Япония. Отчёт оголтелого туриста. Иронические записки
Мы поднялись на лифте на 20-й этаж, где находился наш номер. В лифте кнопка четвёртого этажа присутствовала. Отель-то ведь европеизированный. Без предрассудков. Носильщик принёс в номер наши чемоданы и поспешно скрылся, предупредив тем самым мою возможную невоспитанность. А ведь я уже был обучен, как обезьянка, и не собирался предлагать ему чаю.
Нина, было, присела за столик, чтобы изложить нашу программу пребывания в Токио.
– Поди прочь! – не сказал я, подкрадываясь к кровати.
Хорошая девушка Нина всё поняла, встала и ушла, сказав на прощанье:
– Ладно, отдыхайте! Документы я все на столе оставляю. Я думаю, разберётесь. Завтра в девять утра внизу в холле отеля будет ждать муж на экскурсию по городу. Счастливо!
Когда мы остались одни, я спросил жену:
– Ну, что? Спать или есть?
– Спать! – уверенно ответила жена.
Последнее, о чём я подумал перед сном, было: какой муж и кого будет ждать? Я сам благородный муж! В голове почему-то проплыло что-то от Конфуция: «Благородный муж в жилище не ищет комфорта». И я уже спал.
Проснулись мы одновременно. Растворили шторы на окне. Ба! Токио уже весь в ночи полыхал огнями.
Который час? Половина девятого и, судя по всему, не утра. У них тоже осенью быстро темнеет. Однако хочется есть!
– Очень хочется есть! – проговорила жена.
– Как думаешь, заказать в номер или прошвырнёмся на Гинзу?
– А что такое Гинза?
– Ну, как у нас Тверская. Район и улица в Токио.
– А это далеко?
– Думаю в трёх-четырёх кварталах отсюда. Сейчас по карте посмотрю.
– А ты не можешь бежать и смотреть в карту?
– Могу. Голыми побежим?
– Я так проголодалась, что и голой побежала бы!
– О, это разговор! Все японцы в обморок попадают. Какая раскованность! Нас покажут по телевиденью, напишут в газетах. «Двое русских, освободившись от комплексов и обезумевших от голода…»
– Быстро одеваемся и бежим, а то я сейчас в обморок упаду от голода!
– Мы оделись и выскочили из отеля. Голод погнал нас на Гинзу. Только он не указал направления. Бежать из отеля можно было налево или направо, соответственно улице.
Вереница желтых машин такси выражала полную готовность к побегу в нужном направлении. Швейцар – молодой японец, услужливо кланялся, предлагая первую в очереди машину.
– Поедем на такси? – с надеждой спросил я жену.
Ты же сказал, это – близко. Давай уж пройдёмся! Заодно осмотримся, – ответила жена и отправилась направо. Как мне показалось, даже не задумываясь.
Швейцар продолжал кланяться. Я помотал ему головой, дескать, такси не нужно. Он всё равно продолжал кланяться. Я огляделся: может, кто ещё вышел из отеля, и он его приветствует таким образом? Нет, мы были одни. Я отвел взгляд от его поклонов и пошёл за женой. Краем глаза увидел, что тот прекратил кланяться. Тогда я остановился и опять на него посмотрел. Швейцар снова начал кланяться. Это так позабавило, что у меня вылетело из головы спросить у него, в какой стороне Гинза.
– Можно подумать, что у тебя биологический азимут на Гинзу, – догнал я жену.
– Это ты к чему?
– Ну, ты так уверенно пошла в эту сторону.
– Да? Пошли в обратную, – легко согласилась жена.
– Давай уж пройдём пару домов и посмотрим. Река и императорский парк у нас должны быть справа по ходу.
– Вообще как-то безлюдно. А не опасно вот так ночью по Токио ходить?
– Все путеводители, как один, надрываются, что безопасней Японии страны нет.
– Ну, раз они такие безобидные – идём смело!
Долго ли коротко мы шли, но смелее некуда. Справа появилась река, а точнее, широкий ров, заполненный водой, за которым в ночи просматривался парк.
– Вон там, за деревьями живет император со своей императорской семьёй, – поумничал я, воинственно захватив власть гида, как сёгун власть императора в древней Японии.
– Значит, мы идём правильно? Справа – твой император. Всё-таки я штурман хоть куда!
– Это точно! Почище компаса. Но мой император – слева! – ответил я, как придворный льстец, слева шедшей от меня жене.
– Когда ты об этом забудешь, я тебе напомню! – самодовольно сказала жена. – Ну, и как этот их император?
