То особенное место, которое итальянский карнавал, с его традицией переодевания, масками, театральностью и игровой культурой, занимает в итальянском мире, отражено и в сказках. Сюжеты некоторых из них посвящены переодеваниям, когда персонаж становится тем, во что он одет. В известной сказке о генерале Фанта-Гиро в трудную для страны минуту младшая дочь короля, у которого не было сыновей, идет на войну. Ее старшие сестры не смогли переломить свою женскую натуру и не пошли воевать. Фанта-Гиро решает стать настоящим генералом. Для этого она прежде всего одевается соответствующим образом: «Она надела доспехи, подобрала длинные косы под шлем, опоясалась мечом да еще прибавила два пистолета. Генерал получился хоть куда»19. Одежда и звание диктовали и поведение. Ее противник-король, чутьем понимая, что перед ним девушка, никак не мог ее подловить. И оружие ее привело в восхищение, и ветку жасмина она по-мужски засунула за ухо, и ломоть хлеба по-солдатски маханула на весу. Переодевшись, она настолько вошла в роль, что узнать в ней девушку было невозможно, она ощущала себя генералом и вела себя как генерал. Только вернувшись в женское платье, женской ревностью и слезами разоблачила она себя.
Показательные результаты дает сравнение двух сказок с общей основой: немецкой «Метелица» и русской «Морозко». «Морозко» вообще является очень характерной для русской культуры сказкой и не только потому, что связана с морозной снежной темой, которую традиционно считают очень русской. Русскость ее гораздо глубже. Сюжет ее прост: живут дед с бабой и дочерьми, старшая – падчерица, нелюбимая мачехой и сестрами. Надоела она бабе своей красотой, послушанием и прилежанием, и велела мачеха деду отвезти ее в лес и оставить под сосной. Дело было в разгар зимы, так что судьба девушки была предопределена. Вот как описывает сказка дальнейшие события: «Девушка сидит да дрожит; озноб ее пробрал. Хотела она выть, да сил не было: одни зубы только постукивают. Вдруг слышит: невдалеке Морозко на елке потрескивает, с елки на елку поскакивает да пощелкивает. Очутился он и на той сосне, под коёй девица сидит, и сверху ей говорит: “Тепло ли те, девица?” – “Тепло, тепло, батюшко-Морозушко!” Морозко стал ниже спускаться, больше потрескивать и пощелкивать. Мороз спросил девицу: “Тепло ли те, девица? Тепло ли те, красная?” Девица чуть дух переводит, но еще говорит: “Тепло, Морозушко! Тепло, батюшко!” Мороз пуще затрещал и сильнее защелкал и девице сказал: “Тепло ли те, девица? Тепло ли те, красная? Тепло ли те, лапушка?” Девица окостеневала и чуть слышно сказала: “Ой, тепло, голубчик Морозушко!”» После этого Морозко награждает девушку дарами, и она благополучно возвращается домой.
Завистливая мачеха решает отправить и своих дочерей за вознаграждением. Сели они под деревом, а мороз страшный, холодно, мерзнут. «Морозко все ближе да ближе; наконец очутился на сосне, над девицами. Он девицам говорит: “Тепло ли вам, девицы? Тепло ли вам, красные? Тепло ли, мои голубушки?” – “Ой, Морозко, больно студено! Мы замерзли, ждем суженого, а он, окаянный, сгинул” Морозко стал ниже спускаться, пуще потрескивать и чаще пощелкивать. “Тепло ли вам, девицы? Тепло ли вам, красные?” – “Поди ты к черту! Разве слеп, вишь, у нас руки и ноги отмерзли”. Морозко еще ниже спустился, сильно приударил и сказал: “Тепло ли вам, девицы?” – “Убирайся ко всем чертям в омут, сгинь, окаянный!”» – и девушки окостенели. Наказал их Морозко до смерти.
Интересна реакция иностранных студентов на просмотр этой сказки в учебных целях (она была экранизирована в 1960-е гг.). Они никак не могли понять, в чем ее смысл. Одна девушка говорит неправду, обманывает старика и получает богатство. Другая – честная и искренняя, ей холодно, она так и говорит. А ее за это наказывают. Разве не загадочна эта русская душа?
