стоили внимания – L. A. Guns и Hollywood Rose, – и в них была сильная текучка кадров, а многие музыканты играли и в той и в другой группе, что наводило на мысли об инцесте. Группу L. A. Guns основал Трейси Ганз, с ним мы учились в старшей школе Фэрфакс, – они играли чуть более жесткую музыку, чем тот мелкий блюз, который Трейси исполнял еще тогда на пивных вечеринках.

Hollywood Rose были совсем другими. Сразу после того, как с ними познакомился Стивен, мы с ним встретились. Оказалось, что, описывая мне вокалиста с высоким голосом, от которого срывает крышу, он впервые в жизни не преувеличивал. Я тогда не сообразил, что уже слышал этого парня, вероятно, потому, что слышал его в самой дерьмовой записи, которую только можно себе представить.

Акселя Роуза – лучшего вокалиста в Голливуде тех времен – я впервые увидел на сцене, когда мы со Стивом пошли на концерт Hollywood Rose в клуб «Газарри». Как и в записи, играли они любительскую гаражную музыку, но очень старались, а еще от них передавалось удивительное чувство безрассудного самозабвения и необузданной энергии, по крайней мере, от двоих из них. Не считая Иззи и Акселя, группа была довольно невзрачной, но эти двое из Лафайета, городка в Индиане, внушали что-то зловещее. Иззи ездил на коленях по всей сцене, а Эксл орал в микрофон во всю глотку – в общем, выступали они потрясающе. Голос Акселя меня сразу же зацепил: он был универсальным, а его невероятно высокий визг в сочетании с естественным блюзовым ритмом просто дух захватывал.

Как я уже говорил, в группе Hollywood Rose (как и в L. A. Guns) была постоянная текучка, и все музыканты знали друг друга и то приходили, то уходили. Басист Стив Дэрроу днем работал с Иззи в доставке газеты «Лос-Анджелес Уикли», поэтому они хорошо общались, но по какой-то причине Экслу не нравился гитарист Крис Уэбер. Видимо, Эксл просто взял и выгнал Криса, никому об этом не сказав, а Стивен каким-то образом узнал, что на следующий день они собираются прослушивать гитаристов.

Сейчас мне все это кажется таким туманным и нелогичным, но тогда Стивену каким-то образом удалось уговорить меня прийти к ним на прослушивание в непонятную лачугу под названием «Крепость на Сельме и Хайленде». Это место было настоящим воплощением злого голливудского панка, потому что только панк-рокерам пришло бы в голову так сильно его разгромить. Рокеры не громят помещения, пока не станут звездами и чуть постарше. Только панки делают это в любом возрасте и при любом статусе. Не знаю, какого цвета этот ковролин был до этого, но там он превратился в болезненный желто-коричневый не только на полу, но и на стенах, и на потолке, где его прикрепили для звукоизоляции. Каждый угол этого пространства вызывал отвращение – вся комната представляла собой коробку, кишащую вшами.

Я начал с ними играть, и вначале все шло хорошо, а потом Иззи взял и вышел на второй песне. Теперь я знаю, что бегство – его защитный механизм, который срабатывает, если ему что-то не нравится: он никогда не устраивает из этого сцен, просто молча уходит и не оглядывается. Очевидно, Иззи понятия не имел, что я там делаю, и ему не понравилось, что Аксель выгнал Криса Уэбера, не посоветовавшись и даже не поставив его в известность.

Позднее, когда мы стали хорошими друзьями, я спросил Иззи о том случае. Иззи всегда сохранял ауру хладнокровия; он никогда не раздражался и не терял бдительности. Но когда я спросил его об этом, он смерил меня ужасно серьезным взглядом, так что в его искренности я не сомневался.

– Все чертовски просто, – сказал он. – Просто я не люблю, когда мне диктуют условия, ни при каких обстоятельствах.

