Все или ничего
Лучший друг детства Адама Башир Амири взглянул на меню.
– Я здесь раньше не был. А названия «солея» и «удильщик» мне ничего не говорят. И можешь не рассчитывать, что я приглашу тебя в следующий раз. Эти цены не по карману полицейскому. Черт, как рыба может столько стоить? Как по мне, так мы могли бы пойти в бургерную.
– Пусть это будет выражением моей признательности шведской полиции, которой недоплачивают. Еда тут хорошая. Заказывай что хочешь.
Кончилось все тем, что Адам выбрал блюда для них обоих. Мидии на закуску и шведскую тюрбо с коричневым маслом в качестве основного блюда. От винной карты они отказались и пили пиво. Некоторые вещи не меняются, сколько бы денег ни было у тебя в кошельке. Когда Адам и Башир были детьми, Адам мечтал лишь о том, чтобы засыпать на сытый желудок, не зависеть от взрослых и не слышать, какой он бездарный и в школе и дома.
В «Ведхольмс фиск» – одном из лучших рыбных ресторанов Стокгольма – яблоку негде упасть. По большей части за столами с белоснежными скатертями сидели мужские компании. Они пили крепкий алкоголь, дорогие вина, мерились статусами. Тридцати секунд хватало, чтобы определить самого статусного мужчину за каждым столом – альфа-самца. Остальные были его свитой. Адам опустил пивной бокал. Он ненавидел такие группы громогласных мужчин. Адам видел их сегодня в конторе и много раз до этого. Белые мужчины, друзья по частной школе, доминировали в обществе, и никто не ставил под сомнение их компетенцию и привилегии.
– Это ужасно бесит, – сказал Адам, когда компания за соседним столом разразилась громким смехом.
Башир проследил за его взглядом, но его это явно не задевало. Друг Адама не знал, что такое комплекс неполноценности, они уже обсуждали это раньше. Оба родом из пригорода, но к своему прошлому относятся по-разному.
– Снова испытываешь вину белого человека? В полиции то же самое, если тебя это утешит. Я и парень из Кореи, которого усыновили, – единственные не белые во всем отделении. Вот наши утренние собрания тебя бы точно выбесили.
Башир приехал в Швецию ребенком из Афганистана. Он прошел долгий путь до работы полицейским в Стокгольме. Он многое успел повидать и был хорошо знаком с самыми мрачными сторонами шведского общества.
– Сообщу, если у меня возникнет такая потребность.
Адам на собственном опыте знал реальность, с которой Башир сталкивался каждый день на работе. Но они редко об этом говорили. Иногда Башир пытался, но Адам держал дверь в свое несчастное детство в пригороде крепко закрытой.
Официант принес закуску. Башир, постелив салфетку на колени, ел мидии с раковым айоли и грибами с серьезной миной. Первые годы жизни Башир голодал. На пути в Швецию он чуть не умер от голода. С тех пор как они познакомились, Адам ни разу не видел, чтобы Башир оставлял еду на тарелке.
– Вкуснотища, – похвалил Башир, откладывая вилку. На лице у него было написано блаженство.
Официант пришел убрать посуду. На тарелке Адама оставался кусочек хлеба, но осуждающий взгляд Башира заставил его поспешно сунуть его в рот, прежде чем официант унес тарелку.
Башир обвел взглядом ресторан. Его спокойные темные глаза видели все. Адам уже к этому привык. Где бы он ни был, Башир всегда изучал окрестности и оценивал обстановку.
– Видишь преступников? – пошутил Адам.
Башир пожал плечами. Преступники встречаются во всех слоях общества. По внешнему виду нельзя определить, кто ворует деньги, торгует наркотиками или спит с несовершеннолетними. Или бьет жену или сына. Изо дня в день.
– Ты останешься в Стокгольме? – спросил Башир.
– Пока да, – ответил Адам, гоня прочь воспоминания о прошлом. Теперь он взрослый мужчина. Он сам зарабатывает себе на жизнь. Он свободен. Адам повторил это как мантру.
– Пока да, – повторил он.
Он жил в Стокгольме, где у него была дорогая квартира. Но в последнее время Адам почти постоянно проводил время в Лондоне, где была корпоративная квартира, и занимался лондонским офисом «Кастнэса»: у компании были большие планы расширения в Европе. Он бы предпочел остаться в Лондоне, а не возвращаться в Стокгольм ради бесполезной рекламной конторки. Мысли его невольно обратились к Лексии. Нежной, светловолосой, некомпетентной Лексии. Адам схватился за бокал.
