Князь Барятинский 4. Операция «Кронштадт»

Глава 6. Иной подход

Техника убеждения существовала в двух вариациях: чёрная и белая. Чёрная воздействовала на оппонента напрямую, а белая, если можно так выразиться, усиливала собственную харизму. Ну, если совсем просто: добиться от девушки расположения при помощи «чёрного убеждения» – это примерно такой же подвиг, как накачать её клофелином, а затащить в постель при помощи «белого убеждения» – вполне себе нормальная стратегия, можно даже этого особенно не скрывать.

Я использовал белое. Воздействовать на человека, у которого в голове стоит магическая блокировка, не рисковал – мало ли, чего там коротнёт случайно. Эти, вон, интеллектуалы, уже наработали себе на персональное кладбище. А мне интересно результат получить.

Убедившись, что министр вошёл в нужную кондицию, я добродушно кивнул, показав подбородком перед собой:

– Садись. В ногах правды нет.

Министр дёрнулся было к соседней кровати, но под моим тяжёлым взглядом замешкался и опустился на пол. Сел, скрестив ноги, и уставился на меня. Я попыхтел сигарой. Вот уж действительно – гадость.

– Как сидится? – спросил, глядя на министра сверху вниз.

– Н-неплохо, б-благодарю, – начал он заикаться.

Я покивал, удовлетворённый.

– Неплохо, значит… Сигары свои куришь. Небось, особое меню.

По мёртвому молчанию я понял, что угадал.

– И вот какой вопрос возник там, – показал я большим пальцем себе через левое плечо и чуть вверх, для чего пришлось поднять обе руки, в одной из которых была сигара. – Отчего это тебе такие привилегии?

– П-простите? – вытаращился на меня министр.

– А вот этот вопрос как раз и решается, – усмехнулся я. – Если прощать нечего – так и прощать не надо. А если есть что прощать – так и прощать такого не сто́ит.

Я ещё чуть-чуть усилил свои слова убеждением, и с несчастного министра этого хватило. Его прорвало, и наружу хлынул мутный поток:

– Я ничего не сказал! Ни единого слова! – заверещал он, колотя себя в грудь кулаками. – Клянусь честью!

– Да брось, какая честь, – поморщился я и стряхнул пепел на пол. – Ты жизнью поклянись. Здоровьем. Семьёй…

Министр побледнел.

– Н-не могу…

– Отчего же?

– В-в-вот! – Он поднял руки и показал «браслеты». – М-магия заблокирована. Не примет клятвы…

– Да это не страшно, – милостиво сказал я. – На слово поверю. Значит, молчишь?

– Молчу, – закивал министр, опустив руки. – Жизнью клянусь! А в-вы, п-простите, кто будете? – перешёл он на шёпот.

– Прощаю, – кивнул я и встал. Вопрос демонстративно проигнорировал. Подошёл к стене с окошком, посмотрел, щурясь, вверх. – Значит, слушай сюда, мой друг. Отсюда тебя скоро выпустят, ты нам ещё сгодишься.

– Когда? – тут же зацепился за надежду министр.

– Когда понадобишься, – отрезал я. – Будешь перебивать?

– П-простите, молчу.

– Продолжать молчать – это всё, что от тебя пока требуется. Белозеров вот даже с блокировкой многого не намолчал…

– Как они его раскололи? – прошептал министр. – Я ума не приложу. Но если не через него – откуда могли обо мне-то узнать?

Вот оно! Я затаил дыхание. Не донесённая до рта сигара тихо дымила вонючим дымом.

О предательстве министра узнали не от Белозерова. О нём знали с самого начала – с тех пор как перехватили документы иностранной разведки. И взяли его сейчас только потому, что полагали, от министра попробуют избавиться те, кто его купил – как только поймут, что заговор в Императорской Академии раскрыт. В общем, наша контрразведка успела переиграть иностранных коллег. Или, вернее, конкурентов. Но министр об этом, по понятным причинам – ни сном ни духом.

И, к слову, для него это ничего хорошего не значит. Если этого дядьку и выпустят, то на воле он долго не проживёт. А не выпустят – так сюда придёт кто-то вроде того, на кого я сейчас пытаюсь быть похожим. Только придёт не с разговорами, а с заточкой.