Как бы там ни было, тогда он вышел из себя. А я оказался в центре этой ситуации, ничего толком не понимая. Когда Иззи ушел, повисла неловкая пауза… а потом мы просто продолжили играть.

Я даже не знал, что вокруг этого движения был еще один концентрический круг напряжения, который и привел меня туда: они соревновались за группу с Трейси Ганзом. Он уже довольно давно пытался переманить Акселя и Иззи. Вряд ли Ганз пришел бы в восторг, узнав, что они выбрали меня, а не его. Я понятия не имел обо всем этом, а даже если бы и знал, мне было все равно. Наконец-то, наконец-то я оказался в группе с отличным вокалистом – да и вообще в группе с вокалистом.

Аксель провел мозговой штурм на тему того, как собрать правильную группу, и подумал, что мы с Иззи составим отличную пару, но, так как они ни разу не обсудили этот проект перед тем, как Аксель собрал нас всех вместе, оказалось, что теперь я здесь, а Иззи нет. Группа Hollywood Rose, насколько я знал, состояла из Акселя, Стива Дэрроу, Стива Адлера и меня. Мы договорились выступать в ресторанах «Мадам Вонг» на востоке и на западе и репетировали в студии под названием «Шемрок» на бульваре Санта-Моника между Вестерном и Гоуэром. Это было невероятное место, где могло произойти все, что угодно. Так как оно находилось далеко за Восточным Голливудом, там и правда могло случиться всякое, при этом не привлекая внимания полиции. В комплексе было три студии, и владельцы устраивали безумные вечеринки каждые выходные, где все вечно слетали с катушек.

Слэш играет с группой Hollywood Rose, басист Стив Дэрроу слева. Слэш занимается битбоксом

За это время мы с Акселем подружились, потому что он какое-то время жил у нас дома. Дело не в том, что мы родственные души: у Акселя тогда не было жилья, и он ночевал у кого придется. Когда Аксель жил с нами, то целыми днями спал в моей подвальной комнате в окружении змей и кошек, пока я был на работе. По возвращении домой я его будил, и мы шли на репетицию.

За это время я многое узнал об Акселе. Мы болтали о музыке и о том, что нам в ней нравится. Слушали какую-нибудь песню и разбирали ее, и было ясно, что у нас много общего с точки зрения музыкального вкуса. Мы оба уважали группы, которые оказали на меня большое влияние.

Еще Акселю нравилось говорить о жизни как о своей, так и о жизни вообще. Мне рассказать было особо нечего, но я всегда умел слушать. Поэтому он рассказал мне о своей семье и о трудных временах, которые пережил в Индиане. Это было где-то за полмира от всего, что я мог понять. Уже тогда Эксл поразил меня тем, чем продолжает впечатлять всю жизнь: кто бы что ни говорил о нем, сам он всегда был жестоко честен. Его версия событий может быть по меньшей мере странной, но правда в том, что он верит в то, что говорит, и вкладывает в это больше души, чем все, кого я знаю.

Неудивительно, что, когда Эксл жил у нас дома, все не всегда шло гладко. Как я уже упоминал, моя комната находилась далеко от гостиной, на два этажа ниже, под гаражом. По большей части Аксель сидел в одиночестве у меня в комнате в мое отсутствие, но однажды утром, когда я ушел на работу, он, очевидно, забрел наверх и приземлился на диван в гостиной. В других семьях это, возможно, и не имело бы такого большого значения, но в нашей имело. Моя бабушка, Ола-старшая, была нашим матриархом, а этот диван был троном, с которого она каждый день смотрела свои любимые телепередачи. В тот момент, когда она пришла насладиться своими ежедневными передачами, она увидела, что на диване во весь рост растянулся Эксл, и вежливо его разбудила. Своим нежным старушечьим голоском бабушка попросила его спуститься вниз, в мою комнату, где он сможет спать сколько захочет. Но что-то пошло не так: насколько я понял, Эксл велел моей бабушке отвалить на хрен, а затем убежал вниз в мою комнату, – по крайней мере, мама так сказала.