– Я буду тут до тех пор, пока Рой сочтет нужным.
Остается только надеяться, что это не займет много времени.
– Так Рой Ханссон теперь распоряжается твоей жизнью? Даже решает, где тебе жить? – Башир скрестил руки на груди.
– Рой мой начальник. Я ничего не имею против Стокгольма. Мне тут нравится.
Адам говорил правду. Ему импонировали природа, экология и энергия Стокгольма. И было приятно жить в собственном доме, а не в безликой корпоративной квартире.
– Знаю, ты не любишь Роя, но ко мне он относится хорошо.
– Я эту точку зрения не разделяю.
– Рой кажется тираном, но в глубине души он хороший человек.
Адаму часто приходилось оправдывать Роя перед другом.
– У него не все в порядке с головой. Не понимаю, как ты этого не видишь.
Адам провел рукой по отросшей щетине. День выдался долгий. Он работал допоздна и совершенно выдохся. Лучше не тратить последние силы на спор с Баширом. В мире большого бизнеса много ненормальных – нарциссисов, психопатов и просто придурков. Посмотрим, как с этим в рекламной отрасли.
– Можем обсудить это в другой раз?
Башир смягчился:
– Так тяжело?
– У тебя работа потяжелее, – ответил Адам. – Дело жизни и смерти.
Его проблемы были ничем по сравнению с тем, с чем Башир и его коллеги каждый день сталкивались на улице.
Подали горячее, и друзья дождались, когда офицант удалится.
– Полагаю, твоя работа погламурнее выездов на квартирные драки и бандитские разборки, но это не значит, что она легче, – прокомментировал Башир. Повозив картошку в коричневом масле, он отправил ее в рот и облизал губы.
– Понимаю, почему ты так любишь свою шикарную жизнь. Это намного вкуснее бургера. А теперь расскажи дяде Баширу, что тебя беспокоит.
Адам скривился. Башир на год моложе его и был больше похож на поп-идола, чем на дядю. Если не смотреть ему в глаза. Во взгляде Башира всегда была грусть. Адам отрезал кусочек рыбы, уклоняясь от ответа.
Но Башир мастерски умел выводить людей на разговор, будь то подозреваемые, свидетели или друг детства из Акаллы.
– Ну давай, я знаю, что тебе нравится играть в молчанку. Но гораздо разумнее будет поделиться со мной своими переживаниями. Рассказывай.
Адам отложил приборы.
– Мне нужно будет произвести кое-какие изменения в компании, чтобы повысить эффективность. – Он уже успел все проанализировать и просчитать. – Нужно будет уволить людей.
Сегодня он пообщался с большинством сотрудников. Короткие эффективные встречи, в ходе которых им предоставился шанс рассказать о своей уникальности и пользе для компании.
– Ты же любишь это занятие, – напомнил Башир с легким укором.
Он был прав. Адаму нравилось это, он не имел ничего против увольнений. Он всегда увольнял в лучшем случае только некомпетентных людей, в худшем – вороватых. И никакого сочувствия к ним не испытывал.
– Это маленькая контора. Тут все по-другому.
Адам сомневался, что среди сотрудников есть мошенники. Нет, это совершенно обычные люди. И некоторые из них потеряют работу. Он съел кусочек рыбы и запил пивом.
– Порой мне кажется, что то, что я делаю, бессмысленно, – сказал он, уставившись перед собой.
Эти слова вырвались сами по себе, но он сразу понял, что сказал правду. В последнее время Адам все чаще задавался вопросом, что он вообще делает.
Башир изучающе посмотрел на друга.
– Что-то случилось?
– Нет, – ответил он. – Возможно. Я не знаю, – добавил он.
Башир выжидательно смотрел на друга.
– Там есть одна женщина, – медленно произнес Адам, сам не зная, зачем сообщает это другу. Это не имеет отношения к теме их разговора.
– Я понимаю, – нейтрально произнес Башир.
Адам замолчал. Он водил вилкой по тарелке, недовольный собой. Зачем он вообще о ней думает? Он насадил горошину на вилку, но так и оставил в тарелке. Эта женщина не дает ему покоя.
– Адам?
Он поднял глаза.
– Ты витаешь мыслями где-то далеко.
– Да?
– Да. Ты сказал про женщину и потом замолчал. Можешь рассказать поподробнее.
Башир вытер губы салфеткой и ждал ответа.
