в полтора годы. И един н?кто, двора архиепископля дьякъ Иван Струна, тот и душею моею потряс; сице. Владыка сьехал к Москв?, а онъ без нево, научением б?совским и кознями, напалъ на меня, – церкви моея дьяка Антония захот?лъ мучить напрасно
. Он же Антон утече у него и приб?жал ко мн? во церковь. Иван же Струна, собрався с людьми, во ин день прииде ко мн? во церковь – а я пою вечерню – и, вскоча во церковь, ухватил Антона на крылос? за бороду. А я в то время затворил двери и замкнулъ, никово не пустилъ в церковь. Один онъ Струна вертится, что б?съ, во церкв?е. И я, покиня вечерню, со Антоном, посадя ево на полу, и за мятеж церковной постегалъ ременем нарочито-таки. А прочий, челов?екъ з дватцеть, вси поб?гоша, гоними духом. И покаяние принявъ от Струны, к себ? отпустил ево паки. Сродницы же ево, попы и чернцы, весь град возмутили, како бы меня погубить. И в полнощи привезли сани ко двору моему, ломилися в ызбу, хотя меня, взяв, в воду свести. И Божиимъ страхом отгнани быша и вспять поб?гоша.
Мучился я, от них б?гаючи, с м?сяцъ. Тайно иное в церкв? начюю, иное уйду к воевод?
. Княиня меня в сундукъ посылала: «Я-де, батюшко, нат тобою сяду, каъ-де придут тебя искать к намъ». И воевода от нихъ, мятежниковъ, боялся, лишо плачетъ, на меня глядя. Я уже и в тюрму просилъся, – ино не пустят. Таково-то время было. Провожал меня много Матфей Ломковъ
, иже и Митрофан в чернцах именуем, на Москв? у Павла митрополита
ризничим был, как стригъ меня з дьяконом Афонасьемъ
. Тогда в Сибири при мн? добръ был, а опосл? проглотил ево дьявол: отступил же от в?ры.
Таже приехал с Москвы архиепископъ, и мн? мало-мало лехче стало. Правильною виною посадил ево, Струну, на чепь за сие: челов?екъ н?кий з дочерью кровосм?шение сотворилъ, а онъ Струна, взявъ с мужика полтину, не наказавъ, отпустил. И владыка ево за сие сковать приказал и мое д?ло тут же помянулъ
. Он же Струна ушел к воеводам в приказ и сказалъ «слово и д?ло государево» на меня
. Отдали ево сыну боярскому лутчему Петру Бек?тову за приставъ
. Увы, Петру погибель пришла! Подумавъ, архиепископъ по правилам за вину кровосм?шения стал Струну проклинать в церкв?. Петръ же Бек?тов в то время, браня архиепископа и меня, изшедъ ис церкви, взб?сился, идучи ко двору, и падъ, издше, горкою смертию умре. Мы же со владыкою приказали ево среди улицы вергнути псом на снед?ние, да же гражданя оплачют ево согр?шение; и сами три дни прил?жне Божеству стужали об нем, да же отпустится ему в день в?ка от Господа: жал?я Струны, таковую пагубу приял; и по трех днех т?ло его сами честн? погребли. Полно тово говорить плачевнова д?ла.