Когда я вернулся с работы, мама отвела меня в сторонку и со всем добродушием объяснила, что если Эксл собирается прожить у нее в доме еще хотя бы один день, то должен извиниться перед ее матерью и пообещать больше никогда так себя не вести. Я обязан был это передать, хотя тогда мне не казалось это таким уж большим проступком.

Мама обычно одалживала мне свой зеленый «Датсун 510», и, когда в тот вечер мы с Экслом поехали на репетицию, я постарался как можно мягче сообщить, что ему, вероятно, стоит извиниться перед Олой-старшей за то, что он послал ее на хрен. Я знал Эксла не так давно, но уже достаточно хорошо, чтобы понять, что он чувствительный, замкнутый человек с серьезными перепадами настроения, поэтому я тщательно подбирал слова и излагал проблему в беспристрастном, объективном тоне. Пока я говорил, Аксель смотрел в окно, а потом начал раскачиваться взад-вперед на пассажирском сиденье. Мы ехали по бульвару Санта-Моника со скоростью около шестидесяти пяти километров в час, как вдруг он открыл дверцу машины и выпрыгнул, ни слова не сказав. Он споткнулся, слегка подпрыгнул и остался стоять на тротуаре, даже не упав. Он поймал равновесие и, не оглядываясь, помчался по боковой улице.

Я был потрясен. Развернувшись, я поехал назад и искал его целый час, но так и не нашел. В тот вечер он не вернулся к нам домой и еще четыре дня не приходил на репетицию. На пятый день он как ни в чем не бывало заявился в студию. Он нашел, где поспать, и больше никогда не говорил об этом. С того момента мне стало совершенно ясно, что у Акселя есть несколько личностных черт, которые очень сильно отличают его от всех остальных людей, встречавшихся мне в жизни.

Последний концерт группы Hollywood Rose проходил в «Трубадуре» и закончился очень эпично. Весь вечер прошел так, словно все встали не с той ноги, – несколько раз что-то шло далеко не по плану. Мы начали играть с опозданием, звучали ужасно, зрители шумели и не слушали, и, как бы мы ни старались, изменить эту атмосферу так и не смогли. Какой-то урод в первом ряду все время задирал Акселя, и тот вскоре вышел из себя. То ли он швырнул в парня стакан, то ли разбил ему бутылку об голову – да не важно, но это была подходящая иллюстрация еле сдерживаемого разочарования музыкантов в том вечере. Пока я смотрел, как тот парень все больше и больше достает Акселя, я настолько сильно отвлекался, что решил уйти из группы сразу же по окончании концерта. Каждый раз, как Аксель из-за него раздражался, мне казалось это знаком, что вселенная подтверждает мое верное решение.

Не то чтобы я этого не предвидел: я и так не был удовлетворен группой, и вся ситуация в ней казалась мне нестабильной. У нас и было-то всего несколько концертов за те месяцы, что мы были вместе, и состав ни разу не играл слаженно. К тому времени чаша моего терпения переполнилась, и хватило бы одной капли, а та сцена с бутылкой казалась вообще неуместной и по меньшей мере сильно отвлекала от музыки. Нам – еще не оперившейся группе с достаточным количеством внутренних проблем, кое-как пытающейся сделать себе имя, – пришлось столкнуться со сложной ситуацией. Конечно, это что-то значило для Эксла, но не все с ним соглашались. Он переживал такие события по-настоящему, и хорошо, если это было обоснованно, но нужно уметь расставлять приоритеты. Прерывать концерт, чтобы справиться с какой-то психологической ситуацией, – уже слишком. Я ценил способность людей посылать все к черту в духе рок-н-ролла, но это для меня проблема с точки зрения профессионализма.