Кстати, в начале 1990-х гг. на волне всплеска интереса к России фильм «Морозко» был переведен на английский язык и выпущен в Америке. Результат неожиданный и непредсказуемый – он оказался в числе 100 худших фильмов всех времен и вызвал жаркую дискуссию в Интернете, которая не прекращается по сей день20. «Ужасный, отвратительный фильм», «наркотический бред», «никогда не смотрите его», «ничего нельзя понять в сюжете», «неудивительно, что мы выиграли холодную войну, если русские любят такие фильмы» – таковы комментарии американских зрителей. Начиная с 2000 г. к обсуждению горячо подключились российские и европейские пользователи Интернета, утверждающие, что только американцы, считающие весь мир одним большим Макдоналдсом, могли не понять эту прекрасную сказку (это далеко еще не самое обидное из высказываний). Словом, разгорелся настоящий конфликт культур.
Действительно, на первый взгляд в сказке отсутствует логика. Но русскому читателю, слушателю или зрителю понятно, что героиня сказки «Морозко» скромная, тихая, кроткая, т. е. воплощает любимые народные качества. Она не хочет утруждать своими проблемами пожилого человека, принимает свою судьбу такой, как она есть, не ропща и не жалуясь. Ее правда – в терпении и смирении. А мачехины дочки – эгоистки, думают только о том, что им холодно, шумят и ругаются, обзывают грубыми словами старика и не заслуживают снисхождения.
Совсем другие ценности мы находим в немецком аналоге «Метелица». В ней сразу появляются логика и рациональность. Русские сказки любят нелогичные и необъяснимые действия – жила себе падчерица, потом вдруг, безо всяких объяснений, ее отправляют умирать в лес, и все, хотя и огорчившись, понимают и принимают эту ситуацию. В немецкой сказке тоже нелюбимая падчерица совершает все-таки в начале пусть небольшой, но проступок – роняет веретено в колодец. Ухватившись за этот предлог (он все-таки нужен!), мачеха велит ей достать веретено из колодца. Неожиданно в колодце девушка встречает старушку, которая предлагает ей немного у нее пожить и поработать.
Девочка была прилежна и трудолюбива: «Она очень старалась угодить Метелице своей работой и взбивала перину так, что пух летел вокруг, будто снежные хлопья. Старушка полюбила прилежную девочку, всегда была с ней ласкова, и девочке жилось у Метелицы гораздо лучше, чем дома». Когда же она собралась все-таки вернуться домой, старушка наградила ее – полила золотым дождем.
Далее, как и в русском варианте, мачеха отправляет родную дочку за приданым. Та ныряет в колодец, встречает старушку: «Вот и стала ленивица жить у бабушки Метелицы. В первый день она еще скрывала свою лень и делала, что ей велела старушка. Уж очень хотелось ей получить награду! Но на второй день она начала лениться, а на третий даже встать утром с постели не захотела, она совсем не заботилась о перине Метелицы и взбивала ее так плохо, что из нее не вылетало ни одного перышка. Бабушке Метелице очень не понравилась ленивая девочка»21. В результате последовало наказание – лентяйку облили смолой, и она стала замарашкой.
В немецких сказках на первый план выходит труд как мерило ценностей. Хороший человек – тот, который хорошо трудится, а зло воплощено в лени. Хорошая девочка в немецком варианте трудолюбива и чистоплотна, она проходит испытание трудом (в русском варианте испытывают холодом на терпение и скромность). А плохая девочка – лентяйка и грязнуля, ничего не может и не хочет делать, за что и наказывается. И наказание вполне характерное – она становится на всю жизнь замарашкой и не может смыть с себя грязь. Что может быть неприятнее для немцев с их традиционным культом чистоты!
