Неверноподданный в Новом Свете

– Да.

– Значит, у вас самые востребованные специальности, и никаких проблем в устройстве на работу не будет. Я бы с удовольствием вам помог, но я никого не знаю ни в области бухгалтерии, ни в двигателях внутреннего сгорания. Ко мне люди приходят для того, чтобы лечить зубы, и когда я с ними встречаюсь, они сидят с открытым ртом и не могут говорить, а нужные знакомства лучше всего завязывать в гольф-клубе.

– Я не умею играть в гольф, – пожал плечами Борис.

– Чтобы приспособиться к новой жизни, надо научиться. На первое время могу вам одолжить клюшки и дать гостевой пропуск в клуб.

– А потом?

– Потом вам придётся купить членство.

Борис хмыкнул.

– Да, понимаю, сейчас это кажется вам не по карману, но в жизни всё очень быстро меняется, – он перевёл взгляд на Лену и спросил, – ну, а ты чем собираешься заниматься?

– Не знаю, – ответила она, – школа начинается с осени.

– Летом родители могут устроить тебя в лагерь, – он повернулся к Коганам, – ей, как дочери эмигрантов, должны дать бесплатную путёвку. Я скажу, к кому надо обратиться.

«А сам ты к ним обратиться не можешь»? – хотел спросить его Борис, но Рая, почувствовав настроение мужа, быстро сказала:

– Напишите, пожалуйста, их имена, чтобы мы не забыли.

– Сейчас, – сказал Дональд и, сделав это, добавил, – реально я могу оказать вам помощь только в той области, которая является моей специальностью, – зубы. Если они у вас заболят, обращайтесь ко мне в любой момент. Я не только устраню боль, но и сделаю вашу улыбку привлекательной. В Америке очень важно производить впечатление счастливого человека. Если вы будете выглядеть успешными, то к вам действительно придёт успех.

«И мы сможем давить виноград, как ваш сын?» – хотел спросить Борис, но Рая опять его остановила.

На следующий день Коган рассказал Осе о знакомстве со спонсорами и пожалел, что в конце визита не послал их к чёртовой матери.

– Чем же они тебе так не понравились? – спросил Ося.

– Они не понимают, как нам тяжело, и вместо реальной помощи стали петь песни о том, что не хлебом единым жив человек, что нам надо выйти из дома и что, оставаясь в четырёх стенах, мы впадём в депрессию.

– Они правы, – сказал Ося, – вам действительно надо выйти из дома. Совет по поводу Лены тоже дельный, да и зубы вам с Раей когда-нибудь придётся лечить, так что спонсор вам ещё пригодится, но теперь главное для Раи – подготовиться к интервью.

– А ты ей поможешь?

– Обязательно.

* * *

На работе Рая впервые близко столкнулась с людьми другого круга и с болезненным интересом наблюдала за ними. Слоноподобные мамаши с кучей детей от разных отцов очень комфортабельно чувствовали себя в приёмной, дожидаясь своей очереди. Они приходили сюда, чтобы переложить усилия по воспитанию своих детей на государство, и были твёрдо уверены, что после дежурных нравоучений им выдадут ваучеры на жильё и талоны на еду. Пожалуй, только из ложечки их кормить не будут, в обязанности работников социальной службы это ещё не входило. Глядя на них, Рая думала, что они гораздо меньше приспособлены к жизни, чем их далёкие предки, которые сами должны были добывать себе еду и поддерживать огонь в пещере.

Среди сотрудников наибольшую симпатию у Раи вызывал негр-инвалид Робин. Чувство это было взаимным, а вскоре она узнала, что и попала сюда благодаря его настойчивости.

У неё был очень серьёзный конкурент – выпускник негритянского колледжа, и, чтобы избежать подозрений в расизме, за него высказались все белые сотрудники. Против был только Робин. Председатель комиссии пытался переубедить его, но Робин не проявлял симпатии к своему чёрному брату. Он считал, что Рая более достойный кандидат: она, приехав в Штаты, сразу стала искать работу, а её конкурент учился в колледже восемь лет вместо четырёх и получил диплом только потому, что ему разрешали сдавать экзамены по нескольку раз. Конечно, он воспитывался в многодетной семье матерью-одиночкой, но это никак не оправдывало отсутствие прилежания. В конце концов, Робин убедил своих сотрудников.

