Он не сомневается, что всех сотрудников намеренно сожгли заживо, сожгли дотла, до костей, если таковые останутся. Коронерам не с чем будет работать. Хотя обреченные все равно бы умерли спустя дни или недели, столь жестокое сожжение персонала шокирует Ли. Он чувствует слабость в ногах и садится на край кровати.
Да, он бросил этих людей на произвол судьбы, однако их судьбу решил не он, а Дориан. Есть разные степени зла, и Ли Шекет тешит себя мыслью, что содеянное им бледнеет по сравнению со зверством, учиненным его боссом.
Дориан Перселл наверняка отдал секретное распоряжение о принятии крайних мер как гарантии от провала. Дориан воображает себя провидцем, как называют его почти все СМИ, которые пишут о нем. А настоящий провидец знает: прогресс требует жертв. Результаты прогресса измеряются не краткосрочными событиями – даже если эти события унесли несколько десятков жизней и вызвали миллиардные потери, – а долгосрочной перспективой, сулящей невиданные блага для всего человечества. Чтобы оправдать убийство десятков миллионов, Сталин якобы произнес фразу: «Одна смерть – трагедия, миллион смертей – статистика»[2 - Эта фраза стала популярной после выхода в свет романа Эриха Марии Ремарка «Черный обелиск» (1956). Сталин действительно произносил аналогичную фразу, но совсем по другому поводу и с вопросительной интонацией.]. По сравнению с гибелью миллионов эти девяносто две смерти для Дориана не более чем подстрочное примечание к великому проекту, который осуществлялся в спрингвиллских лабораториях «Рефайн» и который через год возобновится где-нибудь в другом месте.
Диктор выпуска новостей с серьезным видом сообщает, что в сгоревшем комплексе проводились исследования, направленные на поиск революционно нового лекарства для лечения рака. Это отъявленное вранье, однако диктор наверняка верит в него. Исследования, связанные с лечением рака, не настолько опасны, чтобы для них требовалось строить изолированный, обнесенный высокими стенами лабораторный комплекс в пригороде Прово, штат Юта. От стен до ближайших домов – целая миля. Однако в эпоху, когда агентства новостей имеют скудный бюджет, многие СМИ предпочитают верить всему, что им сообщают любые источники, считающиеся у них надежными. Журналистские расследования стали уделом тех, кого информационный мейнстрим считает бесчестным и подозрительным. Во всяком случае, репутация Дориана Перселла не пострадает. Он занимает правильную позицию по всем вопросам, важным для законодателей общественного мнения, и они почти всегда называют его хорошим парнем.
Диктор излагает предварительную официальную версию пожара. Сгоревший лабораторный комплекс в Спрингвилле имел свою электростанцию, чтобы перебои с подачей электроэнергии не влияли на проведение исследований. Электростанция работала на природном газе. Вероятно, на каком-то участке газопровода произошла утечка, оставшаяся незамеченной. Газ накапливался под зданием, пока весь комплекс не оказался стоящим на «газовой бомбе».
– Да, верно, – говорит Ли и выключает телевизор.
Через некоторое время, превратившись в кареглазого, гладко выбритого брюнета, он идет обедать. Он никогда не был привередлив в еде. Еда, подаваемая в ресторанах отелей «Холидей инн» и других таких же местах, всегда его устраивала. Но сегодня впервые за много лет ни одно из заказанных блюд не вызывает у него аппетита. Зеленый салат горчит. У овощей – металлический привкус. Картошка вообще не имеет вкуса. Он способен есть только курицу, но и та не настолько сочна, какой бы ей следовало быть.
Ему очень хочется еще какой-то еды, но какой именно – он не знает. Ни одно из блюд меню не вызывает желания заказать и попробовать.
Вернувшись в номер, он смешивает пряный ром с кока-колой и пьет, пока его не начинает клонить ко сну.
В половине четвертого утра он с криком просыпается от кошмарного сна. Тело покрыто холодным липким потом. Из этого сна он не помнит ни одного эпизода.