Французские сказки лучше всего известны в пересказе Шарля Перро. Конечно, они подверглись литературной обработке и отошли от первоначального народного оригинала. С другой стороны, несомненно, Перро отобрал наиболее популярные и понятные французскому читателю истории, так что их можно считать вполне представительными для французской культуры. Сказка «Ослиная шкура» начинается вполне традиционно: жили-были король с королевой, любили друг друга, но не было у них детей. Тогда они взяли на воспитание дочь своего умершего друга и полюбили ее как родную. Здесь все понятно и просто. Но дальше начинаются неожиданности. Королева умерла, и король очень сильно затосковал, потому что очень любил ее. Он и слышать не хотел ничего о новой женитьбе, пока ему не указали на его воспитанницу. Тут король потерял голову и стал вести себя совершенно неразумно, силой принуждая девушку выйти за него замуж. Охваченный страстью, он из хорошего доброго персонажа превратился в главного гонителя и преследователя. Подобного рода «греховная страсть» к своей почти дочери крайне редко встречается в русских вариантах.
Обращение девушки к тетке-волшебнице и следование ее советам не привело ни к каким результатам, кроме получения трех прекрасных платьев, цвета неба, луны и солнца, которые девушка предусмотрительно захватила с собой, убегая от короля. Такой практицизм также слегка шокирует русского читателя, привыкшего к сказкам, в которых героини всегда бескорыстны. Обернулась она, правда, в шкуру убитого по ее просьбе осла, чтобы ее никто не узнал и не поймал. Платья ей все же пригодились – в тот момент, когда она, скинув шкуру, примеряла одно из платьев, чтобы полюбоваться собой, ее увидел во всем великолепии королевич, влюбился и в конце концов женился. В русских сказках очень силен принцип «Полюбите нас грязненькими, а чистенькими нас каждый полюбит», а красота и великолепие невесты являются в конце наградой за любовь.
Национальные особенности заметны и во французской сказке «Рике с хохолком». Ее герой некрасив, но очень умен. Две сестры, королевны из соседней страны, родились одновременно, но совсем непохожи друг на друга: одна – прекрасная лицом, но совершенно глупая, другая – умная, но некрасивая. Казалось бы, ожидаешь некоего любовного треугольника с вытекающей финальной моралью, что красота – это не так важно по сравнению с умом и хорошим характером. Именно к этому, скорее всего, и пришла бы русская сказка. Во французской качества характера героинь вообще не упоминаются, а вот красота и ум имеют решающее значение. И определяющее. Вполне логично и объяснимо (хотя и не законам русской сказки) герой предпочитает красавицу, подарив ей частицу своего ума, а красавица выходит замуж за умника, предварительно убедившись, что он похорошел благодаря волшебству. Совершенно в стороне остается некрасивая, но умная героиня, ее полностью затмевает поумневшая красавица-сестра. Русский читатель, тайно сочувствуя некрасивой умнице, все ждет, что ее как-то наградят. Но нет – торжествует красота. А некрасивая сестра постепенно озлобляется от зависти (это остается за пределами сказки, но как-то напрашивается всей логикой повествования).
Наконец, интереснейший материал для исследователя национальных характеров дают русские сказки, возникшие на основе заимствования из иностранных литературных произведений. XVII и XVIII вв. познакомили русского читателя с разнообразной переводной литературой. Часть сюжетов переводных повестей проникла в сказочные народные повествования. При этом иностранные сюжеты прошли тщательные отбор на соответствие национальным идеалам, а отобранные трансформировались на русской почве порой до неузнаваемости. Так, в XVII в. по всей Западной Европе в переводах распространился роман о Тристане и Изольде. Успех его был огромен. А в России история о роковой любви популярность в народе не приобрела, хотя и была переведена в то же время на русский язык. Страсть, да еще и с подтекстом измены, не отвечала народным идеалам.
Совсем другой была судьба повести о Бове-королевиче. Появившись в средневековой Франции, она стала популярна и в Европе, и в России. Через многочисленные рукописные и печатные издания, распространившиеся в России, проникла она и в народную сказку. Однако претерпела важные изменения. В оригинале Бова – сын князя Гвидона, которого убивает жена, чтобы выйти замуж за князя Додона (имена героев заставляют вспомнить сказки Пушкина, в которые, кроме имен, ничего особенно и не перешло). Сын ей мешает, он вынужден бежать. После странствий он оказывается конюхом у короля, дочь которого Дружнена пленяется исключительной красотой Бовы (помимо всего прочего, у него еще и золотые волосы). Главное в романе – битвы, которые выигрывает непобедимый красавец Бова. Он спасает всех, включая отца Дружнены, и в конце концов завоевывает свою принцессу.
