150 моих трупов

Механоиды начали приближаться к машине. Кроме операторов, никто не осмеливался открыто и прямо смотреть на мёртвые тела, поднятые на ноги. Исключение представлял Шат. Он уже бегло разведал местность.

Я отметил, что он блестяще владеет трофейными механизмами. Это мастерство не удивило меня. Почти все солдаты с механическими голенями имели квалификацию по усиленным сепаратным механическим ногам. В народе их называли ботинками.

Сейчас солдат занимался исключительно вопросом обеспечения нашей безопасности от повторной атаки бегунов. Как и Хозяин Луны, Шат полагал её возможной. Даже более того – почти неизбежной.

Перспектива затеряться среди песчаных бурь вызвала его одобрение. Если ветер затрёт наши следы, то бегуны уже не смогут узнать, куда точно мы ушли. Но общее направление угадать не слишком сложно. После того как мы отвергли идею пути к базе бегунов, нам оставалось идти к Низкому Ветру только вдоль границы Паровых Долин.

Других источников воды не обнаруживалось на километры и километры вокруг. Шат всё это знал. Считал, что нас догонят и сделают всё, чтобы убить. Услышав отрывки нашего разговора, он отдал мне знак принятия.

Очевидно, что он только приветствовал решение двигаться без остановок.

Инва остановилась подле меня. Она поправила металлические проводники, позволявшие механоидам с органическими ногами носить ботинки. Визуально они напоминали металлическую сетку вокруг ступней и лодыжек. Закрепив проводник как следует, женщина поставила ногу на одну из скоб, ведущих наверх ботинок. Обернулась. Велела взглядом мне отдыхать первому.

Сайхмар как раз закончил с установкой платформ. Их мы планировали использовать в качестве носилок. Он хотел меня пригласить высокопарным жестом. Но Инва велела отдыхать и ему. Пресекла сутулую усмешку. Возникло ощущение повисшего в воздухе полилога. Взаимопонимание, направленное на чувство сплочённости. Защиты.

Инва пробежалась в ботинках вокруг машины, набирая скорость. Я и Сайхмар заняли места. Машина тел двинулась.

Для лежанок мы приспособили довольно узкие полки без ограничителей. Во время путешествия в поезде мы на них спали. Сейчас наспех переделали. Максимально облегчили. Сайхмар сделал всё для того, чтобы тела испытывали как можно меньше нагрузки. Разумеется, он пожертвовал при этом комфортом механоидов. Я с ним в этом согласился.

Для меня и остальных операторов (исключая, возможно, только Онвара) отдых в таких сложных условиях вполне возможное дело. Остальным будет непросто спать. Предстоит не только избегать мелких движений во сне, но даже наоборот: балансировать, чтобы не свалиться. Тряска предстояла немаленькая.

Я лёг, стараясь расположиться ровно по центру. Соединился ликровым клапаном с телом, нёсшим меня. Устремил взгляд прямо перед собой. Я смотрел вверх. Там, наверху, не видно облаков. Я видел их всего несколько раз в жизни. Когда мы доставляли груз на север. Ближе ко льдам. Воздух там гораздо чище. В городах механоиды ходили без масок. Фильтры на домах – облегчённые.

В том краю, если поднять взгляд на небо, кажется, что оно совершенно чистое. Невооружённым глазом можно различить лишь небольшую рябь.

Здесь же тяжёлая каменная взвесь поглотила солнце. Звёзды. Луну. Если честно, то коснуться Хозяина Луны, волшебного повелителя самого большого механического существа на свете, представлялось единственным шансом как-то почувствовать ту простую истину, что Луна реальна. Луна – реальна. Я знал это потому, что видел её демона. При мне он шутил, пил кофе, при мне он умирал.

Он как-то добрался от Луны до мира. И как-то планировал попасть назад. Пробиться через эту пыль. Через каменный морок между миром и Луной. Как?

Машина набирала ход. Я прочувствовал то, как сложно оставаться на месте. Через ликру я ощущал настойчивость Инвы. Она хотела, чтобы мы оба уснули. Доверились машине. Я хотел этого. Ждал, как растворюсь во множестве ног, множестве грудных клеток. В зрении многих глаз. И пущу Инву внутрь собственного тела. Я устал больше, чем предполагал. Но что-то не давало мне забыться. Держало.