Как всегда в таких случаях, он не сразу вспоминает, где находится. Из-под кромок оконных штор льется странный кобальтово-синий свет, будто за стенами отеля произошла бесшумная катастрофа и теперь оттуда распространяется смертельно опасная радиация. Ли вполне трезв, но его скромный номер в отеле почему-то ощущается большим. Кровать, словно корабль, покачивается на море, состоящем из волнистых теней. Когда Ли отбрасывает одеяло и садится на краю кровати, пол под ногами кажется живым ковром из ползающих насекомых. Он протягивает руку, нащупывая выключатель прикроватной лампы. Вспыхнувший неяркий свет ставит на якорь плавающую кровать и показывает, что никаких насекомых на полу нет. Однако слабому ночнику не справиться с обилием теней, и при свете комната не становится менее зловещей, нежели в темноте.
Встав с кровати, он замирает в нерешительности. Этот кошмар наверняка приснился ему неспроста: настойчивое предупреждение о надвигающемся зле. То было не фантазией спящего, а правдой, на основе которой он должен действовать, чтобы спастись. Однако он так и не может вспомнить сон.
Ли устраивается в кресле, вцепляясь в обивку подлокотников. Он качается взад-вперед, хотя это кресло вовсе не кресло-качалка и не движется вместе с ним. Ему трудно сидеть спокойно. Он испытывает потребность двигаться, словно доказывая себе, что жив.
В том кошмарном сне… Теперь Ли кое-что припоминает. Он попал в ловушку и был парализован, а затем крепко связан, оказавшись в своеобразном коконе. Глаза ему завязали белой полупрозрачной материей, отчего он видел лишь возникающие и исчезающие бесформенные тени. Вместе с ними появлялись и исчезали звуки.
Вздрогнув, он начинает раздумывать: мог ли спектр генетического материала, попавшего в его клетки, содержать червей, которые умирают, чтобы тут же заново родиться из кокона?
Во сне он был беспомощным и одиноким. Ли безостановочно качается в неподвижном кресле. Он бежит не с пустыми руками. У него есть достаточная сумма наличными. В Коста-Рике у него красивый дом. Сто миллионов долларов спрятано у него там, где никакая полиция их не найдет. Однако глубокое чувство одиночества делает его уязвимым, человеком без ясной цели.
Ли Шекет ощущает бессилие, такое же, как в детстве, под железной властью жестокого отца-алкоголика и психически неуравновешенной матери.
Бессилие для него невыносимо. Он не в состоянии это вытерпеть.
Помимо ученых, в Спрингвилле ему подчинялись еще две тысячи двести работников «Рефайн». Теперь ему не подчиняется никто. У него были власть, положение, уважение, двадцать костюмов от Тома Форда, которые он носил с разноцветными кроссовками. Все это ушло. Он одинок.
Только сейчас он по-настоящему понимает, что худшей из бед, обрушивающихся на человека, является одиночество.
Ли Шекету никогда не везло с отношениями. Подружки у него были. Горячие. Он же не уродина. Женщинам нравится, как он выглядит. Они восхищаются его амбициозностью. Он обладает чувством юмора, умеет танцевать. У него есть стиль. Он хорош в постели. Он умеет слушать. Но длительных любовных отношений у него никогда не было. Рано или поздно… скорее, рано… каждая женщина начинает казаться ему в чем-то неадекватной, чему-то не соответствующей. Отношения с нею становятся пустыми, не имеющими должной эмоциональной подпитки. Просто чайная ложка романтической эссенции. И тем не менее у него неизбежно складывается ощущение, будто он захлебывается и тонет в этой чайной ложке. Он жаждет выбраться.
Он замер в кресле. Эта неподвижность тревожит его; кажется, что непрестанное движение – единственный способ остаться в живых. Он вскакивает и начинает ходить по комнате, становясь все беспокойнее.
С ним творится что-то странное.