В тот день Робин был в минорном настроении, и посетители раздражали его гораздо больше, чем обычно. Теоретически его клиентами должны были быть люди, оказавшиеся в тяжёлой ситуации: матери-одиночки, инвалиды и демобилизованные военные, которые не смогли найти себя в гражданской жизни. В действительности же большинство просителей были тунеядцами, бездельниками и симулянтами, которые хотя и не совершали налёты на банки и не грабили прохожих, фактически обворовывали государство. Среди них были белые и чёрные, мусульмане и христиане, верующие и атеисты. Особенно взбесил Робина сомалиец, который жаловался на то, что бабы в Америке совсем оборзели. Его четыре жены, которые числились троюродными сёстрами, уже давно отбились от рук и не давали ему своё пособие, заявляя, что им не хватает на детей, а потом вслед за этими молодыми стервами взбунтовалась и старшая жена, которая в документах проходила как сестра. У неё восемь детей, и раньше он распоряжался всеми её деньгами, а недавно она посчитала, что велфера ей вполне хватит на жизнь, не стала пускать его в свою квартиру и предупредила, что если он будет ей угрожать, подаст на него в суд. Сделать с ней ничего нельзя, потому что в Штатах мать-одиночка имеет все шансы это дело выиграть. В Сомали он задушил бы её на месте, а тут приходится терпеть. Одна отрада – он всё равно что-нибудь вытянет из государства.

Выпроводив этого посетителя, Робин позвонил Рае, а когда она зашла, рассказал ей о нём, добавив, что американская система поощряет паразитов, что в Штатах есть семьи, которые поколениями живут на дотациях, а от инфузории отличаются только тем, что у них анальное отверстие и отверстие для приёма пищи находятся по разные стороны прямой кишки.

– Неужели ничего нельзя сделать? – спросила Рая.

– А что ты сделаешь, если даже наше начальство не хочет с ними связываться. На прошлой неделе, например, ко мне пришла девица с семью детьми и потребовала пособие, а накануне тех же детей привела её подруга. Я велел этой одноклеточной подождать и доложил обо всём менеджеру, а он только махнул рукой и сказал:

– Дай, что просит. Связываться с ней себе дороже.

– И что ты сделал?

– Выгнал её к чёртовой матери.

– Так она придёт завтра к другому социальному работнику и всё получит.

– Наверно… эти паразиты вытягивают из государства помощь, прямо пропорционально своей наглости.

– А ты бы вызвал полицию, тогда её бы выставил отсюда представитель закона. У вас же для этого случая есть специальная кнопочка на внутренней стороне столешницы.

– Этой кнопочкой можно пользоваться, только если тебе угрожает реальная опасность.

– Так она всем нам угрожает. Эти бездельники могут обанкротить государство.

– А в Союзе было такое учреждение, как наше? – спросил Робин.

– Конечно, но там неимущие, прежде чем получить деньги, должны были предъявить все справки с подписями и печатями. Называлось это заведение СОБЕС, – она произнесла это слово по-русски и улыбнулась.

– Ты что? – спросил Робин.

– Я подумала, что это можно расшифровать как социальное обеспечение бездельников.

– Я так и буду называть нашу контору, – сказал Робин и несколько раз с тяжёлым акцентом повторил «собьес».

В этот момент в его кабинет без стука вошла очередная посетительница, ведя за руку мальчика. Она по-хозяйски уселась на стул и, не обращая внимания на Раю, стала требовать, чтобы Робин дал ей деньги, потому что ей не хватает на жизнь. Рая встала, собираясь уйти, но Робин жестом остановил её. Ребёнок плакал, а женщина то и дело на него цыкала. Можно было только догадываться, как она с ним обращается в отсутствии свидетелей. Впрочем, их присутствие тоже не очень её стесняло.

– Почему ты не потребуешь деньги у отца мальчика, – спросил её Робин, когда малыш наконец замолчал.

– У него потребуешь, как же!

– Он где-нибудь работает?

– Понятия не имею.

– А что ты вообще о нём знаешь?

– Его зовут Дуэйн, и он ездит на красном шевроле, у которого вместо родной двери стоит белая.

– И всё?

– Да.

– Немного.

