Академия и Земля
– Я никогда не думала об этом вот так, Пел, но в том, что ты сказал, что-то есть. Однако это уединение, о котором говорил Трев, то есть Тревайз, – нечто, что мы совсем не ценим. Впрочем, не только это. Не желать быть частью, чтобы твой голос не был слышен, твои дела не были кому-то известны, а мысли не ощутимы… – Блисс энергично тряхнула головой. – Я сказала, что мы можем заблокировать себя при опасности, но кто же захочет жить так хоть час?
– Я, – сказал Тревайз. – Именно поэтому я должен найти Землю – отыскать главную причину, если таковая есть, которая привела меня к выбору этой ужасной судьбы для человечества.
– Эта судьба не ужасна, но не будем спорить. Я должна лететь с тобой не как надсмотрщик, но как друг и помощник.
Тревайз угрюмо буркнул:
– Гея помогла бы мне гораздо больше, указав, где находится Земля.
Блисс медленно покачала головой.
– Гея этого не знает. Дом уже сказал тебе.
– Я ему не совсем поверил. И потом, у вас должны быть хоть какие-то записи. Почему мне до сих пор не позволили на них взглянуть? Даже если Гея и вправду не знает, где Земля, может быть, я смогу о чем-нибудь догадаться, посмотрев эти записи. Я знаю Галактику прекрасно и, несомненно, лучше, чем ее знает Гея. Я способен понять такие туманные намеки в ваших записях, какие Гея, возможно, не совсем понимает.
– Но что это за записи, о которых ты говоришь, Тревайз?
– Какие угодно! Книги, фильмы, магнитозаписи, голографии, артефакты – все, что у вас есть. Но все время, пока я здесь, я ничего похожего не видел. А ты, Дженов?
– Нет, – ответил Пелорат, немного помедлив, – но я, честно говоря, и не искал.
– А я искал. По-своему, исподволь, – сказал Тревайз, – но ничего не нашел. Ничего! Я могу только предполагать, что все это спрятали от меня. Почему, я спрашиваю? Можешь сказать?
Блисс удивленно нахмурилась:
– Почему ты не спросил об этом раньше? Я/мы/Гея ничего не скрываем, и мы не лжем. Изолят[1] может солгать. Он отделен, одинок и боится, потому что он одинок. А Гея – планетарный организм величайшей ментальной силы и не ведает страха. Для Геи солгать, сказать неправду просто немыслимо.
Тревайз фыркнул:
– Тогда почему меня заботливо держали подальше от любых документов? По какой причине?
– По единственной. – Она вытянула перед собой пустые ладони. – У нас нет никаких записей.
4Пелорат опомнился первым. Вид у него, как ни странно, был гораздо менее удивленным, чем у Тревайза.
– Дорогая, – сказал он мягко, – но это просто невероятно. Вы не можете построить нормальную цивилизацию, не фиксируя каким-либо образом необходимой информации.
Блисс подняла брови:
– Это понятно. Я хотела сказать, что мы не имеем таких записей, о которых говорил Трев… Тревайз, и других, о которых он не упомянул. Я/мы/Гея не имеем летописей, печатной информации, фильмов, компьютерных банков данных – ничего такого у нас нет, даже наскальных надписей. Вот что я хотела сказать. А так как у нас всего этого нет, Тревайз, естественно, ничего и не нашел.
Тревайз не выдержал:
– Что же тогда у вас есть?
Блисс старательно, словно говорила с ребенком, произнесла:
– У меня/нас/Геи есть память. Я помню.
– Что ты помнишь?
– Все.
– Все справочные данные?
– Да.
– Но с каких пор? На сколько лет вглубь?
– На сколько угодно.
– И можешь выдать мне исторические, биографические, научные, географические данные? Каждую местную сплетню?
– Все.
– Все в этой маленькой головке? – Тревайз, сардонически улыбнувшись, показал на высокий лоб Блисс.
– Нет, – сказала она. – Память Геи не ограничивается содержимым моего мозга. Пойми, – на мгновение она стала церемонной и даже несколько суровой, словно перестала быть только Блисс и превратилась в совокупность множества других индивидуальностей, – когда-то, в доисторические времена, человеческие существа были настолько примитивны, что хотя они и могли вспомнить прошлые события, но еще не умели говорить. Речь была изобретена и предназначена для того, чтобы выражать воспоминания и передавать их от человека человеку. Письменность, вероятно, изобрели для того, чтобы записывать воспоминания и передавать их сквозь века, от поколения к поколению. Все технические достижения впоследствии служили для создания больших возможностей для передачи и хранения воспоминаний и более легкого извлечения необходимых данных. Однако, как только для формирования Геи объединилась группа индивидуальностей, все это стало излишним. Мы можем вернуться к памяти, базисная система сохранения данных которой все еще строится. Понимаешь?