Неяркий свет лампы делает его мечущиеся отражения в зеркале призрачными, словно он – призрак одного из прежних постояльцев, который умер в этом номере и теперь не хочет идти ни в рай, ни в ад. Призрак, которому некуда идти.
Кружа по комнате, Ли пытается вспомнить, когда и где его жизнь пошла не по той колее. А ведь это случилось еще до катастрофы в Спрингвилле. Когда он в последний раз был по-настоящему счастлив? Он обязательно должен это вспомнить. Когда его будущее было наиболее обещающим?
Работая у Дориана Перселла, Ли достиг значительных успехов. Однако такие скачки по карьерной лестнице сопровождаются не менее значительным уровнем стресса. И хотя Ли богател, он не может честно сказать себе, когда был более счастлив – в эти годы или прежде.
Еще до работы у Перселла он не всегда пребывал в радужном настроении, но тогда перспектив счастья было больше. Тогда у него была надежда. Возможности, открывающиеся перед ним, казались безграничными, тогда как сейчас их осталось совсем немного. Может, всего одна.
И он один. Некому его выслушать. Некому понять. Некому о нем позаботиться. Нет никого, кто бы ему подчинялся.
Поворотным пунктом, движущей силой, изменившей жизнь Ли, был Джейсон Букмен – его друг со времен учебы в колледже. Поначалу карьера Джейсона резко шла в гору, а вот Ли каждый шаг давался с трудом. Затем Джейсон ввел его в ближний круг Дориана Перселла.
Ли продолжает ходить по номеру, и отражение в зеркале гардероба его будоражит. Его лицо. С его лицом происходит что-то странное; с его лицом что-то не так.
Он почти бежит в ванную, где свет ярче. У него карие глаза, каштановые волосы, никакой бороды. Другие его бы и не узнали, но он-то себя знает. Взгляд его грязновато-карих глаз не идет ни в какое сравнение с прежним – буравящим, серо-стальным. Один этот взгляд приводил в трепет руководителей младшего звена. Во всем остальном он выглядит вполне нормально.
Но его ощущения далеки от нормальных. Его лицо жесткое, как маска. Он двигает лицевыми мышцами: зевает, выпячивает губы, гримасничает. Кончиками пальцев он массирует подбородок, щеки и лоб, щиплет себя за нос, оттягивает губы, ища… изменения. Наконец он решает, что жесткость лица – всего лишь следствие его беспокойства. И его тело напряжено из-за предчувствия опасности.
Джейсон Букмен изменил жизнь Ли, что привело его к нынешним катастрофическим обстоятельствам. Но втягивание его в орбиту Перселла было не самым худшим поступком Джейсона. Хуже, что Джейсон женился на Меган.
Ли смотрит на себя в зеркале ванной, и его вдруг озаряет. Джейсон был настолько дальновидным, настолько понимающим риск, которым в конечном итоге обернется работа у такого самовлюбленного, одержимого властью типа, как Дориан Перселл, что намеренно привел Ли в империю Перселла. Генеральный директор? Козел отпущения, мальчик для битья – вот кем на самом деле стал Ли Шекет. Ему досталась роль, которую в противном случае пришлось бы играть Джейсону. Почему он этого не понял еще тогда? Был ли Джейсон нечестен с ним? Выглядел ли одержимым? Нет и еще раз нет. Все, что прежде казалось дружеским участием, вдруг предстало как хитроумный маневр, достойный Макиавелли. Мало того, что Джейсон увел у Ли Меган – он выстроил хитроумную схему. Если у «Рефайн» возникнут проблемы, все шишки посыплются на Ли.
Ли помнит тепло поцелуя Меган. Меган Грассли. Теперь она Меган Букмен. Почти четырнадцать лет назад они встречались два или три месяца. И за все это время он не получил от нее ничего больше, чем поцелуй. Он привык к покладистым девушкам, а она настаивала на обязательствах, прежде чем согласиться на секс. Он решил ее проучить, завязав интрижку с горячей цыпочкой по имени Кларисса. Пусть Меган усвоит, что удовлетворение потребностей мужчины – лучший способ добиться от него серьезности намерений. Прошел месяц. С Меган стал встречаться Джейсон, и через какое-то время они поженились. В то время Ли не винил Джейсона в «браконьерстве» Он был великодушным. Он пожелал новобрачным счастья, а сам подумал: друг еще не раз пожалеет, что связал жизнь с такой фригидной сукой.
