Русский мир. Часть 1

«Окно в Европу» или «железный занавес»?

Два излюбленных образа определяют отношение России к внешнему миру: «окно в Европу» и «железный занавес». В их противоречивости есть некая гармония, они взаимно дополняют друг друга, передавая весь спектр умонастроений. Оба они широко используются в литературе и средствах массовой информации.

Несколько слов о происхождении этих выражений.

Первое принадлежит перу итальянского путешественника в Россию Франческо Альгаротти (1712–1764), посетившего Петербург в 1739 г. по приглашению лорда Балтимора, который представлял английский двор на бракосочетании Анны Леопольдовны, племянницы императрицы Анны Иоанновны. Эту поездку он описал в своей книге «Путешествие в Россию» (в некоторых переводах – «Письма о России»). Альгаротти был сочинителем, писал на самые разные темы (от анализа творчества Горация до трактата по военной субординации), дружил со знаменитостями. Он сочинил оду императрице Анне Иоанновне, прославляя ее как мудрую и прозорливую правительницу.

Книга Альгаротти написана в форме писем. Она описывает увиденную итальянцем жизнь России, обновленной в результате петровских преобразований. Автор подробно останавливается на быте, нравах, экономике, политике страны. Но это не выделило бы книгу из значительного числа записок о России, появившихся в XVIII в., если бы не одно письмо. Вот его начало:

«Милорду Харви

Петербург, 30 июня 1739 г.

Находясь на Севере, я списываюсь с Вами, Милорд, так часто, как только могу, и уж конечно, не дам отбыть этой почте, не сообщив последних своих новостей; впрочем, и Ваших известий я жду как можно скорее. Но о чем же мне написать Вам прежде остального, как не об этом городе, об этом огромном окне, – так бы я сказал, – недавно распахнувшемся на Севере, через которое Россия может взирать на Европу?..»150

Но конечно, никакой заезжий итальянец не сделал бы это выражение столь популярным и значимым, каким оно стало в русской культуре. Да и нет ничего запоминающегося в этом отрывке. Нужен был гений А. С. Пушкина, чтобы оно заиграло, заискрилось и стало неотъемлемой частью языка. В его тетрадях есть запись, свидетельствующая о том, что он читал труд итальянского автора: «Петербург – это окно, через которое Россия смотрит в Европу». И это вылилось в величественную фразу его Петра I: «Природой здесь нам суждено / В Европу прорубить окно». Именно после публикации «Медного всадника» эта фраза стала стремительно входить в язык и умы русского общества. Надо полагать, у императора были более грандиозные планы в отношении вхождения России в круг мировых держав, но именно «окно в Европу» стало символом не только нового города Петербурга, но и во многом всех позитивных внешнеполитических отношений России с миром.

История с выражением «железный занавес» тоже немного запутана. Традиционно его приписывают английскому премьер-министру Уинстону Черчиллю, тоже большому любителю и умельцу «навешивать» ярлыки. Однако специалисты обнаружили, что первоначально эту фразу употребил русский философ Василий Розанов в произведении «Апокалипсис нашего времени»: «Со скрипом и треском в конце российской истории опускается железный занавес». Затем его использовала британская политическая деятельница-социалистка и суфражистка Этель Сноуден в книге «Через большевистскую Россию» (1920): «Наконец-то мы оказались за “железным занавесом”». Наконец, 5 марта 1946 г. Уинстон Черчилль, выступая со своей знаменитой речью в Фултоне (в США), употребил это выражение для обозначения водораздела, разделившего послевоенную Европу на два лагеря: западные державы и страны, попавшие под контроль Советского Союза. Он предупреждал мир об опасности, связанной с этой ситуацией, и его речь традиционно считается началом «холодной войны». Нет сомнений, что именно с его легкой руки фраза «железный занавес» пошла гулять по свету. Она особенно прижилась в Советском Союзе и чрезвычайно популяризировалась в постсоветской России. Средства массовой информации при малейшей конфронтации с Западом немедленно начинают пугать новым «занавесом».

Внешний мир всегда присутствует в русской жизни. Он либо отгорожен железным занавесом и тогда волнует особенно остро, либо просматривается в окно и тоже по-своему загадочен. Иногда, правда, открывается дверь, но это не так интересно и волнующе.