– Ты имеешь в виду, что общая сумма сознаний на Гее может запомнить гораздо больше данных, чем отдельный мозг?
– Конечно.
– Но если все знания Геи распространены по всей планетарной памяти, что полезного это дает тебе как индивидуальной части Геи?
– Все, что я пожелаю. Все, что бы я ни захотела узнать, находится где-нибудь в чьем-нибудь личном сознании, а может быть, во многих из них. Если это что-то обиходное, такое, как, например, значение слова «стул», – такое знает и помнит каждый. Но даже если это что-то эзотерическое, что находится в одной-единственной маленькой частице сознания Геи, я могу вызвать это, если необходимо, хотя такой вызов может занять несколько больше времени, чем вспоминать что-либо более обыденное. Пойми, Тревайз, если ты хочешь узнать что-нибудь, чего не знаешь сам, ты смотришь какие-нибудь нужные книгофильмы или пользуешься компьютерным банком данных. Я же обследую всеобщий разум Геи.
– А вдруг информация хлынет бурным потоком, затопит твой мозг и сорвет в нем все краны?
– Зачем ты так шутишь, Тревайз?
– Правда, Голан, не надо грубить, – сказал Пелорат.
Тревайз переводил свой взгляд с Пелората на Блисс и наконец с видимым усилием заставил себя расслабиться.
– Извините. На меня давит груз ответственности, которой я не хотел и от которой не знаю, как освободиться. Наверное, и вправду, вышло грубовато. Блисс, но я действительно хочу знать. Как ты пробираешься сквозь содержимое сознаний других, без того чтобы хранить все это в своем собственном мозгу, не подвергая его перегрузке?
– Я знаю, Тревайз, не больше, чем ты детали работы, например, своего мозга. Я полагаю, тебе известно расстояние от твоего солнца до ближайшей звезды, но ты же не держишь это постоянно в сознании. Ты хранишь это где-то и можешь вызвать число в любой момент, как только возникнет нужда. Представь мозг Геи как огромный банк данных, откуда я могу вызвать это число, но у меня нет необходимости вспоминать сознательно о любой повседневной вещи. Как только мне будет необходим какой-либо факт или воспоминание, я просто могу позволить ему всплыть из памяти. Точно так же я могу, соответственно, вернуть все назад, так сказать, на то место, откуда было взято.
– Как много людей на Гее, Блисс? Сколько человеческих существ?
– Около миллиарда. Назвать точное число на данный момент?
Тревайз успокаивающе улыбнулся.
– Я не сомневаюсь, что ты можешь, если пожелаешь, вызвать точное число, но меня вполне удовлетворит приближенное.
– На самом деле, – сказала Блисс, – население Геи устойчиво и колеблется относительно обычного уровня, который слегка превышает миллиард. Я могу определить, на сколько это количество превышает средний уровень или не достигает его, расширяя сферу моего сознания и, скажем, ощущая его границы. Я не смогу объяснить это лучше, чем только что попыталась, тому, кто никогда ничего подобного не проделывал.
– Сдается мне, однако, что миллиарда разумов – а ведь среди них есть и детские – все равно маловато для удержания в памяти всех данных, необходимых сложному сообществу.
– Но человеческие существа – не единственные живые организмы на Гее, Трев.
– Ты имеешь в виду, что животные тоже запоминают?
– Нечеловеческие сознания не могут хранить информацию такого же объема, как человеческие; кроме того, большое место во всех сознаниях – как человеческих, так и нет – должно быть отдано под личные воспоминания. Они, правда, имеют значение лишь для отдельной компоненты планетарного сознания, таящей их в себе. Однако и в сознании животных, и в сознании растительности, и в сознании минералов содержится большой объем информации.
– Минералы? Что – скалы и горные хребты?
– Да, а еще океаны и атмосфера. Все это – тоже Гея.
– Но что может знать и хранить неживая материя?