У Эксла драматический склад личности. Все, что он говорит или делает, имеет великий, театрально-гротескный смысл. Незначительные вещи сильно преувеличиваются, из-за чего взаимодействовать с другими людьми бывает трудно. Суть в том, что у него свой особенный взгляд на мир. Говорят, я довольно спокойный парень, так что когда Эксл выходил из себя, я никогда не следовал его примеру. В ответ на какую-нибудь выходку я говорил: «Чего?» – и скоро забывал о ней. У Акселя были настолько резкие перепады настроения, что общение с ним подчас напоминало американские горки. Тогда я еще не знал, что такое поведение будет у него всегда.

В общем, я сказал ребятам из Hollywood Rose, что ухожу, как только мы зашли за кулисы. После этого группа распалась, и мы с Акселем на некоторое время расстались. Он стал петь с Трейси Ганзом в группе L. A. Guns, которую можно считать самым ранним воплощением Guns N’ Roses.

Я пришел в группу Black Sheep с Вилли Басом, что служило ритуалом перехода на большую сцену многим талантливым музыкантам. Вилли – отличный фронтмен; он высокий чернокожий парень, который поет и играет на басу. Он выбирал лучших и самых техничных гитаристов того времени, одного за другим. С ним играли Пол Гилберт, настоящий виртуоз вроде Ингви Мальмстина, Митч Перри, который еще играл с Майклом Шенкером, и какое-то время я. Мелкая быстрая игра – не мой конек. Я умел играть быстро, но высоко ценил классический рок-н-ролл, стиль Чака Берри, и любил рисоваться на сцене, играя хеви-метал. Тем не менее я согласился быть в этой группе, потому что после Hollywood Rose понял, что нужно постоянно находиться на сцене, чтобы тебя заметили: так можно познакомиться с другими музыкантами и открыть для себя новые возможности. Такой способ общения подходит мне гораздо больше, чем болтаться по Стрипу и болтать со всеми подряд.

Слэш на сцене, 1985

Когда я попал в группу, то выступал перед аудиторией примерно в восемьсот человек в клубе «Кантри» в долине, и, должен признаться, концерт был особенно хорош. Кроме того, я впервые играл перед такой большой аудиторией. Я получил удовольствие от этого выступления и от того, что все эти люди меня видят, правда, помню, что тогда моя игра показалась мне ужасной. Позднее я узнал, что на этом концерте был Аксель, но тогда я и понятия об этом не имел, потому что он даже не подошел поздороваться.

В тот момент Black Sheep много не выступали. После того концерта других у нас не было, и мы просто иногда собирались порепетировать. Мой краткий опыт работы с ними, может, и не совпадал с тем, чем бы я хотел заниматься, но благодаря ему я вышел на свет, и мне казалось, что раз выступление в самом популярном клубе Лос-Анджелеса привлекает ко мне внимание и хоть как-то работает на мою карьеру, то, может, и играть в самой популярной в лос-анджделесской клубной группе не так уж плохо.

Мэтт Смит, гитарист Poison, позвонил мне, когда решил уйти из группы. Его жена была беременна, и они подумывали вернуться в Пенсильванию, чтобы заняться созданием семьи. У нас с Мэттом были общие друзья, и он несколько раз приглашал меня на вечеринки Poison. Мэтт был хорошим парнем, он был довольно простым и наименее «ядовитым» из всей группы. Мэтт понимал, это совсем не мое, но объяснил, что группа отличная, с хорошей оплатой труда, хотя я и так знал, что на эту группу большой спрос. Сначала я был против, но Мэтт уговорил попробовать.

Poison репетировали в большой квартире в Венис на Вашингтон-стрит и Ла-Бреа или где-то там, и вся квартира была обклеена постерами… их самих. Я пришел на прослушивание в своей обычной униформе: джинсах, футболке и паре крутых мокасин, которые украл с фермерского рынка, – не каких-нибудь украшенных бисером, а простых, стильных, из коричневой кожи и с короткой бахромой вокруг лодыжки. Я выучил четыре или пять песен с кассеты, которую они мне дали, и на прослушивании просто отжигал. Меня позвали на второе, и мне запомнилось, как басист Бобби Дэлл смотрел на меня, когда я играл. Атмосфера была совсем другая, ощущалось внимание к деталям.