Машина тел – это хорошее устройство. Путешествие на собранном нами механизме я мог смело сравнить с поездкой на поезде – настолько монолитную конструкцию мы создали. Сайхмар рассказывал мне, что поезда смотрят те же сны, что и их пассажиры. Запоминают лучшие из них и хранят у себя. И когда кто-то, задумчиво глядя в окно и устроив руку в ликровой заводи, не может уснуть, они дарят такому пассажиру один из снов своей огромной библиотеки. Если бы машина тел просуществовала достаточно долго, она бы, возможно, обзавелась собственной.

По прибытии на место мы её разберём. Низкий Ветер ждёт свои трупы. После войны носителей редких ликровых признаков стало меньше. Их значение для городов возросло. Набор, что мы везли, позволял жить в Низком Ветре каждому механоиду. Без ограничений. Это необходимое условие свободы передвижения в новом мире. Эти трупы неживыми руками распахивали ворота для каждого жителя мира. Стирали границы.

Я задумался о войне. Она уничтожила весь старый мир и закончилась терраформированием. Это всё, что я знал о ней. Всё, что мне сказали в работном доме. Я понимаю, что мои учителя знали не больше. Мы не знали, против кого сражались. Не знали даже, победили или проиграли в ней. За что мы воевали. Я понимал только, да и то не до конца, что мы потеряли в её жерле. Мы потеряли в ней прошлое. То, где существовали великие железные дороги – хребет мира. То, где каменная завеса не отделяла нас от звёзд.

Упершись взглядом в коричневый каменный купол неба, я осознал, что меня что-то очень сильно беспокоит и я никак не могу отделаться от этой тревоги.

Возможно, дело в Луне. Но скорее – в странной непоследовательности происходящего. А если ещё точнее – его логики. У этого всего одна и та же логика. Она звучала тихой раздражающей нотой. Я не мог её озвучить. Понимал, как каждый понимает собственную тень. Интуитивное знание, стоявшее у меня за плечами. Его нельзя выразить. Поймать за руку. Рябило. Как каменная крошка там, в небесах.

Это ощущение держало меня ещё несколько минут. Затем померкло. Его вытеснила необходимость отдыха. За секунду до сна я забыл, где нахожусь. Кто я. Только чувствовал, как скользит по щеке от обиды, нанесённой много лет назад, слеза, давно, ещё в детстве, высохшая, подавленная каменным ветром пустошей.

Инва разбудила нас ночью. Заря только занималась. Машина тел не делала остановок для пересменки. Прежде чем отстегнуться, я как следует размял члены. Затем сел. И соскочил вбок. Довольно скоро мне удалось влиться в общую скорость. Я приблизился к Инве. Наши взгляды встретились, когда она отдавала ботинки Сайхмару. Мы поприветствовали друг друга без слов.

Особенности моей физиологии не давали мне использовать ботинки. Даже при условии надетых проводников. Однако я мог бежать довольно долго. Инва учитывала всё это при определении крейсерской скорости машины. Если Хозяин Луны и возражал ей, то тщетно.

Прежде чем принять груз, я пробежался вокруг машины. Сайхмар сделал то же самое. Он легко мчался на огромных механических ногах. Обогнал меня. Мы провели беглый визуальный осмотр. Не выявили повреждений или рассинхронизации. Я занял своё место впереди и чуть справа. Сайхмар – замыкал.

Мы оба положились на связи, прочувствовали их и одновременно приняли машину. Сознание размылось. Подёрнулось дымкой. На мгновение странная логичная нелогичность нашей ситуации стала мне почти ясна. Подступила к горлу, как приторно-сладкое послевкусие от спиртного. Как рвота. И затем исчезла.

Мерно шли по каменистой почве сто шестьдесят две пары ног. Груз составляли тела разного роста, телосложения. В набор входили и крупные мужские, и миниатюрные женские трупы. Для поддержания единого темпа машины каждому следовало двигаться с индивидуальной интенсивностью. Но Инве удалось очень органично всё сопрячь. От неё ко мне и Сайхмару по связям и прямо в души скользнуло ясное математическое описание закономерностей и соотношений. Оно поглотило меня, окунуло в кровь и ликру, мчавшиеся по венам усилиями ста шестидесяти двух сердечных мышц, и весь этот шум застучал единым ритмом во мне.