– Очень многое. Интенсивность хранимой ею информации невысока, но объем так велик, что подавляющее большинство общей памяти Геи находится именно в неживой материи, и больше всего – в горах и скалах. Нужно несколько больше времени, чтобы извлечь информацию из скал, и этим занимаются не слишком часто.
– А что происходит, когда умирает кто-нибудь, чье сознание хранит сведения, имеющие всеобщее значение?
– Эти сведения не исчезают. Они постепенно выделяются, когда мозг распадается после смерти, но со временем их впитывают другие частицы Геи. И как только вместе с рождением ребенка появляется новый мозг, он не только копит собственные воспоминания и мысли, но добавляет к ним знания из других источников. То, что ты называешь «образованием», со мной/нами/Геей происходит совершенно автоматически.
– Ей-богу, Голан, – сказал Пелорат, – мне кажется, что весь живой мир – это просто великолепно. Здесь многое достойно примера.
Тревайз искоса взглянул на приятеля.
– Безусловно, Дженов, но я не в восторге. Планета такая большая, где столько всего самого разного, представляет собой единый мозг. Единый! Каждый нарождающийся мозг вливается в целое. Где возможность для протеста, для несогласия? Когда думаешь об истории человечества, то можешь представить человека, чьи взгляды не разделяло большинство и, может быть, осуждало общество, но который в конце концов победил и изменил мир. Что бы мог поделать такой бунтарь здесь, на Гее?
– У нас есть внутренние конфликты, – сказала Блисс. – Не всякое мнение Геи обязательно безоговорочно принимается всеми.
– Наверняка конфликты сведены к минимуму, – сказал Тревайз. – Вы не можете себе позволить много сбоев внутри единого организма, иначе он не сможет нормально функционировать. Если прогресс и развитие и не остановятся, они как минимум должны замедлиться. Так что же, рискнуть? Взять вас за эталон и проделать такое со всей Галактикой? Со всем человечеством?
– Ты оспариваешь сейчас свое собственное решение? – бесстрастно спросила Блисс. – Ты передумал и теперь считаешь, что Гея – нежелательное будущее для человечества?
Тревайз поджал губы и на некоторое время умолк.
– Когда-нибудь, – наконец медленно сказал он, – это мне, может быть, и понравится, но – не теперь. Я принял свое решение на какой-то основе, какой-то подсознательной основе, и до тех пор, пока не выясню, что это за основа, не смогу сказать, останусь при своем мнении или нет. А теперь давай вернемся к разговору о Земле.
– Где, как ты предчувствуешь, ты сможешь узнать правду? Так, Тревайз?
– Я предчувствую именно это. Впрочем, Дом говорит, что Гея и в самом деле не знает, где находится Земля. И ты согласна с ним, полагаю.
– Конечно, я согласна с ним. Я не меньше Гея, чем он.
– И ты утаиваешь знания от меня? Сознательно, я хочу сказать.
– Конечно, нет. Даже если бы Гея могла лгать, она не смогла бы солгать тебе. Прежде всего мы зависим от твоих решений, и нам необходимо, чтобы они были верны. Следовательно, в их основе должна лежать правда.
– В таком случае попробуем использовать твою всемирную память. Оглянись назад. Насколько глубоко ты можешь оглянуться?
Наступила пауза. Блисс не мигая, точно погрузившись в транс, глядела на Тревайза. Затем сказала:
– Пятнадцать тысяч лет.
– Почему ты не сразу ответила?
– Это требует времени. Древние воспоминания – самые древние – почти все лежат в недрах гор, и, чтобы вызволить их оттуда, нужно время.
– Значит, пятнадцать тысяч лет назад? Это время, когда была основана Гея?
– Нет, согласно нашим сведениям это произошло примерно на три тысячи лет раньше.
– Почему ты не уверена? Ты – или Гея – не можешь вспомнить?
– Это было прежде, чем Гея развилась до стадии, когда память стала глобальным явлением.
– Тогда выходит, что, прежде чем вы смогли опираться на коллективную память, Гея должна была вести записи, Блисс. Записи в обычном смысле этого слова – летописи, магнитозаписи, фильмы и тому подобное.
– Наверное, так оно и было, но они вряд ли смогли сохраниться, учитывая, сколько времени прошло.
– Они могли быть скопированы или, еще лучше, переведены в глобальную память, как только она развилась.
Блисс замерла. На этот раз пауза длилась дольше.
– Я не нахожу следов тех ранних записей, о которых ты говоришь.