– Ты, это, как одеваешься-то обычно? – спросил он меня. – Ты ведь не выходишь в этих мокасах на сцену, да?

– По правде говоря, я об этом не думал, – ответил я. Он казался обеспокоенным и смущенным.

Я был одним из трех кандидатов, там был еще парень, который тоже пришел на повторное прослушивание. У него были платиново-светлые волосы, блестящая белая кожаная куртка, и он был при полном макияже, дополненном матовой розовой помадой. Я только раз взглянул на него на выходе и понял, что работу получит именно он. Конечно, так и произошло – это был Си-Си-Девиль. Я играл их материал как никто другой, но только этим я им и подходил.

Никто ни разу даже не сделал замечания, потому что у них рты пооткрывались от изумления.

В 1984 году Аксель помог мне устроиться на работу в «Тауэр видео», и мне было радостно и одновременно грустно снова с ним видеться. Когда Hollywood Rose распались, мы не так уж сильно это переживали, но в пространстве между нами повисло напряжение, вызванное новой причиной, – Аксель начал встречаться с Ивонной, с которой я тогда уже расстался.

Мы с ней познакомились через Марка Кантера на концерте Ratt в «Палладиуме», где они играли с Ингви Мальмстином. Когда-то она даже была подружкой Стивена Пирси, фронтмена Ratt. После этого мы отправились на поздний ужин в кафе «Беверли-Хиллз», одно из любимых мест Марка, и там-то и положили глаз друг на друга и начали встречаться. Ивонна была очень классная – она подсадила меня на творчество Hanoi Rocks и фронтмена Майка Монро, и я по-настоящему оценил эту группу. Они оказали влияние на Guns N’ Roses и до сих пор остаются недооцененным рок-н-ролльным коллективом, насколько я могу судить.

В общем, мы с Ивонной какое-то время встречались, а потом как-то раз на время разошлись и решили друг от друга отдохнуть, а Аксель ее трахнул. Мне это совсем не понравилось, но не могу сказать, что я удивился, было очевидно, что Ивонна ему всегда нравилась. Когда мы с ней снова сошлись, она, конечно, рассказала мне об этом, под предлогом того, что не хотела от меня «ничего скрывать», но, вероятно, настоящей причиной была просто месть, что я ее бросил.

Я позвонил Акселю на работу в «Тауэр видео», чтобы с ним встретиться. Я просто взбесился.

– Ты трахнул Ивонну, – заявил я. – Что за дешевая выходка?

Надо отдать Акселю должное – он был честен и не пытался выкрутиться. Он ответил, что, конечно, трахнул, но какое это имеет значение, если я все равно тогда ее не трахал? У меня был не совсем такой взгляд на вещи, но ситуация накалялась, пока Аксель не предложил надрать ему задницу. Я уже собирался пойти туда и разобраться с ним, но не пошел. Очевидно, потребовалось некоторое время, чтобы разрядить обстановку. Как-то он узнал, что я ищу работу, и в качестве жеста примирения сообщил мне о вакансии в «Тауэре». Аксель всегда любил улаживать конфликты величественными жестами.

«Тауэр видео» располагались прямо через дорогу от «Тауэр рекордс», где меня поймали за кражу в магазине несколько лет назад. Аксель жил в одной квартире с менеджером, и как только я пришел к ним на работу, то скоро понял, что теперь я один из тех самых сумасшедших колоритных персонажей. Думаю, мы стали самыми нелепыми и крайне небрежными сотрудниками, которые когда-либо работали в «Тауэре». Кроме того, в «Тауэр классик» по соседству работало несколько замечательных алкоголиков-маразматиков.