– Какая разница, я с ним больше никаких дел иметь не хочу. Я решила пойти в колледж, и мне нужны деньги, чтобы отдать сына в ясли.

– Прежде чем идти в колледж, надо закончить среднюю школу.

– Я хочу освоить компьютер, а этому учат только в колледже.

– Компьютер, – передразнил её Робин, – ты сначала в бюджет укладываться научись.

– Я умею.

– Где футстемпы9, которые я тебе давал неделю назад?

– Я их израсходовала.

– Мне сказали, что ты их продала в казино.

– Ну и что, не могу же я сидеть дома как привязанная, а если бы я там выиграла, то обошлась бы без твоих подачек.

– Ты знаешь, что сегодня будет семинар, на котором учат планировать расходы?

– Сегодня не могу.

– Почему?

– Я не обязана тебе отчитываться.

– Ты понимаешь, что живёшь за счёт людей, которые платят налоги?

– Они богатые, у них есть деньги.

– Работай, тоже будешь богатой.

– Что ты заладил, как попугай: работай, работай. Какой мне смысл батрачить, если я на крэке10 заработаю больше!

– Будешь торговать наркотиками, попадёшь за решётку.

– Я и там проживу.

– На, – Робин бросил ей футстемпы, – этого тебе должно хватить до конца месяца.

Когда посетительница ушла, Рая спросила:

– Ты знаешь эту девицу?

– Да, она подруга моей сестры, её зовут Марша. Убогое создание.

– Так ей и помогать бесполезно, всё равно она деньги растратит, а её сын так и останется беспризорным.

– Что же ты предлагаешь?

– Отправить её в трудовую колонию.

– Тебя за такие слова под суд могут отдать. Ведь у нас полно фанатиков, которые только и ждут момента, чтобы обвинить нормальных людей в расизме, жестокости и пренебрежении нуждами бедных.

– А что за семинар ты ей предлагал? – спросила Рая.

– Специально для таких, как она. На нём объясняют, что все деньги сразу тратить нельзя, нужно распределить их поровну на каждый день и делать лишь самые необходимые покупки, то есть учат элементарным правилам здравого смысла.

– Колония и была бы для неё самой лучшей школой. По крайней мере, она отработала бы футстемпы, и это заставило бы её хоть немного думать, а так она наплодит дармоедов, которых нам с тобой придётся содержать. Я недавно видела, как здесь два мальчика затеяли игру «выпрашивание велфера». Один изображал социального работника и задавал своему братцу вопросы, на которые тот очень бойко отвечал.

– А что мамаша?

– Ничего. Она спала на стуле, ожидая своей очереди, и наверняка была рада, что дети её не беспокоят.

– Мы от них зависим, – сказал Робин, – сама знаешь, что нам выделяют фонды пропорционально количеству клиентов, а зарплата здесь хорошая, бенефиты11 тоже, и, если тебя никто не застрелит и ты не сойдёшь с ума, то обеспечишь себе беззаботную старость. Наша контора – это не только кормушка для тех, кто доит государство, но и для тех, кто эти надои распределяет. Ни на каком частном предприятии работникам не позволили бы растянуть ленч на два часа, так, чтобы они успели поесть и потрахаться.

– Но ты-то успеваешь?

– Я даже и не пытаюсь, у меня это заняло бы гораздо больше времени.

Рая почувствовала себя неловко, невольно напомнив Робину о его физической неполноценности, но он только улыбнулся.

– Не конфузься, из-за инвалидности моя жизнь изменилась к лучшему. Если хочешь, мы с тобой можем растянуть ленч на два часа, и я тебе расскажу.