В русском сказочном варианте, а отголоски повести встречаются в самых разных сказках, Бова не участвует ни в одной битве. Этот элемент полностью исчезает, так же как и во многих случаях красота Бовы, о его внешности просто нигде не упоминается. Иногда только неожиданно, к концу повествования, обнаруживаются его золотые волосы. Таким образом, русская версия в обобщенном виде выглядит так: Бова (часто под другим, русифицированным именем) бежит от преследований матери и отчима, попадает к царю в качестве слуги, конюха или садовника, привлекает внимание дочери царя – иногда прекрасным садом, который вырастил, иногда необычными для слуги речами и поведением, а чаще всего просто так, немотивированно, – открывается ей в своем благородном происхождении, проходит испытания и женится. Отсутствие мотивировки в любви и браке – излюбленная тема русских сказок, считающих судьбу определяющим фактором в этих вопросах.
Таким образом, сказки играют двойственную роль: с одной стороны, они отражают национальный характер, дают возможность судить о распространенных в народе идеалах, своими сюжетами, героями, моралью отражают национальные представления о мире, о людях, о том, что такое хорошо, а что такое плохо. С другой стороны, именно сказки в значительной степени этот характер и формируют, с детства закладывая в сознание основные жизненные идеалы и приоритеты. Важной особенностью сказок является их вневременность – зародившись в древности, подвергаясь изменениям и наслоениям, в зависимости от исторической эпохи, они пронесли неизменными через века именно базовые важнейшие особенности русской культуры в широком смысле этого слова. То же самое относится и к местным вариантам, и к различным социальным и возрастным группам. Сказки объединяют русский мир в некое единое целое – вне зависимости от времени, пространства, социального статуса или возраста рассказчика и слушателя. Они являются великим объединителем русского (так же советского и российского) народа.
Бытование сказки в России
Существует множество свидетельств распространенности сказки в России. Во-первых, наличие специального термина – сказка. Из всех главных европейских языков только в русском и немецком существует специальное слово для этого явления. Во-вторых, существование огромного количества сказочных сюжетов и их вариантов, которые были записаны за последние 200 лет. В-третьих, серьезное и обстоятельное научное изучение сказок, начавшееся еще в XIX в., здесь русских исследователей опередили (по времени, а не по числу работ и концепций), пожалуй, только немецкие ученые. Наконец, об этом говорит и широкая популярность сказок, сохранившаяся в русском обществе до сегодняшнего дня. В большинстве стран они к настоящему времени стали анахронизмом и материалом для ученых трудов по фольклору. В России они сохранили свое значение, адаптировавшись и приняв новые формы – кино, мультфильмы, видео, сегодня они приспособились и к компьютеру. Но большая часть сказок по-прежнему рассказывается или читается детям, как и когда-то, их бабушками и мамами. Может быть, именно поэтому столь велико доверие к сказкам!
Трудно найти какую-либо конкретную причину столь широкого распространения и долговечности бытования сказок в России. Здесь сыграл свою роль тот факт, что Россия длительное время оставалась крестьянской страной, а крестьянство наиболее привержено традиционным формам фольклора и, связанное с землей и природой, дольше других сохраняет веру в чудо. Важно и то, что русский народ привык работать и отдыхать сообща, а хорошо известно, что сказка была популярна во время коллективных работ и посиделок. Несомненное значение имеет тот факт, что письменное слово долгое время было привилегией исключительно духовной литературы, а светская книга получила широкое распространение в стране довольно поздно. Размер страны также способствовал сохранению старых традиций времяпровождения, не случайно в поздний период, с конца XIX в., центр собирания и распространения русской сказки перемещается в Сибирь, куда, конечно, разного рода развлечения доходили медленнее и в меньшем количестве, чем это было в Центральной России.