– Потому что они научились ломать блокировку, – тихо и внушительно сказал я. – Ты говоришь со следователем, а рядом маячит второй, вроде бы без толку. Но на самом деле это – не следователь, а белый маг, который шаг за шагом ослабляет твою блокировку. Прилаживается, как взломщик – к замку. Ты один раз не заметил – проболтался немного. И, вроде, ничего с тобой не случилось. Потом второй раз проболтаешься, уже побольше скажешь. А через недельку – вовсе соловьём запоёшь. Вот почему о тебе волнуются. И передают через меня привет.

– Да что вы… – прошептал министр. – Я ведь прекрасно понимаю, с кем работаю…

– Хорошо. Можешь сесть. – Я кивнул в сторону кровати.

Подождал, пока за спиной стихнет шорох. Машинально затянулся сигарой, как сигаретой – и, едва не закашлявшись, выпустил дым через ноздри. Господи… Нет, хватит с меня этого представления. Я затушил сигару о стену.

– Назрел вопрос. У тебя все исполнители такие же талантливые, как Белозеров? – Я повернулся и холодным взглядом посмотрел на министра.

Тот яростно замотал головой:

– Нет! Клянусь – нет! Белозеров… Он… Поймите, там был этот чёртов Барятинский! Этот мальчишка… Вам ведь наверняка докладывали, что он творит! Он уже всем поперёк горла. Я… Простите, если я не в своё дело, но… Но этого щенка просто необходимо устранить. Он очень опасен!

– Щенка? – скривился я. – Зачем ты мне рассказываешь о детях? Я что, похож на работника Попечительского совета?

– Никак нет, – пробормотал обалдевший министр, – не похожи…

– Я пришёл сюда для того, чтобы услышать твои заверения относительно остальных пунктов, – резко сказал я. – Мне нужно знать, что всё пройдёт гладко и в означенные сроки! А плакаться на то, что какой-то молокосос помешал твоему исполнителю выполнять работу, будешь своей жене.

Министр вдруг как-то нехорошо оскалился, глазёнки сверкнули.

– О, не извольте переживать! – прошипел он. – Всё, что мне поручено, будет исполнено в лучшем виде.

– Когда? – резко спросил я.

Министр, казалось, удивился.

– Как условились…

– Мы насчёт академии тоже условились! – Я повысил голос и поднажал убеждением. – Однако вместо работы я вижу полный провал! Поэтому изволь-ка отвечать на поставленные вопросы!

– В-весной! – залопотал министр. – Точной даты назвать сейчас невозможно… Когда императорское семейство будут переезжать в летний дворец, они, вероятно, по погоде станут ориентироваться. Великой княжной Анной займутся очень надёжные люди.

– Настолько надёжные, что её потом придётся собирать по кускам по всему Петербургу? – фыркнул я.

– Что вы, нет! – Министр даже побледнел. – Великую княжну передадут в целости и сохранности, клянусь!

Мысленно я повесил себе на грудь орден. Как я и думал, магическая блокировка работала не настолько хорошо, как нейронная, которыми пользовались в моём мире. В нейроны зашивалась информация о людях, с которыми можно говорить, – и всё. Конечно, ломались и такие блокировки – ведь технологии изменения внешности были и у нас. Тут же всё зависело от степени доверия пациента.

Разумеется, доверять следователям министр не мог, они по определению были по другую сторону баррикады. Если бы он попытался что-то им рассказать – тут же бы и умер. Но пришёл я и просто убедил его, что я – свой. И вот на меня изливается благословенный поток.

Чёрный маг не смог бы такого провернуть чисто технически. Он бы попытался воздействовать «чёрным убеждением», на которое сто процентов триггернула бы блокировка. А белый маг… Ну, белый маг, который наденет тюремную робу и станет лгать сокамернику, чтобы получить интересующие его сведения – это в принципе существо мифологическое и в реальной жизни не существующее.