* * *

Мать привезла Робина в Миннесоту, и они поселились в дешёвой квартире в негритянском районе. Он сразу же попал в одну из банд. Вскоре ребята из враждующей группировки подкараулили его и избили так, что он чудом остался жив. После этого передвигаться он мог только в коляске. В таком состоянии своим бывшим друзьям он оказался не нужен, а врагам не опасен. Брошенный теми и другими, он от скуки и одиночества принялся за учёбу. Он, как инвалид и представитель меньшинства, получил все возможные виды помощи, а когда окончил колледж, сразу же устроился на работу. Здесь он пытался помочь выброшенным из жизни людям, каким ещё недавно был сам. Для него не составляло труда распознать, кто есть кто, и он решительно вёл себя с аферистами. Не делал Робин исключения и для родственников. Свою старшую сестру он лишил велфера и заставил работать. Она родила в пятнадцать лет неизвестно от кого, а потом каждые полгода лечилась от алкоголизма. Робин устроил её уборщицей и строго следил за тем, чтобы она выполняла свои обязанности. Младшую сестру он заставил учиться. Она окончила колледж и вышла замуж. И она, и её муж довольно быстро продвигались по службе. Помогал этому и закон об обратной дискриминации, которым они без стеснения пользовались. В кругу семьи они весьма критически отзывались о тех своих чёрных братьях, которые считали, что им все обязаны.

Робин рассказывал всё это Рае, катясь рядом с ней на инвалидной коляске. Вдруг она увидела, как мальчишка лет семи бьёт бутылки и подбрасывает стёкла под колёса стоящих около дома машин. Она подошла к нему и сказала:

– А ну-ка подбери.

Её решительный тон в первую секунду испугал малолетнего хулигана, и от неожиданности он начал подбирать, но тут же пришёл в себя и, бросив осколки, направился домой.

– Стой, – Рая крепко схватила его за руку. Он почувствовал, что вырваться не сможет, и завопил:

– Как вы смеете приставать к маленькому чёрному мальчику, это расовая дискриминация.

Рая растерялась, а мальчишка попытался вырваться, но в этот момент Робин подкатил к нему на своей коляске, схватил за другую руку и что-то сказал. Рая не поняла ни одного слова, однако мальчик присмирел и безропотно подобрал осколки.

* * *

Зуб у Бори разболелся после того, как он узнал, что его не взяли в компанию, где, как ему казалось, интервью у него прошло очень хорошо. Он позвонил спонсору и через полчаса уже был в его кабинете.

Там его поразило всё: и удобное кресло, которое принимало любую форму, и бормашина, которая была совершенно непохожа на аппарат с шумно вращающимися ремнями, пугавший всех одним своим видом, и то, что Дональд и его помощница надели маски. Боря даже хотел спросить, зачем это им, но пока думал, как правильно задать вопрос, Красин надел тонкие резиновые перчатки и попросил открыть рот, а потом направил туда лампу и стал проверять зубы. При этом он всё время ахал и охал. Казалось, он был так захвачен увиденным, что не обращал внимания на мимику пациента. Наконец, потрогав очередной зуб кюретой, он сказал медсестре:

– Смотри, это же XIX век, так, наверно, ставил пломбы мой прадед.

Сестра, державшая пластиковую трубочку для отсасывания слюны, смотрела в Борин рот с того момента, как он его открыл, но после замечания врача послушно кивнула и вполне натурально изобразила на лице смесь ужаса и удивления.

Дональд сделал рентгеновский снимок и, посмотрев его, сказал, что зуб начал гнить, и теперь, прежде чем ставить новую пломбу, придётся удалять нерв, и если Боря не хочет, чтобы то же произошло и с другими зубами, то, пока не поздно, надо поменять все пломбы. Они имеют свойство напоминать о себе в самый неудобный момент. Кстати, и Рае тоже не помешает переселиться в стоматологическом смысле из XIX века в конец XX-го.

«Жаль, что здесь нет Оси, – подумал Борис, – он бы сфотографировал мои зубы до лечения и после. Тоже своего рода адаптация к новой жизни».

Красин принял его молчание за согласие и добавил, что разговаривал со своими знакомыми насчёт работы, но среди них, увы, нет человека, который занимается двигателями внутреннего сгорания.

– Впрочем, если хотите, отремонтируйте машину моей дочери, – добавил он, – после того как дочь уехала в колледж, машина несколько месяцев простояла в гараже и теперь издаёт какие-то подозрительные звуки.

– Я подумаю, – ответил Борис.