Нельзя не упомянуть о высоком художественном значении народных сказок, наполненных замечательными поэтическими образами. Как прекрасно и точно описание течения дня. Шла девушка к бабе-яге, встретила по дороге трех всадников: белого, красного и черного. Удивилась она, решила бабу-ягу расспросить: «Я хочу спросить тебя, бабушка, только о том, что видела: когда я шла к тебе, меня обогнал всадник на белом коне, сам белый и в белой одежде: кто он такой?» – «Это день мой ясный», – отвечала баба-яга. «Потом обогнал меня другой всадник на красном коне, сам красный и весь в красном одет: это кто такой?» – «Это мое солнышко красное!», – отвечала баба-яга. «А что значит черный всадник, который обогнал меня у самых твоих ворот, бабушка?» – «Это ночь моя темная – все мои слуги верные!»
Трудно забыть и многочисленные заговоры, присказки, стихотворные формы, которыми наполнены сказки. Плачет братец-козленочек:
Аленушка, сестрица моя!
Меня хотят зарезати;
Костры кладут высокие,
Котлы греют чугунные,
Ножи точат булатные!
И конечно, сказки продолжают оставаться кладезем и хранилищем народной мудрости: «утро вечера мудренее», «скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается», «не желай богатства, пожелай жену мудрую», «много будешь знать, скоро состаришься» и т. д. Это уже не просто национальная, а житейская мудрость.
То, что сказки всегда были распространены в первую очередь в народной среде, не вызывает сомнения, хотя письменных свидетельств этому практически не сохранилось. Об этом говорят персонажи – преимущественно крестьянские сыны или солдаты, подробности крестьянского быта, сохранившиеся в сказках, а превращение в конце сказки в царского зятя и безбедная жизнь лишний раз свидетельствуют о бедности рассказчиков и их слушателей, мечтавших о несбыточном. Письменные же источники свидетельствуют о том, что сказки были распространены повсеместно, вплоть до царских палат.
Известно, что царь Иван Грозный очень любил сказки и без них плохо засыпал. По свидетельству двух немцев Иоганна Таубе и Элерта Крузе, находившихся при царском дворе и пользовавшихся (совершенно напрасно) доверием грозного царя, именно так проводил вечера Иван Васильевич. Они наблюдали это в Александровской слободе. Сначала царь посещает вечернюю молитву. «После этого идет он ко сну в спальню, где находятся три приставленных к нему слепых старика; как только он ложится в постель, они начинают рассказывать ему старинные истории, сказки и фантазии, за одной другую. Такие речи, согласно его природе или постоянному упражнению, вызывают его ко сну…»22
Рассказывание сказок было тогда делом повсеместно распространенным. Историк русского быта Иван Забелин полагал, что это было типично не только для особ царского звания: «Мы полагаем, что это была общая привычка старинных русских людей и царь Иван Васильевич является в этом отношении только сыном своего века»23.
Дошли до нас и имена находившихся при дворе царя Михаила Федоровича Романова сказителей, или, как их тогда называли, «бахарей» (видимо, от слова «баять» – рассказывать): Клим Орефин, Петр Сапогов, Богдан Путята или Путятин24. Документы сообщают о щедрых дарах, которыми жаловал царь своих бахарей, что говорит о том, как высоко ценил он их искусство.
В XVIII в., несмотря на серьезные изменения в жизни и быте российского дворянства, сказку продолжали слушать и любить повсеместно. Так, в знаменитых мемуарах А. Т. Болотова упоминается об особом увлечении фельдмаршала С. Ф. Апраксина сказками: «На походе, – сообщает мемуарист, – Апраксин помещался в огромных калмыцких кибитках, убранных кошмами и коврами. Адъютанты и ординарцы, вызываемые к нему ночью, заставали своего фельдмаршала утопающим в пуховиках, а в головах за столиком сидел солдат-гренадер и рассказывал ему во все горло сказки для успокоения душевного на сон грядущий»25.
С конца XVIII в. происходят важные изменения в духовной жизни страны – начинается все нарастающий процесс широкого распространения светской книги в русском обществе, проникавшей и в народную среду. Печатная книга перестает быть дорогой редкостью, она становится доступной каждому. В XIX в. возникают издательства, занимающиеся выпуском книг для народа – интересных и дешевых. Книга начинает теснить устное народное творчество.