– Почему?
Друг склонил голову набок.
– Потому что ты уже много лет не упоминал женщин.
Адам потер затылок. Ему сложно было выразить свои мысли.
– Это не то, что ты подумал. Но в агентстве есть одна женщина. Она ведет себя непрофессионально. Она безответственная, ненадежная, избалованная.
Адам умолк.
– И в чем тогда проблема? Звучит так, словно она некомпетентна, но там явно есть что-то еще, не так ли?
В этом был весь Башир. Он суммировал информацию и задавал наводящие вопросы, чтобы получить недостающие детали.
– Не знаю. Наверно, только мои эмоции. Но я встретил ее в баре. В «Стурехоф».
Башир удивленно посмотрел на него:
– Но ты же вышел на работу сегодня, разве нет?
– Да.
– Так когда ты успел встретить девушку в баре?
– Я познакомился с ней вчера случайно. Мы разговорились. Она не знала, кто я. Я угостил ее коктейлем. Несколькими коктейлями.
Башир долго смотрел на него.
– Так о чем вы говорили? В баре, я имею в виду.
Адам снова взялся за вилку. Он не знал, что сказать, как объяснить. Это был просто нереальный разговор. Теплый, личный, веселый. И он не мог рассказать Баширу, что они поцеловались. Друг решит, что он спятил. Хотя, если быть точным, Лексия его поцеловала. Но разве это имеет значение? Важно, что поцелуй был. И он был как удар током. Жаркий, интенсивный, незабываемый. Адам поднял взгляд. И в этот момент пышная блондинка вошла в ресторан. Светлые волосы отразили свет, и он подпрыгнул на месте. Его тело отреагировало молниеносно. Но потом разум спохватился и сказал ему, что это не она. Не Лексия Викандер. Ну разумеется. Как он вообще мог вообразить такое? В Стокгольме должны быть тысячи блондинок. Вернувшись с обеда, Лексия склонилась над компьютером, и больше они не разговаривали. В шесть ее уже не было. Она ушла не попрощавшись. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Они не знали друг друга. Хоть и поцеловались. И кто знает, имел ли этот поцелуй для нее значение. Может, она уже его забыла. Девушка была сильно пьяна. Но он ничего не забыл.
Башир странно на него посмотрел, и Адам понял, что пауза сильно затянулась.
– Ничего особенного. Мы просто болтали. Почему ты спрашиваешь?
Башир взмахнул руками.
– Это ты ее упомянул. Как ее зовут?
Но Адам и так уже слишком много наговорил.
– Не важно. Не знаю, почему я тебе об этом рассказал. Это совсем не важно. Десерт?
Башир явно хотел что-то сказать, но только кивнул.
Адам продолжит интервью завтра. Лексию он оставил напоследок. А до этого он сосредоточится на работе. На работе, и больше ни на чем. Никаких пышных форм и золотистых кудрей.
– 7 —
Лексия– Я только говорю, что всем людям не помешает скинуть пять кило. Вот и все.
Лексия старалась дышать спокойно: вдох через нос, выдох ртом. Эта фраза была ей хорошо знакома. Бесполезно злиться на маму. Всю свою жизнь она слышала столько разных вариантов этой фразы, что у нее уже должен был выработаться иммунитет против маминых наставлений.
– Всем, – повторила ее мать с упрямством фанатика. Эва Спорр была тощая, как палка. – Ты будешь такой милашкой, если похудеешь.
Лексия продолжала концентрироваться на дыхании. Осознанность, покой, – внушала она себе. Набрала в рот воздуха, надула щеки, выдохнула. Они часто гуляли, но обычно в более спокойном темпе. Ускорься мама еще немного, и прогулка станет пробежкой.
– Но, мама, – сказала Лексия самым нейтральным тоном, на который только была способна, – есть много людей, кому это пошло бы во вред.
– Это кому, интересно, позволь спросить?
– Аноректикам. Людям нормального телосложения. И тем, кого устраивает их вес.
Эва фыркнула. Люди, довольные своим весом? Это шутка? Прикрепленные к запястьям гантельки засверкали, когда она замахала руками. Мама была в постоянном движении.
– Это им только кажется. Таким людям нужно воспитывать силу воли. Я рада, что работаю в Эстермальме[1]. Там все худые. Это меня мотивирует. Всегда нужно стремиться к совершенству.