Коган не раз задумывался о том, что он может делать в Америке. Мозги его слишком долго не практиковались, чтобы заниматься наукой. Как руки пианиста, которого заставили рыть канавы. Когда-то пальцы, легко летавшие по клавишам, огрубели, потеряли гибкость и теперь не смогли бы извлечь из инструмента ничего путного. А вот преподавать он, пожалуй, смог бы. Правда, для этого надо получить лицензию. В Миннесоте на всё нужны лицензии. Здесь, наверно, прежде чем плюнуть в урну, надо сдать экзамен на точность попадания. А ему давно надоело каждый раз начинать всё сначала. Лучше всего, конечно, было бы устроиться инженером, но пока все его попытки безуспешны. Может, действительно заняться ремонтом машин. Последний раз он делал это в школе, да и то вместе с Сашей и под руководством его отца.

– Это всё же лучше, чем сидеть без дела, – решил он и после следующего визита к дантисту взял у него старенький Форд и отвёз его в мастерскую.

Механик посмотрел машину и сказал, что ремонтировать её смысла не имеет: в ней надо сменить зубчатый приводной ремень, а он один стоит гораздо дороже, чем вся эта развалина.

– Но ведь ремень можно снять с машины, побывавшей в аварии, – возразил Боря.

– Конечно, только сначала надо обзвонить все свалки и узнать, где есть такая же машина, выяснить, не был ли ремень повреждён и спросить, сколько он стоит, потому что бесплатно тебе его тоже никто не даст, потом снять его с одной машины и поставить на другую. Вот и посчитай, во сколько это тебе обойдётся.

– Если я всё сделаю сам, то недорого.

Механик только пожал плечами, а Борин спонсор, узнав стоимость ремонта, сказал, что отдаст машину в металлолом.

– Лучше дайте её мне, – предложил Коган.

* * *

Он возился с машиной три недели. За это время он не только сменил ремень, но и перебрал двигатель. Происходило это во дворе, на виду у соседей, эмигрантов из Советского Союза, которые, так же, как и он, не могли устроиться на работу и маялись от ничегонеделания. Выходя покурить, они всегда оказывались рядом. В их далеко не новых машинах тоже что-то гремело, зашкаливало или не открывалось, но автомобили нужны были всем. В Миннеаполисе это такая же необходимость, как зимнее пальто. Без него не обойтись, только у одних это каракулевая шуба с собольим манто, у других – новая шинель, как у Акакия Акакиевича Башмачкина, а у третьих – дерюга, которую успело поносить несколько поколений. Эмигранты могли позволить себе только дерюгу, да и ту сначала надо было привести в божеский вид.

Боря охотно помогал своим бывшим согражданам. Порой и ремонт бывал закончен, и машины вымыты, и сигареты выкурены, и говорить не о чем, а они всё продолжали затянувшийся перекур. У них были разные интересы, разный уровень образования и приехали они из разных городов, но здесь все отчаянно боролись за выживание и вместе чувствовали себя в большей безопасности.

Отремонтировав старенький Форд своего спонсора, Боря дал объявление о продаже. Через день к нему приехал первый покупатель. На нём были джинсы с дырками и сильно потрёпанный свитер, а сам он производил впечатление то ли наркомана, то ли алкоголика. Вышел он из насквозь проржавевшей машины, и Боря подумал, что неизвестно, у кого мотор откажет раньше – у машины или у её хозяина.

– Меня зовут Тэйлор, – сказал мужчина, протягивая руку, – я приехал по объявлению.

Прокатившись на Бориной машине, Тэйлор сказал, что она ему нравится и цена подходит, но сейчас у него в наличии только $5. Он оставит эти деньги в залог, а остальные привезёт завтра. Затем он вновь пожал Боре руку и уехал.

За неделю машину посмотрели ещё несколько человек, но переговоры о продаже заканчивались, как только они называли максимальную цену, которую могут заплатить. Коган расстроился и рассказал обо всём Осе.

– Не унывай, – ответил тот с присущим ему оптимизмом, – здесь каждый в конце концов добивается того, чего заслуживает. Я знаю кандидата наук, который работает у станка, и простого рабочего, который раскрутил миллионный бизнес. Дерзай.

– Когда мне дерзать, если мне сорок два года!

– Ну и что. Я приехал в пятьдесят и когда после магазина устроился чертёжником, то был рад до соплей. Всё-таки работал по специальности, а Розенталь был ещё старше, и профессия у него не самая востребованная, а, поди ж ты, выкарабкался. По сравнению с нами ты – мальчишка, а то, что твой ремонтный бизнес закончился в самом начале, – большая удача.