– Как, как? Как флаг! Буквально. Символ нации. Как королева в Англии. Сидит сейчас на балконе, чай попивает. Церемонию разводит.
– В Испании вон тоже король, а сам – как пешка. Антиквариат! А этот что-нибудь решает?
– Решает, конечно… Кроссворды. Иероглифы в пустые клеточки вписывает.
– А кто страной управляет? Сенат?
– Парламент. У них, как и у нас, тоже две палаты. Ума. Кто у нас управляет?
– Президент, правительство, олигархи в конце концов.
– У них президента нет, а теневые сёгуны есть.
– А это кто такие? Я это слово слышала. Это кто-то из династии императора.
– Нет. Император – это король, по-нашему, считай, царь, а сёгун – это главный военачальник при нём. Эти сёгуны исторически и отнимали постоянно власть у императора, и правили страной сами. И уже свои династии организовывали. Например, у нас, скажем, Кутузов взял бы да отнял власть у Александра I и полез бы, одноглазый, страной управлять. Или Суворов, сковырнул бы Екатерину II и организовал бы свою династию.
– Да, у нас цари-царицы похитрее были. А у них, значит, императоры исторически в пешках сидят.
– Не то чтобы в пешках. Сидят-то они во дворцах, как мы видим. Точнее, как не видим. Раньше у японцев их почитание было просто фанатичным, а сейчас, похоже, по барабану. Всенародной любви к императору, такой, как у англичан к своей королеве, нет.
– Ну а кто главный от страны? Кто на встречи ездит, договаривается?
– Премьер-министр. Не помню фамилию. Щупленький такой, длинноволосый и седоватый. В молодости был хиппи. Или я уже брежу! Неважно. Но и он не всё решает. Он – своего рода главный парламентёр от страны. У них тут – круговая порука. Бюрократия мощнейшая, но якобы эффективная.
– А эти, теневые?
– Теневые сёгуны? Это – как наши олигархи. Теневые правители официального правительства.
– Мафия, что ли?
– Мафия у них – Якудза. Вот если увидим того, у кого всё тело в сплошной цветной татуировке или отсутствует палец на руке, чаще всего мизинец – точно якудза. У них кто облажался перед кланом, но исправился, сам себе палец отрезает на глазах у сородичей. Обязательный ритуал.
– У нас Ельцин беспалый был.
– Ельцин сначала пальцы себе оттяпал, а уж потом облажался перед обществом.
– Это он заранее побеспокоился. Еще Маури у нас без пальцев.
– Маури – точно, главный мафиозо Финляндии!
– Маури надо позвонить, сказать, а то он в незнании мается.
– Нет, Маури – интеллектуал, чего он только ни знает. Помнишь, как он высчитал, на каком градусе находится Северный Полярный Круг, зная только градус Хельсинки и расстояние до Полярного Круга?
– Это когда ехали на машине по Лапландии?
– Да. И ведь не ошибся ни на градус, математик. Одно слово – инженер!
– А интересно было бы посмотреть на японского мафиози с расписным телом!
– Согласен, интересно! Только сейчас осень, все одеты. Но мы можем договориться. Я нахожу какого-нибудь беспалого, а ты вежливо просишь его раздеться. Мы вместе любуемся. Я тебя страхую.
– Что ж я совсем из ума выжила? Да нас тогда обоих на тряпки разорвут! На этом и закончится наше путешествие. Путешествие по жизни так и прервётся.
– Прервётся, если обидеть. А если галантно так, учтиво поклониться, выказать полное и безграничное уважение, толково объяснить свою просьбу, а затем свое безграничное уважение сменить на ещё более бескрайнее восхищение от увиденного.
– Так в восхищении и останешься навсегда, когда он кузнечиком прыгнет на позвоночник.
– Согласен! Будем потом иероглифами всю жизнь ходить.
– Иероглифами мы будем потом всю жизнь ходить по большой нужде.
– И опять согласен! Да мы и толково объяснить-то не сумеем нашу просьбу. Потом мы кланяться не умеем. У них это целое искусство.
– Искусством мы этим сразу овладеем. С головой – ниже колен.
– Вычёркиваем предложение как неудачное и рискованное для жизни. Можем зайти в ателье татуировки. Легенда такая: ты – корреспондентка, я – твой оператор, снимаем искусство японской татуировки для российского телевидения. Мастер там наверняка уже расписывает какого-нибудь якудзу.
– А где это ателье?
– Найдём.