– Почему?
– Не знаю, Тревайз. Может быть, они оказались не особо важными. Мне кажется, что в то время, когда стало ясно, что ранние записи пришли в негодность, устарели, Гея сочла, что они больше не нужны.
– Ты не знаешь этого. Ты предполагаешь, тебе кажется, но ты не знаешь этого наверняка. Гея не знает этого.
– Должно быть, так, – потупилась Блисс.
– Должно быть? Я не часть Геи, и, следовательно, мне нет нужды думать так, как думает Гея, – вот тебе пример того, как важно уметь мыслить независимо. Я, как изолят, думаю совсем о другом.
– О чем же?
– Во‐первых, есть нечто, в чем я уверен. Существующие цивилизации не стремятся уничтожать все свои ранние записи. Вместо того чтобы объявлять их устаревшими и ненужными, они относятся к ним с явной ревностью, стараются любой ценой сохранить их. Если геянские предглобальные записи были уничтожены, Блисс, вряд ли такое уничтожение было добровольным.
– Как же тогда можно объяснить все это?
– В Библиотеке на Тренторе все сведения о Земле были уничтожены кем-то или какой-то иной силой, не самими ли адептами Второй Академии. Возможно, следовательно, что на Гее все сведения о Земле были удалены кем-то или чем-то другим, а не самой Геей.
– Как ты можешь утверждать, что в ранних записях упоминалась Земля?
– Судя по твоим словам, Гея была основана, по крайней мере, восемнадцать тысяч лет назад. Стало быть, в период перед созданием Галактической Империи, в период, когда колонистами заселялась Галактика. А первоисточником колонистов была Земля. Спроси у Пелората.
Пелорат, ошеломленный внезапной апелляцией к нему, взволнованно откашлялся.
– Так в легендах, моя дорогая. Я воспринимаю их серьезно и думаю, как и Голан Тревайз, что род человеческий был первоначально ограничен одной планетой, и этой планетой была Земля. Самые первые колонисты пришли с Земли.
– Следовательно, если Гея, – сказал Тревайз, – была основана в раннюю эру межпространственных путешествий, весьма вероятно, что колонизирована она была землянами или, возможно, уроженцами достаточно недавно заселенного мира, который незадолго до этого был колонизирован землянами. А значит, записи времен основания Геи и первых нескольких тысячелетий явно должны были упоминать Землю и землян. Эти записи пропали. Что-то, очевидно, есть в том, что Земля не упоминается нигде в архивах Галактики. И если так, у этого должна быть причина.
Блисс раздраженно проговорила:
– Это всего лишь предположения, Тревайз. У тебя нет доказательств.
– Но разве Гея не утверждает, что я обладаю удивительным даром приходить к правильным выводам, располагая неполными данными. В таком случае, если я в чем-нибудь твердо убежден, не говори, что у меня нет доказательств. – Блисс промолчала. Тревайз продолжал: – Тем больше причин для поиска Земли. Я настаиваю на отлете, как только «Далекая Звезда» будет готова. Ну как? Полетите со мной?
– Да, – сразу сказала Блисс.
– Да, – сказал Пелорат.
Глава 2
На Компореллоне
5Моросил мелкий дождь. Тревайз взглянул вверх, на низкое серовато-белое небо.
На нем была особая шляпа, для дождливой погоды. Капли отлетали от нее в разные стороны. Пелорат, стоящий чуть поодаль, был без шляпы.
– Зачем ты мокнешь, Дженов? – спросил Тревайз.
– Это ничего, дружочек, – ответил Пелорат по обыкновению. – Дождь тихий и теплый. Да и ветра нет. И потом, как говорили – «в Анакреоне веди себя, как анакреонцы». – Он указал в сторону геянцев, молчаливо стоящих неподалеку от корабля. Те даже не шелохнулись, хотя были под дождем без головных уборов. Молчаливые, неподвижные – ни дать ни взять рощица геянских деревьев.
– Наверное, – сказал Тревайз, – они не боятся дождя, потому что все остальное на Гее тоже мокнет. Деревья, трава, почва – все, включая геянцев.
– Что же, по-моему, очень разумно, – заметил Пелорат. – Скоро выглянет солнце, и все быстро высохнет. Одежда не помнется и не сядет, здесь нельзя замерзнуть, а поскольку здесь совершенно нет никаких болезнетворных микробов, никто не подхватит насморк, грипп или пневмонию. Зачем же горевать, если немного промокнешь?