– Какая, к чёрту, удача!

– Давай посчитаем. Ты возился с машиной три недели. Это сто двадцать часов. Хотел ты её продать за $700. За приводной ремень ты заплатил $180 и ездил на дилерство, сначала – чтобы его заказать, а потом – чтобы забрать. Это тоже требовало времени, усилий и расходов на бензин, но даже если их не учитывать, получается, что твоя почасовая зарплата гораздо меньше официально признанной минимальной и в десять раз меньше зарплаты среднего инженера. Значит, предприниматель из тебя никудышный и тебе надо искать инженерную работу.

– Я и ищу, но пока безрезультатно.

– Потому что тебя здесь никто не знает. Ты жил за железным занавесом, а чему там учат и как работают, в Штатах понятия не имеют. Америка – это большой остров, и к иностранным специалистам тут относятся с недоверием.

– Что же мне прикажешь делать?

– Продолжай искать. Под лежачий камень, вода не течет.

– Но я и так уже обзвонил все компании Миннеаполиса!

– Попробуй в других местах.

– Я видел, что небольшая компания в Хадсоне три недели даёт объявление о вакансии на место специалиста по промышленным кондиционерам, но езды туда полтора часа в один конец.

– Это очень востребованная специальность, а то, что фирма маленькая, – хорошо. В ней легче продвинуться. Я работал в похожей. Меня приняли чертёжником, через месяц сделали дизайнером, через три месяца – инженером, а через два года пригласили в большую компанию, из которой я и ушёл на пенсию.

– Чем ты занимался?

– Тюрьмы проектировал.

Борис хмыкнул.

– Зря ухмыляешься. В Америке это серьёзный бизнес, а в то время Миннеаполис быстро разрастался, и в местной тюрьме надо было увеличить число посадочных мест.

– И ты выполнил поставленную задачу?

– Да, а когда изучал документацию, нашёл ошибку в первоначальном проекте. Хозяин велел мне проверить расчёты, а сам втихомолку нанял независимого консультанта, какого-то инженера-пенсионера, который подтвердил мои выводы. Для того чтобы всё сделать по правилам, нам требовались дополнительные средства, но просто так их бы никто не дал, и хозяин организовал совещание, на которое пригласил заказчика и руководителя первоначального проекта. Этот тип стал доказывать свою правоту, и я с ним не на шутку сцепился и резал правду матку, а в Америке к этому не привыкли. Здесь все вежливые и обходительные, и вместо того чтобы сказать человеку «Ты жулик и невежда», говорят: «Возможно, вы и правы, но у меня другая точка зрения». В общем, я думал, что меня уволят, но через неделю мне предложили должность руководителя группы в фирме, делавшей первоначальный проект. Эта должность освободилась после того, как уволили типа, с которым я спорил во время совещания. Так что посылай своё резюме. Конечно, в Хадсоне зарплаты небольшие, но если тебя возьмут – иди. Поработаешь, подучишь язык, познакомишься с людьми, а когда страна выйдет из рецессии, найдёшь что-нибудь поближе к дому, но самое главное – будешь себя нормально чувствовать. Я вижу, как ты маешься. Есть мужики, которые могут сидеть на зарплате жены. В Америке к этому относятся спокойно, но ты не из таких, у тебя совковая ментальность.

– Я подумаю.

– Думай быстрее, а то работа может уйти.

На следующий день Боря отправил в Хадсон резюме, а вскоре его вызвали на интервью. Вернувшись, он написал письмо-благодарность, подчеркнув, как ему всё понравилось, как хорошо он знает то, с чем ему придётся иметь дело, и как хотел бы оказаться в таком интересном коллективе.

Через неделю его пригласили на работу, и, хотя зарплату дали небольшую, он обрадовался.

Оставшееся до начала работы время он собирался использовать для того, чтобы изучить устройство кондиционеров и печек, которые ему предстояло проектировать, но первым делом он вымыл машину, сменил в ней масло и залил бензин, а когда готов был уже ехать в библиотеку, увидел, что около дома припарковалась ржавая развалина, из которой вышел человек средней степени небритости. Это был пьянчужка, давший ему пару недель назад $5 в залог. Боря вернул ему деньги, сказал, что решил оставить машину себе, и сел за руль.