Однако жизнь Меган и Джейсона пошла совсем не так, как думалось Ли. Они были по-настоящему счастливы. С каждым годом Меган становилась все горячее, гораздо горячее Клариссы. Хорошо. Никаких проблем. Ли не хотел ее. Она не была для него достаточно быстрой. Образно говоря, она была «хондой», тогда как ему требовалась женщина-«феррари». У него были варианты получше, нежели Меган. Мир полон хорошеньких женщин, особенно когда твои годовые доходы исчисляются семизначными цифрами и ты накапливаешь акции.
Но сейчас он безработный, одинокий. Вскоре его будут разыскивать как беглого преступника.
Будь он с Меган потерпеливее, возможно, она ему бы и отдалась. Они могли пожениться, и все пошло бы совсем не так, как в его нынешнем положении, когда стремительная карьера окончилась катастрофой.
Ли вдруг вспоминает, когда он был счастливее всего и когда его будущее казалось наиболее обещающим. Это было, когда он встречался с Меган.
Рассматривая свои глаза в зеркале, он понимает, что с его лицом все в порядке. Проблема, если ее можно назвать проблемой, существует за пределами его лица. Что-то происходит с его рассудком. Лихорадка в мозгу. Будь у него термометр, температура оказалась бы нормальной, ровно 96,8[3 - 37 °C.]. Однако его мозг охвачен лихорадкой возбуждения. Возбуждение, брожение, беспокойство. Это совсем не обязательно плохо. Да, он воодушевлен, наэлектризован, гальванизирован.
Ли знает, что нужно делать. Он не может вернуться на четырнадцать лет назад и жениться на Меган. Но он может поехать к ней в Калифорнию, где она теперь живет. Она вдова. Вот уже три года как вдова. Сейчас она будет сговорчивее, чем в юности, будет готова к новой жизни, к правильной жизни, которая у них сложилась бы, если бы тогда не вмешался Джейсон Букмен. Ли увезет ее в Коста-Рику. Мальчишку тоже, если она действительно хочет возиться с умственно отсталым немым отпрыском. Горячая Меган и жаркая Коста-Рика. Такая перспектива стимулирует Ли, зажигает его. Он снова будет счастлив, его ждет прекрасное, многообещающее будущее.
Отражение в зеркале ванной говорит ему, что это больше не его отражение, а нечто, скорее похожее на Джейсона Букмена, браконьера-макиавелли и предателя друзей. «Ты заразился, – заявляет Джейсон. – Они так и кишат внутри тебя. С твоим мозгом творится что-то не то».
– Врешь, – отвечает ему Ли. – Ты просто не хочешь, чтобы я залез к ней в трусики.
Он хватает бутылку пряного рома и швыряет в зеркало.
Бутылка разбивается и разбивает зеркало, мгновенно обезглавливая и расчленяя Джейсона Букмена. Из рамы торчат стеклянные кинжалы, клинки, стилеты и кривые сабли. Осколки сыплются в раковину и на окаймление, отделанное под мрамор. Падая, осколки звенят, как серебряные колокола в какой-нибудь сказочной демонической церкви.
Ли крайне возбужден. До рассвета еще два часа. Он возвращается в комнату и быстро одевается, готовясь к дальней дороге.
7
В течение нескольких часов Дороти то проваливается в сон, то просыпается. Ее рука остается на спине Киппа – то неподвижная, то ласкающая.
Чувствуя состояние хозяйки, Кипп не позволял себе спать, прося, чтобы судьба подарила ему еще один час общения с ней, потом еще один и еще.
А затем ее не стало.