– Да, не хочу я играть роль какой-то глупой корреспондентки!
– Хорошо, ты будешь играть роль умной журналистки, а я буду твоим балбесом-оператором.
– Зачем мне балбес-оператор?
– Легенда меняется: не играем роли умных-глупых телевизионщиков, идём в общественные бани, находим татуировочника и исподтишка разглядываем. Встречаемся у бассейна!
– Встречаемся на Гинзе! Где эта Гинза? Долго ещё идти?
– Пойду спрошу у полицейского.
Будочка полицейского стояла неподалеку. Рядом с ней мирно прохаживался пожилой страж порядка. Я подошёл, извинился и спросил по-английски: – Где находится Гинза? Полицейский по-английски не говорил, но слово «Гинза» понял и переспросил меня два раза:
– Гинза?
– Гинза, да.
– Гинза?
– Да, Гинза!
– Хай! – коротко выдохнул полицейский и показал рукой направление. Потом согнул руку в кисти, типа того, что затем – направо.
– Аригато! – сказал я и вежливо кивнул ему головой.
Полицейский улыбнулся и тоже учтиво кивнул.
– Я так и думал. Гинза уже недалеко, – это я сказал уже жене.
– А что ты ему ответил в конце?
– Аригато. Спасибо по-японски.
– Ты солидно подготовился к поездке!
На что я изысканно склонил голову и скромно ответил:
– Ты права! Я действительно солидно поднаторел!
Ужин на гинзе
Ещё минут через пять мы вышли на улицу, полностью залитую бешеным электричеством. Нетрудно было догадаться, что это – Гинза.
– Ну, осмотр главной улицы Токио мы начнём с утоления голода! Выбираем ресторан! – бравурно воскликнул я, абсолютно уверенный, что Гинза кишмя кишит ресторанами. – Какую кухню ты сейчас выбираешь?
– Не знаю, – слегка растерялась жена, – Так хочется есть, что, может быть, что-то нам привычное? Не японскую пока.
– Я решил во всей поездке есть только японскую стряпню. И только палочками! – чуть ли не кричал я. – Хорошо, мы сейчас подберём что-нибудь, что устроит и тебя, и меня!
Нам сразу попалось уютное кафе, но, присмотревшись, мы увидели, что народ потчуется только пирожными, пьёт кофе и чай. За стеклом витрины были выставлены очень аппетитные тортики и десерты, но мы хотели существенной еды. В этом кафе её не было.
– Хотя бы пиццу! – пищала жена.
– Согласен на спагетти! – рычал я.
По мановению волшебной палочки в следующей витрине Гинзы были выставлены восковые муляжи разных блюд. Несмотря на облепившие, как мухи, всё и вся вокруг японские иероглифы, мы отчётливо увидели вожделенные варианты пицц, спагетти Болонез и другие разновидности пасты.
Для совсем уж непосвящённых скажу, что пастой везде заграницей называется не привычная нам томатная паста или зубная, а любые макаронные изделия – основа итальянской кухни. Как то: спагетти, равиоли, тортеллини, каннеллони, маккерони (то, что мы называем «макароны»), тагльятелле (широкая лапша), тагльярини (узкая лапша), капеллини (тонкая лапша), федели (очень тонкая вермишель, смотанная клубками), феттуччине (толстая лапша, смотанная клубками – просто объедение!), ригатони, лазанья и просто лапша, как noodles. Особенно люблю – green noodles (зеленую лапшу). Теперь вы понимаете всю мою серьезность умствования. Это не какая-то там кулебяка! Хотя и кулебяка – о-го-го!
Так вот! Когда мы разглядели в аппетитных восковых муляжах на витрине все (или почти все) варианты итальянской кухни…
Нет, я так не могу рассказывать!..
Вы помните, какими мы выбегали из отеля? Какой я нёс бред по дороге, чтобы испугать чувство голода? Как нам попалась милая, но беспощадно-ненужная кондитерская, когда наши желудки были уже сплющены? Как жена пищала о пицце, а я рычал про спагетти? И Будда (если он, конечно, есть) с ней, с этой японской стряпнёй, которую я решил есть во всей этой поездке! Еще успею поскрежетать палочками. Вы помните, как Синто (если он тоже, конечно, есть) услышал наши стенания и представил нашему взору такую умопомрачительную витрину?
