Пленник гарема же встаёт, преодолевая боль, и помогает мне спрятаться под кроватью. Из своего укрытия я вижу только ноги Висак, которые меряют шагами палату.
– Опять что- то задумал, ублюдок?
Носки ботинок советницы находятся прямо передо мной. Мне кажется, что если я буду долго смотреть на них, женщина это почувствует. Поэтому я изучаю перекладины кровати надо мной.
– Ну, попробуй меня снова накачать голубой розой, – Камиль задорно язвит.
– Рано или поздно рубину среди золота надоест играться с тобой. И ты знаешь, иностранец, что мы с тобой сделаем.
– Я никогда не одобрял расизм.
– Уверяю, дело не в том, что ты француз.
Разговор длится всего несколько минут. Однако страх крадётся по моей спине испариной и растягивает мгновения на часы. Когда незваная гостья уходит, Камиль опускается на пол ко мне. Ласково снимает паутину с моих волос.
– Больше не приходи ко мне, пожалуйста, – сейчас он серьёзен. – Видишь, как это опасно.
– Но…
– Я сам приду.
Он задерживает свою руку на моём плече, но всё отпускает. Я тороплюсь следом за Акифом по запутанным лабиринтам дворца. А потом всю ночь ещё брожу по лабиринтам своих мыслей. С каждым днём мне всё тяжелее дышать в этих стенах.
– О, неповторимая Шакантала, – шёпот Насифа заставляет вздрогнуть. – Что- то случилось?
– Нет, всё нормально.
Всю ночь борюсь с бессонницей и проигрываю это сражение. Поэтому выхожу в сад на восходе. Ночи здесь насколько прохладные, что каждая травинка увенчана алмазами росинок. Поступаю не по протоколу: ложусь на зелёный ковёр и плыву в утренней тишине.
– Солнце среди звёзд?
Фарид тоже обладает неприятным свойством: он появляется слишком внезапно.
– Я… ну… э… Белый тюльпан на синеве.
Приходится садиться.
– Вы тоже любите отдыхать на траве? – принц опускается ко мне.
– Сегодня не спалось. Слишком душно.
– Почему сразу не сказали?
– Это только сегодня.
Фарид растягивается во весь рост среди дрожащих капель росы.
– Рано- рано утром, – он будто рассказывает мне сказку, – когда даже садовники не вышли на работу, а охранники не сменились на посту, я по- настоящему свободен. Никто не видит меня настоящего.
Ложусь рядом на землю, не могу скрыть понимающую улыбку.
– Меня тоже бесят все эти протоколы и требования, – сообщаю ему. – Я тоже люблю быть в одиночестве, но сейчас я лишена этой роскоши.
Всегда тёмные глаза принца сверкают янтарными искрами на радужке. После густой паузы он делает самое лучшее предложение:
– Давайте тогда больше времени проводить вместе, чтобы дать друг другу эту роскошь: не видеть этот дворец, мою мать и её прислужников.
– Хорошо.
На первой же такой договорной прогулке скрываемся ото всех в вечерних сумерках.
– Вы любите свою мать?
Нужно заполнить тишину, которая сгустилась между нами. А ещё хочу завершить портрет непослушного сына. Фарид молчит под защитой своей маски.
– Я просто не так, что бы люблю маму, – лучший способ вывести на откровенность – покаяться самой. – Я её уважаю. Она строгая, как и моя старшая сестра. А папа всегда был моей отрадой. Он… и мои младшие братья.
– Меня воспитывала бабушка, – наконец отрезает мне ломоть своей честности принц. – Она была мудрой правительницей. Но находила время и на меня. Мы гуляли, читали. И ещё общались на своём языке…
– Это как?
– Жестами.
Последние слово Фарид дублирует сигналом в виде оттопыренных среднего, безымянного пальцев и мизинца.
– Её не стало двенадцать лет назад…
Сочувственно кладу руку на плечо спутнику. Вижу в его глянцевой личине своё отражение и когда- то давно, закрытую от мира себя. Подростка, который вечно был не удел при матери. Возможно, по этой причине я так сочувственно отношусь к мужчинам Тигростана… С рождения моими лучшими друзьями и надёжной опорой были папа, братья, даже отчимы.
– Не стоит, – едва различаю шёпот Фарида.
– А вы можете меня научить паре жестов? – хочу отвлечь его.
– Легко… Ведь бабушка взяла за основу жестикуляцию из индийских танцев. Один из её мужей был вашим земляком.
– А у нас много общего…
8
Жую очередное изысканное блюдо от Насифа с нетерпением. Вскакиваю, даже не прикоснувшись к чаю.
– Шакантала! – наложник пытается окликнуть меня.
А я уже тороплюсь на встречу с иллюзией свободы. В книжной лавке совершаю, пожалуй, самый ужасный поступок в Тигростане. Дарю Фариду книгу. И не абы какую – учебник мировой истории. Он же с коварной улыбкой заводит меня антикварную.
– Нужна сабля из самого древнего булата.
Мне выдают клинок, который так часто был в боях, что его лезвие пошло зазубринами. На рукояти красуется бязь с цветами.