Зато в реальной жизни существую я, со своей биполярной жемчужиной. И могу делать всё, что угодно. Вот и сейчас жемчужина под робой остаётся нейтральной. Ведь пусть я и лгу, пусть запугиваю – но делаю это с намерением защитить Отечество. Я же не для собственного удовольствия здесь. И чёрное с белым таким образом вполне себе уравновешиваются.

– Надеюсь на тебя, – сухо сказал я. – А теперь нам нужно вспомнить уроки Мишеля.

– К-кого, простите? – захлопал глазами министр.

– Не важно. – Я впился в него взглядом и врубил на всю катушку «чёрное убеждение» -теперь уже не боясь сорвать блокировку, поскольку не собирался обращаться к засекреченным сведениям. – Закрой глаза. Ты медленно погружаешься в глубокий сон. Твоё дыхание становится ровным и спокойным. Представь себе, что ты находишься в месте, в котором тебе было хорошо… Когда я досчитаю до трёх, ты уснёшь и забудешь обо мне. Проснувшись, ты ничего не вспомнишь.

Гипнотизёр из меня был, конечно, аховый, но и министра я деморализовал достаточно. К тому же он, лишённый магических сил, легко поддался на убеждение. В транс погрузился мгновенно, и стоило мне договорить – буквально упал на кровать. Лицо его тут же расслабилось, губы приоткрылись, он начал даже похрапывать.

В этот момент открылось окошечко на двери, и внутрь всунулся поднос.

– Завтрак, – пробасил надзиратель.

– К начальству меня проводи! – потребовал я.

– Как пожелаете-с, – прозвучал ответ, и в замке звякнули ключи.

***

– Вот такие, господа, у нас с вами пироги с дерьмом, – сказал я, глядя в зеркало на то, как фальшивая личина постепенно сползает, уступая место моему настоящему облику. – Дальше я давить, само собой, не стал, это уже было бы подозрительно.

Марину Аркадьевну куда-то спровадили из её собственного кабинета под благовидным предлогом – оно и понятно, дело государственной важности. Остались только мы втроём: я, Витман и Ашот. Последний стоял с раскрытым ртом, бледный и пребывал в полнейшей прострации. Витман же, хоть и очевидно обалдел от известий, быстро взял себя в руки и превратился в профессионала.

– Похищение великой княжны, – повторил он. – Н-да, высоко замахнулись.

– Да не так, чтобы очень, – пожал я плечами. – Если ниточки ведут к МИДу, то для них императорская дочка – не бог весть какая сумасшедшая высота. Вполне себе на расстоянии умеренно дерзкой фантазии. Вопрос только, зачем. Шантаж? Я, конечно, не слишком близко знаком с императором, но, чисто моё впечатление, на шантаж его величество не поведётся.

– Эх, Константин Александрович, – вздохнул Витман. – Боюсь, тут всё гораздо страшнее.

Я отвлёкся от зеркала, в котором уже появилась моя привычная внешность, и посмотрел на Витмана.

– Что же?

– Сам по себе император, при всём моем к нему глубочайшем уважении – фигура устранимая, – заговорил Витман. – Хоть государь и является самым могущественным магом среди всех ныне живущих, настоящую силу представляет не он. Силу представляет императорская династия. И для её врагов сейчас сложилась очень благоприятная ситуация. Великий князь Борис Александрович, наследник, отличается слабым здоровьем. И все – сам государь в том числе – понимают, что, сев на трон, Борис долго не протянет. Да и не сядет он на престол. Ведь императором по закону может стать лишь человек, который удерживает в своей душе безупречный баланс света и тьмы – а Борис ничем подобным похвастаться не может. Во-первых. А во-вторых…

Витман выдержал эффектную паузу. Я закатил глаза – демонстрируя, что не ценю эффекты.

– …во-вторых, состоит в родстве с императором, – поспешил закончить Витман. – Помимо кровного, есть только один способ породниться с ним. Думаю, вы понимаете, о чём я говорю.

– Брак, – кивнул я. – Если найти правильного мага и выдать за него Анну, то у императора появится преемник. А для заговорщиков ситуация изменится в корне.

– Именно. – Витман как-то странно на меня посмотрел. – Именно эту проблему заговорщики и собираются устранить.