Так вот! Когда мы разглядели в аппетитных восковых муляжах на витрине все (или почти все) варианты итальянской кухни (мне даже показалось, что пицца и спагетти Болонез дымились, как настоящие), я совершенно спокойно положил руку на ручку двери ресторана и неторопливо, как киноактер, посмотрел на жену, как бы испрашивая благословения. Я вроде бы даже прищурился, как Клинт Иствуд. Да что Иствуд? Де Ниро рядом бы стоял! Жена благосклонно кивнула головой, дескать, открывай!
Бусидо («Путь воина») учит самурая принимать решение в течение семи вдохов и выдохов. Мне потребовался один вдох-выдох, за время которого меня как прострелило! Что-то тускловато были подсвечены блюда с муляжами! Это на фоне-то залитой электричеством Гинзы?
Я потянул дверь на себя, потом попытался толкнуть. Где вы, Синто? Где господин Будда? Ресторан был закрыт.
– Ну, это уже не смешно! – разъярилась жена и стала дёргать ручку двери ресторана. Мне даже показалось, что она сейчас начнёт бить стекла, как ополоумевшая Маргарита в доме критика Латунского.
В нескольких метрах от нас, привалившись спиной к стене дома, прямо на тротуаре, но на подстилочке, примостился японский бомж. Собственно, бомжа в нём выдавали только несвежее лицо и пожухлый воротничок когда-то белой рубашки. Одет он был в костюм и галстук, и глаза неподвижно смотрели в одну точку. Он не просил милостыню, он … медитировал. Я не притулился с ним рядом.
– Философствуешь, брат? – не спросил я.
– Философствую, брат, – не ответил он.
– Даодэцзин, брат?
– Лао-дзы, брат.
– Ну, не буду мешать!
Бомж был занят и не обратил внимания на удручённую парочку, которая плелась по Гинзе.
– Гусь!.. Ножка!.. Шейка!.. – гнусавил голодный Паниковский.
– Пицца!.. – слышался шёпот на Гинзе.
– Спагетти Болонез!.. – отвечало эхо обрывком фразы.
Не знаю, есть ли смысл говорить, что мы прошли всю Гинзу, и везде была одна и та же картина: либо народ лакомился пирожными и кофе, либо рестораны с восковыми муляжами блюд всех кухонь мира в витринах были закрыты.
В древнем японском трактате Хагакурэ, посвящённом бусидо, напутствуется: в ситуации «или – или» без колебаний выбирай смерть.
– Нет! – заявляем мы со всей ответственностью наших скомканных ощущением голода желудков, – Есть ещё русское Авось!..
Мы вышли на площадь Гинза. Не Красная, конечно, площадь, но, по японским меркам – достаточно большой перекресток. Под площадью располагалась станция метро Гинза, а на поверхности, среди множества современных зданий, которые в ночи кажутся, будто построенными из светящихся рекламных модулей, находилась стеклянная башня-цилиндр, этажей так в двадцать. Башня эта примелькалась на всех видовых картинках Гинзы, но не в том фокус.
Наш фокус, в смысле фокусирования, заключался в том, что, по крайней мере, на десяти этажах этого прозрачного цилиндра люди сидели за столиками и ели.
Трапезничали, кушали, столовались, кусали, грызли, жевали, язвили рыльцем, сосали хоботком, перебивались, шамкали, уписывали, отведывали, пробавлялись, употребляли, перемалывали зубами, заталкивали в рот, хомячили, хавали, хрумкали, лопали, пировали, застольничали, уплетали и чавкали. Чавканье, кстати, в Японии не возбраняется, а только приветствуется. Не могли же все эти люди в «цилиндре» такое вытворять с одними только пирожными.
Мы направились к этой прозрачно-вульгарной вавилонской башне. Швейцар любезно приглашал нас войти в лифт. Подожди, брат, дай освоиться, разобраться! Мы при таком изобилии ещё выбирать будем. На рекламных стендах было всё расписано по этажам и засижено иероглифами. Спасение было в картинках. Не сговариваясь, мы ткнули в картинки блюд пятого этажа и поднялись на лифте.
– Ирассяимасэнэ-э! – пропела нам приветствие девушка- метрдотель.
– Привет! Мы хотим есть. Очень голодные. – выстроил я фразу по-английски.
Девушка провела нас к столику. Мы разместились, и открылся нам изумительный вид на Гинзу. Что ни говорите, а здорово вот так сидеть за столиком, смотреть на сверкающую улицу, снующих туда-сюда людей, несущиеся машины, везущие этих людей, и думать!.. Или не думать совсем. Одинаково клёво! В общем, «инда взопрели озимые…»
Японка принесла меню на английском языке.