Перед глазами вперёд смотрящих расстилалась и расстилалась тёмная материя каменистой земли. В сумерках она казалась нереальной. Словно и вовсе её не существовало. Только топот неживых ног, взгляды неживых глаз, устремлённых в ничто. Это показалось мне похожим на прыжок веры, на самозабвенное вращение в ритме танца, когда всё вокруг перестаёт существовать и естество остаётся поглощено полностью одной лишь непрерывной, абсолютно честной логикой единого движения. Это своего рода музыка.

Музыка.

Холодная. Бесстрастная. Рукотворная, как каждое произведение искусства. Такая же фальшивая. А значит – вечная. Мы не можем понять красоты рассвета или заката. Вечной пленительности водного потока. Хрупкого изящества мыльного пузыря. Пока не наполним их ложью. Дадим метафорический смысл. Ложь. Адаптируем их под собственное восприятие. И вот тогда мы смотрим на них. Задыхаясь сознанием той, совершенно чуждой им, красоты. Красоты, неизвестной им. Мы становимся безусловно созвучны их грации, которой они – от самого своего создания – лишены. Несуществующим в них самих изяществом. Избрав их в качестве проектора собственных идей, мы так заворожённо восхищаемся собой. И через это уничижаем себя себе в удовольствие. Музыка. Топота мёртвых ног.

Я весь растворился в ней.

Втроём мы держали почти десять циклов. А затем Инва отпустила. Я очень терпеливо ждал, пока она уснёт. Чувствовал её связь с машиной через ликровый клапан. Измотанная, она соскользнула в сон довольно быстро. Мы с Сайхмаром мягко приняли её тело на контроль. Так мы исключили несчастный случай во сне. К сожалению, остальных механоидов подстраховать подобным образом мы не могли.

Для того чтобы позволить специалисту присматривать за телом во время сна, нужна соответствующая тренировка подопечного. Она включала как физические, так и психологические упражнения, направленные на раскрытие доверия. Сверхразумного доверия. Мы учились впускать чужое сознание внутрь себя. В самое сокровенное. Самое личное. Самое доверительное. Сломать уверенность в том, что может существовать что-то, принадлежащее только тебе. Смять её. И дать право другому мыслящему существу надзирать за твоим беззащитным сердцем. И жизнь кажется такой тонкой. Такой неуютной.

Приняв контроль, я расслабился, позволив ногам самим перебирать по почве, отмеряя расстояние. Дыханию – самостоятельно подстроиться под оптимальный ритм. На стадионных тренировках нам удавалось добиться от моего тела производительности в шестьдесят километров непрерывного бега в день. Но здесь перед нами расстилались пустоши. Группы мышц, работающие при беге в рафинированных условиях стадиона и на открытой местности, – разные. В последнем случае затраты энергии больше. К тому же необходимо сохранить запас сил. Я мог рассчитывать на тридцать километров. Дальше – опять отдыхать.

Сейчас я не держал груз в полном смысле этого слова. Моя роль в работе машины заключалась в том, чтобы снять с Сайхмара часть нагрузки на максимально длительное время. Сейчас важна каждая сэкономленная крупица. Вести машину целую неделю без остановок – очень сложная задача, ставящая здоровье, а возможно, и жизнь оператора под угрозу.

К концу пути мы будем вымотаны до крайней степени. Более того, по прибытии на место груз нельзя будет бросить в одночасье. Потребуется адаптационный период, для того чтобы интегрировать набор по дальнейшему назначению. И далее – дать Инве полностью восстановиться, прежде чем она покинет нашу бригаду и перейдёт на назначение по работе в Низкий Ветер. Останется в этом городе дальше. На годы.

Задумавшись об этом, я невольно ослабил внимание. В поле моего слуха отрывочно попал разговор Хозяина Луны и девушки-инженера. Она до сих пор не ложилась спать и казалась полностью поглощённой общением с демоном.

Когда я посмотрел в их сторону, она как раз говорила:

– И что же, она все эти годы так и будет? Ждать его?

– Конечно, – произнёс Хозяин Луны тоном, откуда явствовало, что демон доволен собой и эффектом своего рассказа, – он же суждён ей. Навсегда.

– Я не смогла бы так. Сотни лет! И тем более, – по тону я легко заметил, как девушка покраснела, – его братья рядом. Они красивые?