Это было кредо жизни Эвы – улучшать себя. Становиться моложе, худее, стройнее. Это правило распространялось и на ее единственную дочь. Лексия готова была поклясться, что ее первым словом в младенчестве было «вредно»: «Нет, Лексия, не ешь это, это вредно».
Эва подпрыгивала на месте, боксируя воздух.
– Можем поговорить о чем-нибудь другом, кроме веса? И не могли бы мы идти помедленнее?
Эва замедлила шаг.
– Речь идет о здоровье. Всем стоит подумать о своем здоровье.
Лексия убрала со лба прядь волос. От пота на затылке волосы уже начали завиваться, а ей не хотелось возвращаться в офис с вороньим гнездом на голове.
– Ты говоришь о здоровье, мама, но имеешь в виду только вес и внешность. Это-то ты можешь признать? – спросила Лексия.
Мать остановилась.
– Это взаимосвязанные вещи. Люди с нормальным весом лучше себя чувствуют. Это здравый смысл. Знание, подкрепленное наукой.
Лексии удалось на этот раз промолчать. Ее мать была помешана на этих вещах в следующей очередности – на своем весе, на весе других, на своей внешности, на внешности других, на количестве калорий в ста граммах всего, что можно положить в рот. Лексия это просто ненавидела. Столько женской энергии уходило на это помешательство. Ее мать была настоящим фанатиком. Они вообще когда-нибудь говорили о чем-нибудь, кроме веса и здоровья? И это началось с раннего детства. На Рождество Лексия получала книги о диетах и комплексах упражнений. На каникулах ее отправляли в лагеря, где им читали лекции про фрукты и овощи и проповедовали активный образ жизни. Дома у них было столько правил, касающихся еды, варьирующихся в зависимости от религии – пардон, диеты, которой в тот момент увлекалась мама. Не говоря уже об унизительных наставлениях на детских праздниках.
Нет, Лексия, не пей сок, пей воду.
Одной булочки тебе мало?
Хватит все время есть!
Один из маминых бывших был пластическим хирургом из Стоксунда. Его звали Хуберт. Эва вышла за него замуж после развода с отцом Лексии – плотником по профессии. Лексия тогда была совсем маленькой. В промежутке мама успела еще повстречаться с продавцом дорогих автомобилей. Брак с Хубертом продлился пять лет. Они жили в его особняке в Стоксунде. Мама работала на ресепшен в его частной клинике. Лексии же пришлось поменять обычную школу на элитную. Эва начала вести себя как женщина из высшего общества. Она покупала одежду в бутиках, устраивала приемы и поощряла Лексию заниматься нетворкингом с одноклассницами. Маме нравилось быть замужем за пластическим хирургом. На тринадцатый день рождения Лексии Хуберт взял фломастер и пометил участки на теле девочки, которыми, по его мнению, ей стоило заняться. Живот, бедра, руки. Мама озабоченно кивала, разглядывая стрелочки и круги.
– Тебе нужно быть осторожной, Лексия. Этот жир уже не выдать за детскую пухлость.
После этого разговора Лексия голодала целый месяц. Она сбросила много килограммов и получила кучу комплиментов («Боже, ты такая красотка! Что ты с собой сделала?»), но потом сорвалась. Она больше не могла жить без бутербродов, сладостей, пасты, начала есть и быстро вернула потерянный вес с лихвой. Вскоре мама развелась с Хубертом. Лексия больше по нему не скучала. Спустя полгода мама вышла замуж за рекламщика Дитера Дюра.
Дитер был состоятельным мужчиной («Лексия, он миллионер, я так счастлива!»), и они переехали в десятикомнатную виллу в Юрсохольме, поднявшись еще на одну ступеньку социальной лестницы. Лексия снова поменяла школу. И там столкнулась с Жозефиной. Нельзя сказать, что та над ней издевалась. По крайней мере, не все время. Но в присутствии Лексии она постоянно поднимала темы лишнего веса, жира и толстых людей. Стоило Лексии войти в комнату, как все сразу затихали. И она никогда не знала, кто ей друг, а кто враг. Лексия так и не поняла, почему Жозефина так ее ненавидела. Порой ей казалось, что одно ее существование раздражало Жозефину.
Но Дитер был с ней очень мил. Нет худа без добра – правильно говорят. Или правильнее сказать «Ложка дегтя в бочке меда»? Зависит, с какой стороны посмотреть. Лексия повернулась к маме. Как всегда, она испытывала к ней смешанные чувства – раздражения и нежности. Мама из кожи вон лезла, чтобы стать одной из Эстермальмских леди. Но Лексия видела, как эти же леди тайком над ней смеются. И в самые высокие круги доступ Эве был закрыт.