Популярность этих двух выражений раскрывает две важные особенности взаимодействия России и мира. Во-первых, можно уверенно говорить о том, что ориентирование (или «оглядка») на другие страны стало отличительной особенностью истории государства российского. Причем, если говорить точнее, не просто на внешний мир, а конкретно на Запад. Географическое направление не имеет значения, речь идет о некоей культурно-исторической или, как сейчас принято называть, цивилизационной общности. Подобное отношение характерно именно к Западу, хотя с Востоком Россию исторически связывали не менее тесные, а в каком-то смысле и более близкие отношения. Но это в плане международном и политическом: торговля, путешествия (сегодня – отдых), освоение земель. Многие восточные народы постепенно вошли в состав империи, жили бок о бок с русскими, а значит, несмотря на всю «экзотичность» быта и нравов, были «своими»151. Представители же Запада, несмотря на сходство исторического развития и культуры, близость вероисповедания (христианство, хотя и западное), внешний облик, в конце концов все равно оставались «чужими», настоящими иностранцами.

Именно Запад всегда являлся для русского государства своеобразным мерилом ценностей. Вся история становления и развития страны, все ключевые исторические эпохи и события в России тем или иным образом связаны с проблемой Запада – даже в тех случаях, достаточно нередких в русской истории, когда Запад отвергался, критиковался и считался неизбежным злом, от которого предпочтительно было отгородиться каким-нибудь занавесом.

Речь идет об удивительно тонком и в каком-то смысле загадочном явлении. Хотелось бы сразу оговориться, что оно не подразумевает ни идеи «рабского подражания», ни «политической и культурной несамостоятельности», ни «извечного заимствования у Запада», в которых нередко, и совершенно несправедливо, обвиняют Россию. Достаточно посмотреть на результат, чтобы убедиться, что ни о каком копировании и подражании говорить не приходится. За более чем тысячелетнюю историю взаимодействия с Западом Россия, даже заимствуя отдельные достижения других стран (а кто этого не делал?), все-таки осталась культурно самобытной. Ее в меньшей степени затронули процессы тотальной глобализации, чем другие европейские страны.

И все-таки именно «оглядка» на Запад незримо присутствует при всех важнейших событиях истории России. Выше уже упоминался ряд моментов: начало государства российского, которое связано с приглашением варягов и породило 900 лет спустя столько ненужных волнений по поводу русской самобытности; крещение Руси, которое летописная легенда связывает с выбором вер, «предлагаемых» представителями разных народов; образование централизованного государства и ключевое для этого процесса в идеологическом смысле «нахождение» корней русской государственности в Византии, Риме и даже Вавилонском царстве; летописание, начинавшееся от сотворения мира и только потом выходившее на местные события; провозглашение Москвы «третьим Римом» как свидетельство истинности веры и многое другое.

Сообщая об основании Киева, летописец особо подчеркивает тот факт, что на Руси все было, как в других странах: «Как в древности был царь Рим (Ромул) и в его честь назван город Рим. Также Антиох и был (город) Антиохия… был также Александр (Македонский) и во имя его – Александрия. И во многих местах города были наречены во имя царей и князей. Так же и в нашей стране назван был великий город Киев во имя Кия»152.

«Слово о законе и благодати» (первая половина XI в.) киевского митрополита Илариона считают сейчас началом отечественной религиозно-философской мысли153. Произведение состоит из трех частей: первая представляет собой изложение истории возникновения христианства и его противоборства с иудаизмом, вторая посвящена распространению христианства в различных странах, в том числе и на Руси, третья – восхвалению князей Василия и Георгия (христианские имена Владимира и Ярослава). Обращение к русской теме начинается характерным упоминанием. Иларион «объясняет» причину своего интереса к деяниям русских князей: «Ибо не в худой и неведомой земле владычествовали, но в Русской, что ведома и слышима всеми четырьмя концами земли»154.

Последующие тысячу лет для русского государства было очень важно, чтобы о нем «ведали и слышали» в мире, даже если оно и находилось порой в резкой конфронтации с этим миром. В самом начале советской эпохи новое правительство выдвинуло лозунг: «Догнать и перегнать Америку!» по важнейшим промышленным показателям. И так все годы Россия (или Советский Союз, в зависимости от времени) то и дело старается догнать, а еще лучше обогнать кого-нибудь. Почему это так важно, почему нельзя просто развиваться, идти своим естественным путем, что-то улучшать, что-то усовершенствовать, – одна из тайн русской души. Нет, все должно быть непременно лучше, чем у соседа. Или хотя бы также. А иначе нет радости и удовлетворения от работы.