Одновременно с этим происходят и другие изменения, жизнь русской деревни разнообразится, появляется больше развлечений и возможностей провести свободное время. Открываются библиотеки, в провинциальных городах появляются театры, в том числе и народные, развиваются средства коммуникации, путешествие становится более доступным. Конечно, не стоит преувеличивать масштаб подобных изменений: крестьянин по-прежнему в первую очередь связан с землей и сельскохозяйственным трудом, походы в театр и путешествия не являются для него делом обыкновенным. Но все-таки сказка начинает постепенно терять свое значение даже в крестьянской среде.
По мере проникновения образования в крестьянскую среду сказок начинают стесняться. Корреспондент Этнографического бюро князя В. Н. Тенишева сообщал из Владимирской губернии: «Взрослые сказок не любят и говорят, что это одно баловство. Считается, что дети зря обувь носят, если в школе задают на дом учить сказки. Сами дети сказки любят…»26 С одной стороны, понять крестьянина можно – сказки детям и дома расскажут, в школу он ходит за наукой. С другой стороны, очевидно, что перед городским человеком, задающим вопросы о крестьянской жизни, надо выглядеть прилично, Владимирская губерния в самом центре страны, не какое-нибудь захолустье. В этом большая проблема всех такого рода опросов – правду ли говорят или покрасоваться хотят, мол, мы тоже знаем, что сказки – это для детей, самим взрослым людям в любви к ним признаваться неловко.
В дворянской среде все эти процессы были еще более масштабными. В XIX в. разрыв между народной крестьянской и дворянской культурой все возрастал. С распространением печатной художественной литературы, иностранных языков и книг в России дворянство и вообще образованная часть населения практически полностью отошла от фольклора. Если в допетровскую эпоху даже цари развлекались, слушая вечерами сказочников, то к началу XIX в. не самый «знатный» дворянин, в плане происхождения и крови, А. С. Пушкин пишет о «недостатках проклятого своего воспитания», которое было лишено сказок.
И в этот момент сказка в очередной раз демонстрирует свою «живучесть». Во-первых, ее начинают записывать и издавать в виде лубочных изданий для народа, отдельных книг, целых научных собраний. Из бесконечно подвижной и изменчивой формы сказка превращается в более статичную. Теперь ее не только рассказывают, но и читают.
Во-вторых, сказочные сюжеты проникают и в художественную литературу. Самые знаменитые – сказки А. С. Пушкина. Использовав традиционные народные темы и персонажей, Пушкин придал им блестящую поэтическую форму, показав пример гениального сочетания народного творчества и «высокой» литературы. Пушкин гордился своими сказками. На рукописи «Сказки о рыбаке и рыбке», которую он подарил В. И. Далю (тот свои сказки публиковал под псевдонимом Казак Луганский), поэт написал: «Твоя от твоих! Сказочнику казаку Луганскому – сказочник Александр Пушкин». Интересно, что сказки Пушкина пользовались успехом и в крестьянской среде. Данные Этнографического бюро свидетельствуют об этом. «Сказки Пушкина знают даже безграмотные старухи», – писал корреспондент бюро из Ярославской губернии. А вот сказки Л. Н. Толстого, написанные специально для народа, успеха не имели. Многие крестьяне запрещали детям читать такие сказки: «К чему пригодны такие книжки? В них только и говорится, что про чертей» 27.
В. А. Жуковский, П. П. Ершов, В. И. Даль, М. Ю. Лермонтов, даже императрица Екатерина II и многие другие писали сказки. Таким образом, сказка адаптировалась к новым условиям, круг ее читателей расширялся, разнообразился. Она по-прежнему соответствовала вкусам русского человека, вне зависимости от его положения и состояния.
Некоторых такого рода приземленный и простой вкус огорчал и как-то обижал. Писатель А. Е. Измайлов в своем романе «Евгений, или Пагубные следствия дурного воспитания», вышедшем в самом начале XIX в., писал: «Прочти деревенскому дворянину, который не выезжал из села своего и провождал в нем все время с одними псарями и девками, прочти ему Хераскова “Россияду”, он многого не поймет в ней, но сражения богатырей ему понравятся, и, может быть, нелепая сказка одержит в его уме преимущество над бессмертною поэмою»28. История показала, что именно «нелепая сказка» оказалась бессмертною и уж точно долговечнее поэм Хераскова.