Посем указ пришел: велено меня ис Тобольска на Д?ну вести
, за сие, что браню от Писания и укаряю Никона-еретика. В то же время пришла с Москвы грамотка ко мн?: два брата, жили кои у царя в Верху, умерли з женами и д?тми
. И многия друзья и сродники померли жо в мор. Излиял Богъ фиял гн?ва ярости своея на всю Русскую землю за раскол церковный, да не захот?ли образумитца. Говорилъ прежде мора Нероновъ царю и прорицал три пагубы: моръ, мечь, разделение
, – вся сия збылось во дни наша, – а опосл? и самъ, милой, принужденъ трема перъсты креститца. Таково-то попущено д?йствовать антихристову духу, по Господню речению, «Аще возможно ему прельстити и избранныя»
и «Всяк мняйся стояти да блюдется, да ся не падет»
. Што тово много и говорить! Того ради, неослабно ища правды, всяк, молися Христу, а не дряхлою душею о в?ре прилежи, так не покинет Богъ. Писанное внимай: «Се полагаю в Сион? камень претыканию и камень соблазну»
, вси отступницы, временных ради о в?чном не брегутъ, просто молыть, дьяволю волю творят, а о Христов? повел?нии не радят. Но аще кто преткнется о камень сей – сокрушится, а на немже камень падет, сотрыетъ его. Внимай-ко гораздо и слушай, что пророкъ говорит со апостолом: что жорновъ дурака в муку перемелет; тогда узнает всяк высокосердечный, какъ скакать по холмам перестанет, сир?чь от вс?хъ сихъ упразнится.
Полно тово. Паки стану говорить, какъ меня по грамот? ис Тобольска повезли на Д?ну.
А егда в Енис?йск привезли, другой указ пришел: велено в Дауры вести, тысящъ з дватцеть от Москвы и болыни будет. Отдали меня Афонасью Пашкову
: онъ туды воеводою посланъ, и, гр?хъ ради моих, суровъ и безчелов?чен челов?къ, бьет безпрестанно людей, и мучит, и жжетъ. И я много разговаривал ему, да и сам в руки попал, а с Москвы от Никона ему приказано мучить меня.
Поехали из Енисейска
. Егда будем в Тунгуске-рек?
, бурею дощеникъ мой в воду загрузило, налилъся среди реки полон воды, и парус изорвало, одны полубы наверху, а то все в воду ушло. Жена моя робятъ кое-как вытаскала наверхъ, а сама ходит простоволоса, в забытии ума, а я, на небо глядя, кричю: «Господи, спаси! Господи, помози!» И Божиего волею прибило к берегу нас. Много о том говорить. На другом дощенике двух челов?къ сорвало, и утонули в вод?. Оправяся мы, паки поехали впред.
Егда приехали на Шаманской порогъ
, навстр?чю нам приплыли люди, а с ними дв? вдовы, – одна л?т въ 60, а другая и болши, пловутъ пострищися въ монастырь. А онъ Пашков сталъ их ворочать и хощет замужъ отдать. И я ему сталъ говорить: «По правилам не подабает таковых замужъ давать». Он же, осердясь на меня, на другомъ пороге стал меня из дощеника выбивать: «Еретик-де ты, для-де тебя дощеник худо идетъ, поди-де по горам, а с казаками не ходи!»
Горе стало! Горы высокие, дебри непроходимые, утес каменной яко стена стоит, и погляд?ть – заломя голову. В горах т?хъ обр?таются змеи великие, в них же витают гуси и утицы – перие красное; тамо же вороны черные, а галки – с?рые, изм?нено при русских птицах им?ютъ перие. Тамо же орлы, и соколы, и кречата, и курята инд?йские, и бабы, и лебеди, и иные дикие, многое множество, птицы разные. На т?х же горах гуляютъ зв?ри дикие: козы, и олени, и зубри, и лоси, и кабаны, волки и бараны дикие; во очию нашу, а взять нельзя. На т? же горы Пашков выбивал меня со зв?рми витать.
И аз ему малое писанейце послал
, сице начало: «Челов?че, убойся Бога, с?дящаго на херувим?хъ и призирающаго в бездны, егоже трепещутъ небо и земля со челов?ки и вся тварь, токмо ты един презираешь и неудобство к нему показуешь», и прочая там многонько писано. А се – бегутъ челов?къ с пятьдесят, взяли мой дощеник и помчали к нему, версты с три от него стоялъ: я казакам каши с маслом наварил да кормлю их, и он?, бедные, и едят и дрожатъ, а иные плачютъ, глядя на меня, жал?я по мн?.