Инженер шагала в ботинках чуть правее меня. Я без труда определил, что механику ботинок перенастроили так, чтобы требовать от оператора минимум усилий. Только находиться в них.

Хозяин Луны стоял на том же механизме, на месте ассистирующего механика. Балансировал без видимых усилий.

– Мне сложно судить о внешней красоте, – скромно отозвался он на восторженный тон своей слушательницы, – она лишь отражение вкуса времени. Сегодня красив один, завтра – другой. Время стирает критерии внешности. Остаётся только функциональность. А его братья, они… несчастные. Кто влюбится в несчастных мастеров?

– Ну… любовь ведь и нужна затем, чтобы унять чужую боль, преобразить… Мне всегда казалось, что любовь придумал какой-то гениальный скульптор. Потому что она так преображает…

Я вмешался, не поглядев на них:

– Расход воды при данных настойках механизма чрезмерен.

– Не переживай, бедолага, – бросил мне демон.

Я знал о том, как краснеет лёгкая на румянец его собеседница. Чувствовал, как улыбается он сам. Я привык достраивать в голове работу мускулатуры лица по интонациям голоса. Это весьма полезное упражнение. Его многие операторы оставляли при себе с ученических времён на всю жизнь.

Вслух я произнёс:

– Это – зона моей ответственности.

– Да, а зона моей – наш маршрут. Мы сделаем привал у воды через четверть часа.

– Объяснитесь.

– Что, прости? – переспросил демон, имитируя холодность в соответствии с тем, как того требовали нормы стандартного социального взаимодействия в данной ситуации.

Он врал в каждом слове. Я врал в каждом слове. Я – потому, что в действительности представлял собой бессловесный механизм, лишённый врождённого для прочих механоидов чутья на искренние эмоции. Он – почему? Мне не следовало над этим задумываться. Но тем не менее я перебирал в голове варианты. Остановился на самом очевидном. И начал перебирать снова.

Вслух произнёс следующую реплику в пьесе:

– Вы настояли на беспрерывном движении. И при этом требуете остановки через неполные сутки.

– Да, – согласился Хозяин Луны, похвалив себя интонацией, – я такой.

Шорох, соответствующий движению руки. Он невзначай обнял девушку. Это объятие – невербальный знак, требующий от меня молчания. Перемены темы разговора. Он давал мне два варианта действий: настоять на своём или подчиниться. Выбор оставался за мной. Оба пути вели к тому, что я признаю его лидерство над собой и остальной бригадой. Играть и тратить время я не хотел. Его развлечение не входило в круг моих обязанностей.

Прежде чем переместиться к центру машины, я бросил девушке:

– Будь внимательна, это существо убило мастера нашего поезда, сломав ему шею одним движением.

Я чувствовал злость. Причины её появления оказались скрыты от меня. Что, в свою очередь, порождало чувство непонимания. Мои эмоции требовали закрыться. Требовали возвращения в уют молчаливости и ограниченности контактов с внешним миром. Я пережил неожиданный для меня всплеск симпатии к делу своей жизни.

Нежно проверил часы. Но не позволил себе достать их. Ровное движение стрелки по кругу успокоило меня. Не дало забыть, что всё, мною испытанное, следовало подвергнуть анализу. Но всё же мы чёрные коробки со всякой всячиной. Какая-то странность может вылезти в открытый мир в любой момент.

Мне не дано понять причин вспышки внутренней злобы. Я признался себе в том, что не хотел идти её дорогой. Потому что дальше я углубился бы в воспоминания. Я не хотел снова пускать их внутрь. Они остались снаружи бортов поезда. И песок пылевых бурь истёр их в пыль. Есть груз. И больше ничего теперь не важно.

Начинало светать. Вспомнив о бурях, я поглядел вдаль. И увидел рябь одной из них. Через несколько минут наблюдений убедился, что она проходит боком. Мы действительно избежали встречи с угрозой. Как и обещал Хозяин Луны.

Я вновь пробежался вокруг машины тел. Провёл визуальный осмотр. Затем, действуя согласно инструкции по оказанию услуг живым по время транспортировки тел их близких, я обратился к врачу:

– Вы ели?

– Нет, – ответил он тихо.