– Ну, давай, переводи! Будем выбирать! – жена уже потирала ручки и протирала их осибори, свёрнутой в трубочку влажной горячей салфеткой.
Я раскрыл меню и стал переводить:
– Яблоки и малина в сиропе, жареные бананы во фритюре, пудинг из чего-то … не понимаю, какой-то кекс, карамельный крем…
– Ты не с того начал. Это десертное меню. Ты сверху начинай, – ласково поправила меня жена.
Я дружелюбно посмотрел на неё и очень недружелюбно подозвал официантку. Та, кланяясь в три погибели, моментально приблизилась.
– Мы очень голодные! Мы хотим есть! Возьмите это меню! Принесите другое меню! – мои способности в английском меня одновременно и поражали, и раздражали.
Японка взяла меню, не прекращая кланяться, но было видно, что она ни хрена не понимает, что от неё хотят.
Подошла другая японка – девушка-метрдотель, которая нас встречала, и тоже стала кланяться.
Со стороны было видно, как здоровый детина, видимо глухонемой, потому что изъяснялся сплошными жестами, периодически издавал нечленораздельные звуки, судя по всему, бранился. Две девушки-японки синхронно повторяли его жесты, постоянно кланялись и абсолютно точно ничего не понимали.
Тогда меня осенило! Я обернулся на соседние столики, чтобы показать двум недотёпам: что другие едят, то и нам нужно. Все ели пирожные и с интересом наблюдали за спектаклем пантомимы.
Я и застыл в позе иероглифа.
– Мы здесь не поедим, – сказала жена.
Нужно было просто выдохнуть.
«В пределах одного вдоха нет места иллюзиям, а есть только Путь».
– Дайте мне, пожалуйста, зубочистки! – сказал я на полюбившемся мне английском, хотя с таким же успехом можно было изъясняться по-русски, и показал последнюю мимическую сцену – ковыряние в зубах.
– Зачем тебе зубочистки, ты ведь ничего не ел? – спросила жена.
– «Самурай ковыряет в зубах зубочисткой, даже если он ничего не ел», – ответил я достойной ситуации цитатой.
– Пойдем по другим этажам, самурай! – сказала жена.
И мы пошли по другим этажам, как по рукам. Но везде было всё конгруэнтно.
Когда мы спускались на лифте, меня опять посетило прозрение. Я всё вспомнил! Я, как Штирлиц в подвале у Мюллера, всё вспомнил! Помните ту ситуацию, когда ему было нужно убедительно оправдаться за свои «пальчики» на чемодане с рацией? Он приплёл ещё туда детскую коляску, всё взвесил и позвал за стариком Мюллером сказать, что всё вспомнил?
– Что вспомнил-то? – спросила жена.
– Всё! – ответил я и посмотрел на часы. Время было начало двенадцатого. – Понимаешь, я где-то читал, не помню где, да это уже и не важно, что ночная жизнь в Токио заканчивается в одиннадцать. Поесть в ресторанах можно до девяти, а десерты у них подаются до десяти.
– Но это же ерунда какая-то?
– Это совсем даже не ерунда!
– Что же, если до девяти не успел поесть – до утра голодным ходи?
– Получается, что так. Помнишь в Лондоне? До одиннадцати – и всё! Потом все пабы закрыты. А в супермаркетах? Не помню, в котором часу в спиртных секциях решетки опускаются. Я ещё пива тогда не мог купить! Здесь тоже свои порядки.
– В девять часов? Но это же идиотизм!
– Идиотизм. Но нация должна быть здоровой и с утра работать!
Швейцар уже кланялся, предлагая нам всё же выйти из лифта.
– Да пошёл ты! – сгоряча бросила швейцару жена. – Что же нам делать?
– Работающие сейчас рестораны, я думаю, всё-таки есть. Надо только понять, как их найти.
– Простите, скажите мне, пожалуйста… – обратился я к швейцару, но прервал обращение, потому что дядя был способен только кланяться. Мы вышли из лифта и из стеклянной башни. Возле магазина ювелирных украшений топтался полицейский.
– Пойду разговорю полицейского, если это вообще возможно.
– Извините, скажите мне, пожалуйста. Где есть открытый какой-нибудь ресторан? – обратился я к полицейскому членораздельно как мог, по-английски.
– Рестрон? – переспросил страж с превосходным произношением.
– Йес, рестрон! – обрадовался я его пониманию.
– Йес, рестрон?