Егда дощеникъ привели, взяли меня палачи, привели передъ него. Он же и стоит, и дрожитъ, шпагою потъпершись. Начал мн? говорить: «Поп ли ты или роспоп?» И я отв?щал: «Аз есмъ Аввакумъ протопоп. Что теб? дело до меня?» Он же, рыкнувъ яко дивий зв?рь, и ударил меня по щоке, и паки по другой, и в голову еще; и збилъ меня с ногъ, ухватил у слуги своево чеканъ
и трижды по спин?, лежачева, зашибъ, и, разболокши, – по той же спин? семьдесят два удара кнутом. Палач бьет, а я говорю: «Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помогай мн?!» Да тожъ, да тожъ говорю. Так ему горько, что не говорю: «Пощади!» Ко всякому удару: «Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помогай мн?!» Да о середин?-той вскричалъ я: «Полно бить-тово!» Такъ онъ вел?лъ перестать. И я промолыл ему: «За что ты меня бьешь, в?даешь ли?» И онъ паки вел?лъ бить по бокам. Спустили. Я задрожалъ да и упал; и он вел?лъ в казенной дощеник оттащить. Сковали руки и ноги и кинули на беть
.
Осень была, дождь на меня шелъ и в побои, и в нощъ. Как били, так не больно было с молитвою-тою, а лежа на умъ взбрело: «За что ты, Сыне Божий, попустил таково больно убить-тово меня? Я веть за вдовы твои сталъ! Кто даст судию между мною и тобою! Когда воровалъ, и ты меня такъ не оскорблялъ, а нын? не в?мъ, что согр?шил!» Бытто доброй челов?къ, другой фарисей, погибельный сынъ, з говенною рожею праведником себя наменилъ да со Владыкою, что Иевъ непорочной, на судъ
. Да Иевъ хотя бы и гр?шенъ, ино нелзя на него подивить, вн? Закона живый, Писания не разум?лъ, в варъваръской земл? живя, аще и того же рода Авраамля, но поганова кол?на. Внимай: Исаакъ Авраамович роди сквернова Исава, Исавъ роди Рагу ил а, Рагуилъ роди Зара, Зара же – праведнаго Иева
. Вотъ смотри, у ково Иеву добра научитца, – вс? прадеды идолопоклонники и блудники были. Но от твари Бога уразум?въ, живый праведный непорочно и, въ язв? лежа, изнесе глаголъ от недоразум?ния и простоты сердца: «Изведый мя ис чрева матере моея, кто дастъ судию между мною и тобою, яко тако наказуеши мя; ни аз презр?хъ сироты и вдовицы, от острига овецъ моихъ плещи нищих од?вахуся»
. И сниде Богъ к нему, и прочая. А я таковая же дерзнухъ от коего разума? Родихся во Церкв?, на Закон? почиваю, Писанием Ветхаго и Новаго Закона огражденъ, вожда себя помышляю быти слепымъ, а самъ сл?пъ извнутръ. Какъ дощеник-отъ не погряз со мною! Стало у меня в т? поры кости-те щемить и жилы-те тянуть, и сердце зашлось, да и умирать стал. Воды мн? в ротъ плеснули, так вздохнул да покаялъся пред Владыкою, да и опять перестало все бол?ть.
Наутро кинули меня в лотку и напред повезли. Егда приехали к порогу Падуну Большому
, – река о томъ м?сте шириною с версту, три залавка гораздо круты, аще не воратами што попловет, ино в щепы изломает. Меня привезли под порог: сверху дождь и сн?гъ, на плечах одно кафтанишко накинуто просто, льет по спин? и по брюху вода. Нужно было гораздо. Из лотки вытащили, по каменью, скована, около порога тово тащили. Да уж к тому не пяняю на Спасителя своего, но пророком и апостолом ут?шаюся, в себ? говоря: «Сыне, не пренемогай наказаниемъ Господним, ниже ослаб?й, от него обличаем. Егоже любит Богъ, того и наказует. Биет же всякаго сына, егоже приемлет. Аще наказание терпите, тогда яко сыномъ обр?тается вамъ Богъ. Аще ли без наказания приобщаетеся ему, то выблядки, а не сынове есте»
.