Тревайз был согласен – все логично, но не желал сдаваться.
– И все-таки, зачем надо было устраивать дождь в день нашего отлета? Ведь дождь здесь управляем. На Гее не пойдет дождь, если она этого не пожелает. Она словно бы афиширует презрение к нам.
– Может быть, совсем наоборот? Может быть, и Гея скорбно оплакивает наш отлет?
– Она – может быть, но я – нет.
– Знаешь, – продолжал Пелорат, – на самом деле все, наверное, гораздо проще: почва здесь нуждается в увлажнении, и это – гораздо более важно, чем твое желание видеть ясное небо и солнце.
Тревайз улыбнулся:
– Похоже, тебе в самом деле нравится этот мир. Помимо Блисс, я хочу сказать.
– Да, – сказал Пелорат, словно обороняясь. – Я всегда жил тихой, упорядоченной жизнью и, думаю, смог бы прижиться здесь, где целый мир трудится над поддержанием покоя и порядка. Понимаешь, Голан, ведь когда мы строим дом – ну, или корабль, – мы пытаемся создать для себя самое лучшее убежище. Мы снабжаем его всем, в чем нуждаемся, мы обустраиваем его так, чтобы можно было регулировать температуру, качество воздуха, освещение и так далее, и Гея – всего лишь расширение этого стремления к комфорту и безопасности до размеров планеты. Что в этом плохого?
– Что в этом плохого? – переспросил Тревайз. – То, что мой дом или мой корабль построен так, чтобы они подходили мне, а не я им. Если бы я был частью Геи, то, как бы идеально ни старалась планета устраивать меня, меня бы все равно бесило то, что я должен устраивать ее.
Пелорат поморщился:
– Послушай, но ведь можно сказать, что любое общество формирует свое население в угоду себе. Развиваются устои, присущие данному обществу, и каждый индивидуум становится рабом общественного устройства.
– Ну, знаешь, в тех обществах, которые мне известны, кто-нибудь может, например, взять и взбунтоваться. Встречаются люди эксцентричные, даже преступники.
– Ты что хочешь, чтобы они были – чудаки и преступники?
– Почему бы и нет? Мы же с тобой – чудаки. Уж, конечно, мы не типичные представители населения Терминуса. Что до преступников, то все дело в определении. Но если преступники – цена, которую мы должны платить за существование бунтарей, еретиков и гениев, я готов платить. Я требую, чтобы эта цена была заплачена.
– Неужели, кроме преступников, за это нечем заплатить? Разве нельзя иметь гениев, не имея преступников?
– Найти гениев и святых можно лишь среди людей не совсем нормальных, а я не вижу, каким образом отклонения от нормы могут быть только в одну сторону. Должна быть симметрия. В общем, как бы то ни было, мне нужна более веская причина для решения избрать Гею в качестве модели будущего для человечества, чем всепланетный проект комфортабельного дома.
– Ах, дружочек, я вовсе не пытался убеждать тебя в правильности твоего решения. Я просто смотрел и ду…
Он не договорил. К ним спешила Блисс, ее темные волосы вымокли, платье прилипло к груди и широким бедрам. Блисс кивнула на ходу.
– Простите за опоздание, – сказала она, переведя дух. – Прощание с Домом затянулось. Нужно было кое-что уточнить.
– Неужели! – удивился Тревайз. – Ведь ты знаешь все, что знает он.
– Иногда мы расходимся в интерпретации. Мы не одинаковы, и мы об этом уже говорили. Взгляните, – сказала она несколько резковато, – у вас две руки. Каждая из них – часть вас, и они кажутся одинаковыми, но одна является зеркальным отображением другой. При этом вы не пользуетесь ими совершенно одинаково, не правда ли? Есть вещи, которые чаще делаешь своей правой рукой, а другие – левой. Различия в интерпретации, так сказать.
– Положила на лопатки! – довольно крикнул Пелорат.
Тревайз кивнул:
– Эффектная аналогия, только вряд ли подходит к случаю. Ну да ладно. Не пора ли на корабль? Дождь идет все-таки.
– Да, да. Все наши ушли оттуда. Корабль в отличном состоянии. – Затем, с внезапным любопытством взглянув на Тревайза, Блисс заметила: – А ты совсем сухой. Капли на тебя не попадают.
– Угу, – буркнул Тревайз, – мокнуть неохота.