Удивительно, что и в советское время, наполненное идеологическим неприятием Запада, войнами, «горячими» и «холодными», пресловутым железным занавесом, отгородившим страну от внешнего воздействия, именно внешний мир оставался по-прежнему мерилом ценностей. Ну как тут не вспомнить знаменитую цитату из фильма «Чапаев». Простой паренек Петька искренне восхищается своим командиром, верит в его всемогущество. Он допытывается: мог бы его командир командовать дивизией? Мог. А армией? Тоже мог. Он ищет, что бы такое спросить, чтобы уже предел, вершина, дальше некуда: «А в мировом масштабе?» Чапаев задумался: «Нет, Петька, не могу, языков не знаю». Это, видимо, единственное препятствие.

В советский период все дети в детских садах во всех уголках необъятной родины учили стихотворение С. Михалкова «Они и Мы». Весь мир в нем поделен на две части: добро и зло, свет и тьма, война и мир. Характерна и концовка:

Они – идут назад дорогой тьмы,

А мы идем вперед, дорогой к свету.

На всей земле сейчас Они и Мы,

И мы сильней – сомнений в этом нету!

Это деление – они и мы, больше ничего на свете нет, мы должны всегда друг о друге помнить – таков извечный закон жизни (ну не уничтожить же Их всех, до этого все-таки не доходило) – очень показательно и типично.

Современные политики, а вслед за ними и средства массовой информации (впрочем, может быть, зависимость обратная) давно забыли понятия «хорошо» и «плохо». Теперь существует только «(не) соответствует мировым стандартам» (иногда «цивилизованным странам»). Что это за стандарты, кто их установил, что определяет уровень цивилизованности государства, – не знает никто, да и не хочет знать. Но именно это сегодня является главным ориентиром нашей деятельности. В минуты всплеска патриотических чувств делается упор на то, что у нас что-нибудь лучше, чем у них. Если сообщается о разработке нового лекарства, экспериментального военного самолета или изобретении морозоустойчивого дорожного покрытия, то самым важным становится тот факт, что все это «не имеет аналогов в мире». А то, что в аптеках лежит только аспирин, авиапарк не обновлялся несколько десятилетий, а российские дороги, видимо, по-прежнему являются главным оборонным средством страны (враг по ним не проедет, правда, и жители России тоже), уже не имеет значения. «Нет аналогов» – значит настоящее достижение.

Самый сложный вопрос заключается в поиске причин такого рода явлений. «Клеветники России», критически оценивающие весь ход исторического развития страны, относят это к «рабской психологии» народа, его государственной несамостоятельности, склонности к подражательству. Ф. М. Достоевский писал о склонности русского народа к «всемирной отзывчивости и к всепримирению», о способности «полнейшего перевоплощения в гении чужих наций», выраженную в гении Пушкина. Русский философ В. В. Розанов считал, что все дело в том, что Россия воплощает женское начало, а Европа – мужское. «Русские имеют свойство отдаваться беззаветно чужим влияниям <…>, – писал он. – Именно вот как невеста и жена – мужу <…>. Но чем эта “отдача” беззаветнее, чище, бескорыстнее, даже до “убийства себя”, тем таинственным образом она сильнее действует на того, кому была “отдача”»155. Большинство же исследователей и философов просто принимают эту особую роль Европы в духовной жизни страны как некую данность, не акцентируя внимания ни на размахе данного явления, ни, тем более, на его корнях.

Если все-таки попытаться проанализировать причины столь пристального внимания к Западу, то ответ можно найти в определенных особенностях русского характера. В первую очередь это та общинность, соборность или коллективизм (это явление называют по-разному, но в конечном счете суть одна), о которых речь пойдет в следующей главе. Веками русский крестьянин жил бок о бок со своими соседями, сообща решал основные вопросы жизни, работал, веселился, привык считаться с их мнением, даже в некоторой степени зависеть от него. «На миру и смерть красна!», «всем миром навалимся», – говорили в народе, вкладывая в эти фразы особый смысл: вместе ничто не страшно, можно преодолеть любое препятствие. «Мир» – так называли сами крестьяне свое объединение, свою общину. Но «мир» – понятие более широкое, это еще и Вселенная, вся Земля. Совпадение этих понятий в русском языке не может быть случайностью. Мир – это сначала деревня, край, губерния (регион), потом страна, континент, наконец, планета, Вселенная. Подобное восприятие жизни привело к тому, что русский народ ощущал себя частью некоего единого общего целого, чувствовал свою сопричастность к этому великому единству. Подобно тому как для отдельного человека большую роль играло мнение его соседей, для государства было важно мнение окружающих народов. Сложилась своеобразная привычка оглядываться на то, что считают и думают о тебе окружающие, будь то жители соседнего дома, деревни или, в государственном масштабе, соседней страны.