– Знаешь, мама, в агентстве сейчас много работы, – сказала она, пытаясь сменить тему. Единственное, что ей остается, это сохранять спокойствие. У нее только одна мама. Они нужны друг другу. Лексия способна провести с ней час, не превращаясь в проблемного подростка. Ну или хотя бы сорок минут? Она бросила взгляд на часы. Скоро можно будет извиниться и вернуться в офис.
Мама остановилась и, опершись на фонарь, начала заниматься стретчингом. У нее были длинные худые ноги, сильные гладкие бедра и натренированные икры. Они с мамой были совершенно не похожи. Если бы не голубые глаза, их вообще сложно было бы принять за мать и дочь. Затруднительно было найти двух других столь различающихся стилем, внешностью и складом ума женщин.
Мама была высокой и худой. У нее были гладкие медово-золотистые волосы, которые никогда не путались. У нее была средняя грудь, тонкая талия и плоский живот. И просвет между бедрами.
– Да, я слышала. Ты следишь за своим поведением?
Эва наклонилась вперед и начала вращать бедрами.
– Что ты имеешь в виду?
Мама всегда была в курсе слухов. У нее был салон красоты на Эстермальме, и она не пропускала мимо ушей ни одной сплетни. Даже не имея доступа в лучшие дома, она узнавала все новости от посетительниц своего салона.
– Дитер что-то говорил?
Из маминых пяти мужей Лексии больше всего нравился Дитер. После папы, конечно, но она его плохо помнила. За Дитером мама была замужем двенадцать лет. На глазах Дитера Лексия превратилась из запуганного подростка в самостоятельную женщину. Мама развелась с ним недавно, когда встретила графа Спорре, и Лексия очень скучала по Дитеру. И ей было обидно, что он продал бюро и не рассказал ей.
– Мы с Дитером не поддерживаем отношений, – отмахнулась Эва. – И тебе не стоит. Он теперь в прошлом.
– Хм, – хмыкнула Лексия.
Мама всегда ждала, что Лексия сразу примет ее нового мужчину. Для Эвы они были предметами, которые можно было поменять. Как мебель или аксессуар. Но Лексия была не такой. Она решила, что позвонит Дитеру на неделе.
– Лисен мне рассказала, – сказала Эва. Лисен была матерью Жозефины и тещей Лео. Лисен и Эва соревновались за звание самой худой и самой счастливой. И разумеется, успех детей имел в этом соревновании не последнее значение. Бедная мама, она проигрывала на всех фронтах. Лексия никогда не рассказывала, какой злой Жозефина была в школе. И как до сих пор над ней издевается. Мама гордилась своей дружбой с Лисен, была счастлива, что ее зовут в гости, делятся с ней сплетнями. Лексия не смела разрушить это счастье.
– Лео рассказал Лисен, что в агентстве все идет кувырком. Это просто уму непостижимо, что Дитер продал агентство Рою Ханссону, этому выскочке. Так все говорят.
Возникла неловкая пауза. Эва и сама была выскочкой. Она выходила замуж по расчету. Сначала за Хуберта ради денег. Затем за Дитера – ради миллионов. Потом за графа – ради денег и титула. Дональд был богаче Дитера и имел благородное происхождение. Но муж Лисен был еще богаче.
– Надеюсь, ты ведешь себя хорошо. Никто не любит проблемных женщин, ты же знаешь.
Для мамы не было ничего хуже, чем толстая и проблемная женщина.
– Я веду себя хорошо, – ответила Лексия и бросила взгляд на часы. Тридцать четыре минуты. На сегодня достаточно.
– Я слышала, что ты встречалась с Жозефиной Сандельман в выходные. Рада, что вы все еще дружите.
– Я бы не назвала это дружбой, – уклончиво ответила Лексия.
И в выходные мы не встречались.
– Как я рада, что ты ходила в хорошую школу.
У Эвы образования не было. Лексия знала, что в глубине души она страдает от неуверенности в себе. И переносит свои страхи на дочь. Она похлопала маму по руке. Не имеет никакого значения, что Жозефина по-прежнему ведет себя как испорченный ребенок.
– Я знаю, мама. Но теперь мне пора возвращаться на работу.
– Я могу записать тебя в салон, – крикнула ей вслед мама. – Тебе нужно сделать что-то с морщинками. Заглянешь?