– Но разве не прекрасно иногда вымокнуть до нитки?
– Неплохо. Но, на мой вкус, не под дождем.
Блисс пожала плечами:
– Ну, дело твое. Багаж погружен, так что давайте войдем.
Все трое пошли к кораблю. Дождь утихал, но трава была совсем мокрой. Тревайз поймал себя на том, что боязливо ступает по ней, а Блисс сбросила тапочки, взяла их в руку и шлепала босиком.
– Восхитительное ощущение! – сказала она, поймав обращенный на ее ноги взгляд Тревайза.
– Не спорю, – сказал он рассеянно и тут же сердито поинтересовался: – А зачем тут собрались эти?
– Они будут записывать это событие, – ответила Блисс. – Гея находит его знаменательным. Ты для нас – очень важная фигура, Тревайз. Пойми, что, если ты изменишь свое мнение в результате этого путешествия и примешь решение против нас, мы никогда не превратимся в Галаксию и даже не останемся Геей.
– Следовательно, я олицетворяю собой жизнь и смерть Геи, целого мира?
– Мы думаем, что это именно так.
Тревайз внезапно остановился и снял шляпу. На небе появились голубые просветы. Он сказал:
– Но у вас уже есть мое слово в вашу пользу. Если вы убьете меня, я никогда не смогу изменить его.
– Голан, – обескураженно пробормотал Пелорат, – что ты говоришь?
– Типичное мышление изолята, – холодно отозвалась Блисс. – Ты должен понять, Тревайз, что нас интересуешь не ты лично и не твое слово, а истина, действительное положение дел. Ты важен только как проводник к истине, и твой голос – ее знак. Вот то, чего мы хотим от тебя, и, если мы убьем тебя, чтобы ты не смог изменить свое решение, мы просто скроем истину от самих себя.
– Если я скажу, что истина – это не Гея, вы с радостью согласитесь умереть?
– Не очень радостно, пожалуй, но хотелось бы именно так держаться под конец.
– Если что-нибудь и должно убедить меня в том, – покачал головой Тревайз, – что Гея ужасна и должна умереть, так это то самое, что ты только что сказала.
Затем, посмотрев в сторону бесстрастно наблюдавших, а может быть, и слушавших геянцев, он сердито спросил:
– Почему они так стоят? И почему их так много? Если один из них посмотрит на это событие и сохранит все в своей памяти, не будет ли этого достаточно? Разве воспоминание об отлете не сможет храниться в миллионах мест, если вы этого захотите?
– Каждый из тех, кто наблюдает это, воспринимает все по-своему, сохранит память об этом в своем сознании, не похожем на другие. Когда все наблюдения изучат, станет очевидным, что происшедшее может быть лучше понято из синтеза всех наблюдений, чем из любого, взятого отдельно.
– Целое – больше, чем сумма его частей, иначе говоря.
– Точно. Ты уловил смысл основного принципа существования Геи. Ты, как многоклеточный организм, состоишь примерно из пятидесяти триллионов клеток, но как личность более важен, чем эти пятьдесят триллионов в сумме их собственных значений. Наверняка ты не станешь с этим спорить.
– Да, – сказал Тревайз, – с этим я согласен.
Он поднялся по трапу и у самого люка резко обернулся, чтобы еще раз взглянуть на Гею. Короткий дождь принес свежесть и благоухание. Перед Тревайзом лежал зеленый, тихий, мирный, цветущий мир, безмятежный сад посреди мятежной, измученной Галактики.
Но Тревайз всей душой надеялся, что никогда не увидит его вновь.
6Когда люк шлюза захлопнулся позади них, Тревайзу показалось, словно он проснулся не то чтобы после кошмара, но после чего-то настолько ненормального, что ему было тяжело дышать.
Он не забывал, что элемент этой ненормальности все еще находился рядом с ним в лице Блисс. Пока она тут, Гея рядом. А еще он знал, что ее присутствие – не мелочь. Черный ящик заработал снова, и Тревайз горячо надеялся, что не купится на суждения этого ящика.
Он осмотрел судно и не нашел к чему придраться. Оно принадлежало только ему с тех пор, как Мэр Академии Харла Бранно засунула его в этот корабль и отправила в межзвездную ссылку – громоотвод для себя, приманку для тех, кого считала врагами Академии. Ее задание выполнено, но корабль остался у него, и он не собирался его возвращать.