Таже привезли в Брацкой острог
и кинули в студеную тюрму, соломки дали немношко. Сид?л до Филипова посту в студеной башне. Там зима в т? поры живет, да Богъ гр?лъ и без платья всяко. Что собачка, в соломе лежу на брюхе: на спин?-той нельзя было. Коли покормят, коли н?тъ. Есть-тово посл? побой т?хъ хочется, да ветьсу неволя то есть: как пожалуют – дадутъ. Да безчинники ругались надо мною: иногда одново хл?бца дадутъ, а иногда ветчинки одное не вареной, иногда масла коровья, без хл?ба же. Я-таки, что собака, так и емъ. Не умывалъся веть. Да и кланятися не смогъ, лише на крестъ Христовъ погляжу да помолитвую. Караулщики по пяти челов?къ одаль стоят. Щелъка на стен? была, – собачка ко мн? по вся дни приходила, да поглядит на меня. Яко Лазаря во гною у врат?хъ богатаго пси облизаху гной его
, отраду ему чинили, тако и я со своею собачкою поговаривал. А челов?цы далече окрестъ меня ходят и погляд?ть на тюрму не см?ютъ. Мышей много у меня было, я их скуфьею бил: и батошка не дали; блох да вшей было много. Хот?лъ на Пашкова кричать: «Прости!», да сила Божия возбранила, велено терп?ть.
В шестую нед?лю посл? побой перевелъ меня в теплую избу, и я тутъ с аманатами
и с собаками зимовал скован. А жена з д?тми верстъ з дватцеть была сослана от меня. Баба ея Ксенья мучи, браня зиму ту там, в м?сте пустом.
Сынъ Иванъ еще невелик былъ, прибрел ко мн? побывать посл? Христова Рожества, и Пашковъ вел?лъ кинуть в студеную тюрму, гд? я преже сид?лъ. Робячье д?ло – замерзъ было тутъ; сутки сид?лъ, да и опять вел?лъ к матер? протолкать; я ево и не видал. Приволокся – руки и ноги ознобил.
На весну паки поехали впред. Все разорено: и запас, и одежда, и книги – все растащено. На Байкалове море паки тонул. По рек? по Хилку
заставилъ меня лямку тянуть; з?ло нуженъ ходъ ею былъ: и поесть н?коли было, нежели спать; целое л?то бились против воды. От тяготы водяныя в осень у людей стали и у меня ноги пухнуть и животъ посинялъ, а на другое л?то и умирать стали от воды. Два л?та бродилъ в вод?, а зимами волочился за волоки чрез хрепты
.
На том же Хилъке в третье тонул. Барку от берегу оторвало; людские стоятъ, а меня понесло; жена и д?ти остались на берегу, а меня сам-другъ с кормщиком понесло. Вода быстрая, переворачивает баръку вверхъ дномъ и паки полубами, а я на ней ползаю и кричю: «Владычице, помози! Упование, не погрузи!» Иное ноги в вод?, а иное выползу наверх. Несло с версту и болыни, да переняли; все розмыло до крохи. Из воды вышедъ, смеюсь, а люди те охаютъ, глядя на меня, платье-то по кустамъ в?шаютъ. Шубы шелковые и кое-какие безд?лицы-той было много еще в чемоданах да в сумах – с т?хъ м?стъ все перегнило, наги стали.
А Пашков меня же хот?лъ бить: «Ты-де надъ собою д?лаешь на см?хъ». И я-су, в кустъ зашедъ, ко Богородице припалъ: «Владычице моя, Пресвятая Богородице, уйми дурака тово, и так спина болитъ!» Так Богородица-св?тъ и уняла – стал по мн? тужить.