– Но почему тогда похищение? Почему не убийство? – пожал я плечами. – Убить ведь – гораздо проще, чем похитить.

Чуть не ляпнул «поверьте моему опыту», но удержался. О моей бурной прошлой жизни Витману знать точно не нужно. Пусть лучше крепче спит.

– И к тому же, – осенило меня, – у Анны ведь есть сестра!

– Великая княжна Елизавета Александровна уже обручена, – покачал головой Витман. – О помолвке по ряду причин пока не объявляли, но это – дело решенное, уж поверьте. Её брак необходим по политическим соображениям, однако к магии, увы, не имеет никакого отношения.

– Хорошо, – не сдавался я. – А что если Борис женится на подходящей девушке? Разве это не проблема? Женщина ведь может стать императрицей?

– Может, – не стал отрицать Витман. – И я не знаю, что именно думают заговорщики по этому поводу. Но если подходить к вопросу, так сказать, технически, то следует признать, что похитить великого князя сложнее. Вокруг него, рядом с ним постоянно находятся люди. Много людей. Это не то чтобы охрана, но… Цесаревич ведь болен. Сами понимаете, как серьёзно за ним наблюдают. Да и, к тому же…

Витман не договорил, но я его понял. Нет никаких гарантий, что слабое здоровье Бориса позволит ему дожить до собственной свадьбы.

– Но всё же, почему не убийство? – не сдавался я.

Теперь уже стало очевидно, что Витман избегает отвечать на этот вопрос. Он отвёл взгляд.

– Возможно… Не знаю. Убить… Не так это просто, на мой взгляд. Императорский кортеж, там будет охрана. Должно быть, приблизиться и похитить великую княжну несколько проще, чем… Защита ведь – именно от покушений на жизнь. Охрана готова противостоять именно этому.

– Не убедительно, – отрезал я. – Великая княжна заговорщикам для чего-то нужна. И вряд ли даже наш министр знает, для чего.

– Вот тут не могу не согласиться, – усмехнулся Витман. – Наш министр – пешка. Он знает только то, что касается его роли в происходящем.

Я задумчиво покивал. Бросил взгляд на настольные часы.

Полдень… Если поспешить, то к обеду окажусь в академии.

– Я вам ещё нужен? Если дальше справитесь сами, то у меня есть ещё и свои дела.

Витман переглянулся с Ашотом, который вроде немного оправился, но всё равно молчал, будто разом потеряв дар речи.

– Что ещё за сюрприз меня ждёт? – нахмурился я.

– В этот раз приятный, поверьте, – улыбнулся Витман. – Признаться, мысль эту заронила ещё Кристина. Я, говоря по правде, сомневался, но теперь, испытав вас, готов сделать официальное предложение.

– Благодарю, у меня есть невеста.

– А у меня нет чувства юмора, – парировал Витман. – Я предлагаю вам, господин Барятинский, пополнить наши ряды. Вступить в тайную канцелярию. Всё же согласитесь, вы – не того склада человек, чтобы остаться в стороне от происходящих событий. И в наших общих интересах, чтобы наши с вами действия были согласованы. Не находите?

Я призадумался. Предложение было, конечно, интересным, но – неожиданным.

– Разумеется, всё будет храниться в строжайшем секрете, – поспешил добавить Витман. – Ни в академии, ни в свете об этом никто не узнает. Никакого урона вашей репутации быть не может, а влияние на вашу дальнейшую карьеру может быть только самое положительное. Служба в тайной канцелярии, по сути, приравнивается к службе в армии.

– Ещё и жалованье платить станете? – усмехнулся я.

– Ну разумеется, – улыбнулся Витман. – Копейки, конечно, в сравнении с тем, чем располагает род Барятинских, но…

– Копейка рубль бережёт, – кивнул я.

– В виду ваших особых заслуг, я готов сразу же предложить вам чин лейтенанта, и…

– Капитана, – перебил я.

Витман замер с приоткрытым ртом.

– Помилосердствуйте, – очнулся он спустя пару секунд. – Вы выкручиваете мне руки, господин Барятинский! Капитан – это, по сути, глава отдела…

– Ну, значит, когда мне понадобится отдел – я его создам, – пожал я плечами. – Капитан – мне подходит, на меньшее не согласен. Если у вас нет возражений, подготовьте необходимые бумаги. А теперь мне нужен телефон.