Он выглядел странным. Его невысокая полноватая фигура в помятом официальном камзоле и грязной дорогой одежде выглядела комично. Он сидел на полке-паланкине, подтянув под себя колени, как подобает грустящей девочке-подростку. Такое физиологически наивное выражение печали могло вызывать в окружающих лишь жалость. Подкупающую. С печальной улыбкой в уголке губ.

Я постарался придать своему голосу участливый тембр:

– Отчего? Вам следует поесть.

– Я знаю. Но не могу себя заставить. Извините, не в обиду вам, но это же… Это жутко. Они мертвецы! Поймите правильно, я не хотел оскорбить вас и ваше назначение, поймите правильно.

– Я понимаю. – Чтобы отвлечь его, я отдал знак указания своему собеседнику, указав на сопровождавшего его нотариуса. Тот громко храпел на своём месте, подключившись к общей ликровой связи и наслаждаясь приятным, как ни странно, сном. – К счастью, ваш сотрудник лишён подобной щепетильности.

– О да, – грустно улыбнулся мужчина, – но как иначе? Он официальное лицо, откуда у него взяться чувствам?

Шутка, полная светлой грусти. Я отметил. Прореагировал:

– Я слышал, они сдают чувства в специальные камеры хранения по пути на работу.

Мой собеседник оживился. Он посмотрел на меня.

– А вы?

– Однажды их забрали совсем. В обмен на перчатки.

– Думаете когда-нибудь попытаться сменять назад?

Наш диалог напоминал разговор двух попутчиков в поезде. Я мог говорить совершенно спокойно. Поскольку знал, что мы расстанемся. И это будет навсегда.

– Боюсь… боюсь, что мне уже ничего не вернут взамен. Всё исчезло. Знаете, как это бывает в пути с грузом: усушка, утруска? – Я улыбнулся.

– У вас очень тяжёлый труд, – произнёс мой собеседник и вздохнул: – я кричал на вас вчера. Простите. Я, конечно, говорил, что врач, а сам… смех один. Я отоларинголог. Во время операции я с трудом вспоминал, что нужно делать. Признаться честно, ваш коллега владеет знаниями анатомии гораздо свободнее меня…

– Вы посвятили себя милосердию, и этого не отнять, – успокоил я его, закрепляя результат, – постарайтесь подумать о своих будущих пациентах и всё же поесть. Положитесь на меня как профессионал на профессионала. Впереди долгий путь к цели.

Он грустно улыбнулся мне и пообещал справиться со страхом. Это меня вполне устроило, и я переместился ближе к переднему ряду машины. Потянулся по связям вперёд. Ещё раз проверил Онвара. Ему стало гораздо лучше. К середине дня он проснётся. Исчезнет угроза его жизни.

Придя в себя, он останется один на один с тем, что сделал. За убийство Центр предъявит ему обвинение. Каждый сотрудник Центра это подтвердит. Кроме нас – Шат. Я не могу точно сказать, что ему грозит. Возможно, каторга. Может – назначение вроде нашего. Но будущего, так желанного им, больше нет.

Кроме того, его руки. Сильный ожог занимал небольшую площадь. Но шрам останется, возможно фаланга не сможет впредь свободно двигаться. Всего одна мысль перечеркнула всё, к чему юноша стремился много лет. Я не испытывал к нему жалости. Ничего плохого не случилось бы, выполняй он моё поручение. Работай он по назначению.

Когда я завершил все необходимые действия, Хозяин Луны велел машине тел замедлиться. Затем остановиться. Мы с Сайхмаром принялись выполнять. Всё вместе заняло почти десять минут. К этому времени впереди стали ясно видны проблески рассвета. Утро вступало в свои права. Однако я пока не мог различить каких-либо признаков того, что мы находимся рядом с водой.

Напротив, мы пришли к некоему обрыву, нависавшему над безблагодатными просторами пустых земель. Впереди – насколько хватало зрения у моих сотен глаз – туман. Казалось, здесь кончался мир.

Господин Луны спешился и подошёл к краю, с наслаждением наполнив лёгкие здешним тяжёлым для дыхания влажным тепловатым воздухом.