Мне всё стало ясно – он один в один повторял моё произношение, а оно – дай Бог каждому средиземноморцу – но я попробовал зайти с другого бока.
– И-ит, – сказал я и показал, как все едят. Чёрт возьми, они же едят палочками! – Фу-уд! – изобразил я пальцами каракатицу, которая хватает воображаемую еду и отправил всё это дело в рот. – Фу-уд! Вкусно! – я стал жевать причмокивая, потом изобразил удовольствие, поглаживая себе живот. Затем я повторил процедуру – Фу-уд!
– Фу-уд. – повторил за мной полицейский и развёл руками.
Может быть, он этим самым давал понять: дескать, не знаю, я тоже люблю вкусно поесть, и моя жена тоже вкусно готовит! Выходили-то мы из ресторана, видимо, довольные едой. А я к нему пристал. Вроде как наелся чужеземец и теперь ломает комедию, каракатиц показывает. А он, может быть, голодный стоит, вахту несёт.
– Простите меня, – сказал я и отошёл.
– Дело – дрянь! Как я ни изгалялся, он не понимает. Какие у нас варианты? Искать Макдоналдс, но это опять искать, а он нам пока не попадался. И это – труба! Или поехать в отель и там поесть? Точно, едем в отель!
Мы поймали такси. У тойоты автоматически открылась задняя дверь для нашего погружения. Я протянул водителю карточку отеля. Тот её долго изучал, кивнул головой и дверь автоматически закрылась. Таксист включил счётчик, появились цифры 660, и мы поехали.
– Шестьсот шестьдесят йен посадка. Пять-шесть долларов, – подсчитал я.
– М-м, – ответила жена.
– Мы едем кушать, – нежно сказал я.
Жена посмотрела на меня, как на идиота, и я мигом уменьшился в росте и натужно стал думать о нашей схожести с теми мужичками из деревни Тугодумово, которые умирали от жажды на плоту, дрейфовавшем по бескрайним водным просторам.
Остановившись на светофоре, таксист перевёл ручку передач в нейтральное положение, установил ручной тормоз и стал отмечать поездку в путевом листе.
– Какой правильный дядя! – прокомментировал я.
– М-м, – согласилась жена.
Каждый раз, останавливаясь на светофоре, таксист входил в нейтралку и ставил машину на ручник. Я что-то бормотал.
– М-м, – неизменно поддерживала разговор жена.
Вскоре мы приехали. Водитель педантично отсчитал сдачу, дверь снова автоматически открылась, и мы уже вбегали в отель.
Вы помните, какими мы выбегали из отеля? Такими же мы и вбегали в отель. Только быстрее. Вбегали так, что чуть было не вышибли едва успевшие открыться перед нами автоматические стеклянные двери. Нисколько не притормозив, мы через весь холл размером с футбольное поле, но свободное от футболистов, бежали в направлении ресторана. Голод и нюх безошибочно определяли направление, ноги и руки исправно крутились, но люстры ресторана прискорбно мрачнели. Дежа вю!
На бегу, сделав почётный круг, мы снова через всё поле припустились к стойке reception. Там нас уже вовсю поджидали судьи международной восточной категории с финишным флажком. Остановившись и жадно дыша, мы, как рабочие собачки, стали просить есть. Судьи подбодрили нас и отправили восвояси.
«Восвояси» работал круглосуточно и находился в двух шагах от отеля. Это был небольшой серийный ресторанчик, по типу McDonald's, только с японским уклоном.
Наконец-то нам в носы реально «ударили». Ударили все те жизнеутверждающие запахи, обычно источаемые питательными чудесами кулинарного искусства, к которым равнодушно или даже пренебрежительно, а зачастую и просто- таки презрительно относишься, когда животик уже навыкате от изобилия, но которые гипнотически пленяют и притягивают к себе, как сладкоголосые сирены и сладострастная нимфа Калипсо бедолагу Одиссея, растерявшего своих подельников, когда желудок скручен до пределов самообороны и бессильно злобствует. Мы, со своей стороны, теперь очень хорошо понимаем, почему японская нация такая низкорослая. Ответ: издавна от недоедания.
Ах, Гинза, Гинза! И это – витрина японской столицы! Ну, слава Богу, мы ели. После супчика с какими-то морскими прибамбасами к жене стала возвращаться речь, а после хорошей «барабульки» – и даже нормальная речь. Я незамедлительно повысился в росте и принял своё привычное агрегатное состояние:
– Фрайернулся я, конечно!
– Да, уж.
– Надо было в Роппонги ехать.