Благовест. Антология духовности и патриотизма. Премия им. Архангела Гавриила

Имя Харитина тоже соответствовало традициям места её рождения, когда священники, не мудрствуя с его поиском, брали список православных имён и присваивали его новорождённому по дате крещения. Возможно, поэтому имя Харитина звучит сейчас необычно и встречается нечасто, хотя в переводе оно означает «благодатная» или «радостная».

Были с этим именем и другие несуразности. Если, например, имя Екатерина легко преобразовывалось в бытовую Катю, а Елизавета – в Лизу, то у Харитины и первая, и вторая часть имени в отдельности были не совсем благозвучны.

С начала войны у Харитины при переходе на карточную систему продуктового обеспечения возникли проблемы, поскольку она всю предыдущую жизнь занималась семьёй и никогда нигде официально не трудилась. Искать работу долго не пришлось, так как на противоположной стороне улицы, где жила Харитина, четырёхэтажное здание школы было отдано под госпиталь. Туда и устроилась она, сначала подсобным работником кухни, где топила плиту, мыла посуду, кастрюли и котлы для приготовления пищи.

Особенность организации госпиталя заключалась в том, что на первом этаже размещались кухня, столовая и лечебные кабинеты. На втором этаже, в бывших классах, лежали, не вставая, тяжелораненые. На четвёртом – «ходячие», легкораненые бойцы заполняли не только классы, но и большой актовый зал. А вот третий этаж был отдан психически больным, потерявшим под воздействием всех ужасов войны разумное отношение к себе и окружающим. Поскольку наряду с «тихими» там находились ещё и «буйные», на окнах всего третьего этажа поставили деревянные решётки, а весь этаж был отделён от остальных прочными дверями.

Однажды один из неспокойных больных с третьего этажа сломал деревянную решётку на окне, прошёл по узенькому наклонному карнизу до водосточной трубы, что едва ли бы смог сделать человек с нормальной психикой, и спустился по ней на землю. Все окна первого этажа были закрыты, кроме тех, которые были у жаркой кухни. Неожиданный посетитель беспрепятственно влез в окно, спрыгнул на пол и схватил топор, лежавший около дверцы плиты. Всех работников кухни как ветром сдуло. А Харитина, не успев убежать, в первые мгновения увидела человека с искажённым ненавистью лицом и сверкающими злобой глазами, готового уничтожить любого встретившегося на его пути. Спасло её то, что она успела присесть и спрятаться за плитой. К счастью, сумасшедший не заметил её, а может, и видел, но ему нужен был противник в известной вражеской форме. Размахивая топором, он с криком выбежал в коридор, где его, конечно же, удалось поймать и задержать. Но, как потом говорили, страху натерпелись все.

Однако значительно большая потребность госпиталя была в младшем медицинском персонале – санитарках. Мало кто соглашался не просто мыть в палатах полы и протирать пыль, но и ухаживать за лежачими больными. А это – подавать им, убирать и мыть туалетные принадлежности. И Харитину перевели в санитарки, где она и работала, добросовестно выполняя свои обязанности, до конца войны. Склад её характера способствовал доброму отношению к раненым, бесконфликтности с коллективом и беспрекословности выполнения всех указаний, что выражалось в благодарностях от больных и руководства госпиталя.

Оценивая в целом Харитину в военное время, сложно найти в её работе какие-то патриотические настроения. Она была простой русской женщиной с присущей ей жалостью к пострадавшим людям. И желание помочь им постоянно присутствовало в её душе, поскольку ей ежедневно приходилось наблюдать самые жестокие картины, отражавшие результаты войны. Она видела прикрытых одеялами лежащих неподвижно с безразличным или безнадёжным взглядом раненых с ампутированными ногами и руками, окровавленные бинты с гноем, а то и с копошившимися в них червями при приёме вновь прибывших из полевых лазаретов. Горько было смотреть на лишившегося рассудка раненого с третьего этажа, который, сидя на койке с устремлённым в никуда взором, постоянно перекладывал мелкие обрывки добытой им откуда-то бумажки и непрерывно повторял: «Доля, моя доля… Доля, моя доля… Доля, моя доля…»

При виде всего этого даже чистка специальных принадлежностей, называемых близким каждому селянину словом «утка», и устройств с не соответствующим на первый взгляд назначению, но красивым названием судно, которое по определению должно бы плыть к какому-то причалу, не вызывали у Харитины такого сильного чувства несправедливости того, что случилось и что она воочию наблюдала.

Были, конечно, и радующие события, когда, например, при снятии повязки с прооперированных глаз пожилого солдата он закричал: «Батюшки, свет!»

Удивляли бесшабашностью своих поступков молоденькие легкораненые и быстро выздоровевшие ребята, которым удавалось какими-то путями вечерком, когда уходило домой всё начальство, покинуть госпиталь – называлось это у них пикированием – и выйти за чугунную ограду бывшей школы, чтобы попытаться познакомиться с девчатами и продолжить в дальнейшем эту связь. Конечно, это категорически запрещалось, но некоторые сотрудники знали об этом и делали вид, что ничего предосудительного не замечают, понимая, что после возвращения на передовую, вполне возможно, молодым солдатам не представится случая ещё раз встретить свою добрую и желанную будущность.