– Позвольте представить вам, господа и госпожа, – отметил он молодую девушку-инженера особо, – Паровые Долины. Фактически это пример самой большой паровой машины в мире. Она расположена тут на глубине десятка километров под корой мира. И суть её заключается в том, что вода из подземного океана охлаждает быстро поднимающиеся из сердца мира граниты. Они очень быстрые: проходят расстояние из места зарождения до поверхности за неполные пятьсот лет, насколько мне известно. Как и за счёт чего происходит такое быстрое выдавливание гранитов на поверхность – не спрашивайте. Это слишком далеко от Луны, чтобы я мог знать точно, да и никто этого толком не знает. Могу только как-то связать это с механическими цитаделями Хозяина Гор. Те постепенно уходят под землю, и их назначения не знает даже мастер Конструктор, демон, их, собственно говоря, и строящий. Итак, за счёт охлаждения быстрых гранитов вода расщепляется. Водород в воде, охлаждающей граниты, отделяется от кислорода, и последний воспаряет повсюду, разносимый естественными ветрами. Кстати, можете снять маски – здесь они не нужны. Кислорода здесь больше, чем где-либо в мире.

– Возможность биологического и технологического заражения при повышенной влажности превосходит норму безопасности, – произнёс я.

Хозяин Луны взглянул на меня одним глазом.

– Тогда оставьте, – легко согласился демон. – Одним словом, я хотел вас пригласить насладиться этим видом. Пропустить его через себя. Вдохновиться, если хотите. Потому что наш дальнейший путь лежит именно через Паровые Долины. А они, хотя и совершенно прекрасны (особенно своим внутренним устройством), таят в себе определённое количество неудобств для случайных путников. А именно: пар, прорывающийся на поверхность из-под земли, может сделать это в любом месте совершенно неожиданно. При других обстоятельствах, точнее при ясном небе, я мог бы с помощью низких звёзд примерно предположить, какие именно места опасны, а какие нет. Но сейчас, как верно заметила молодая госпожа (она умница!), пыль укрывает от нас небо. Поэтому я не вижу поверхность мира так ясно, как следует. Но меня это не слишком волнует, у меня бесконечное количество тел – я могу умирать, сколько мне захочется. Умирать, умирать и умирать. Вам не так удобно. Особенно учитывая ваш груз, технические характеристики машины, прочее, прочее. Но всё равно, я обещал вам воду – вот она. Остаётся только спуститься вниз, но тут невысоко, метров пять – семь.

Я взглянул вниз и отметил его ошибку: спуститься именно здесь мы не могли – ботинки и оборудование с помощью машины тел вниз никак не спустить. Однако нам надлежало двигаться по границе Паровых Долин там, где мы смогли бы конденсировать туман в воду. То есть неизбежно следовало преодолеть обрыв и подойти к границе Паровых Долин вплотную.

Я приготовился отводить машину. Вернуться к изучению карт. Корректировать маршрут. Меня остановил подошедший к нам Сайхмар. Его лицо являло странную смесь сосредоточенности и одухотворённости.

– Дрожь земли – это шёпот поезда.

– Верно! – обрадовался Хозяин Луны, отдав Сайхмару знак похвалы. – Я и не думал, что это выражение до сих пор в ходу! Этот красавчик дело говорит! Вот, однорукий, смотри вон туда!

Я обратил всё своё внимание по направлению, куда он указывал. Там, внизу, словно воплощаясь из утреннего тумана и жидкой зари, появлялся прямой луч прожектора. К нам двигался поезд.

– Это один из поездов-призраков, запертых на довоенных путях из-за смещения почв при терраформировании. Он кружит здесь много сотен лет. Его камень забыл, кто он, откуда и какова его цель. Туманы обеспечивают бесконечное пополнение запасов воды, запирают его в не-смерти, но жизнь его закончена давным-давно. Он есть лишь движение и ничего более. Железнодорожный путь проложен вдоль Паровых Долин. Сейчас он движется в другую сторону, от Низкого Ветра, но ветка кольцевая. В итоге пройденное расстояние будет, конечно, больше, но если ты проделаешь его с ветерком, то не только сэкономишь время, но и не станешь подвергать опасности свой драгоценный груз. Этот поезд – настоящая цитадель на колёсах!

Я смотрел на то, как появляется из тумана, словно из-под завесы ласковых механических крыл, нос поезда. Родом из умершего мира. Он снова воплощался из невесомого дыхания утра. Он нёс неприкаянные души в вечную темноту Лабиринта…

– Ну! – прикрикнул на нас Хозяин Луны. – Что вы смотрите на него?! Ловите!