Через двадцать минут Лексия толкнула дверь агентства. Она чувствовала себя разбитой, потной и чертовски голодной. Мысль о том, чтобы поесть при матери, даже в голову не пришла. Лексия направилась прямиком к холодильнику. Здесь тоже все помешались на калориях и углеводах. Лексия не утруждала себя отслеживанием модных тендеций в мире здорового питания. То и дело возникал какой-нибудь суперфуд, который все бросались покупать. Это могли быть орехи из Перу, водоросли из Японии или еще какая-нибудь дрянь, придающая здоровья и бодрости. Лексии хотелось биться головой об стенку при мысли об этом. В других странах люди голодают, живут без проточной воды и не знают, чем накормить своих детей, а в Швеции люди боятся муки и сахара как огня и употребляют странные пищевые добавки вроде пчелиного желе. Разве пчелам самим оно не нужно? В глубине холодильника она нашла упаковку сладкого фруктового йогурта. Из шкафа достала коробку с запретными хлопьями, которым агентство сделало неудачную рекламную кампанию. Именно их жалобу она и пыталась разобрать на вчерашнем собрании.
Лексия насыпала хлопья в миску, залила йогуртом и, опершись на стойку спиной, начала есть под аккомпанемент собственных мыслей. С одной стороны, она не сомневалась в своей компетентности. Лексия знала, что она прилежная сотрудница и хорошо делает свою работу. Только, наверное, надо найти другое слово для этого, думала она, поглощая хлопья. Разве мужчины бывают прилежными? Нет, мужчины хороши в своем деле. Она запустила в рот большую ложку хлопьев со сладким йогуртом. Боже мой, какая вкуснятина. С другой стороны, она не уверена в себе. Может, внешне это незаметно, но Лексия всю жизнь боролась с ощущением, что она неудачница. У нее не было престижного рекламного образования. Ее нога не ступала в «Бергс» – заведение, которое окончили все. Она была самозванкой в мире рекламы. И она боялась трудностей. Это Лексия тоже знала. И теперь поплатится за это. Новые владельцы вместе с Адамом Нюландом вышвырнут ее на улицу.
Лексия задумчиво жевала. Сегодня она Адама не видела. Он проводил «ознакомительные беседы» с сотрудниками в своем кабинете. Но его присутствие чувствовалось в каждом уголке офиса. Люди изображали бешеную деятельность. Немногочисленные коллеги женского пола были хорошо одеты и накрашены. Мужчины вели себя глупее обычного, хлопали друг друга по спине и хвастались своими успехами. Сама она пряталась в кухне, страшась предстоящей беседы. Люди выходили из кабинета Адама с му́кой на лицах. Кто-то был на грани рыданий. Сколько человек уволят? Никто не знал.
В этот момент в кухню вошел Лео.
– Ты в курсе, что там только сахар?
Лексия демонстративно отправила хрустящие сладкие хлопья в рот. К ним присоединился Микке Вольгрен, один из руководителей проектов, к которому Лексия питала симпатию. Он зашел за чаем.
– Сегодня не проспал? – пошутила Лексия. Она ладила с большинством коллег, но с Микке у них сложились действительно хорошие отношения. Он был милым и талантливым отцом маленьких детей. Но как руководитель проекта был слабоват. И часто просыпал по утрам.
– Мне чертовски стыдно, – ответил Микке, наливая себе чай.
– С кем не бывает. Как прошла встреча с новым начальством?
– А у вас уже были? – спросил Лео.
– У меня будет после обеда.
Лексия страшилась этой встречи. Что, если Адам упомянет то, что произошло в баре? Или сделает вид, что этой ночи не было? Лексия не знала, что хуже.
Микке сделал чай и полез в холодильник за энергетическим напитком.
– Встреча прошла нормально, – ответил он, вынимая бутылку.
– И о чем тебя спрашивал этот узурпатор? – спросил Лео с иронией.
Лео часто прибегал к иронии. Или сарказму. Лексия понимала, что это тоже свидетельствует о неуверенности в себе, но все равно это раздражало. Она тоже была не уверена в себе, но в ней не было злости. Но, может, Лео таким уродился. Как и Жозефина. Какая ирония, что Лексия работает в одной конторе с мужем ее злейшего врага со школы. Случайность или судьба? Дитер Дюр и Сандельман-старший открыли агентство в восьмидесятые. Они были лучшими друзьями. Лео Сандельман учился классом старше в ее с Жозефиной школе. Мир тесен и все такое.