Каждый вечер около восьми, когда директор отделов музыки и видео уходил с работы, мы с ребятами из отдела видео затаривались в винном магазине через дорогу, ставили порнофильмы в видеосистему магазина и бухали. Мы ставили на стереомузыку свои знакомые группы и старательно игнорировали всех случайно забредавших к нам посетителей.

Камеры слежения ничего не засекали, потому что мы не ставили бутылок из-под водки рядом с кассой, так что нам удавалось долго оставаться незамеченными. Правда, думаю, если бы кто-то и посмотрел записи, то увидел бы только то, что мы ленивые и бесполезные продавцы. В помещении для персонала мы смешивали коктейли, а потом разливали их по стаканчикам и ходили с ними по магазину. Одной рукой мы пробивали товар на кассе, а в другой держали «Отвертку». Уверен, клиенты понимали, что происходит, особенно когда до них доходило наше ароматное дыхание, но никто никогда не жаловался, потому что все теряли дар речи от такой наглости. Большинство людей мы попросту пугали своим внешним видом и поведением, и они старались как можно скорее оттуда убраться.

К сожалению, один из самых дотошных менеджеров нас засек, и, когда это произошло, Аксель взял вину на себя: его уволили за наши общие выходки. Уже тогда я понимал, почему с ним постоянно такое происходит: Аксель обладает мощной энергией и звездной силой, которые пугают любых хранителей порядка. В нем они всегда видят «главаря».

Мои воспоминания о цепочке событий, которые в итоге привели к созданию группы Guns N’ Roses, окутаны туманом, и, честно говоря, при большинстве из них я даже не присутствовал. Я и не пытаюсь изложить здесь академическую историю группы или объяснить причину каждого недоразумения. Я могу судить лишь о своих впечатлениях. В общем, где-то в начале 1985 года Аксель и Трейси Ганз стали вместе собирать группу. Они позвали Оле Бенча и Роба Гарднера, которые играли в Лос-Анджелесе на басу и ударных соответственно. Вскоре после этого к ним присоединился Иззи, и именно тогда по очевидным причинам Аксель решил изменить название на Guns N’ Roses. Трейси наконец осуществил свою мечту: как я уже говорил, он хотел играть в группе с Акселем и Иззи. Они дали несколько концертов, написали несколько песен – именно в таком порядке.

Я тогда еще работал в «Тауэре», а больше в моей жизни ничего и не происходило. Мягко говоря, я испытал зависть, когда ко мне зашел Иззи и дал флаер на концерт Guns N’ Roses в округе Ориндж. В какой-то момент Оле заменил Дафф. Потом они дали еще несколько концертов и написали еще немного песен. Думаю, во время этих шоу в округе Ориндж Трейси и Аксель сильно поссорились. Вскоре после этого Трейси ушел, а затем однажды вечером Аксель пришел в «Тауэр» и спросил, не хочу ли я замутить с Иззи, написать несколько песен и дать концерт. Какое-то время я пытался сообразить, какого черта значит «замутить с Иззи».

Эксл и Иззи были единым целым, так что все остальные музыканты, приходящие в их группу, должны были ладить с ними обоими, а Иззи слишком быстро ушел из Hollywood Rose, так со мной и не поработав. Иззи мне нравился. В конце концов, он был первым парнем, чьим стилем и талантом я восхищался. И в случае удачной работы с Иззи я получал нечто вроде буфера между мной и Экслом. Мы с Экслом во многом ладили, но у нас были врожденные личностные различия. Нас притягивало друг к другу, и мы прекрасно работали вместе, но при этом были полярными противоположностями. Иззи (а потом и Дафф) помогали нам взаимодействовать. В то время с разрядкой атмосферы вполне справлялся Иззи.

Через несколько дней я пришел в гости к Иззи. Он тогда работал над песней Don’t Cry, которую я сразу же подхватил. Я написал для нее несколько гитарных партий, и к концу вечера мы ее собрали. Это была классная репетиция: мы вместе много импровизировали.