– Я уже позвонил, – сказал с кислой миной Витман. – И за вами уже приехали.

– Серьёзно? – вскинул я брови. – И кто же?

Глава 7. Делай, что делается

Грустный-прегрустный Платон стоял в тесном помещении возле входа в тюрьму и держал в руках свёрток с моей одеждой. Тайная канцелярия порадовала – сообразили, что деда о моих злоключениях не нужно ставить в известность и вызвали человека, который одновременно и близок мне, и вхож в семью, и болтать не будет.

– Не думал я, что до такого дойдёт, Константин Александрович, – вздохнул Платон, передавая мне свёрток. – Я забираю вас из тюрьмы…

– Скажи спасибо, что не из морга, – усмехнулся я. – Тюрьма – ерунда, Платон. Мальчик не считается мужчиной, пока не побывал в тюрьме.

Я бросил свёрток на скамейку, стянул с себя оранжевую робу.

– Да неужто? – переспросил Платон. – Так у вас говорили?

– У нас по-всякому говорили, – проворчал я, переодеваясь в форму Академии. – В том числе и так… Да шучу я, Платон Степанович! Я ведь не чёрный маг, у меня чувство юмора есть. Скажи, пожалуйста, а вот эта прорицательница, бабка Мурашиха – она со скольких принимает?

– Я думал, мы отправимся отсюда прямиком в Академию…

– Человек предполагает, а господь располагает.

– Вы, ваше сиятельство, не господь.

– Да уж, бог миловал, – хохотнул я, чувствуя, как почему-то поднимается настроение.

Хотя вполне понятно, почему оно поднимается. Я четверть суток прожил, как Капитан Чейн. Влез на заброшенный завод, пережил взрыв, ранение, любовь прекрасной дамы, допросил пленного, утёр нос матёрым профессионалам. Кровь-то кипит. Это вам не в Академии штаны просиживать.

Впрочем, надо признать, полгода учёбы в Академии нанесли моим штанам куда меньший урон, чем одна эта ночь.

Платон, верный традиции, приехал на такси. Водитель дождался нас и, выслушав новый адрес, ударил по газам.

– Что же вам потребовалось от прорицательницы? – спросил Платон, поставив завесу от прослушивания. – Что происходит, Константин Александрович?

– Ты же помнишь, как я дал Вишневскому задание копать под завод? – спросил я, с удовольствием глядя в простое, не «тонированное» окно.

– Разумеется.

– Ну, вот он и копнул. После чего пропал без вести. Скорее всего, погиб. Сегодня я забрался на этот завод, нашёл там чемодан Вишневского, с которым он не расставался. И весьма тонкий намёк на то, что ребята, под которых я копаю, знают, что копаю – я.

– Полагаю, эхо этого тонкого намёка сегодня ночью слышал весь Петербург?

– Да, его, – кивнул я.

– Вы-то хоть целы?

– Клавдия меня подлатала, жить буду, – отмахнулся я; о ранении напоминала только тающая боль в левом бицепсе, как будто ударился обо что-то. – А вот этим сукиным детям я такой гарантии уже дать не могу. Перевешаю всех. И, поскольку ниточек они мне не оставили, я сделаю смелое предположение, что в одном Петербурге не могут совершенно независимо друг у друга действовать две организации такого масштаба. Они связаны. Просто одни действуют через политику, а другие – через магию. И если не получается копать под одних – значит, нужно копать под других. Потому мы и едем к прорицательнице.

– Я мало что понял, – признался Платон.

– Тебе пока и не нужно, – утешил я. – Знай одно: я делаю всё, что в моих силах, и даже больше.

– Вот этому – верю охотно.

Мы подъехали к знакомой хибаре уже засветло. Платон остался в машине – я настоял. А сам вошёл внутрь.

С прошлого визита здесь ничего не изменилось. Всё та же затхлость, травы, свисающие тут и там, огонь в печурке. Только хозяйка лежала на тахте, а не сидела на двух стульях одновременно.